Теория отсутствия

Весь вечер, сидя на противоположных сторонах дивана в гостиной, они смотрели «Один дома» и поглощали пиццу. Реджины хватило только на два куска, Эмма же впихнула в себя все пять. Говорила и смеялась с набитым ртом, чем умиляла привыкшую к высоким манерам и порядку Реджину. «Растущему организму нужно много» — подумала Миллс, морщась на сценах членовредительства над бандитами. Эмма сняла повязку с запястья, и рисунок цветка на нем блестел жирным кремом. Черная головка ромашки на черной линии стебля. «Где она будет спать?». Вопрос повис в воздухе. Никто не ночевал в этом доме с Реджиной после ухода Робина. На титрах Эмма закрыла пустую коробку, допила газировку из своего стакана и унесла мусор на кухню, где вымыла посуду и принялась за пол. — Это необязательно, — спохватилась Реджина. — Все в порядке. Я люблю убираться, — солгала Эмма. — Вам тоже нужно принять душ и переодеться ко сну. Я лягу на диване. — Что за вздор? У меня двуспальная кровать, — махнула рукой Реджина, нарочито уверенно поднимаясь с дивана. Её слова отразились внутри подростка целой бурей эмоций. Паника и сладкое предвкушение создали ядерный коктейль, взрываясь колкими искрами где-то в желудке. Эмма нарочно долго мыла пол от кофе. Расставляла стаканы. Полоскала тряпку. Даже собиралась дойти до бака с мусором у калитки… Но дальше тянуть было бессмысленно. И даже трусливо, а трусихой Эмма Свон никогда не была. Она поднялась по лестнице наверх. — Мисс Миллс, я… И окаменела, точно под заклятием. Приоткрытая дверь в ванну открывала обзор на большое зеркало над раковиной. И в этом самом зеркале отражалась почти в полный рост обнаженная мисс Миллс. Запрокинув голову и закрыв глаза, она смывала в душе пену с тёмных волос, как в рекламе дорогого шампуня. Капли горячей воды стекали по ее плечам к изгибу лопаток. И дальше по спине… Ниже того места, на которое Эмме можно было смотреть. Девушку бросило в жар. И она смотрела. Хотела отвести взгляд, честное слово. Но смотрела, как под дулом пистолета. Как развязку самого напряженного детектива. Happy End самой горькой истории. Смотрела, не отрываясь. Капли струились по спине, пояснице и упругой коже… Нет, она не должна этим любоваться. Нет-нет, мисс Миллс не поняла бы такого. Мисс Миллс, которая потянулась за чем-то в раковине, оборачиваясь к зеркалу лицом. Потекшей тушью. Длинной шеей. Острыми ключицами, по которым лилась струями горячая вода. Полной, обнаженной грудью с тёмными, спелыми ореолами… Эмма немедленно отвернулась и зашагала по лестнице вниз. Прочь от этой картины. «Почему она не закрыла дверь до конца? Хотела, чтобы я увидела? Бред, просто она привыкла принимать душ в пустом доме. Забыла, что я здесь. Или для неё это вовсе не важно. Что такого? Ну увижу я её голой. Мы обе девушки. Нет, она не сиротка из приюта и не её приёмная сестра. Она красивая. Взрослая и красивая». Внизу Эмма села на диван, по-турецки сложив ноги. «Нет-нет-нет, мисс Миллс была такой доброй ко мне. Нет, я не могу так о ней думать». Эмма и раньше видела людей без одежды: таких же детей в раздевалке детского дома, соседок по комнате. Никогда старше своего возраста. Никогда привлекательных женщин старше себя. Разве что старуху Смит в ночнушке. И что же она делает теперь? Как дебил Фред подглядывает в ванной за единственным человеком, который не относится к ней, как куску дерьма или потерянной для общества оборванке. Отвратительно. Она сама себе отвратительна. Боже, а если мисс Миллс заметила ее? Видела, что та подглядывает? — Эмма, ты здесь? — мисс Миллс спустилась босыми ногами по лестнице. Выглядела она умиротворенно и устало. Её волосы все ещё были влажными. Короткий халат едва прикрывал бедра. Нельзя на это обращать внимания. Это ненормально. — Пойдём спать. Я устала. Они молча поднялись в королевских размеров спальню. Эмма в пижаме, больше напоминающей робу в женском психиатрическом (в зеленую клетку), быстро обошла постель и торопливо укуталась в одеяло. «Может ей все ещё холодно?» — подумала Реджина, садясь на кровати и принимаясь втирать крем в руки и длинную шею, чуть запрокинув голову. Уделяя особое внимание впадине между ключиц, где кожа, наверное… Эмма отвернулась, ложась на бок. — Завтра нужно будет встать пораньше, — Миллс говорила это, проводя кончиками пальцев по собственной коже поглаживающими движениями. Пахло маслянистым кремом для тела. — Я написала секретарше, чтобы она не ждала меня до обеда. — Хорошо, — тихо, откуда-то из-под слоя постельного белья пробурчала Эмма. «Наверное, ей неловко» — мисс Миллс честно проштудировала все пособия по реабилитации детей-сирот и воспитанию сложных подростков. — Хочешь рассказать мне, что тебе приснилось в машине? — Реджина осторожно начала наводить мосты, убирая крем в прикроватную тумбочку. — Нет, — замкнуто ответила Эмма, как бывало, когда Миллс ещё полгода назад пыталась выудить из неё информацию о Смитах. Нужно было за что-то зацепиться. И Реджина нашла. — Эй, — радостно сказала она, привлекая внимание подростка. — Ты видела, чья фотография стоит возле моей кровати? — Моя? — Эмма робко вылезла из-под одеяла, чтобы убедиться. Её серые глаза трогательно смотрели в указанном направлении. Уязвимо и будто не веря до конца. Да, это была её самая первая фотография в новой комнате для девочек в детском доме. Первая, какую она прислала мисс Миллс. — Я тоже храню ваши фотографии, — смущаясь, призналась Эмма. — На облаке, в планшете. Я мало нашла, кроме тех, которые вы мне присылали. Только из местной газеты. Читала статью, как вы разнесли того мужика на дебатах. Реджина рассмеялась, закидывая стройные ноги на кровать и поворачиваясь к подростку. — У него были слабые аргументы, — и мисс Миллс, да сколько можно, начала наносить крем на ноги, размеренно втирая содержимое баночки в свои смуглые икры. — Абстрактные обещания. Хуже всего, что он вменил мне мою бездетность на вопрос о благоустройстве школьной территории. — Вот мудак, — кивнула девушка, не в силах оторваться от размеренных движений пальцев женщины. Реджина ласково улыбнулась.  — Я… Мне… Мне нужно в туалет. Девушка быстро вскочила на ноги и вышла из комнаты. Это ненормально. Гадко. Ты гадкая, Эмма Свон. Девушка включила кран с холодной водой и умыла горящее стыдом лицо. И ещё раз, пока кожа не стала отдавать мрамором. «Нельзя так на неё смотреть. Она красивая, да. Я и так считала её красивой. Всегда говорила ей, что она самая красивая, но…» — Эмма, тебе плохо? — мисс Миллс стояла в дверях с озабоченным видом разглядывая склонившегося над раковиной подростка. Пижаму нужно купить другую. Помягче. — Тебя тошнит? — Голова разболелась, — сказала девушка первое, что пришло на ум. Реджина быстрыми шагами преодолела расстояние между ними и, придерживая Эмму за щеки, припала губами к холодному и влажному лбу ребёнка. Температуры нет. Уже хорошо. — Слишком много впечатлений за один день, — открыто улыбнулась Реджина, не отнимая рук и глядя в глаза. — Наверное, — кивнула Эмма. — Вы точно не против, чтобы я спала с вами? Я разговариваю во сне. — Я очень хочу, чтобы ты спала со мной, Эмма, — нашептывала Реджина, поглаживая мокрые щеки. — И чтобы рассказала о своих снах. Когда мисс Миллс становилось так много рядом, Эмма стала сдавать. Особенно последние их встречи. Особенно последние их письма. Выбалтывать, что не следовало. Она пережила, наверное, сотни допросов школьных психологов, социальных служб, служб опеки, приемных родителей, копов и вечно недотраханной директрисы. Легко строила из себя тупую, как учил Пит. Но сейчас для мисс Миллс ей не хотелось быть тупой. Хотелось быть Эммой, которую мисс Миллс зовёт к себе домой, проверяет температуру, пишет трогательные письма. Той самой, по которой мисс Миллс, она сама писала, скучает и хочет видеть. Она взяла Реджину за руку и повела к кровати. Выключила свет и легла со своего краю. Мисс Миллс была удивлена этому жесту, но все же последовала за ней и тоже легла под тёплое одеяло. Тишина была напряженной. Вовсе не такой, что готовит к сладкому сну или даже тревожит темнотой в комнате. Тишина ожидания. И Эмма решилась. Она подползла ближе к мисс Миллс и положила голову той на плечо. — Мне приснился, — зашептала она, когда рука Реджины стала нежно гладить её длинные, светлые волосы. — Дом Эвансов. Это первая семья, которая меня взяла. Мне было лет восемь. Но потом у них должен был родиться свой малыш. Миссис Эванс считала себя бесплодной, но полно же таких историй… — Когда у безнадёжной пары рождается здоровый ребёнок, — продолжила за неё Реджина, крепче привлекая девушку к себе. Позволяя закинуть на себя ногу, и сплестись с её бедром ногами, как плющ вокруг ствола. — Поэтому они тебя вернули? — Да, — Эмма продолжала шептать, будто это страшные истории про Бугимена, которые дети сочиняют в летнем лагере. — Я видела этого ребёнка. Его назвали, как меня. А вы сказали тогда, что если меняют шину, то она остаётся шиной. Что я — проколотая шина, вроде того. — Эмма, — Реджина продела левую руку под худую грудную клетку подростка, прижимая её к себе со спины. — Я так о тебе не думаю. — А потом… — Эмма будто не расслышала её, продолжая шептать куда-то в плечо женщине свои кошмары. — Дом Браунов, моей второй семьи. Он весь был сделан из спичек. Он загорелся. Я попросила вас остановиться, но за рулём уже сидел Фред. Он сказал, что всем расскажет, что это я подожгла их дом. Но это не так. Я никогда ничего не поджигала. Только хотела попробовать, будет ли он гореть. Этот замок мистера Брауна. Он же из спичек. Мне было одиннадцать. Я думала… — Думала, что он не загорится, — мисс Миллс нежно поцеловала подставленный лоб. — Но он загорелся, — виновато закончила Эмма. — А потом Фред привез меня в приют. Там уже ждала директриса с указкой в руках. Она била ей детей по пальцам за плохой почерк и ошибки в словах. Так я научилась писать почти без ошибок. И Питер. Он тоже там был. Он и его банда потерянных детей. Его банда всегда одного возраста. Потому что их разбирают, отправляют в семьи или колонии. И он берет новых. Всегда лет по пятнадцать-шестнадцать. Они все были там. И Фред сказал, что мы приехали. Это мой дом. Он прав. Там мой дом. Реджина промолчала на это, только ближе прижимая к себе девушку. Рука Эммы вцепилась в ткань ночной рубашки у неё на животе, как когда-то в край юбки в полицейском участке. Когда она отдала её социальному работнику. А после в приют к другим брошенным детям. — Эмма, милая, это всего лишь кошмары. Они позади, — сладко шептала мисс Миллс, поглаживая волосы и спину ребёнка рядом. — Разве тебе не понравился салют? — Мне понравилось быть с вами сегодня, — Эмма вдохнула глубже, потому что никогда не была трусихой. — Мне нравитесь вы. Не салюты и новые ботинки. — Ты мне тоже очень нравишься, — улыбнулась мисс Миллс, подтягивая одеяло на плечи девушки. Укрывая спину будто вросшего в себя человека. — Закрывай глаза. Я буду рядом, и никакие кошмары не приснятся. Спи. — Вы приедете ко мне ещё? — Конечно, Эмма. Я приеду. Обещаю. И в эту ночь Эмме Свон снился сладкий цветочный запах и целое поле ромашек. По нему прыгали большие кузнечики. Эмма дошла до самого края поля с большими цветами и увидела пропасть. Большую бездну с темно-синим дном. Она старалась ловить кузнечиков, но они все падали и падали туда. Кажется, одним из них был Питер. А другой был похож на Тревиса. Они падали в пропасть. В один миг Эмма и сама неуклюже поскользнулась на высоких, до пояса, стеблях цветов, опасно зависнув над пропастью. Но мисс Миллс держала крепко.

***

Утром они выпили душистый кофе с безвкусными, по мнению Эммы, мюслями. Реджина сжалилась и добавила в её тарелку немного цветочного мёда. — Сегодня ничего плохого не снилось? — осторожно спросила мисс Миллс, отхлебывая благородный напиток из своей белой кружки. — Нет, ничего, — улыбнулась Эмма. Она хотела сказать, что спать с мисс Миллс очень спокойно. Что её кожа всегда приятно прохладная. Что пахнет мисс Миллс чем-то сладким, но отдающим горькой сердцевиной, как кофе с щепоткой сахара. Но девушка разумно решила, что это переходит границы дозволенного. По дороге в приют они заскочили в кафе «У бабушки», чтобы взять в дорогу бутербродов и газировки. Официантка снова принялась сверлить странный дуэт взглядом, но пожилая владелица заведения её отдернула. — Руби, не заставляй клиентов ждать. Реджина снова стала строгой, стоило им выйти из белого особняка. Собранной и холодной, как серая статуя. Как чиновница высшего звена. Начальница целого города. Эмма забралась на переднее сиденье и пристегнулась, ожидая поездку в долгом молчании. — Тебе плохо в приюте? — тем не менее, спросила мисс Миллс, кажется, после чего стала смотреть на дорогу ещё пристальнее и сильнее сжимать руль. — Я привыкла, — пожала плечами Эмма. — Лучше, чем у Смитов в плане работы и окружения. Но теперь мне нельзя гулять за территорией, иметь друзей вне приюта. И с вами я могу только переписываться, и то потому что договорилась с соседками насчёт планшета. Я мою полы в комнате каждые три дня, а они его не трогают и, в целом, следят, чтоб в комнату не заходили лишние люди. Звучало это все, как рассказы из колонии для несовершеннолетних. Реджина болезненно сглотнула. Она везёт свою Эмму обратно в детский дом для других, брошенных детей. Во второй раз отдаёт туда. Третьего быть не должно. — Эмма, я… — она замялась, не зная, как поднять сложную для них обеих тему. — Ты бы… Какими ты бы хотела, чтобы были твои родители? — Те, что бросили меня на дороге? — Нет, — Миллс спешно покачала головой. — Нет, те, кто удочерил бы тебя. Ну кроме английской королевы, конечно. — Да кто меня возьмет? Мне шестнадцать, — Эмма насмешливо приподняла брови. — Все знают, что подростков берут только педофилы. Ну кому ещё может прийти в голову… «Мне», — почти выпалила Реджина, внезапно осознавая собственный ответ. Ей. Да, именно ей, Реджине Миллс, Злой Королеве больше не хочется жить без Эммы Свон. Без постиранных ею мылом носков, висящих на трубе с горячей водой. Выуженных из рюкзака мокрых свитера и джинсов и закинутых в стирку, а после развешенных на сушилке. Без — «Смотрите, мисс Миллс! Это же так круто!». Без прижимающегося к ней ночью тёплого, беззащитного тела. Без человека, которому она может дать все. Да, она может заполнить практически все рваные дыры в той ткани, которую именуют «жизнь Эммы-сиротки». Заштопать их, закрыть цветными лентами воспоминаний и большими яркими заплатами накопившейся в ней нерастраченной любви и ласки. Реджина почти не спала этой ночью. Касалась замершего тела рядом со своим. Гладила, целовала в лоб, наконец, прижимала ближе. Почему нет? Почему Эмма Свон не может стать её, раз она ничья. Она ничья. А будет её. Они остановились в зимнем поле с рожью под толстым слоем снега. Достали бутерброды и газировку. В машине было тепло. Реджина улыбалась, слушая рассказы Эммы о болтуне Тревисе и том, как Джил чуть не утонула. О том, как она боялась, что мисс Миллс больше ей не напишет. Каждый раз, что ответа не последует. Что Реджина забудет её. Всего лишь девочка с плохими манерами и дрянной родословной. Но Реджина отвечала снова и снова. Заговорившись, Эмма выпалила что-то бессвязно про любовь. Неважное. Незначительное. Но это слово они обе использовали впервые, довольствуясь «мне нравится» и «я скучаю». Теперь уже нет. — Я полюбила ваши письма. — Я люблю все ваши фотографии. Эмма снова была впереди в проявлении эмоции, пока Реджина только почувствовала себя уверенно в «скучаю» и редких соприкосновениях рук. К этому моменту Эмма уже любила. И говорила об этом, не унимаясь почти до самого приюта, когда не включала музыку на планшете, где тоже пелось о любви. Миллс припарковала машину возле желтого забора приюта и долго не выходила. Замерла над рулем, будто задумавшись о чем-то. — Эмма? — позвала она девушку рядом, которая тоже будто ждала сигнала, чтобы выйти из машины. Та обернулась. Серые глаза посмотрели в растерянные карие. Нужно сказать «прощай». Сказать, и не надеяться на новую встречу в ближайшие месяцы. Мисс Миллс и так из-за нее пропустила целых два дня. Нужно просто сказать это, чтобы им обеим стало легче. — Эмма, как ты думаешь… — мисс Миллс сделала глубокий вдох. — Я могла бы стать для тебя хорошей матерью? Девушка опешила. Ее зрачки увеличились от ужаса перед вопросом, а дыхание сбилось. — Вы? — неверяще переспросила Эмма. — Вы хотите меня удочерить? — Да, — наконец, решилась Реджина. — Но это же ужасно! — проговорила Эмма. — Это все испортит. Я плохой ребенок для мэра города. Я плохо учусь. У меня судимость. Административная, но все же. А случай с ружьем? Я все ломаю. Да через месяц вы захотите отправить меня обратно, и тогда… Реджина схватила девушку за руки, которыми она панически жестикулировала. Схватила ладони, опуская между ними. Успокаивающе, уже привычно стала поглаживать их круговыми движениями больших пальцев. — Я никогда так с тобой не поступлю. Если ты дашь мне шанс, я никогда так не сделаю. Не верну тебя в приют. — Нет, — Эмма отдернула руки и схватилась за свой рюкзак. — Давайте перестанем об этом говорить прямо сейчас. Это плохая идея. В приюте мне нормально. Я хорошо питаюсь… — О боже, только не опять эти твои заученные фразы, — вспылила Реджина. Эмма дернула ручку на двери, впуская в теплую машину морозный воздух с улицы. — Эмма, стой! То, что у оборванцев выходит лучше всего на свете. То, чему они учатся с раннего детства. То, что сохраняет им жизнь и кости из года в год. Убегать. Эмма сбежала, не желая больше участвовать в этом разговоре. Сбежала в ужасе от перспективы стать её. Реджина минуту ощущала свое тело в ступоре. Она видела, как красная куртка подходит к большим воротам и нажимает какую-то кнопку, нервно вдавливая ее в панель и бесконечно озираясь. Она, черт возьми, не может позволить запуганному подростку решать за нее. Реджина Миллс в свои тридцать четыре года уже вполне в силах сама принимать даже настолько кардинальные решения. И потому, когда ворота со скрипом, поползли в сторону, мадам мэр выпрямилась и царственно вышла из машины, устанавливая на последней сигнализацию. У ворот стояла женщина в дешевой черной шубе и каким-то мышиным лицом. Эмма проскочила мимо нее в сторону зданий, получив вслед несколько фраз о ее поведении. — Мисс Миллс, — улыбнулась женщина гостье. — Приятно, наконец, видеть вас лично. Мой билет на выездную экскурсию пришел вовремя на банковский счет и… — Я рада, но мне бы хотелось обговорить более насущные вопросы, касающиеся вашей воспитанницы. Лицо директрисы в один миг стало из участливого злым и подозрительным. — Если девочка что-то сломала или украла у вас, приют не несет никаких… — Нет, — оборвала ее Реджина, делая жест рукой. — Нет, мне хотелось бы поговорить об удочерении. Я хочу стать опекуном для Эммы Свон. Директриса несколько раз поменялась в лице, очевидно, не ожидая такого поворота. Ее маленькие мышиные глазки забегали, и явно в поисках собственной выгоды. — Вы замужем, мисс Миллс? — В разводе, — и глазки забегали быстрее, рот сладострастно приоткрылся. — Это может стать проблемой, — участливо кивнула директриса. — Я вижу, как сильно девочка к вам привязана. Сама я бы с радостью подписала документы хоть прямо сейчас, но будет комиссия. Вы — одинокая женщина, пусть и при солидной должности. Мы заботимся о наших воспитанниках. А Эмма — сложный ребенок. Вам может недоставать простейших навыков воспитания детей. Своих же у вас нет? — Нет, — кивнула Реджина, болезненно поморщившись, но она уже встала на этот путь. Она уже сделала первые ставки в этой борьбе. И Реджина Миллс пойдет до конца. Всегда идет. — Давайте обсудим это в более приятной обстановке вашего кабинета. Уверена, ваш опыт подскажет нам лучшие пути решения этой ситуации. — Хорошо, — плотоядно улыбнулась директриса. — Следуйте за мной.