Лимит жизни

      — Вставай.       Рич досадливо поморщился, когда уловил в голосе где-то над головой командные нотки и немалую толику яда.       — Я вроде сказал тебе съебаться?       Хотелось забрать слова назад и отгрызть себе язык за собственную мягкосердечность — отпустить отымевшего его копа, дать ему возможность спокойно вернуться в свою клетку и оттуда дальше злобиться на свой плен, на Рича, на весь мир — ему похуй, что там себе выдумывает этот уверенный в своей безнаказанности мудак.       Хотелось бить. До воя, до хрипа из разодранной груди с вывернутыми наружу костями, под которыми будет захлебываться последними толчками крови агонизирующее сердце. Хотелось причинить боль, такую же, какая раздирала его самого, мешая думать. Мешая говорить, двигаться, даже дышать и то было больно. Зубы, кажется, были готовы сломаться друг о друга — с такой силой Рич сжимал челюсть, чтобы не разораться, не выплеснуть на голову дебилу Лестрейду свою ярость и не вызвать охрану.       А потом улыбаться и смотреть, как сученыша будут драть в обе дырки несколько членов один за другим, а тот будет давиться слюной, спермой и кровью, и орать, орать благим матом, как Рич под ним совсем недавно. И когда бессознательного придурка его парни бросят на паркете в луже собственной крови, с наслаждением добить тварь, всадив в него обойму лежавшего на кухне пистолета.       Шагов не было слышно.       Открыв глаза, Рич поднял голову и уставился на маячившую перед носом широкую крепкую ладонь с сильными и крупными пальцами. Полная противоположность его собственным аристократически худым пальцам и узкой ладони, переходящей в тонкое костлявое запястье. У Лестрейда же оно было крепким, да и весь он сам был как будто слеплен именно для своей профессии — и-де-аль-но. Сильный, складный и хорошо сбитый, не мощный качок с литыми мышцами, на которых трещали по швам футболки и от которых Рича отчаянно тянуло сблевать, но хорошо подготовленный профессионал, которого не испугает ни рукопашная драка со шпаной в подворотне, ни вполне реальная угроза для жизни в лице наркодельца, которому он прищемил хвост и доставил много неприятностей, вылившихся в круглую сумму.       Рич судорожно вздохнул, отрываясь от разглядывания смуглой кожи на покрытом темными волосками предплечье, и понял, что слишком долго таращится на протянутую Лестрейдом руку. Он поднял глаза, встречая раздраженный взгляд, но удивился, не увидев там искомой и такой ожидаемой жалости.       — А я-то думал, ты мне сопли подтереть собрался.       Колючий взгляд глаз цвета растопленного, раскаленного горячего шоколада, кажется, грозил обжечь его злостью, вот только ее причины Рич понять никак не мог.       Их разделяла застывшая в воздухе ненависть и замершая в ожидании ладонь.       Ричу нужно было собраться. Отвлечь себя от собственного изумления, на которое у него еще остались силы, от тошнотворной ярости в глазах напротив — отражения его собственной, от играющих желваков, излома тонких губ, от волевого подбородка и короткой щетины, покрывавшей смуглую кожу. Так, стоп. Какого хрена он вообще рассматривает этого выблядка?       Грег терпеливо ждал, давя внутри плавящее его долбаную ненавистную совесть раздражение. Так просто было бы уйти и не видеть этой картины — растерянного удивления на бледном, как полотно, длинноносом лице, на котором словно бы неосторожный художник неаккуратными мазками раскидал пятна румянца. Не замечать, как сквозь ледяное бешенство в холодных глазах пробивается простая человеческая усталость и… обида. На него, Грега Лестрейда, на его жестокость и абсолютное презрение к попранной мафиозной гордости, к размазанной им по столу, на котором все случилось, гордости человеческой, достоинству… Хотя, было ли оно у него? Порок. Порок соблазнял и увещевал, уговаривал, угрожал и кривил губы упрямству Грега, так какого черта смотрит на него теперь так?! Так, блять, выжжено? Потухший после наркотика и от боли взгляд резал по живому осознанием того, что он, Лестрейд, однажды такой взгляд уже видел. И от того, насколько скрупулезно его память отложила в себе все детали того взгляда — измученной испытаниями жертвы, Грега замутило.       Он не хотел испытывать жалость к этому… существу, не хотел и не мог, кажется. Не мог. Внутри колыхалась одна лишь острая злость — на Рича, на себя, на совесть, на память, не вовремя вклинившуюся со своими залежами воспоминаний — тех самых, что давно бы пора было выкинуть за ее периферию. Презрительно скривившись, он снова больно полоснул по самолюбию Брикмана:       — Долго на меня глазами хлопать будешь, цветочек невинный? Только не плачь, мне и без твоих слезок тошно.       Рич злобно скривил тонкие впалые губы и зашипел от боли. Кровь из лопнувшего от кулака Грега уголка нижней губы пошла снова. Лицо перекосило болью, обострившей не особенно выразительные черты — обтянутые прозрачной кожей скулы, черноту под глазами-льдинками, кажется, единственную краску на бледном лице, выцветшие тонкие брови, сведенные на переносице.       — Пошел нахуй отсюда! — глухо прорычал он.       Грег зажмурился. Хотелось разораться. Верхняя губа раздраженно дернулась, а от обоюдно кипевшей в крови ярости в глотке стоял противный комок. Рич даже не знал, насколько голыми сейчас были его растерянно-злые глаза, только смотрел и дрожал, кажется, даже не замечая этого, смотрел, тупо смотрел, придурок, с плещущейся злобой на дне тусклых глаз.       — Хочешь, чтобы тебя твои быки увидели с рваной задницей?       — Или ты не хочешь, чтобы они тебя пристрелили?       — Да кому ты!.. — Грег резко наклонился, стискивая тонкое горло пальцами и вздергивая рыжего на колени, отчего тот болезненно зашипел. Проступающая под кожей синеватая жилка пульса ударилась прямо в ладонь, и чувство власти над жизнью Рича опьянило бы, если бы не его глаза. Чувство собственного превосходства над наркоманом было сдуто порывом ненависти к самому себе за попытку предложить ему помощь, вместо того, чтоб всадить нож в трепещущее горло и избавить мир от этой заразной грязи.       Что-то мешало ему это сделать. Что-то, что Грег еще не пытался анализировать. И боялся спрашивать себя о причинах.       Рич хрипло дышал под ладонью. Грег кожей чувствовал его судорожную дрожь.       — Да кому ты нахуй сдался, еблан обдолбанный?! Думаешь, твоим быкам есть разница, кто им бабки платит?! На твое место десять претендентов, и из их числа тоже кандидаты найдутся, — прорычал Грег, пытаясь словесной лопатой поправить корону на голове Рича, растерянно смотревшего ему прямо в глаза. — Никто не учил, что показывать им слабость нельзя? Иначе та месть мне, мысль о которой ты так сладко обсасываешь в своей обкуренной башке, превратится в месть тебе за годы унижения их узколобости.       — Откуда ты… — Рич прикусил было язык, но поздно — удивление уже скатилось с языка на волю.       — У тебя на роже написано, что ты о них думаешь, — скалясь в ухмылке, пояснил Грег. — Так что в тот момент, когда тебя живьем спустят в яму с червями и начнут закидывать землей, вспомни мои слова — никому нельзя верить настолько, чтоб повернуться спиной.       — Тогда какого хрена ты делаешь?       — За свою жопу переживаю! — рявкнул Грег и рывком, схватив Рича за воротник рубашки, вздернул мужчину на ноги. Брикман болезненно вскрикнул от резких движений, запоздало оценивая физическую силу и подготовку Лестерейда, и про себя поставил ему за них «отлично». Его качнуло на дрожащих ногах, и он почти беспомощно вцепился в руки Грега. Лестрейд пережидал, пока пройдет накативший на наркошу приступ слабости, и молча терпел едва ощутимую хватку пальцев на обнаженных предплечьях. Про себя отмечая, насколько те были ледяными и худыми. Хотелось натянуть короткие рукава футболки до самых запястий, чтобы не чувствовать эту болезненную истощенность. И непонятную усталую надломленность, сквозившую через надменное упрямство. На задворках мелькнула мысль о том, что Рич, скорее всего, постоянно мерзнет даже в относительно теплые дни.       Что, блять?!       Грег зло тряхнул головой, выбивая насмешливый голос из подкорки.       Самому интересно, что?       Нахуй. Холод кожи и хрупкость фигуры мужчины навевали стойкое колебание устоев и приоритетов в голове, вгоняя Лестрейда в ступор. С одной стороны, Рича хотелось размазать по стенке. Убивать медленно и со вкусом за все его грехи и все зло, которое он причинил его стране и людям, живущим в ней. С другой, хотелось остаться человеком, который не сможет равнодушно пройти мимо скулящего от боли существа.       Боль он Ричу причинил сам, внутренне будучи уверенным в своей если не правоте, то логичной попытке воздать за растоптанные жизни других людей.       Ему самому нехилую боль причиняла буравящая мозг идея насчёт того, что такая месть была сродни инквизиторской пытке, и никакие увещевания собственной совести в этой ебаной правоте не могли снизить степень жестокости случившегося.       Локоть Рича в пальцах казался костью, обтянутой кожей.       Сочувствие выдавливало на поверхность выпитой, наверное, с молоком матери моралью, которую так ценило человечество. Оно долго эволюционировало и придумало правила, этику, законы и наказания. И саму мораль, соответственно. Где-то Грег слышал выражение, что ее придумали слабаки, как свое единственное оружие и укрепленную баррикаду между ними и ужасами людской жестокости. Ужасами мести, перед которой, как известно, мораль — жалкое ничто, зеро, абсолютный беззвучный и ничтожный вакуум.       Совершать зло по отношению к злу из побуждений мести? Что это, если не поиск оправданий самому себе?       В университете психолог, читавший им курс лекций по юридической психологии, когда-то упоминал термин когнитивного диссонанса, и Грегу надолго запомнились его слова о том, что полицейские порой подвержены ему чаще, чем остальные люди, так как выбранный ими в жизни путь будет неукоснительно затрагивать судьбы других людей. Решения, влияющие на жизнь человека, поневоле приходится взвешивать, под лупой разглядывать все «за» и «против». Собственно, моральные внутренние дилеммы, под давлением которых и возникал злосчастный конфликт, у Грега порой вытекали в серьезный стресс, который он старался прятать от окружающих, чтобы не объяснять всем и каждому, почему он всерьез размышляет над человеческим фактором в том или ином преступлении. И по какой причине, сидя в зале суда после дачи показаний и ожидая вердикта по делу обвиняемого, ему так хочется попросить о снисхождении для него.       К счастью, случалось подобное редко.       Рич стоял, пошатываясь, цеплялся за своего насильника и пытался понять… хотя бы что-то, в общем-то. То, что его наполовину прогретый наркотиком мозг упускал, оставляя странности в поведении Лестрейда за полосой приятного дурмана легкой ебнутости после дозы.       — Либо ты пиздуешь в ванную, либо отдашь концы прямо тут, потому что я тебя ебалом приложу об этот паркет и придушу, тормоз, — мрачно пообещал Лестрейд.       — Много болтаешь, — буркнул Рич и попробовал сделать шаг, прежде чем мир вокруг всколыхнулся удушливой волной боли, от которой на некоторое время в глотке сперло дыхание.       Грег твердо поддержал его, закидывая руку себе на плечи и обнимая вокруг талии.       Потом. Потом он сожрет себе мозг чайной ложкой, выпустит на волю собственную совесть и позволить ей вдоволь насладиться тем, что он сам не съест, потом он подумает над правильностью и моральными аспектами своего решения. Потом, когда Рич с его проклятым растерянным взглядом останется за дверью его, Грега, камеры, в темноте которой он сможет спокойно предаться самокопанию. А сейчас он спокойно поддерживал дрожащее от каждого движения тело, устало размышляя о том, что же на него самого нашло, раз он заставил так страдать живое существо.       Почти на пороге, от чуть более широкого шага, Рич болезненно вскрикнул и пошатнулся, практически целиком перекладывая свой вес на Лестрейда. Полицейский поморщился, прижимая того к себе сильней и не позволяя рухнуть на пол. Рич тяжело дышал. Покрытое испариной, бледное до синевы лицо было потерянным и измученным, он закусил многострадальную губу и жмурился, пережидая тошнотворную волну боли.       — Давай же… — прошипел Грег. — На ручках я тебя не потащу, не надейся.       — Пошел ты… — даже как-то без особой злобы прошелестел Рич, у которого стремительно темнело перед глазами. Голова кружилась, и вынужденно приходилось сильнее опираться на копа.       Прошли долгие несколько минут прежде, чем Рич смог сделать глубокий вдох и крохотный шаг вперед. Анус ощущался сплошной развороченной раной, а вполне вероятно таковой и был, и игнорировать боль, затмевающую рассудок, становилось тяжелее с каждым движением.       Охрана испарилась из коридора по взмаху руки Рича. И по его же указке Грег дотащил тяжелое тело практически на себе до ванной, по счастью, оказавшейся недалеко, и, остановившись на пороге, подавил в себе желание присвистнуть. Роскошная просторная комната, выполненная в натуральном мраморе (ну, кто бы сомневался) и спокойных тонах, соседствовала с современной сауной. Мельком оценив масштаб громадной джакузи в углу, Грег доволок безвольного мужчину до душа и впихнул за стеклянную дверцу. Рич бессильно прислонился к стенке и закрыл глаза, глубоко вдыхая через нос.       — Где же твой сарказм, коп?       Лестрейд, расстегивавший чужую рубашку, недоуменно нахмурился на мгновение от прозвучавшей в хриплом голосе издевки. А в следующее мгновение Рич вздрогнул от того, как сильно руки Грега сжали ворот его рубашки, и посмотрел на Лестрейда, сталкиваясь взглядом с кипевшим расплавленным шоколадом. Резкий треск ткани резанул слух, заставив задрожать от почти ощутимых физически волн чужой ярости; мелкие пуговки некогда дорогой дизайнерской вещи разлетелись по душу с легким звяканьем. Рич подавил предательскую дрожь перед подступившим почти вплотную к нему мужчиной. Крылья породистого носа раздувались, Грег жадно дышал чужим страхом, его собственном страхом, спрятать который Рич просто физически не мог — тело помнило, что с этим мудаком шутки плохи, и такое слово, как сострадание, копу чуждо именно в отношении его, Рича, персоны.       — Да… — тихо прошептал Рич, глядя на тонкие, плотно сжатые губы собственного насильника. — Я плохой мальчик, инспектор… Так и хочется меня наказать, верно?       Шоколадные глаза неверяще распахнулись, когда губы Рича исказила издевательская усмешка.       — Думаешь, что насквозь меня видишь? — спросил Грег, совладав с собой и пытаясь сдержать злость, от которой дрожали пальцы. Он злился на самого себя, и от этого было вдвойне плохо, злился на свою иррациональную реакцию на Рича, на его светлые, полные боли глаза, на прокушенные до крови губы…       — Да, — шепнул Рич, глядя, как обрывки его рубашки комком летят куда-то в сторону. — Ты бы меня скорее пристрелил, чем помогал бы сейчас. Но ты зависишь от меня, и ты это понял, пока шлепал к двери в столовую, за которой тебя ждала расправа. И еще ты понял наконец, что никакой другой жизни без моего приказа у тебя не будет, а приказать я могу… Ну, уверен, ты в башке уже мно-о-ого вариантов продумал. Верно?       Рич с удовлетворением смотрел на дрожащие от ярости губы и волевой подбородок Грега и вдруг поймал себя на мысли, что ему страстно хочется очертить пальцами эту твердую линию. Прижаться своими разбитыми губами к тем, чей вкус ему внезапно так сильно захотелось узнать. Захотелось, чтоб ему позволили его узнать, распробовать составляющие и насладиться сумасшедшим поцелуем, — а он был уверен, что с Грегом он будет именно таким. Диким, ненасытным, полным разнообразнейшего сонма чувств — от ненависти до искренней симпатии и похотливого желания, но… Рич поймал себя на мысли, что слишком долго пялится на эти чертовы губы, которые, по идее, должен был бы ненавидеть. Потому что их хотелось разбить.       Хотелось, чтоб Грег плевался кровью и выбитыми зубами, хотелось видеть, как по этому твердому подбородку бежит алый поток, хотелось… Хотелось прикусить их своими зубами, впиться в них, вожраться, всосать и обласкать языком, запоминая каждое мгновение…       Которое Грег не позволит. Нет, позволит, конечно, если надавить как следует. Вот только узнать его вкус хотелось вовсе не так. С ним вообще не хотелось так — угрожать, ломать через силу, подстраивать под себя и забываться, целуя другого человека, думать, что это вовсе не по приказу, а по…       Рич недоуменно тряхнул головой и зашипел, когда прозрачные стенки кабинки пошатнулись перед глазами.       Куда ты лезешь? Чего ты захотел вообще?       Он с минуту смотрел в область груди Лестрейда, обтянутую футболкой, стараясь придать себе вид отрешенного от действительности торчка.       — А еще — тебе понравилось, — подписывая себе приговор, произнес он, и ощутил, как горло охватывают ледяные пальцы страха. Старательно подавляя желание зажмуриться в ожидании расправы, Рич понял, что наслаждается этим «ощущением жертвы», подставляясь под ненавидящий взгляд. Казалось, о глаза Лестрейда можно было обжечься — словно внутри них был разведен костер, в пламени которого тот сейчас с удовольствием бы спалил Брикмана. — Тебя завела эта ситуация, тебе нравился контроль над человеком, которого больше бы так никто не посмел коснуться, нравилась моя беспомощность и боль, и потому ты сейчас бесишься, не зная, как это все в себе переварить и принять.       Он все-таки зажмурился.       Лицо копа исказило такое бешенство, что Рич подумал было — сейчас. Сейчас его определенно убьют и сделают это с искренним наслаждением, разбивая череп и размазывая мозги по стене. Никого нельзя тыкать носом в его грязное белье. Людей всегда бесит правда, хотят ли они ее услышать или нет, но она бесит, а еще больше раздражает извечный поиск оправданий и отрицаний этой самой правде, если она не соответствует ожиданиям человека.       Бах!       Рич вздрогнул и открыл глаза, изумленно выдыхая. Только в тот момент он понял, что на некоторое время попросту перестал дышать в ожидании реакции Лестрейда.       Кулак, которым Грег не так давно припечатал его лицо, ударился в стену в нескольких миллиметрах от уха Рича. Грег прикрыл глаза и оперся об стену, часто дыша и унимая раскаленную волну злобы в груди, нашептывавшую ему заткнуть мерзкого рыжего урода самым что ни на есть действенным методом. Страх Рича он чуял безошибочно и никак не мог понять, чего тот добивается? Что именно в Греге он испытывает на прочность? То, чего по отношению к нему в нем и быть не может.       — Брюки снимай, — прошипел он сквозь зубы.       — Ты не представляешь, как сексуально это звучит, — нашел в себе силы на усмешку Рич, чувствуя, как предательски колотится сердце в груди, а собственные плохо слушающиеся пальцы уже тянули ремень из шлевок. Молния поддаваться не хотела, упрямо не хотела, сколько бы он не дергал ее, но Грег, как выяснилось, ментальные посылы о помощи не воспринимал, и с видом человека, чье поистине христианское терпение испытывает назойливый без пяти минут смертник, продолжал стоять стылым изваянием. Рич притормозил на мгновение и выдохнул, усмиряя панику внутри. Все худшее уже случилось.       Уповаешь на его совестливость?       Рич оскалился насмешливому внутреннему голосу и поблагодарил случай за то, что Грег этот его оскал не видел, продолжая смотреть в сторону. На двадцатый, наверное, раз, молния поддалась. Скрипя зубами, Рич стащил с себя испорченные брюки вместе с нижним бельем. Чуть отклонившийся Грег, давший ему простор для маневра, успел поймать его за плечо, когда тело снова прострелила боль, от которой уже почти привычно и ожидаемо потемнело в глазах. Снова приперев Рича к стенке, Грег включил душ, выровнял температуру и подтащил мужчину под струи. Брызги воды попали на футболку, неприятно охлаждая грудь и живот, а пальцы соскользнули с мокрой кожи. Рич уперся ладонями в стекло кабинки и низко опустил голову, позволяя воде унимать боль в теле.       По расставленным ногам стекала ярко-розовая от крови вода и тут же уходила в водосток. Но даже смываемая чужая боль не приносила облегчения. Грег смотрел в пол кабинки, наблюдая за тем, как постепенно поток становится все более прозрачным. Смотрел, корил себя за то, что так жутко сорвался. А потом заметил, что взгляд стал подниматься по ноге Рича вверх, переползая на белую кожу бедра, выше — на торс, совершенно обычный, покрытый легкой рыжей порослью, на выступающие по бокам ребра — Рич был худым, не просто поджарым. Как в тщедушном теле уживались полуголодный изможденный торчок, которому было дело лишь до телесного наслаждения, и босс крупнейшего синдиката, Лестрейд не понимал, а возможно — не хотел понимать. Да многие из этих развращенных деньгами и властью мудаков были подобны Ричу, что с того?       Какое тебе дело до его хрупкости?       Мысль зашуганно метнулась в угол сознания, но от удивления на миг Грегу перекрыло доступ кислорода в легкие. Он моментально оттолкнулся от кабинки, отходя в сторону и запрещая себе даже вспоминать о том, о чем внезапно подумал.       Он продышался, глубоко втягивая в себя влажный воздух, и обернулся к Ричу. Который медленно сполз на пол душевой кабины, встал на колени и уткнулся лбом в скрещенные на стекле ладони. Рыжие брови хмурились, но этого под его руками Грег не видел, а Рич же, закусив многострадальную губу и зажмурившись, пытался прийти в себя. Вода пощипывала раны, но в то же время расслабляла сведенное напряжением последних часов тело. Хотелось спать.       — Тебе нужен осмотр врача.       Рич почувствовал, как губы растягивает презрительный оскал.       Грег же думал, как спешно отвертеться от проскользнувшей в голосе тревоги.       — С хера ли ты такой заботливый, коп? Инстинкты спасения людей срабатывают?       Рич боролся с накатывающей тошнотой и его голос прозвучал отрывисто и глухо.       — Ага. Самого себя. Ты же сам сказал, двинешь копыта — и меня отправят следом за тобой.       — М-м-м… Приятно знать, что мне еще не присвоили звание «человек».       — Ты упырь.       — Тогда какого, блять, хуя ты до сих пор здесь?! — рявкнул Рич. Тонкие пальцы, прижатые к стеклу, дрожали — то ли от злобы, то ли от обиды, но с какого бы…       — Действительно, — просто сказал Грег, прерывая его и без того скачущие мысли, и через секунду раздались удаляющиеся шаги.       Рич смог спокойно вдохнуть, лишь когда услышал хлопок двери. Повернув голову и открыв глаза, он уставился на большое пушистое полотенце, которое Грег достал из встроенного в стену шкафа и бросил на тумбу рядом с душем. Поморгав и проигнорировав попытки воспаленного мозга хоть что-то объяснить из того, что произошло, Рич махнул на все рукой.       Личного врача, все-таки, нужно будет вызвать, когда он будет в лондонской квартире. Завтра. Завтра это все слегка утихнет, когда он будет далеко отсюда. Утихнет странное раздражение, поселившееся внутри с того момента, когда он решил судьбу Лестрейда, превратив в свою игрушку, утихнет злость, позволив нормально дышать воздухом мегаполиса.       Ощущая, как по спине сбегают потоки воды, Рич все так же отупело смотрел на это проклятое махровое полотенце, до которого ему нужно было просто протянуть руку.       Страшно.       От одной только короткой мысли о том, что Лестрейда нестерпимо хочется вернуть назад.       *       Дни тянулись монотонно, серо и, если можно так сказать, безжизненно. Грег почти смирился с мыслью о том, что вот так лежать и плевать в такой же серый, как эти дни, потолок, ему придется до конца его дней. Которые, возможно, наступят раньше, чем он сам думает, — когда Рич придет в себя и со злости прикажет его убить. Или оставит тут подыхать, в зависимости от того, что он сочтет более изощренной пыткой.       Разговаривать с равнодушной охраной, по-прежнему таскавшей ему жратву, было бессмысленно. Проснувшись на следующий день после случившегося между ним и Ричем, Грег подумал было, что его оставят в камере умирать и напряженно ждал расправы за свою жестокость. Сам виноват, чего греха таить. Мог бы ограничиться избиением. Но дни тянулись, а обращались с ним все так же, хотя Грег не расслаблялся — как-то не верилось, что Рич спустит такое отношение к себе на тормозах.       Временами охрана приносила свежую одежду и средства личной гигиены. Скептически глядя на кирпичные рожи, с которыми мужики оставляли на краю его постели сложенное стопкой белье, Грег думал о том, что длиться эта его пытка будет долго. Очень-очень долго. Насколько он мог судить по своим внутренним часам, с того момента, как Грег вернулся в подвал под присмотром охранников, прошло не меньше двух недель. Вероятно.       Хотелось убивать. Крушить, ломать, хотя он знал, что от этого не будет ровно никакого смысла, а наблюдать глумливые ухмылки на лицах придурков-церберов, пасущих его подвал, не хотелось. Тоска глушила все его иррациональное чувство вины, выедала ему мозг и заставляла заново проживать все моменты, которые его сюда привели. Можно ли было поступить иначе? Не с Ричем, а со всей операцией? Где и кто так умудрился лохануться и не просчитать крота, который своей жадностью наверняка оборвал множество невинных жизней? Вспоминая об этом и о том, что сказал Рич об их судьбе, жалеть его постепенно перехотелось. Жалеть себя — нет, но эти зачатки бессмысленной и жалкой жалости Грег давил на корню. В конце концов, люди Брикмана не просто так начинали под него копать, где-то Грег и сам накосячил, вызвав подозрения в свой адрес.       Приглушенный свет из смежной уборной слабо освещал комнату. Искусственное освещение в последнее время раздражало, а проситься «на прогулку» Грег, во-первых, считал ниже своего достоинства, в конце концов, он не собака и не заключенный, а пленник, а во-вторых, как он подозревал, вряд ли хоть кто-то его просьбу удовлетворит. Поэтому выключал электричество и старался не сойти с ума от скуки в полумраке, имитировавшем ночь в его вынужденной клетке.       Грег поскреб отросшую за несколько дней игнорирования бритвенного станка щетину, грозившую вот-вот превратиться в полноценную бороду, и сложил руки за головой, прикрывая глаза.       Это была далеко не первая операция, к которой его, как сотрудника полиции, привлекали в качестве агента. Ему уже доводилось работать как с контрразведкой, так и с отделом по борьбе с наркотиками, и порой его выпускали в «полевые условия». Третью такую операцию, не особенно продолжительную, целью которой было выяснить условия и время поставки в страну крупной партии наркотиков, он провалил. Лет тринадцать тому назад его, тогда еще сержанта, но уже с опытом работы в таких операциях, вместе с напарником втянули в расследование дел достаточно крупного картеля. Тогда их тоже слили, причем нечаянно, — обычный констебль, Лора, недавняя выпускница полицейской академии, роман с которой очень удачно закрутил один из приспешников той группировки. Несмотря на секретность операции, копы зачастую слишком наблюдательны, в конце концов, их этому учат... Многие были в курсе, что некоторых полицейских отобрали для работы с внутренней безопасностью. Данные перетекли в макушку банды очень быстро, поставку героина тормознули — означенный перевозчиком наркотиков траулер пришел в порт пустым, кинологическая служба беспомощно развела руками — собаки даже не гавкали, обнюхивая судно. А вот Лестрейд и его напарник попали в нехилый замес в том же злосчастном порту несколькими часами ранее прибытия траулера. Напарника застрелили точным попаданием в голову, когда тот неосторожно высунулся из укрытия, в котором они ждали прибытия подкрепления. Грегу осталось только беспомощно смотреть, как тело друга — Сэма — оседает на грязный каменный пол дока, и как стекленеют еще мгновение назад живые глаза. По счастью, подкрепление успело остановить нападавших раньше, чем они добрались до оглушенного потерей Лестрейда, который, несмотря на простреленное плечо, отбиваться от бандитов все-таки продолжил.       После того случая Грег отошел от сотрудничества с другими ведомствами на долгие пять лет, женился, получил повышение по службе и уже думал было, что с возрастом стал куда менее привлекательным для работ со спецслужбами. Как выяснилось позже, его не забыли и не списали, да и Грег был этому только рад, вернувшись в «поле» — адреналина на кабинетной работе катастрофически не хватало, даже с учетом того, что порой он лично участвовал в захватах злоумышленников, хотя должность позволяла ему не делать этого. Счастливый, как многие друзья и знакомые думали, брак Лестрейда распался четыре года назад, правда, подарив ему действительно счастливые воспоминания и двоих прекрасных детей — сына и дочку. Развод прошел мирно, с бывшей супругой у них сохранились вполне себе дружеские отношения, которым Грег был особенно рад — совместная опека над детьми позволяла ему видеть их так часто, как он захочет. Хотел он, конечно, чаще, чем выдавалась возможность побыть с ними. Работа полицейского одна из тех, на алтарь которой люди чаще всего кладут свою жизнь — бессонные ночи над отчетами, дежурства и сверхурочные, практически постоянный стресс, срывы из дома по первому звонку и трупы, трупы… И все же, Лестрейду нравилась его работа. Он остался в Скотланд-Ярде, отказавшись от перспективы развития карьеры в секретных службах. Вспоминая об осознанно упущенных возможностях, Грег понимал, что все сделал правильно, и что причиной такому его выбору послужило именно то далекое проваленное задание, на котором он стал свидетелем гибели друга.       Данный самому себе зарок не связываться больше с заданиями и работой на разведку оказался мгновенно забыт, стоило ему услышать в телефонной трубке имя того, под кого копали кроты, внедренные разведкой в бандформирования. Убирать Брикмана грубой силой, по мнению руководства МИ5, было не только опасно, но и нецелесообразно — последовавший бы за его смертью передел собственности неизбежно бы перенес криминальные разборки на улицы города. Ричард сидел на золотом суку, подпиливать который, разумеется, никто бы из кандидатов на его место не стал — такой трон каждый бы хотел целиком и полностью, а не раздробленным на кусочки между цепными псами, которые разорвали бы территорию и бизнес Брикмана после его гибели. В свое время слишком многих и слишком грубой силой Рич подмял под себя, и врагов у него по сей день оставалось так много, что Грег удивлялся, как его до сих пор не прихлопнули. Ответ был прост — компаньоны и приспешники боялись развала синдиката и перехода поставок наркотиков в Великобританию под крыло другого мафиозного босса. Рич же на удивление хорошо контролировал криминальную ситуацию, не позволяя своим и чужим борзеть, и после долгих дней размышлений Грег понял, что зря сунул нос в дела южного потока. Крутившиеся в нем турки и триады ходили под Ричем, донос на подозрительный интерес был ожидаемым, но уж слишком хорошо дела у разведки шли до того момента. Об опасности существования кротов внутри служб госбезопасности и верхов руководства Великобритании все как-то неосторожно забыли, за что и поплатились.       Мысли потекли в привычном русле сожаления и вины. И страха. Того самого, скручивавшего поджилки тошнотворным холодом от мысли о том, что кто-то мог слить банде местоположение его семьи. Разумеется, проходившие по особой программе защиты, они были спрятаны согласно требованиям Грега — это было одно из условий его участия в операции. Перед привлекательной суммой за информацию не устоит никто и ничто — деньги в этом мире открывали любые двери, и Грегу оставалось только молиться о том, чтоб хотя бы для его родных все закончилось хорошо. На себя он уже вполне осознанно махнул рукой, понимая, что ему не выбраться из этой переделки живым ни при каком раскладе.       Лязгнул дверной замок.       Грег удивленно открыл глаза и приподнял голову, разглядывая визитера. Высокую фигуру освещало со спины светом люминесцентных ламп из коридора, но его лицо скрывал полумрак камеры Грега. Тем не менее, Лестрейду не составило труда узнать мужчину.       Рич сделал шаг вперед и его качнуло, отчего тот был вынужден упереться рукой в стену. Грег наблюдал за силуэтом, скептически приподняв бровь.       — Вмазан по самое небалуй, но приперся, — презрительно прокомментировал он, заметив, как плечи Рича вздрогнули от нарушившего тишину бетонных стен голоса. — Что ты тут забыл, меня пристрелить?       — Я тоже рад тебя видеть, — полупьяный насмешливый голос подтвердил догадку Грега — Рич был не в себе. Подавив желание передернуть плечами, он опустил голову на руки и снова уставился в потолок, а потом и вовсе прикрыл глаза, понимая, что Рич сам заговорит, если захочет. В комнате раздавалось тихое шуршание его шагов. Он приблизился к Грегу, вызывая иррациональный укол страха у мужчины и накаляя уровень и без того взметнувшегося до потолка напряжения. Грег был готов морально к смерти или отбиванию атаки, если рыжий вдруг решит отомстить за поруганную честь, но Рич, кажется, завис над кроватью и разглядывал его — Грег физически чувствовал, как его прожигает чужой взгляд.       Его чуть не подбросило на кровати, когда по футболке, скрывавшей торс, прошлась прикосновением чужая ладонь, почти невесомо огладив тело. Открыв глаза, Грег попытался рассмотреть лицо Рича, но видел лишь смутные очертания — свет был у него за спиной, а входную дверь мужчина прикрыл. Похвальная предосторожность. Рич поднял голову и пытливо уставился в лицо Грега — в полумраке блеснули его глаза. Лестрейд же наблюдал за ним, но, здраво рассудив, что сам контекст появления рыжего наталкивает на мысль о том, чего тот хочет, снова закрыл глаза, внезапно осознавая, что…       Что сам отнюдь не против.       Раскрыть рот и послать Рича было выше его сил. Хотелось разозлиться. Хотелось разорвать мудака на куски.       И хотелось посмотреть, куда того дальше заведет его наркотический угар.       Узкая кровать в ногах слегка просела. Грег приподнял голову и настороженно уставился на темный силуэт мужчины, который аккуратно устроился у него между ног. Запоздалая мысль о том, что Грег даже не почувствовал, как позволил это, начала нудеть голосом совести.       Тело было слишком голодно, а от осознания того, кем именно, Грега бросало в дрожь. Эту мысль он откидывал за порог сознания, запирал в самый далекий угол памяти, но выкинуть из головы картинки, голос и чужое тело не получалось. Почему? Рич манипулировал им, его ненавистью к нему и его заключением в одиночном режиме — это было несомненно. Словно в насмешку показывал, что не боится остаться с Лестрейдом наедине. Он засунул Грега в каменные казематы, лишив всего — звуков, контактов, мироощущения, даже времени, — и теперь пытался приручить, приучить к себе, вызвать тактильный голод и посредством его заставить хотеть контакта. Рич отчаянно пытался направить ненависть и неприязнь Грега в новое русло посредством секса.       Будешь дрессированным песиком, Лестрейд? Как скоро тебе самому захочется поскулить под ним?       Рич не причинял боли, просто удерживал в заточении. Не доминировал, никак не выражал, нравится ему или не нравится быть в ведомой позиции, просто давал Грегу возможность делать с собой, что заблагорассудится, так как точно знал, что Грег его не убьет.       Смерти боишься? Ай-ай-ай, трусишка, остальные-то уже давно сдохли, и не без твоего участия, Грегори. Точнее, по твоей вине. А ты тут, как на курорте жрешь, спишь и трахаешься.       Рич старался смягчить негативное отношение к себе у Грега через иллюзорную покорность, через нежность и прикосновения, которые можно было бы счесть или трепетными, или жадными, — не суть, но он пытался ввести его в заблуждение самым простым способом — на уровне животных инстинктов.       Грег спокойно смотрел в потолок и думал, что же ему действительно мешает взять и свернуть Ричу шею.       Страх. Страх остаться без последнего бастиона перед неумолимо надвигающейся смертью.       А потому пока что ему придется выполнять роль игрушки.       Прохладные пальцы мягко погладили кожу живота, приподняв футболку, прошлись по дорожке волос, ведущей к паху, и зацепили край джинсов. Грег поймал себя на том, что тело слегка подрагивает от прикосновений, но списал это на контраст температур, который вызывал неожиданно приятные ощущения и вопрос о том…       Блядь.       У него бывают теплые руки?       Вот уж точно — пиздец. Грег скрипнул зубами. Рич, очевидно, понял, что сопротивления не последует, и ловко расстегнул пуговицу и ширинку. Прохладные губы осторожно целовали низ живота по кромке резинки боксеров, чуть выше торса касался его длинный нос, временами потиравшийся о кожу прикосновениями настолько нежными и… интимными, что Грегу хотелось оторвать Рича от себя и откинуть в ближайшую стенку, хорошенько приложив об нее дурной башкой.       Что ты делаешь со мной, сволочь?!       Грег повиновался, когда пальцы Рича слегка потянули края джинсов вместе с бельем, и приподнял бедра. Тело напряглось, но рыжий не стал стягивать с Грега одежду, а просто спустил ее до середины бедра. Догадка о том, что он хочет сделать, обвалилась в пах жаркой волной, заставив член заинтересованно дернуться. Рич не мог не заметить его полувозбужденного состояния, но, в отличие от их первого раза, молчал. Он просто не отрывался от кожи Грега — целовал бедра, тазовые косточки, переходил на торс… Влажно пощекотал языком впадинку пупка, вызвав довольно странные ощущения, но до безумия приятные, противиться которым у его тела не было ни малейшей возможности. Холодные руки составляли убийственно возбуждающий контраст с горячим языком Рича, гладили напрягающиеся бедра Грега, подныривали под них, мягко сжимали ягодицы.       Ричу казалось, что он мог бы вылизывать Лестрейда часами, доводя до сумасшествия. До стонов и криков, от которых потом дерет глотку, до дрожи, до бешено бьющегося под смуглой кожей пульса… Хотелось большего, но он осознавал, что это плохо кончится. Грег не позволит, а Рич еще мечтает услышать, как тот попросит о… Да о чем угодно. Упертый сученыш даже его самого ухитрился макнуть в дерьмо, но остался самим собой, едва ли не нос к носу столкнувшись с возможностью страшной мести за то, чему подверг Брикмана.       Две недели. Две ебаные недели Рич восстанавливался, пытался не отыграться на докторе, который его осматривал, решал, взвешивал, бесился, метался по лондонской квартире и думал, думал… Вызванные мальчики из его клуба не принесли столь желанной разрядки. Напившись и обкурившись почти до невменяемого состояния, Рич все равно не смог выкинуть из головы восхитительно яростные, темно-вишневые глаза и презрительно сжатые губы из того момента, когда Грег стоял над ним в столовой и протягивал руку помощи. Ударить по которой и отбросить в сторону у Брикмана тогда просто не хватило духа, хоть это желание и было первым порывом.       Трахая податливую, пошло стонущую шлюху там, в Лондоне, на столе в столовой, где расположились такие же обкуренные участники устроенной им оргии, Рич, на пике оргазма открыв глаза, взглянул на партнера и ужаснулся.       Ужаснулся темно-вишневым глазам.       Грег восхитительно свежо пах. По-мужски, терпко, не так, как пахли его шлюхи — сладкой порочностью и стойкими ароматами, от которых потом Рич часами проветривал помещения, предпочитая им загазованный влажный воздух улицы. Охрана принесла ему обыкновенный мужской гель с резковатым ароматом так подходившего Грегу моря. Или дождя. Но, сливаясь с его уникальным собственным запахом, он создавал очаровавший Рича аромат свободы. Дикого зверя, готового вырваться из-под контроля, едва ослабнут вожжи.       Он мелкими поцелуями провел линию по выступающей тазовой косточке и переключился на стоявший по стойке смирно крупный член — восхитительное сокровище. Рич уже ласкал его, видел, взвешивал в своей ладони, но не мог насытиться, удовлетворенно урча от осознания, что пока что этот мужчина в его власти. Пока он принадлежит ему. Он провел линию широким мазком языка от основания к головке и улыбнулся запаленному вдоху Лестрейда. Пощекотал нежную щелку кончиком языка, ощущая легкий солоноватый привкус, который немного покатал на языке.       Грег старался размеренно дышать, прислушиваясь к ощущениям своего возбужденного тела. В паху становилось все горячее параллельно с тем, как Рич ласкал его член — сначала просто вылизывал, долго и тщательно, легко посасывал, а после заглотил, пропуская головку так глубоко, что на несколько мгновений Грег подавился воздухом. Умелый язык лизал основание члена, обводя венки, пока Рич терпеливо удерживал его во рту, и это сводило с ума. Вскинуть бедра и вбиться в горячую глотку хотелось до звезд перед глазами, но Грег сжимал пальцы в кулаки и терпел, не позволяя себе поддаться соблазну. Рич вернулся к головке, плотно обхватывая губами, облизал ее и снова насадился на член, едва слышно застонав. Ловил кайф? Грег зажмурился и, проклиная сам себя, зарылся пальцами в рыжий затылок. Просто придерживать Рича за волосы, не пытаться гладить и массировать макушку, было невероятно сложно, учитывая то, с каким явным наслаждением Брикман ему отсасывал. Удовольствие дрожью прокатывалось по телу, заставляя поджиматься пальцы на ногах, а горло самопроизвольно постанывать в такт движениям языка и губ по члену.       Рич втянул щеки, окутывая Грега тесным и влажным жаром, выпустил плоть и облизал головку по кругу, слегка подув на нее напоследок, после чего спустился поцелуями к поджимающимся яйцам и поочередно вобрал в рот каждое, пуская в ход язык. Ему доставляло невероятное удовольствие слушать рваные вздохи и приглушенные стоны Лестрейда. Казалось, что тот пытается заткнуть себя, так как громко застонать будет равносильно проигрышу, как будто он уронит себя, показав свою слабость и признав этим власть Рича над собой в постели. В голове стоял сладкий туман, позволявший вовсю наслаждаться возбуждением — собственным и, что было просто невероятным, партнера. Обычно Рич мало волновался о том, как кончает его партнер, но этого… Этого хотелось довести до умопомрачения. Когда чужая ладонь легла ему на затылок, Рич едва успел подавить торжествующий возглас от неуемной радости. Свои умения не подвели — Лестрейд, все-таки, сдал позиции, позволив похоти захлестнуть себя. Что-что, а соблазнять Рич умел почти безупречно. Несмотря на первоначальную ярость на копа, затесавшегося в его банду и долгое время столь безнаказанно работавшего под прикрытием парочки предателей, сейчас Рич был рад тому, что удержался от приказа. Давление с людьми, вроде Лестрейда, работало из рук вон плохо — можно было сыграть на страхе, боли, угрозах, но все это не приручало, а ломало волю. А поломанную игрушку принято выкидывать в мусорку за ненадобностью. Сохранить внутреннюю ярость и смешать ее с похотью, со страстью и животной жаждой первородного инстинкта — о, да, это того определенно стоило. Будучи рядом с Грегом или позволяя иметь себя, вопреки обычной осторожности, Рич чувствовал себя потрясающе живым, дышащим, практически обыкновенным человеком. Страсть, захлестывавшая его рядом с Лестрейдом, дурманила не хуже наркотика, и, кончая на нем в их первый раз, Ричи вполне серьезно подумал перед тем, как отключиться на влажном теле любовника, что это даже лучше, чем искусственно подпитываемое желание.       Хотелось секса без наркотиков. Без оглядки на посторонних, охранявших жизнь Рича. Хотелось, чтоб голова была трезвой, чтоб каждую клеточку тела наполнил кайф от чувственности, которую бы разбудил в нем партнер, от вожделения и жадных прикосновений. Почувствовать, как растет внутри уровень окситоцина в реальности, которая бы исключала синтетическое наслаждение.       Хотелось простого человеческого тепла. Ощущать партнера без посторонних эмоций, утонуть в реальной страсти, в желании в чужих глазах, которое будет направлено только на него одного, ощутить себя хоть раз в жизни по-настоящему близким к другому человеку, который будет заниматься с ним не просто сексом, но... любовью.       Потрясенный прозвучавшей в голове мыслью, Рич на мгновение замер, выпуская изо рта член, который до того момента самозабвенно сосал.       Чего ты захотел, идиот?!       Чужие пальцы слегка сжались на затылке, и жест можно было бы назвать почти бережным. Неяркий свет падал на лицо Грега, который приподнял голову и непонимающе смотрел на замершего мужчину.       — Эй… — тихо позвал коп, погладив кончиками пальцев его голову, нежно до сдавленного дыхания.       Рич коснулся губами стоявшего перед ними по стойке смирно влажного члена и прикрыл глаза. Потрясение слегка отрезвило, сбив напрочь и без того затрудненное дыхание — от восторга и стонов Грега, от собственного возбуждения. Рич пару раз глубоко вдохнул и прошептал:       — Давай сам, тебе же хочется, я чувствую…       И снова взял Грега в рот, поражаясь собственной доверчивости. Он отдал себя на волю другого человека, который уже однажды причинил ему боль, сильную боль, которую нельзя было просто так стереть из памяти. Но осторожные прикосновения Грега к нему наводили на мысль, что тот чувствует себя виноватым, если не перед Ричем, то перед самим собой за то, что сорвался тогда.       Грег же от этого открытого призыва чуть не подавился воздухом. С минуту он наблюдал за ритмично двигающейся у него на члене головой, прежде чем качнул бедрами навстречу жаркому рту. Руку он оставил на затылке Рича, но не давил и не принуждал. Просто задавал ритм, прислушиваясь к глухим стонам, с которыми тот принимал его, слушал сбивчивое дыхание и влажные звуки, когда член погружался в блядский рот, ощутить который на себе Грег хотел с самого первого их секса. Несколько мгновений спустя он уже сам толкался в Рича, головкой упираясь ему в горло, но тот терпел и не пытался вырваться, и Грег не сразу понял в погоне за своим удовольствием, что мужчина ласкает сам себя. Это почти выбросило Лестрейда за грань, позволив тугой пружине в паху разжаться, а удовлетворению сладкими спазмами прокатиться по телу, освобождая пах от тянущего напряжения, пока Грег выплескивался во влажной глубине. Он не предупреждал Рича, просто не считал нужным, зная наперед, что тот позволит. Рич проглотил все и не отстранился, даже не попытался скинуть пальцы с затылка, продолжая дрочить себе. Только выпустил обмякший член изо рта и уперся лбом в бедро полицейского. Уже почти на пике, когда перед глазами готовы были вот-вот заплясать цветные круги, его резко оборвал внезапно севший коп. Рич зло зашипел от того, как его потянули за волосы, вынуждая сесть ровно и прерваться. И захлебнулся вдохом, когда член обернула чужая горячая ладонь.       Грег клял себя, на чем стоит свет, когда, выплыв из посторгазменной неги, услышал хриплые стоны и судорожное дыхание Рича. Внезапно захотелось отплатить за удовольствие, пусть Грег и понимал, что полученное не просто так, а с умыслом, но, тем не менее… Сев и усадив Рича напротив, проигнорировав его тихую ругань, Грег скользнул раскрытой ладонью по его рубашке вниз, сталкиваясь с тонкими пальцами на пульсирующем члене, и отбросил руку мужчины, заменяя ее своей. Бархатная плоть ощущалась непривычно, приятно тяжелой и влажной, но у Грега довольно давно не было контакта со своим полом. Впрочем, странные ощущения ушли, едва лишь Рич качнул бедрами навстречу. Его колени разъезжались по пледу, и Грег машинально обнял его и потянул на себя, придвигаясь ближе и дав опору мужчине в виде собственного тела. Тонкие пальцы вцепились в его плечи, пока рука размеренно ласкала чужой член — ровный, вполне приличного размера, приятно сокращавшийся под ладонью, ощущавшей рельеф вен под кожей. С такого расстояния он смог нормально рассмотреть лицо наркомана — бледное даже в темноте, из которой его выхватывал тусклый свет ванной, искаженное сладостной пыткой. Рич то кусал губы, задыхаясь, то приоткрывал рот, жадно вдыхая, и поддавал бедрами навстречу чужой ладони. Стоны становились более глубокими, и Грег заворожено наблюдал, как Рич, содрогаясь от разрядки, слегка запрокидывает голову, распахивая рот и перестав дышать на несколько сладостных мгновений, пока спазмы удовольствия гуляли по телу. Напряжение спало, оставляя между ними усталость и сытое удовлетворение.       Рич пытался отдышаться и забылся — опустил голову на плечо Грега. А когда понял, секунду спустя, почувствовал, как внутри что-то предательски сжимается в ожидании удара или толчка, насмешки над слабостью… Лестрейд просто держал его и позволял перевести дух, но сквозь отголоски спадавшего наслаждения Рич ощущал, как пальцы обнимавшей его руки плавно и легко поглаживают поясницу.       — Извинения приняты.       Рич решил ударить первым, не дожидаясь унижения. Слегка сжался после своих слов, правда, снова внутренне, но Грег только прекратил его гладить. Не оттолкнул. Тихо усмехнулся в ответ, хотя Рич ожидал вспышки бешенства.       — Не буду разрушать твои иллюзии. Спросил бы, как ты, но, судя по тому, что ты пришел потрахаться, все в норме.       — Если ты заметил…       — Минет? То есть, если бы я тебя сейчас завалил, ты бы начал отбиваться во имя своей разорванной задницы, так что ли? — хмыкнул Грег, подняв голову одновременно с Брикманом. Свет попадал на спокойное и красивое лицо, позволив Ричу на мгновение залипнуть взглядом на чуть припухших губах. Кусал, мелькнуло победно-мальчишеское в голове, и собственные губы растянула легкая улыбка. Грег слегка приподнял бровь, пока Рич обдумывал мысль о том, что мужчине шла небритость.       Спрашивать себя, нахер ему вообще об этом думать, не хотелось. Адекватного ответа все равно не будет, а то, что мозг может выдать под действием гормонов и наркотика, вряд ли ему понравится. Сытая усталость требовала покоя и сна, и именно на нее Рич списал странные мысли и ощущения.       — Может, отпустишь меня уже? Невыносимо ведь.       Забывшийся в темных глазах мужчины, Рич дернулся, как от пощечины, и зло сощурил глаза.       — Что тебе невыносимо, несчастный ты мой?       — Это все, — глаза Грега несколько мгновений скользили по комнате. — Хотел бы убить — давно убил, отомстить ты тоже мог, не превращая мою жизнь в подобие унылого курорта, да еще и предложив свои секс-услуги. Что ты хочешь? Мою задницу? Твои парни бы давно нагнули меня перед тобой, но ты и этого не приказал, значит, тебе это не нужно. А что тогда? Мое согласие?       — А ты бы согласился? — слишком быстро. Захотелось откусить себе язык. Лестрейд усмехнулся, кажется, убедившись в своей правоте.       — Как же ты хочешь из меня подстилку сделать… — слегка отстраненно пробормотал он, отводя глаза. Рич забыл, как дышать, осознавая, что сидит все так же близко к нему, а рука копа обнимает его за поясницу. Кончик языка покалывало от желания что-то сделать, что-то, что склонило бы чашу весов в Греге к добровольному сотрудничеству. Мгновение подумав, Рич приблизился к лицу мужчины, взмолившись, чтобы тот не оттолкнул его. Провел носом по отросшей щетине, почувствовав, как дернулся Грег, но не стал отстраняться, справившись с собой и терпеливо ожидая, куда Рича дальше заведет его интерес. Или наглость, как посмотреть. Кончик носа коснулся мочки уха, спускаясь ниже и вдыхая умопомрачительно охрененный запах, который, кажется, скоро станет личным фетишем Брикмана. Убеждать Грега в том, что сейчас заманчивая мысль отомстить, отдав его толпе, вовсе не была даже отдаленно привлекательной, Рич, разумеется, не собирался.       На самом деле, мне нужно большее. Много большее, Лестрейд.       Щека ощущала тепло чужой кожи. Рич, наклонив голову, осторожно прикоснулся губами к шее Лестрейда и начал медленно спускаться к плечу поцелуями — настолько мягкими, что казалось, будто Рич боялся его разбить, как хрустальную вазу. Грег прикрыл глаза. Исподволь пробивалось животное желание чуть наклонить голову, инстинктивно дав более удобный доступ для ласки, но он придавил его своим рассыпающимся от нежности наркомана самоконтролем. Рич кружил легкими поцелуями от плеча к уху, чуть оттянув ворот футболки, а кожу опаляло его жаркое дыхание.       Рич боялся сделать лишнее движение, которое разрушит этот момент. Потерся носом о шею Грега в том месте, где под кожей заполошно билась темная жилка, и наконец нашел в себе силы, оставив последний поцелуй на манящем теле, оторваться от него.       — Мне не нужна подстилка, — тихо шепнул Рич, отстранившись. Голос с трудом проталкивался из пересохшей от волнения глотки. Он надеялся, что на его лице не отразился весь тот раздрай эмоций, который был у него внутри и который он так боялся выдать Лестрейду. В который раз Рич пожалел, что ложится с ним на задуренную наркотиком голову. Хотелось чистоты в крови, чтобы почувствовать, как по ней побежит подлинное желание, которое он уже успел забыть.       Он был уверен, что ничто не сравнится с этим восхитительным ощущением.       — А что тебе нужно?       — Не знаю, — сдавленно брякнул Рич. Брови Грега медленно поползли вверх. Если само зрелище увязшего в наркотическом угаре торчка ему не приносило особенного удовольствия, то его искренность, на которую Рича пробивал бурливший в венах наркотик, мирила Грега с этими набегами на его личное пространство. Заканчивались они все равно оргазмом, и полицейский из раза в раз гнал от себя подальше голос совести. Но именно наркотики развязывали язык Рича, хотя и разобрать что-то мало-мальски ценное в его пьяной болтовне было бы трудно, но Грег уже понял, что такого Рича можно вывести на откровенность.       — А если подумать? Ты меня не отпускаешь, правильно, не комильфо освобождать того, кто тебе прищемил хвост, причем, не один раз. Не насилуешь, даже, скорее, даешь возможность поступить так с собой, — задумчиво заговорил Грег. Светлые, подернутые дымкой глаза Рича пристально следили за движением его губ. — Из чего можно сделать вывод, что ты испытываешь меня на прочность и ищешь моего доверия, прежде чем сделать что-то, о чем ты можешь пожалеть, отдав мне контроль целиком и полностью. Ты уже понял, что убить тебя я не смогу по банальной причине, и я действительно не хочу умирать под руками твоих головорезов. И чего ты хочешь? Ночи в твоей милой камере пыток, забитой девайсами? Я не фанат БДСМ, если тебе это интересно, а тебя хочу разве что забить плетью до смерти.       — Я тебе дам такую возможность, — не веря сам себе, что произносит это вслух, прошептал Рич, касаясь волевого подбородка. Пальцы приятно покалывала жестковатая щетина Грега.       Брови Лестрейда взметнулись вверх. Едва ли Рич осознавал, что несет, подумалось ему.       — Шел бы ты отсюда нахер.       Одна фраза — и момент безнадежно разрушен. Рич слегка прикрыл глаза, пряча за ресницами откровенное разочарование, чтоб не тешить им самолюбие Лестрейда. Но… Он же под кайфом, верно? Облизнув губы, пересохшие от желания и дикой мысли, Рич посмотрел в открытое, напряженное лицо детектива. Такое красивое в полумраке, игравшем на нем полутонами теней, что Брикман слегка опешил на мгновение. А потом потянулся к нему, не отрывая взгляда от тонких губ.       Почему они так манят?       Глаза Грега слегка расширились от удивления, ведь он сразу понял, чего хочет наркоман. Но лишь презрительно дернул верхней губой. Рич издал болезненный возглас под ладонью, сдавившей горло, отозвавшийся где-то в голове сладкой мыслью о правильности действий. Его вообще требовалось убить, а не трахать, не позволять даже долю контроля над собственным сознанием.       Ожидаемое очевидное вероятное. Не то чтобы было обидно — Рич знал, какая реакция последует на его наивное желание прикоснуться к Грегу так, как ему еще не позволяли. Не позволяли... Серьезно? Куда ты катишься? Гортань моментально сдавила чужая горячая рука, мир перевернулся в считанные секунды, и Рича ощутимо приложили о каменный пол. Вскрикнув от боли в спине, Рич попытался вдохнуть, но ладонь на глотке сжалась сильнее. Перед глазами расплывалось низко наклонившееся над ним лицо копа, который спокойно сказал ему:       — Пошел нахер. Иначе будет хуже. Хочешь — приводи своих псов, но от меня ты больше ни хрена не получишь.       И этого человека ему было жаль пустить по кругу? Это глядя на него Ричу хотелось попробовать то, что, по сути, он давно забыл — жизнь в мире реальных ощущений?       Да ни хрена он тебе не должен. Не обязан дрожать перед тобой из-за твоих угроз.       — Хочешь, чтобы это было именно так? Чтоб они видели, как я тебя трахаю? — просипел Рич с пола, растекаясь по холодному камню. Двигаться было лень, на тело накатывала сонливая усталость после долгого дня и секса. — Может, тебя заводит мысль о групповушке?       — С тобой в главной роли, сука, — выплюнул Грег, снова укладываясь на кровати. Он взглянул в потолок, который, кажется, скоро будет знать до последней трещинки, и сложил руки под голову, машинально стискивая пальцы в кулаки. Ладони, кажется, до сих пор еще были наполнены теплом чужого тела. Кончики пальцев помнили мягкость рубашки и выступающие позвонки под ней. Липкую от чужой спермы руку Грег вытер об одеяло, зная, что завтра в комнате все равно побывают уборщики и поменяют постель.       Брикман бесил. Бесила мысль о собственной наивности, с которой он попробовал «по-хорошему» договорится с наркодилером. На мгновение он позволил себе расслабиться и почувствовать в торчке человечность — в его открытой позе, лице, искаженном похотью, в его странной хрупкости, никак не сочетавшейся в твердостью характера и авторитетом, одна аура которого прессом вбивала людей в асфальт. Тем самым авторитетом, с которым Брикман удерживал под контролем власть над разрозненными бандами, которые он кровью и потом подмял под свое «крыло».       — У тебя уже был шанс насладиться зрелищем, — хмыкнул Рич, вспоминая ощущение страха и беспомощности, зависимости от воли чужого человека, под властью которого он оказался.       — У тебя он есть постоянно, — холодно парировал Грег. Раздражение мерзким зудом скреблось под кожей, отгоняя на задний план мысль о том, что он, в самом-то деле, ходит по краю.       — Проверяешь на прочность мое терпение? Так оно на исходе.       — Слушай, да что ты прицепился ко мне?! — вспылил Лестрейд. — Что за дебильные игры, тебе больше заняться нечем что ли? Сколько можно бродить по кругу, каждый раз теперь будешь одной и той же темой мне мозги ебать?!       — А ты бы предпочел?..       — Разнообразие. Как ты вообще свой авторитет заработал, если у тебя мозги в штаны обваливаются каждую секунду? Ты хоть чем-то, кроме члена, думать умеешь?       В ответ с пола раздалось странное хрюканье. Грег приподнял брови и уже хотел было свеситься с кровати, чтобы убедиться, что его пленитель не двинет кони на полу его камеры, захлебнувшись своей рвотой, но тут звуки переросли в слегка отдающий истерикой хохот. Закатив глаза собственному идиотизму, Грег поудобнее устроился на постели и постарался абстрагироваться от присутствия Брикмана. Который, мешая смех и всхлипы, продолжал рыдать где-то слева.       — И часто это у тебя случается? — спросил Грег, когда Рич слегка успокоился.       — Что именно? — раздался в ответ слегка задыхающийся голос.       — Приступы дебилизма.       — Все чаще в последнее время, — пробормотал Рич, ощущая удивительную легкость внутри. Признаваться постороннему, перед которым можно в принципе не держать лица, оказалось очень даже просто.       — Не захлебнись в своей истерике блевотиной, если надумаешь её повторить, я не собираюсь тут до утра с трупом лежать. И вообще, что смешного я сказал?       — Много будешь знать, раньше перережу тебе глотку, — спокойно ответил Рич.       — Тогда заткни хлебало и дай мне поспать, дебил обдолбанный, — огрызнулся Грег.       В камере, к удивлению Лестрейда, воцарилась тишина. Плюнув на странные прихоти наркомана, он закрыл глаза и спустя несколько минут провалился в сон.       Рич молча прислушивался к размеренному и спокойному дыханию спящего. Спину кололо холодом пола, и мелькали мысли о том, что ему такое времяпровождение выйдет боком. Но сил подняться не было. Желания же…       Хотелось тепла. Простого человеческого тепла и, кажется, нечто подобное уже мелькало в мыслях раньше.       Хотелось подвинуть Грега и лечь рядом на нагретую постель, спасаясь от пробирающей дрожи и боли, которая через какое-то время неизменно придет на место спокойному дурману, выворачивая кости наизнанку. Рич медленно перевернулся на бок на жестком полу, уперся лбом в камень и притянул коленки к груди, обхватывая их худыми руками, сворачиваясь в позу эмбриона. Полумрак наполненной запахом Лестрейда камеры успокаивал, баюкал мерным дыханием спящего мужчины, который, вопреки логике своего положения, ухитрился расслабиться в его обществе настолько, что смог спокойно погрузиться в сон.       Встать и уползти назад в свою нору.       Встать, Рич.       Холодно. Ему было настолько холодно, что, казалось, будто замерзает внутри то, что другие люди именовали душой, — то, чего у Рича, как считали многие, не могло быть по определению. Он почувствовал, как грустная улыбка растягивает послушно резиновые губы — в конце концов, камень глух и слеп, и его не выдаст.       А ему отчаянно хотелось согреться.       *       Проснувшись и немного поворочавшись в постели, Грег со вздохом вспомнил события минувшего… э-э-э… дня? Ночи? Вечера? Серый потолок был привычным, трещины — сосчитанными, и он поддался естественному позыву организма, рассудив, что поваляться сможет и позже.       И, спустив ноги с кровати, едва не наступил на свернувшегося на полу Рича, у которого зуб не попадал на зуб, скорее всего, — так сильно его бил озноб. Брови взметнулись на лоб от изумления. Грег с минуту созерцал наркомана — дрожащие пальцы, худые аристократичные запястья, покрытый испариной лоб, кажется, насколько это мог помочь определить скудный свет. Осторожно переступив через поджатые к груди ноги торчка, Грег дошел до стены и щелкнул выключателем. Помещение залил белый свет, позволяя с его ракурса рассмотреть обтянутую брюками задницу Рича и босые аккуратные ступни. Грег подошел и присел рядом на корточки, прислушиваясь к отчетливому клацанью зубов — на полу было очень и очень холодно, а Рич, судя по всему, даже не попытался встать. Кожа на границе черной рубашки казалась почти неестественно бледной, и создавалось впечатление, что компанию Грегу составлял полноценный труп. Списать Рича в категорию жмурика не позволял лишь пресловутый перестук зубов и тихое рваное дыхание.       Рич поморщился во сне.       Грег зажмурился, кроя себя матом на все лады от того, что пришло в голову, но перебороть себя не смог. Просто заткнул воющую в голове сирену. Руки сами собой подхватили дрожащее тело под спину и колени, и он запоздало удивился весу Брикмана — наркотики сказывались на его худобе, несомненно. Рич так и не очнулся, когда Грег поднял его и уложил на свою постель, стараясь не задумываться о том, нахрена он это делает.       Странно.       Странные чувства, странные ощущения и поступки преследовали Лестрейда в навязанном ему обстоятельствами обществе этого мужчины. Все те странности, которые он старался пропускать мимо сознания, не задумываться и не строить предположений по поводу причин своего поведения. Копать глубже в себя просто было страшно.       Потому что этот торчок вот так просто смог подвинуть твои моральные устои, пару раз тебя трахнув. Ну, или себя тобой.       Скрипнув зубами, когда прорезался внутренний голос (разума и совести, как полагал Лестрейд), Грег отбросил в сторону мысль о том, что собирался сделать, вместе с краем одеяла. Да, которое, будь оно трижды проклято, он едва не накинул на худые трясущиеся плечи.       Альфа-самцом себя почувствовал, Грегори? Когда он тебя нагнет, это чувство уйдет, но пока можешь проявить заботу, ага. Она Ричу ой как сильно нужна.       А если и нужна?       Грег недоуменно моргнул, прикипая взглядом к темной жилке, бьющейся под полупрозрачной кожей на бледном виске.       Что, блять?!!       Риторический и все чаще повторяющийся в последнее время вопрос.       Лестрейд закатил глаза и пошел в ванную. Сколько раз тебе говорили, что доверие чревато серьезными ожогами, Грег?       *       Тепло.       Первая мысль, закравшаяся в голову, была о том, что вчера он смог дойти до спальни. Ему было тепло и уютно в коконе из вполне мягкого матраса, подушки и одеяла, в которое он завернулся с ногами. Подушка пахла свежестью с морской горьковатой отдушкой.       Рич резко распахнул глаза, натыкаясь взглядом на монотонную серую стену. Минута ушла на осознание — не приснилось. Ни секс, ни боль от удара об пол, ни холод, который пронизывал все его тело, потому что…       Бетон. Ты заснул на бетонном полу, осел.       А проснулся в кровати. Рич принюхался, полной грудью вдыхая знакомый мужской запах, который в его голове скоро отложится на составляющие, и где бы Рич их не учуял, даже каждая в отдельности будет приводить его воспоминания к одному единственному человеку. Он осторожно сел, ощущая, как о себе начинает давать знать желание продлить состояние эйфории. До ломки было далеко, судя по ощущениям.       В камере стояла оглушительная тишина, и Рич поежился от непривычного чувства глухоты. Словно у мира разом отключили звук, щелкнув кнопкой на пульте. Лестрейд жил тут уже не одну неделю, и эта мысль неожиданно кольнула острым чувством паники.       Тут можно сойти с ума.       Для полного эффекта камеру осталось перекрасить в белый цвет. И потом вряд ли хоть один психолог поможет этому копу.       Рич в последний раз вдохнул пропитанный Лестрейдом воздух, удивляясь своей сентиментальности, и выбрался из-под одеяла, зашипев, когда босые ноги коснулись холодного камня. Он еще раз обвел безликую камеру взглядом и зацепился им за открытую дверь ванной. Поджилки моментально скрутило страхом. Подскочив, Рич метнулся к смежной комнате, но в зеркале пустого помещения отразилось лишь его напуганное лицо. Подавив ставшую привычной мысль, что краше кладут в гроб, Рич бросился к входной двери. Паника покалывала кончики пальцев, холодя сознание догадкой о вероятной мести, пока он с опаской тянулся к дверной ручке.       И облегченно выдохнул, когда дверь подалась.       Он бы умер тут, едва осознав, что его заперли — от ужаса неизвестности, от ломки, которая неизбежно начнется через несколько часов, от отчаяния, что его из бога обратят в простого смертного и начнут вытирать ноги о его беспомощность и зависимость, или просто оставят тут подыхать от голода.       Мысль о том, что Лестрейд сидит тут постоянно наедине с такими размышлениями, пробила тело дрожью. Рич проигнорировал внезапный порыв жалости к пленнику, списав эту дрожь не на ужас, а на озноб от спадавшего наркотического опьянения.       Пройдя по освещенному коридору, Рич поднялся по ступеням и вышел в гостиную, задвигая за собой книжный шкаф, закрывавший вход в подвал. Обернувшись, он обнаружил копа в кресле у окна с книгой в руках. Грег повернул голову на его появление, оценил растрепанный со сна вид, удивленно вскинутые в аккуратном изломе светлые брови и вернулся к чтению. Мужчина не казался напряженным, но Рич знал, что это просто природное упрямство Лестрейда не дает ему показать огорчение от того, что его уединение было столь нагло нарушено.       И еще — он побрился. Гладкая кожа подчеркивала волевые черты твердого подбородка. Глупое разочарование от того, что Рич не увидит его небритым при свете дня, неожиданно злило. Видел ли он этого мужчину хоть раз открытым и не таким жестким?       Откуда бы.       — Это твое желаемое разнообразие? — тихо спросил Рич, понимая, что про себя Грег явно желает ему откусить язык. Книга — меньшее, что могло разнообразить глухую тоску его существования в этом аду, на который обрек его Брикман. Но с другой стороны, месть ведь не будет местью, если ей дадут поблажки, верно?       "…Но наказание все еще откладывалось. Бог протягивал ему еду — только и всего. Мясо как мясо, ничего страшного в нем не было. Но Белый Клык все еще сомневался и не взял протянутого куска, хотя рука бога подвигалась все ближе и ближе к его носу. Боги мудры — кто знает, какое коварство таится в этой безобидной с виду подачке? По своему прошлому опыту, особенно когда приходилось иметь дело с женщинами, Белый Клык знал, что мясо и наказание сплошь и рядом имели между собой тесную и неприятную связь.       В конце концов, бог бросил мясо на снег, к ногам Белого Клыка. Тот тщательно обнюхал подачку, не глядя на нее, — глаза его были устремлены на бога. Ничего плохого не произошло. Тогда он взял кусок в зубы и проглотил его. Но и тут все обошлось благополучно. Бог предлагал ему другой кусок. И во второй раз Белый Клык отказался принять его из рук, и бог снова бросил мясо на снег. Так повторилось несколько раз. Но наступило время, когда бог отказался бросить мясо. Он держал кусок и настойчиво предлагал Белому Клыку взять подачку у него из рук.       Мясо было вкусное, а Белый Клык проголодался. Мало-помалу, с бесконечной осторожностью, он подошел ближе и наконец решился взять кусок из человеческих рук. Не спуская глаз с бога, Белый Клык вытянул шею и прижал уши, шерсть у него на загривке встала дыбом, в горле клокотало глухое рычание, как бы предостерегающее человека, что шутки сейчас неуместны. Белый Клык съел кусок, и ничего с ним не случилось. И так мало-помалу он съел все мясо, и все-таки с ним ничего не случилось. Значит, наказание откладывалось… " *       — Я сейчас уйду в камеру, можешь не звать охрану, — проигнорировав вопрос Рича, тихо ответил Грег. Ему не хотелось прерывать умиротворенное ощущение, но Рич своим появлением напомнил, что все хорошее когда-то заканчивается. Препираться не хотелось.       Рич слегка потерянно стоял среди комнаты, наблюдая, как Грег, напоследок бережно погладив страницы, закрыл книгу и стал подниматься из кресла. Спокойствие ушло из его лица и тела, то самое, с которым Рич застал его и с которым Грег так гармонично смотрелся тут, в этом большом дизайнерском кресле на фоне огромных холодных окон. По стеклам стучал крупный дождь, навевая мысли о типичной английской сырости. Весна в этом году обещала быть удручающе промозглой.       — Тебя кормили?       Грег приподнял брови, кладя томик Лондона на стеклянный журнальный столик и избегая взгляда мужчины.       — Да, охранник приходил. Я сказал, где ты, и он спускался проверить, но будить тебя не стал.       — Не пытался сбежать?       — Завязывал бы ты с наркотиками, у тебя один вопрос дебильней другого, — усмехнулся Грег, направляясь к Ричу, чтобы пройти обратно в камеру.       — Останься, — внезапно слетело с непослушного мозгу языка. Лестрейд остановился так резко, словно налетел на стену, изумленно уставившись в бледное лицо.       — Что?       — Тебе там… Там ужасно, — пробормотал Рич и прикрыл глаза, понимая, что сейчас перед пленником окончательно теряет всю свою властность, авторитет и маски хозяина жизни. Грег смотрел на него во все глаза, переваривая услышанное.       — Стоило оставить тебя в четырех стенах одного на несколько часов, как ты многое переосмыслил.       Они стояли напротив, кажется, впервые увидев друг друга в новом, непривычном и странном свете.       — Так и будешь смотреть? — брякнул Рич, не вполне осознавая, что ему делать с этим мужчиной. На миг предложение, озвученное Грегом прошлым вечером, показалось привлекательным — отпустить, забыть и жить дальше спокойно.       Забыть, Рич?..       Нет. Нет, не так.       Отпустить, Рич?!!       "…Бог продолжал говорить. В голосе его слышалась ласка — то, о чем Белый Клык не имел до сих пор никакого понятия. И ласка эта будила в нем неведомые до сих пор ощущения. Он почувствовал странное спокойствие, словно удовлетворялась какая-то его потребность, заполнялась какая-то пустота в его существе. Потом в нем снова проснулся инстинкт, и прошлый опыт снова послал ему предостережение. Боги хитры: трудно угадать, какой путь они выберут, чтобы добиться своих целей…" *       Грег недоверчиво смотрел в растерянные светлые глаза, замечая, что зрачок почти пришел в норму. Наркотик — Лестрейд был не особенно силен в определении веществ, подозревая Рича в пагубной страсти к амфетаминам, — выветривался из сознания, но до ломки дело еще не дошло. Он мог бы сказать, что сейчас, когда прошел пик опьянения, а тело еще не затребовало новой дозы, Рич был в наиболее трезвом и адекватном состоянии.       — Опять членом думаешь? — хмыкнул Грег, безошибочно определяя контекст. Рич тяжело сглотнул и облизал пересохшие губы, а Лестрейду впервые удалось увидеть, как, скользя взглядом по его телу, расширяются зрачки наркомана без влияния, ну или почти без влияния наркотика. Чужое желание неожиданно льстило самолюбию.       Рич приподнял брови, когда пленник, твердо взяв его за локоть, повел его по коридору в знакомом направлении, отчего все внутри Брикмана задрожало от сладкой волны предвкушения.       — Откуда ты знаешь, куда идти? — удивленно спросил Рич, когда рука копа толкнула звукоизоляционную дверь в комнату, за пределы которой никогда не выходили никакие издаваемые тут людьми звуки. Щелкнул переключатель, и по помещению разлился мягкий спокойный свет. Грег втолкнул Рича внутрь и вошел следом, кипя внутри от предвкушения. Он сам себе признавался, что сдаваться на милость внутренних демонов оказалось удивительно приятно, тем более когда эти демоны с таким отчаянием об этом просят. Рич замер перед ним, и Грег уставился на проступающие из-под воротника шейные позвонки — сломать рыжему шею, казалось, можно было одним ударом. Хотелось провести по ним рукой, но это было бы… чересчур интимно, так ведь? Они не любовники, не партнеры, они — враги, и никакой нежности между ними нет и быть не может. Рич вздрогнул, когда сильные руки бескомпромиссно подтолкнули его в противоположном от уже знакомого Грегу ложа направлении.       — Ты…       Рич вздрогнул и сделал шаг назад, но тут же налетел спиной на твердую грудь копа. Чужие губы коснулись уха, заставляя вздрогнуть от опалившего кожу жаркого дыхания:       — Не бойся. Потом я обещаю подумать над тем, чтобы подставить тебе задницу, если ты так сильно этого хочешь.       Рич сглотнул вязкую слюну, продолжая опираться спиной о тело Грега, и зажмурился. Слишком давно он этим не занимался, слишком возбуждающие и жутковатые образы проносились перед глазами, и слишком пугало воспоминание о том, каким в гневе может быть мужчина, стоявший позади него. Он попался на собственный крючок — ему не подчинялись, а пытались договориться, вызвав на азарт, на своеобразный обмен услугами.       — Я не верю тебе, — прошептал Рич.       — Я не причиню тебе боль, даю слово, — дрогнувшим голосом прошептал Грег, кладя руки на втиснутые в узкие брюки бедра и медленно подталкивая рыжего вперед. К испытанию лимита его доверия и собственной сдержанности.       Он хотел. Хотел до покалывающего огня на кончиках пальцев сорваться за Ричем в это безумие, пока судьба давала ему такой шанс — поддаться своим демонам.       Рич тоже хотел, но страшился, и больше всего — осведомленности Грега, который, кажется, уже раскусил его суть.       — Как ты понял?       — Что ты ведомый? Ты легко отдаешь контроль, но не отпускаешь себя, боишься полностью довериться партнеру. Ты связал меня в первый раз, но хотел, чтоб я проявил инициативу, — шепотом пояснил Грег, и его дыхание мягко шевелило волосы на макушке Рича, щекотало шею одуряющим соблазном поддаться. — Знаешь, мне кажется, что ты и в обратную сторону больше отдаешь, чем берешь, — Грег задумчиво чертил взглядом затылок, покрытый пушистой рыжей порослью. Рич даже им умудрялся источать сомнение и страх. Его опасения были вполне оправданы, но Грег, как ни пытался, не мог убить в себе чувство вины за то изнасилование. — Так что? Доверишь мне себя?       Рич шумно выдохнул, глянув на место действа. Сзади в спину билось чужое сердце, кажется, грозя провалиться в него от волнения, проломив ребра. Скорость пульса Грега могла посоревноваться с его собственным.       Грег захлебнулся вдохом, когда мужчина, почти не отлипая от него, словно боясь потерять опору, неимоверно медленно опустился на колени и завел руки за спину, сцепив между собой. Голова слегка наклонилась вперед в жесте абсолютной покорности.       Не отводя взгляда от выступающих хрупких позвонков, Грег рывком стащил с себя футболку. Запертая дверь гарантировала, что Рича никто не услышит, и в груди, за прочной клеткой ребер, уже завывали от восторга разбуженные после долгого голода демоны.