Цветы для Адриана

      Он снова напивается. Вдребезги. По рюмке за каждый осколок своего сердца. Разбитого ею. Уничтоженного. Превращенного в крошево. Но Ивашков привык справляться с проблемами — и безумием — при помощи алкоголя. В нем его спасение. И неповторимый, спиртным разящий, шарм.       Он снова приходит. Сбегает от проблем действительности в сон. Ее сон. Розы Хэзевей. Уже давным-давно не принадлежащей ему. А разве это было когда-то? По-настоящему? Адриану не ответить на эти вопросы, как бы он ни пытался на протяжении стольких дней — и ночей — но все без толку.       Он снова закуривает. Горько-гвоздичный дым выдыхает. Давится им. Травится. В кашле задыхается. Тушит сигарету и тут же подкуривает вновь. Адриану следует занять чем-нибудь руки, только бы не ломать пальцы в желании прикоснуться к ней. К маленькой дампирке. Обратившей его жизнь в руины — и обращающей до сих пор — а еще совершенно не испытывающей сожаления по этому поводу.       Он снова смеется. И хохот его жженным сахаром отдает, как и раньше. Только с осадком из гари противной. На зубах скрипящей оскоминой от осознания паршивости данной ситуации. Но Ивашков не привык ни к раскаянию, ни к неловкости. Вот и ведет себя надменно — титул лорда оправдывая — всячески подогревая свое самолюбие, дабы температура плавления того самого сахара не снижалась.       Он снова грезит ею. Даже во сне ему кажется, что опять же спит. Бредит. Лихорадит его. Да сколько еще оправданий придумать можно, когда пытаешься не замечать очевидное? Адриану знакомо это. Именно так он и обжегся смертельно, искренне веря, что Роза позабудет Дмитрия когда-нибудь. С тех пор на искренность табу наложено — как и на доверие — и без этих чувств живется лучше, правда.       Он снова хочет ее. Его не пугает мрак, окружающий Хэзевей. Влечет даже. Как маяк в непроглядной тьме, коей окутана она с ног до головы. Ему любопытно. И сладостно. И желание жадное вновь прикоснуться к ней не заглушить ничем. Позабыть так сложно ее обнаженную. Доступную для него. На пламя похожую. Ивашкову долго биться головой об стену необходимо, лишь бы образ маленькой дампирки оставил его в покое. Вот только она — как клеймо — на душе его выбита, словно он тоже поцелован, но уже ее персональной тьмою.       Он снова губы кусает. Клыками царапает кожу. До крови. К боли взывая. Пытаясь ею привести себя в чувство. Но сдается быстро. В плену ее запаха оказывается. И пропадает. Сердцебиением Розы упивается, как музыкой особой. Контроль над собой теряет. Адриану чуждо бороться с соблазнами. Он любит получать все и сразу. Брать свое. И Хэзевей таковой уже не считается. От этого становится грустно — и тошно — и уровень презрения к самому себе зашкаливает на самой верхней отметке, оставив далеко позади даже стригоев.       Он снова использует принуждение. Дурманит ее. В плен желаний своих похищает. Дыханием опаляет. Почти что поцелуй крадет, но останавливается в шаге от него. В последнем касании. В моменте, когда вкус кожи ее уже ощутим на языке. Или это по старой памяти? Кто сейчас разберет. Ивашкову прекрасно известно, как легко преступить черту. Ведь он и так сорвался. Из всех наркотиков, что он пробовал, зависимость от Розы Хэзевей же является самым крепким и сильным — и самым убийственно-пробирающим — она абсолютно неизлечима, во всяком случае, ему кажется именно так.       Он снова обещает больше не приходить. Клятвенно заверяет себя. И ее. Болтает что-то о наказании, если явится вновь. Прощается скомкано и сумбурно. Счастья с другим желает. От новых трещин на исстрадавшемся сердце задыхается на миг. Адриан понимает, что лжет. Точно в тысячный раз, как минимум. Осознает это и она. И им обоим придется вновь ждать очередного алкогольного визита — с надеждой — вспоминая, что Ивашков употребляет спиртное постоянно, поэтому все вскоре повторится опять.