Сквозь слёзы, кровь и сотню лет

Наруто убрала за ухо мешающийся локон и сосредоточилась на знаке фуин. С собой у неё было немного материалов для практики или на экстренный случай, не так много, чтобы назвать это полноценным запасом, но для наглядной процедуры создания хватит с лихвой. И сейчас она старательно выводила контуры будущей печати на специальной бумаге. Атсуши завороженно следил за её движениями, наверное, даже с восхищением. Его кисть упёрлась в лист, по которому расползалась клякса, насквозь пропитывая обычную бумагу. Тёмно-синюю тушь, выторгованную у матери под залог хорошего поведения, конечно, было жаль, но сейчас мальчишка не мог думать ни о чём, кроме рук маленькой аристократки. Такие хрупкие с виду и такие умелые, такие… такие… Он даже не мог слов подобрать. — Вот так, — Наруто, довольная своими стараниями, убрала кисть подальше от обычной сигнальной печати и с гордостью приосанилась. — Ещё три штуки, и можно использовать по назначению. Развешивать лучше по дальним углам, очерчивая ровную фигуру, квадрат или прямоугольник, и при проникновении чужаков печати дадут сигнал и сработает ловушка, — Наруто увлечённо зачастила, пытаясь за краткий промежуток времени сказать всего и много, помогая себе руками, очерчивая фигуры в воздухе в подтверждение своим словам. — Если дом имеет неправильную форму, то печати надо развешивать в каждый угол по его периметру и замыкать на каждую правильную фигуру… Волосы её, тяжёлой копной откинутые за спину, иногда соскальзывали с плеч и лезли в глаза, несмотря на заколки, которые Юки дал ей, выторговав у матери вместе с тушью и бумагой, тогда девочка короткими движениями убирала их за уши или обратно за спину. Лицо её горело интересом, на прежде бледных щеках тлел румянец. Атсуши краем сознания отметил, что фуин действительно очень ей интересен. Так живо она описывала своё увлечение, с таким жаром пыталась втолковать ему как и где располагать печати, какие при этом ручные печати следует складывать для того, чтобы синхронизировать с ловушками, которых можно сооружать самое разнообразное множество. -…но тут уже дело вкуса. Атсуши? — Наруто с любопытством склонила голову к плечу, без былого стеснения разглядывая его отрешённое лицо. Мальчишка тут же встрепенулся, смутился и, раскрасневшись, — чего краснеешь, дурак?! — опустил голову. Настроение как-то резко ухнуло вниз. — Из меня фуин-мастера не выйдет, — невесело буркнул Юки, убирая кисть с испорченной бумажки. Печать он не нарисовал даже на половину, испоганив все свои старания одной большой кляксой, расплывшейся на половину листочка и перешедшей на доски пола. Атсуши исподлобья глянул на беглянку и смутился ещё больше, сам не зная отчего. От её мягкого доброго взгляда, или лёгкой улыбки, окрасившей всё лицо чем-то светлым. Или от того, что она не ругала и не раздражалась от его ошибок, просто закатывала глаза и фырчала, как маленький недовольный зверёк. В синих глазах не было ни осуждения, ни разочарования, лишь теплота и признательность. — Тушь, — коротко, будто бы невзначай сказала Наруто, опуская взгляд на свою печать. Её пальцы — чистые и аккуратные — ловко оторвали печать от специального крепления. Весь набор для рисования фуин у неё был компактным и небольшим, как раз ей по-размеру. — Ч-что? — всё ещё сконфуженно отозвался Юки, вскидывая голову. — Тушь, — спокойно повторила Наруто, поднимая глаза. В голосе появились отголоски веселья. — Вот тут, — она указала пальцем себе на щёку. Атсуши яро принялся оттирать въедливую тушь с причитаниями. — Чёрт, мать меня убьёт, она же не оттирается! — в голосе мальчишки звенела паника. Тушь достать дорогого стоило, не говоря уж о самих затратах, в их краях это было почти что роскошью наравне с книгами и свитками, оставленными их предками. И Харука его по головке не погладит, узнав, что истратил её сын зазря, разукрасив себе лицо и пальцы. — Чё-о-о-орт! Наруто фыркнула и беззвучно рассмеялась, спрятавшись за пологом волос. — Поэтому лучше рисовать не тушью, а каким-нибудь легко смываемыми красителями, — девочка собирала принадлежности в небольшую коробочку, чтобы запечатать её потом в свиток. Блокнот с записями и набросками, специализированная тушь, кисти из её собственных волос, флакончики с составами для оттирания туши или других жидкостей от кожи. Узумаки взвесила в ладони зелёный флакончик из толстого стекла в виде фигурки шишки и, чуть поколебавшись, протянула Юки. — Держи, — она улыбнулась краешками губ. — Это поможет оттереть тушь от кожи. А вот насчёт досок… — Наруто задумчиво пожевала губу, — не могу сказать. Может быть, поможет, — пожав плечами, она словно из ниоткуда выудила свиток и развернула его, поставив на него коробочку с принадлежностями, тут же уверенно рванула клыком кожу на пальце и очертила кровью контур вязи фуин, составляющей круг. Кровь в одно мгновение впиталась, с короткой неяркой вспышкой, затмившей подрагивающий свет свечи, и лёгким хлопком коробочка исчезла, а в пустом прежде круге появился знак «коробка». Атсуши опрокинул бутылочку, вылив на ладонь немного бледно-голубой жидкости, и стал втирать в кожу на щеке. Пальцы тут же сделались синими от растворившейся туши. Наруто, краем глаза отслеживающая его манипуляции, не смогла сдержать короткого смешка. А потом зафыркала себе под нос что-то невразумительное, поднимаясь на ноги. — Аре-аре, Атсуши-кун! — она мягкими короткими шагами приблизилась. Юки не возмущался, не пытался отстраниться, но настороженно — скорее, с недоумением — проследил за каждым её шагом, за изящным слитным движением, когда Наруто садилась перед ним. — Что я… Что не так? Почему только хуже сделалось? — с обидой в голосе вскинулся мальчишка, нахмурившись и тут же опустив глаза, разглядывая свои синие пальцы. Наруто дёрнула уголками губ и смерила его мягким взглядом, аккуратно обхватывая его ладони пальцами, едва-едва касаясь. Будто бабочка села на кончик пальца — такие ощущения, Атсуши недовольно насупился, почувствовав, как щёки вспыхивают жаром. — Всё в порядке, — Наруто натянула рукав своего кимоно на запястье и стала было оттирать тушь. Юки тут же вскинулся, перехватывая её руку, почти с ужасом подавшись вперёд, дёргая заключённую в девичьи пальцы ладонь на себя. — Стой! Ты же испортишь его! Наруто подняла глаза. Атсуши замялся, хватка на девичьей руке ослабла, хоть и не исчезла, а вот пальцы Наруто, казалось, ничуть не ослабли. — П-прости, я не хотел… — слова нормально произнести не мог мальчишка, смутившись пуще прежнего. Щёки пекло и хотелось стукнуться лбом об пол, лишь бы не чувствовать этого жара. «Я кретин!» Девочка уверенно сжала пальцы на его разукрашенной ладони. Будто бы из желания предать уверенности, поделиться своей собственной. Как бы говоря, всё в порядке, видишь? Во всей её позе, в движениях и взгляде, в живой мимике не было даже намёка на разочарование или раздражение, лишь чистый эмоциональный фон и искреннее желание поделиться мало-мальским опытом и поддержать. Ничего боле, совсем. — Я же Узумаки, помнишь? — что-то дерзкое скользнуло по её лицу, по губам, переломившимся в усмешке, и засело в чуть прищуренных лукаво глазах. Атсуши заторможено кивнул, не понимая, к чему клонит Наруто. Та, не высвобождая руки из его хватки, обхватила пальцами обеих рук испачканную в синий цвет ладонь мальчишки. — Доверься профессионалу, — заговорщицки прошептала она, крепче ухватившись за его ладонь, чуть тряхнув её, не отводя взгляда от чёрных глаз. Скрепя сердце Юки позволил оттереть тушь рукавами дорогого кимоно (он же ни в жизнь не рассчитается за эти ткани!), а Наруто, казалось, вовсе не придала этому значения, уверенно проходясь смоченной в растворе тканью по испачканной коже. Атсуши то бледнел, то краснел, пытался не дёргаться всякий раз, как девочка прикасалась к нему. Его взгляд метался по комнате, каждый раз задерживаясь на лице Узумаки. Сосредоточенное выражение, аристократическая кожа, совсем чуть-чуть подёрнутая загаром, полоски-усы на щеках, отчего-то кажущиеся совершенно чужими и в то же время — самыми подходящими для Наруто. Густые волосы, словно кровь, словно жаркое пламя костра, обагрённого вином и кровью. Мягкие и тяжёлые на вид, не доставляющие хозяйке ни капли неудобств. Простые деревянные заколки матери в её волосах смотрятся неуместно, блекнут на фоне дорогих одежд, на фоне самой Наруто. Кажутся лишней деталью, грубым чурбаном рядом с изящными розовыми кустами. Атсуши закусывает губу, жуёт её, стараясь подавить порыв вскочить и залопотать какую-нибудь чушь в своё оправдание. Их колени соприкасаются, не говоря уж о том, что Наруто так и не отпустила его ладонь. Даже сквозь ткань мальчишка чувствует жар её тела, сейчас даже отчётливее, чем в лесу. Наруто пахнет морем и солью, намертво впитав морские воды и ветра, пахнет прибрежным лесом, жаром костра. Она сама — пламя, которое не затушишь ни водой, ни землёй. — Всё в порядке? — в её тонком голосе искреннее беспокойство и непонимание. Наруто смотрит внимательно, чуть приподняв брови, заглядывает куда глубже, в самую душу, сама того не ведая. Атсуши рвано кивнул — заставил себя это сделать — и криво улыбнулся, тут же стараясь отстраниться, поддаваясь желанию вскочить и удрать подальше. Наруто тут же меняется в мгновение ока. На открытом прежде лице появляется тень. Девочка сначала хмурится, а потом, решив что-то для себя, покорно складывает ладони на коленях, принимая отрешённый вид. Медленно, манерно, с аристократической гордостью, коей раньше не показывала настолько явно. Она поджимает губы и с затаённой болью смотрит на него, будто чего-то ожидая. Не смеет отвести взгляда, опустить с гордостью поднятой головы, показать, насколько задели его действия. Мальчишка кланяется, пытается что-то сказать, открывает и закрывает рот, краснеет и тут же бледнеет, захлопывая рот. Скрывает глаза, опуская взгляд в пол, и движется к выходу, пятясь задом как можно быстрее. — Что же, — ровно произносит Наруто. Голос её не холоден, но близок к этому, внутри распаляется жар от обиды, сдерживаемый оковами самоконтроля и отрешённого принятия. Этого стоило ожидать. — На этом всё, — девочка смотрит на Атсуши до самой последней секунды, продолжает смотреть на закрывшуюся створку сёдзи. Этого стоило ожидать. Наруто поджимает губы и смотрит на сжавшиеся на коленях кулаки, невольно разглядывая тёмные пятна на дорогой ткани. Простой тушью её одежду не испортить, конечно, но и носить просто так её теперь нельзя. А самостоятельно отстирать не представляется возможным. Как бы она ни кривила душой, вернуться придётся в любом случае. Возможно даже, извиниться перед братом и его командой. Узумаки не двигается с места, опуская голову. Волосы багровым пологом укрывают её от мира, рука безвольно вытаскивает простые заколки, придерживающие пряди у лица, которые тут же падают тяжёлыми змеями, полностью отрезая от мира. Простые деревянные заколки в виде цветов камелии, вырезанные рукой мастера — сразу видно, тот любил своё дело. Наверное, это был муж Харуки-сан, думает Узумаки. Вещи помнят мастера и хозяина, кто бы что ни говорил. Эти вещицы хранят любовь и нежность, хранят боль и слёзы. Харука-сан не носит украшений, кроме тех, которыми убирает волосы — простые ленты и заколки, купленные за бесценок или сделанные у них в поселении. Пламя шумно колыхнулось под порывом студёного ветра, потревожившего кровавый полог волос, но не потухло. Шорох тихий, почти неслышный. Наруто не дёргается от неожиданности, чуть поднимает голову. Сквозь полог волос смотрит на сидящих перед собой мужчину и девушку в простых тёмно-коричневых юката. Мужчина вымученно улыбается, девушка с мягкой улыбкой смотрит на неё, но оба в уважительном поклоне подаются вперёд, опираясь на руки. — Простите его, госпожа. Он не со зла, — голос мужчины глубокий, хриплый. Возможно, при жизни он курил. Или сорвал голос в свой последний день.

А ещё Наруто общалась с мёртвыми.

Девочка слабо кивает, как бы принимая к сведению, неотрывно глядя на мертвеца, находя сходства с Атсуши. Те же глаза, тот же нос и подбородок, линия губ и бровей — от матери Атуши взял меньше, как и девушка. Мужчина не стар, но уже и не юн, лет тридцать, даже побольше, наверное. Девушке же, наверняка, и пятнадцати лет не минуло. — Юки Араши, — представился мужчина. Его улыбка сделалась неподдельной, искренней. Сожаление, мужчина перед ней испытывал сожаление. За то, что оставил семью, за то, что не смог уберечь старшую дочь и утянул за собой. Темноволосая девушка с растрёпанными, выбившимися из низкой косы волосами, снова молчаливо поклонилась. — Юки Хаку. — Узумаки Наруто, — чуть поклонилась девочка, выдерживая стать и прямую спину. Расспрашивать, отчего Хаку молчит, она не собиралась. Шрам опоясывающий её шею виден и без того предельно чётко, даже не портит её светлое лицо и чистые оливковые глаза. Наруто думает: «Красавица». Мертвецы остаются такими, какие были во время смерти, только все раны затягиваются, оставляя шрамы. Душа — цельна, на ней не бывает кровящих ран, но остаются следы жизни. Какие-то портят, какие-то — украшают, другие — не изменяют ровным счётом ничего. Наруто сглатывает тугой комок в горле и переводит взгляд с девушки на отца, стискивая в похолодевших пальцах деревянные заколки с камелиями. Мужчина покровительственно смотрит чёрными глазами и виновато улыбается, его тёмные волосы коротко острижены с одной стороны — огненной техникой, — а с другой почти достают плеч. — Им что-то передать? — голос сиплый, Наруто неотрывно смотрит на Араши и продолжает стискивать пальцы на заколках. Они принадлежали не Харуке-сан, а Хаку, её дочери. Девушка прикрывает оливковые глаза, мягким касанием притрагиваясь к собственному горлу. Её меловые губы дрожат, складываются в «мы их любим». Мужчина, скосив взгляд на дочь, согласно кивает. — Как пожелаете, — Узумаки послушно кивает и опускает глаза. Свеча тухнет, струйка белёсого дыма завивается в спираль и растворяется. Когда она поднимает взгляд вновь, мертвецов уже нет, а темнота окутывает комнату беспросветным пологом. Вещи поистине удивительны в своей способности помнить всё до мельчайших деталей. Наруто сдерживает всхлип и затыкает себя ладонью, запрокидывая голову. Есть резь в глазах, есть кипящая внутри обида и кислота необъяснимой вины, но слёз нет, вся буря концентрируется внутри, не имея выхода, жжёт грудную клетку. Рот открывается в немом крике. Наруто откидывается на пол, прижимая ладонь к лицу, с силой стискивает зубы так, что челюсть сводит. Глаза бестолково глядят в темный потолок, а рука по-прежнему сжимает одну из деревянных заколок с камелией. «Ну почему? Почему, почему, почему, почему…» Она не просила. Она не просила. Не просила! Ничего из того, что имела!