Чёрная полоса

Конечно, мне потом надавали по морде — исключительно для того, чтобы привести в чувства. Но резьбу таки сорвало, и, чтобы унять меня, понадобилась львиная доля снотворного — так просто до сих пор не пришедший в норму организм переходить в режим медикаментозного покоя отказывался. Нас с Тедди попробовали аккуратно изолировать друг от друга, но ему было беспокойно, а я так и вовсе не стеснялся своих эмоций — мне всё казалось, что с ним вот-вот случится что-то непоправимое, и я раз за разом скатывался в припадки, требуя воссоединения нашей боевой единицы. Ради этого моё тщедушное тельце совершало подвиги: проявляло чудеса изобретательности и силы, давая окружающим понять, что некий Свен опять буянит и выдвигает свои претензии миру. Сначала я развлекал себя тем, что пинал книжный шкаф, оставляя на ДСП-панелях вмятины и дыры, пока он, жалобно хряснув, не развалился. Тогда настал черёд мёртвых и не очень классиков: по всем прикидкам, каждый экземпляр весил примерно полкило, плюс-минус, что делало мои литературные игрища ещё более интересными. И я стал в целях повышения точности прицельно метать издание за изданием то в динамик, то в камеры, помигивающие из-под потолка зелёными глазками, хотя и стабильно промахивался: снаряды летели куда угодно, только не туда, куда мне было надо. Однако это тоже не произвело никакого впечатления на моих тюремщиков, и тогда настал черёд тумбочки с одеждой. Её я, как заправский олимпийский толкатель всяких тяжёлых штук, взвалил себе на плечо и с тем атаковал дверь, хорошенько разбежавшись и бросив кубическую дуру куда-то между косяком и ручкой, где, по моим предположениям, мог находиться замок… тумбочка сдалась после пятой попытки, дверь — нет. С-сука металлическая. Окинув взглядом царящую вокруг разруху, я немного перевёл дух и понял, что у меня осталось последнее средство. Что ж… Бац. Бац. Бац. Бетонная крошка сыпалась, попадая мне на голову, пытаясь запорошить глаза, руки дрожали от усталости, но останавливаться было нельзя. Наблюдатели — а в том, что за мной наблюдали, сомневаться не приходилось — должны были понять, что мой настрой серьёзен, цель стоит, препятствий не видно. Толщина стены, помнится, составляла что-то около десяти сантиметров. Однако в мире нет ничего невозможного, и если мне надо на ту сторону — я буду на той стороне. Рано или поздно. Выбью себе путь, попутно можно обрушить к ебеням и эту базу. Не принципиально. Я хочу видеть Тедди. Ни на секунду мою глупую голову не посетила мысль о том, что, возможно, нам действительно требуется держаться порознь, если мне хочется, чтобы у него был шанс выжить. Он был нужен мне — и точка. Это было в некотором роде одержимостью. Глупо. Право, как же глупо, но тогда меня такие мелочи не волновали. Бац. Бац. Я в очередной раз отклонил на себя кровать, чтобы потом садануть ножками по препятствию. — Свен, детка, прекрати, — проговорила рядом лоли. Повернув голову, я понял, что слишком увлёкся процессом и не заметил, как она вошла. Плохо. Очень плохо. Позор мне. — Мы с твоим братиком пришли забрать тебя отс… Лоли не договорила: за её плечом я увидел знакомое лицо и, издав нечленораздельный вопль, бросился к нему, привычно спотыкаясь о тумбочку и подворачивая ногу, буквально падая в объятия Тедди. — Эй, полегче! — хмыкнул тот. — Не боись, меня подлатали, пока ты тут всё крушил. И откуда что взялось, скажи мне? — съехидничал, окинув взглядом учинённую мной разруху. Я лишь виновато потупился и развёл руками в стороны, делая вид, что абсолютно ни при чём. * * * — …так что было решено просто подержать тебя там, пока операция не закончится. Но кто ж знал, что ты так разойдёшься? — закончил напарник свой нехитрый рассказ. — Сразу мне сказать было не судьба? — буркнул я, кутаясь в колючий свитер: первый летний месяц не радовал погодой, и вечером на улице было слишком свежо. — Ты психовал. Н-да. Что уж тут скажешь… герой! — А так бы психовал ещё больше. И был бы прав. И он тоже прав. Сдержаться бы мне не удалось. — Да ладно тебе дуться! — Тедди легонько пихнул меня в плечо. — Доктор Айрис сказала, что, раз меня удалось выправить, нас скоро пошлют на первую миссию! Только ты и я — ну же! Свен, я тебя не узнаю! Я вяло улыбнулся: меня накрыл очередной эмоциональный откат, на сей раз — выпивающий весь энтузиазм и оставляющий только желание прикорнуть где-нибудь в тёмном тёплом тихом уголке. И ещё меня немного беспокоило поведение лоли. Я не знал, почему она всё ещё возится с нами, явно не лучшими её творениями. Наверное, мы её забавляли. Действительно, весело ведь наблюдать за тем, как два калеки пытаются помочь друг другу преодолеть бурный речной поток. Как цепляются друг за друга, бессильные против стихии, пытаются выжить, а доброе божество иногда подкидывает им веток, чтобы не утонули так просто, побарахтались ещё чуть-чуть, сколько смогут. Смех, да и только! Самое мерзкое, что я был согласен на это. На любое унижение со стороны лоли — лишь бы Тедди протянул как можно дольше, стал как можно сильнее. Я отчаянно не хотел его терять. Только не сейчас, только не ставшего таким близким мне человека! И в то же время мерзкий голосок внутри нашёптывал мне о том, что в моей жизни хорошего долго быть не может по определению. Что чем лучше мне сейчас, тем большим пиздецом всё накроется пару минут спустя. Что вся моя жизнь — сплошная череда невезений, которые тем грандиознее, чем сильнее я привязываюсь к чему бы то ни было. Всё, что когда бы то ни было мне дорого, ломалось, терялось, отбиралось, кралось — в общем, любым доступным способом уплывало у меня из рук. И мои попытки прекратить подобное безобразие кончались исключительно пшиком. Я не хотел терять Тедди, но слишком ясно осознавал, что в любой момент могу лишиться его и его поддержки. Вот только не знал, что будет хуже: если мы станем врагами или если он умрёт (других способов заставить нас расстаться мне и в голову не приходило). Что больнее — смотреть на него издалека, боясь приблизиться, или сожалеть всю оставшуюся жизнь о том, что побоялся спасти его, оттолкнув. Да и поможет ли это ему? Он ведь по-прежнему останется дорог мне, и я буду счастлив знать, что он в безопасности… Мне даже не было известно, идёт ли счёт на минуты, часы, дни или годы. А Тедди лишь отмахивался от моих осторожных предупреждений и смеялся над моими страхами. — Рядом со мной ты даже косячишь меньше, — сказал он мне. — Похоже, моя удача перевешивает твою неудачу. Ничего с нами не случится, — и на правах моего непрестанного защитника взлохматил мою шевелюру, как старший брат младшему. — Эй! — Дурак мнительный, — добавил напарник, но из его уст это звучало совсем необидно. Он прямо-таки заражал оптимизмом, и я успокоился и поверил ему. * * * Сегодня поутру в столовой с начальством случился приступ аттракциона невиданной щедрости. Нам всем раздали от широты души финансирования по паре бутыльков йогурта в какой-то развесёлой упаковочке (мне достались какие-то странные: с черносливом и со злаками). Кто-то выпил их сразу, кто-то отнёсся к этим подаркам судьбы более задумчиво. Мы с Тедди переглянулись, обсудили и решили употребить один сейчас, а другой оставить на после тренировки. Свой йогурт я сунул в карман кофты напарника и на том успокоился. В конце концов, что с ним станется за какие-то несколько часов? А съесть что-нибудь после интенсивной физической нагрузки, когда до официального приёма пищи ещё часа полтора — милое дело. Очень уж жрать хочется. Так обнадёженный гарантированным перекусом я с энтузиазмом отправился заниматься спортом. Вещички свои в связи с жарким солнечным днём мы побросали кто где — а как прикажете бегать до упаду, когда на вас чёрная (после всех приключений нашей базы было решено выдать нам, идиотам, не такие маркие, как белые, шмотки, но угадайте с одного раза, кого это совершенно не спасало) униформа, а сверху вовсю жарит солнце, и даже в тени на этой грёбаной улице плюс тридцать по Цельсию? То-то же! В знак признательности за поставку молочки и содержащихся в ней питательных веществ тренеры особо зверствовали, и потому на обед и обратно мы сползали, не помня себя, и так же продолжали упражнения. Солнце тем временем совершало свой неспешный обход по небу с востока на запад, с нас градом стекал пот, и не знаю, кто как, а лично я мечтал о той секунде, когда упаду уже на песок без сил и останусь так лежать. Тем не менее, пресловутое второе дыхание то и дело открывалось в наших измученных телах, и экзекуция продолжалась. Когда же, наконец, это издевательство разумных над себе подобными завершилось, и я притащился к нашим с Тедди шмоткам, уже весь в предвкушении, грянул взрыв. Звук этот раскатился над площадкой, и произошло невероятное: все и вся тут же пришло в движение. Часть находящихся здесь упала на землю, чтобы защитить себя от осколков, парочка особо резвых даже сумела окопаться и занять позицию; те, у кого было оружие, тут же ощерились им, встав спина к спине кто где; те, кто был поближе ко входу в базу, не медля ни секунды ломанулись туда, закономерно застряв в дверях и отдавив друг дружке руки-ноги. Я же остался стоять, где стоял, и провожал тоскливым взглядом мой несостоявшийся полдник, улетающий в голубые небеса, сверкая упаковкой, обещающей полезные бифидобактерии и злаки. Первым сориентировался тот тренер, которому я когда-то прострелил лопатку: — Свен, ебать тебя конём! Опустевшая банка упала на траву и прокатилась по ней; я обернулся, печально посмотрел на возмущающегося и призывающего на мою голову все кары мира человека и под искренний и здоровый хохот напарника стер ладонью с лица жирную белую массу с невнятными вкраплениями (очевидно, это должно было быть злаками), пока она не стекла сама, и брезгливо стряхнул на землю. Ну да, как же я мог не догадаться! Чёртова банка как следует прогрелась за те часы, что мы отрывались, потому что всё это время была на грёбаном солнце, чего-то там себе забродила, и в тот прекрасный момент, когда я уже готов был выпить получившуюся бурду, вообразила себя ракетой типа земля-воздух-земля и сдетонировала! — Извини, Тедди, я засрал твою кофту, — со скорбным лицом извинился я, но ржущий из последних своих сил друг, похоже, был готов простить мне и не такое. Остальные, начиная приходить в себя после адреналиновой вспышки, тоже смогли адекватно оценить ситуацию и даже решили меня не бить, а просто посмеяться над недоумком. Однако мечту свою — перехватить хоть что-нибудь после тренировки — я в тот день так и не осуществил. * * * Я провалился. Это случилось чудовищно глупо, но, тем не менее, оставалось упрямым фактом. Я провалился. Всё началось достаточно тривиально, и ничто не предвещало беды. Прозвучал сигнал пробудки, и мы с Тедди обнаружили, что не выспались. Сказались наши ночные посиделки, когда я с лёгкой руки напарника пытался научить его изъясняться на китайском фразами типа «здравствуйте, меня зовут Тед», «я потерялся, помогите» и «как пройти в библиотеку». Он смешно присвистывал и старался повторять за мной, но выходило совершенно не то: в отличие от меня, у него был крепкий аналитический ум, здравый жизненный прагматизм и абсолютное отсутствие таланта к изучению языков. Английским, конечно, он владел в совершенстве, но и только. Видимо, это было одним из тех факторов, которые держали нас как мобильную межконтинентальную боевую двойку в глазах Организации: Тедди был мозговым и силовым центром команды, а я — так, придатком, ходячим самообучающимся гугл-транслитом. Ну, и источником неприятностей по совместительству, но это дружно всеми игнорировалось. Итак, полночи я потешался над тем, как мой напарник ворочает неподатливым языком, пытаясь выговорить правильно простейшие фразы на китайском, а теперь над нами потешалась жизнь, говоря, что пора принимать мир таким, как он есть, и заниматься ежедневными делами, которые пока ещё никто не отменял. Поворчав на несправедливость, мы поднялись, умылись, причесались, потом я надел выданные мне Тедди шмотки (он отважно взял на себя миссию следить за тем, как я выгляжу и все ли пуговицы на месте), завязал шнурки на обуви и стал готов выдвигаться на приём пищи. К чести своей могу сказать, что сегодня в столовой нам перепал любимый грушевый компот (терпеть его не могу, как и груши в принципе). Поэтому вместо того, чтобы грустно цедить его самому, я без лишних слов передвинул стакан к другу: пусть радуется, раз ему так нравится этот мерзкий напиток с гадким привкусом, от которого мне хочется прополоскать рот с хлоркой. У меня ещё были яблоко и целая тарелка каши. И, хотя сладкие разновидности этого блюда мне тоже ненавистны, её всё-таки придётся съесть. Ну, зато яблоко кислое, как моя жизнь, аж зубы сводит. Завтрак протекал в тишине и покое, никто не пытался нахамить товарищу или устроить едовое побоище (помнится, когда некоторые особо озорные личности (и нет, не буду указывать на них пальцем) организовали его в первый и последний раз, весь личный состав получил неслабую такую выволочку). Я подрёмывал вполглаза над противной, приторно-сладкой овсянкой с кусочками какой-то дребедени, вяло её пережёвывая. Тедди наслаждался своим и моим компотом. — Ты долго ещё будешь над тарелкой чахнуть? — поинтересовался у меня напарник, когда его лакомства осталось меньше половины. Я отрицательно помычал, подперев щеку рукой и закидывая в рот следующую ложку. — Что ты её так мурыжишь? Сам себе же хуже делаешь. Чем быстрее проглатываешь, тем меньше вкус чувствуешь. — Знаю. — И всё равно продолжаешь эту тягомотину. Слушай, на тебя смотреть больно, прямо печаль воплощённая. Доедай уже давай. И не вздыхай так. Или мне тебя с ложечки покормить? — Не надо с ложечки, — на всякий случай отбрыкнулся я. — Тогда ешь бодрей! И пойдёшь людей стрелять. Половина присутствующих тут же передумала посещать сегодня стрельбище: моя меткость была той ещё притчей во языцех. Со всех сторон раздался скрежет ножек стульев по бетону: многие потрудились покинуть помещение, пока их не перехватило бдящее начальство и не погнало туда, где в моих руках будет огнестрельное оружие. Это, несомненно, забавляло. Но не более. Наконец, расправившись со своей порцией, я почувствовал себя достаточно сытым для дальнейших свершений. Мы с Тедди вышли вон, и он повёл меня запутанным маршрутом, который я никак не мог запомнить в силу периодического обострения топографического кретинизма на фоне клаустрофобии в рамках замкнутой и очень тесной, по моему разумению, базы. Наше героическое шествие продолжалось большую часть маршрута, а потом я устремился к полу с явным намерением поцеловать его всем лицом сразу, с перепугу забыв выставить вперёд руки — Тедди только и успел подхватить меня за шкирку (не удивляйтесь, в основном именно эта часть моего организма и сопутствующих ему деталей типа одежды служила для этой благородной цели, поскольку иначе как-то поймать меня было практически нереально). Он делал это уже на автомате, а потому просто поставил меня на ноги и почти продолжил путь, но я снова отправился в полёт. Процедура повторилась снова и снова, а потом напарник заподозрил неладное и вышел из режима автопилота. — Да что ты за неваляшка такая? — возмутился (и вполне справедливо) Тедди, после чего посмотрел на меня. А я… да, я провалился. И, мало того, застрял. Тут нечему, в общем-то, удивляться: в тот момент, как нога моя ступила на очередной участок пола, тот крякнулся под моим весом, а, поскольку прямо там было переплетение каких-то труб, ступня закономерно ухнула ещё глубже и там и зафиксировалась. Равновесие пошло к собачьим чертям, но мой персональный друг и телохранитель был начеку. В итоге, осознав, что так или иначе тушка моя стремится вниз, он просто усадил меня и наказал никуда не уходить, а сам пошёл ругаться и за подмогой. И то, и другое у него вышло где-то через полчаса, когда в поле его зрения самопроизвольно материализовалась бригада ремонтников, не так давно закончившая осушать болото на самых нижних этажах и теперь усиленно отлынивающая от других работ по специальности. Но Тедди зыркнул, рыкнул — и они послушными овечками поспешили меня высвобождать, а он проследил, чтобы ни один из этих баранов в процессе путешествия не отбился от стада, и гордо привёл их ко мне. Не прошло и минуты, как я оказался вновь волен идти, куда пожелаю, а заблудшие ремонтничьи души занялись облагораживанием пострадавшего от моего мимокрокодилствования участка. Иногда я думаю о том, что бы делал, не будь Тедди рядом, и содрогаюсь. Да уж, из такого количества передряг я бы самостоятельно не выбрался!