Заклинание для Змея.

Итак, Артано незваным гостем, так или иначе, а все-таки перешагнул порог этого дома, попал вовнутрь… Еще не было тех суеверий, что обязательно возникнут намного позже. Еще никто не приносил жертву, закладывая в основание фундамента его первый камень. Не клал в передний угол ладан, клочок какой-нибудь шерсти и мелкую серебряную монетку. Не запускал накануне новоселья петуха или кота. Похоже, первым запущенным котом и был сам майа, но это точно было не к добру… В общем, не раскладывали по завершении его строительства под самой крышей нераскрывшиеся еловые шишки, ничего этого еще не было, а было совсем другое… То чувство светлой молодой надежды на счастливое будущее в нем, которое вложил в него сам Арафинвэ, когда самолично таскал тяжелые обтесанные камни, и с натугой промешивал густой раствор для их кладки. Все его чаяния новой, лучшей и завершенной в своей полноте жизни с той единственной, кого он выбрал всем своим сердцем и без кого себя уже не представлял, все это отлилось само собой в защиту его дома. Ну и, конечно, благословение Финвэ, а через него и самих Великих Валар, все это покоилось на доме его младшего сына невидимой, но действенной печатью. Впрочем, невидимой она была не для всех, Артано таким, разумеется, не являлся. Он все время видел эту защиту очерченным вокруг дома то тут, то там тонко мерцающим золотистым контуром. Это сияние чем-то отдаленно напоминало свет Лаурелин, свет чьей-то любви, сияющей над миром. "Но мы вас сильнее, - с усмешкой подумал, сощурясь, майа, которого добровольно внесли на руках в этот золотистый круг, - пустая рука может сжаться в кулак…" Единственно, что он испытал на себе при его пересечении, была мигом наэлектризовавшаяся шерсть, от чего он весь ужасно распушился и тем самым понравился Артанис еще только больше. "И вам нас не остановить", - он легко и упруго соскочил с ее рук на пол покоев, приземлившись на все свои четыре мягких, сильных лапы и испытал при этом злое торжество и довольство, от которого даже перекувырнулся через голову, вызвав еще более бурный девичий восторг этим незамысловатым кульбитом. А потом бухнулся на пол весь в истоме, как следует потянулся, весь вытянувшись в струнку, выставив лапы, растопырив на них пальцы и выпустив когти, а затем покатался туда-сюда на спине и в заключение чудесно муркнул. "Я ту-у-т, - радостно сообщил он этому дому, - я уже тут…" Уже далеко за полночь, решив, что девчонке пока что хватит его чар для начала, он тихо выскользнул из ее покоев в приоткрытую дверь. И, азартно поблескивая прищуренными глазами, пошел себе свободно шататься по спящему ночному дому, как и положено любому коту. Ему, конечно, интересно было все облазить, везде просунуть любопытный нос, повсюду заглянуть, во все углы, а, может быть, и сны, что легкой голубоватой дымкой витали над этим домом. Гораздо интереснее, чем приставать к самой Артанис. Ему страсть как не терпелось похозяйничать не только у нее одной своей шкодливой темной лапой. - Прочь, глупый Ирмо, - небрежно улыбнулся он, спокойно шествуя от одних дверей к другим, - тебе здесь больше не место с твоей золотой пыльцой, которую ты сыпешь из маковой головки, держа ее как скипетр в руках, пролетая верхом на мотыльке над всеми спящими в мире. Разве ты не видишь, жалкий царь точно таких же жалких сновидений, кто идет, и кто действительный владыка всякой ночи? По счастью, все же ты не видишь, - помуркал он, пританцовывая с лапы на лапу и кокетливо вертя своим хвостом. Настроение у него было хорошее. Вала был немедленно отослан сильнейшим осанвэ очередной горячий, благодарный поцелуй, сначала в губы, а затем, гораздо горячей, в другое его место, отчего где-то на том конце Мелькора выгнуло беспощадной дугой и он невольно крепко схватился за какой-то подлокотник, весь на мгновение задохнувшись и сдавленно матерясь сквозь стиснутые зубы на рыжего стервеца за подобные фокусы. В ответ Артано чуть не сбило с ног отголоском его желания того, чтобы он немедленно и сию же минуту оказался прямо перед ним и с тем же пылом повторил вот эту свою благодарность дважды. "Может быть, чуть позже, Повелитель, - пообещал он, с самодовольной усмешкой облизывая губы, мысленно сначала слегка погладив, а затем бесцеремонно отпихнув его протянутую было к нему невидимую руку и деловито пошел себе дальше, - у меня тут пока что небольшие дела…" Прекрасно осознавая, как он его ужасно дразнит и до чего изводит подобными дерзкими выходками и что он за это получит, когда наконец соизволит явиться. Впрочем, сам Вала в долгу перед ним никогда не оставался, воздавая за все сторицей… - Ну, кто кого? - каждый раз с вызовом, кажется, спрашивал желтый взгляд, от чего Мелькор клокотал, вскипал, весь наливался темной грозной тучей и дико заводился. Иногда Артано казалось, что он только тем и занят, что день-деньской обдумывает, как бы, схватив его за холку, прижать его еще сильнее, еще сильнее привязать, хотя куда уж больше. И воюет он не с Манвэ, а только с ним одним на самом деле, но войну он эту любит и целиком ей отдается. - Не льсти себе, звереныш рыжий, - с сочувствием бросал ему на это Вала, выразительно изгибая темную бровь и заодно небрежно отпихивая его ногой от себя, как обычно легко читающий все его мысли. – У меня таких, как ты, с десяток, а то и сильно лучше есть местами… И ведь в самом деле были, после чего вскипал уже Артано, толпа разнообразных конкурентов постоянно дышала ему в затылок, норовя подвинуть с его места. "Я могу и передумать", - говорил ему взгляд Вала в их личной войне, он знал, чем ему ответить, чем задеть и помучить. - За что ты меня выбрал? – как-то спросил он у Мэлко. - За то, что был самым недоступным из тех, что я видел, - коротко произнес он, занятый своими делами. - А сейчас? - не отстал от него фаворит. Он поглядел на него краем глаза: - А сейчас ты все еще такой же…. Все никак не отдашься, - злая ухмылка растянула его губы. - Что же я должен сделать? Я смотрю, тебе все мало!!! – неистово взорвался майа в яростном гневе, скаля клыки. - Как еще я тебе должен доказать… Каких еще ты жертв желаешь от меня, что я должен принести тебе еще! Чего ты ждешь! Я залил кровью твой алтарь… Я от всего давно отрекся в твою пользу…. На эти его огненные песни Вала молча кривовато улыбался и ничего не отвечал, постепенно отступая во мрак и неуловимо сливаясь с ним. – Еще не самой дорогой для тебя кровью, - шептал он еле-еле слышно в этой тьме, все глядя на него оттуда. – Еще не от всего…. Пока еще не от всего… Но этот день наступит рано или поздно… Он обязательно наступит… Совы, филины, нетопыри и мелкие летучие мыши, жабы, змеи, пауки и многоножки после этих мыслей майа о том, что они куда как сильнее этих напыщенных глупцов с Таниквэтиль мигом наполнили дом сотней подобных образов, они полезли, повалили клубящейся темной массой из самых дальних его углов… А затем поспешно разбежались повсюду на тонких, длинных паучьих ногах, незримо расселись над изголовьями кроватей, ловко юркнули под них, заползли под чью-то подушку. Почувствовав себя еще более уверенно в своей привычной уже для него стихии, майа неспешно двинулся дальше. Он, как и мечтал, с любопытством рассматривал и трогал разные личные вещи своих владельцев, заглядывал в оставленные раскрытые книги, мельком отмечая интересы читателей. Арафинвэ, который спал у себя один, видимо, читал на сон грядущий что-то про строительство кораблей. Талмуд был огромным и весил немало, бегло пролистнув пару страниц, он нашел его скучным до зевоты, и на одном из парусов какого-то корабля на очередной картинке намалевал глумливую физиономию Ульмо, смешно раздувающую толстые щеки. Морской Владыка в его исполнении вышел сильно смахивающим на какого-то усатого моржа. – А так оно и было до меня, - заявил он неизвестно кому, пририсовав ему вдобавок пучеглазого морского конька в бороде. - Он все равно еще не дочитал до этой страницы, - пожал он плечами, захлопывая и отпихивая подальше толстую книгу. – Скукота… От Арафинвэ он полез к Эарвэн. У нее он с аппетитом доел порядком надкусанный кусок умопомрачительно вкусного вишневого пирога, которым она, очевидно, утешалась на своей половине. И старательно и методично вылизал тарелку в образе кота, даже пожалел в душе, что угощенья было мало. Съев сладкое, он сделал вывод, что, возможно, они в какой-то мелкой ссоре и размолвке с Арафинвэ, раз спят они отдельно друг от друга. А потом уселся на край ее кровати и липкими и сладкими вишневыми губами, наклонившись, легко, но чувственно коснулся губ спящей Эарвен, заодно положив ей свою тяжелую ладонь на низ живота и чуть надавливая на него. - Это, так и быть, тебе в утешение, - промолвил он, едва усмехнувшись, - а может, и в благодарность за старшего сына, ты постаралась хорошо. Она что-то пробормотала во сне, поморщилась и слабо отмахнулась, впрочем, вскинутая рука в следующий миг безвольно упала на кружевные подушки срезанной веткой. - В следующий раз я вытащу из тебя все подробности той ночи, когда вы его зачали, - липко выдохнул он ей в эту отвергающую его ладонь. А когда отнял свои губы, на их месте сидела неприятная коричневатая земляная жаба. Жаба эта тяжело прыгнула Эарвен прямо на грудь, а затем куда-то дальше в пышную перину, где и пропала… – Мамочка, - Артано еще раз окинул ее цепким взглядом, задержавшись им на стройных ногах, чьи узкие щиколотки и колени были обнажены. – А может быть, это ты… Какая до сих пор гладкая, на удивление нежная, белая кожа… Ладно, живи, так и быть, - вздохнул он, поднимаясь, - пока я еще благодарен… После чего он поднялся, а затем придирчиво, с видом знатока перебрал и осмотрел все ее украшения, высыпав их грудой на стол из шкатулок, и то и дело прикладывая их к себе. Особенно заинтересовали его те, что дарил ей еще до свадьбы ее отец. Выбрал приглянувшийся изящный кулон с почти черным сапфиром и, не найдя возможности немедленно надеть его на себя и остаться в нем, до того он ему понравился, с досадой спрятал его за самым тяжелым шкафом, так что просто так ни за что не достанешь. – Потом как-нибудь заберу на светлую память, - решил он с ухмылкой, - мне он подойдет гораздо больше. У Айканаро, чья комната потом была ближайшей, он зато допил его вино, найдя его весьма недурным и удачным дополнением к съеденному пирогу. Приложившись к хрустальному бокалу, он увидел, что того поцеловали накануне, поцелуй этот не был первым, но волнения в молодом нолдо вызвал не меньше. Волнению этому он позавидовал даже, вернее тому, что все у него еще впереди. Сгреб и тут же примерил его новехонький щегольский плащ, брошенный на спинку кресла, запахнулся в него и с беззвучным хохотом проскакал в нем по комнате, размахивая руками и изображая летучую мышь, а затем прокусил в нем безобразную дыру в самом центре искусной вышивки. В конце концов обругал сам себя завистливым и желчным стариком, передернул плечами, сорвал его с себя, бросив обратно, и двинулся дальше. У Артаресто, куда он заглянул потом, он переставил две фигуры на его шахматной доске, с ходу выставляя белым шах и мат, а королю сломал корону. После чего с интересом почитал его юношеские вирши в каком-то блокноте с золотым затейливым замочком, ловко вытянув его прямо у него из-под подушки, причем замочек вирши нисколько не спас. Нашел их нелепыми и одновременно забавными. – Любовь - морковь! – с чувством продекламировал он, закончив читать, а потом махнул хвостом и щедро пролил на них чернила большой безобразной кляксой. И отправился дальше… Настроение было отличное… Как бы то ни было, с незримым, вольным шествием по дому этой злой силы безмятежные сны его обитателей мало-помалу изменились. Может быть, это была еще самая первая невидимая и неслышимая поступь рока, предтеча всех грядущих страшных событий, которые не ведал еще даже сам Артано. Но казалось, что его мягкие и мерные шаги привели что-то в действие, всколыхнули еще какие-то неведомые дремлющие силы, бывшие в мире. И на краткий миг слегка приоткрыли для его обитателей до этого наглухо запертую дверь. Но в эту ночь она вдруг приоткрылась и оттуда потянуло и повеяло им в лица тем самым концом, что они обретут вследствие того, что он вошел под их крышу, в их жизнь и судьбу. Сам майа, в это время с головой увлеченный совсем другими переживаниями, пропустил их мимо своего сознания… Арафинвэ поначалу снился вполне мирный сон, что он привычно гостит у своего тестя. Но чем дальше, тем сон этот становился все неприятней. Ольвэ в этом сне отчего-то глядел на него с неприязнью, нескрываемым осуждением, и даже откровенной злостью. - Ты никчемный муж и еще более никчемный отец!!! И я трижды, слышишь меня, трижды сожалею, что ты некогда вошел в мою семью, что я доверил и отдал тебе свою дочь! Доверил тебе свое будущее, что ты стал отцом моих внуков!!! - раздался почему-то над его головой холодный, полный презрения голос тестя. – Поднимись, тем, что ты валяешься у меня в ногах, ты не изменишь моего мнения о себе… Как ты все это допустил!!! Как ты позволил!!! Что ты наделал!!! Чем же ты думал!!! Куда ты смотрел!!! - уже рокотал он, словно яростная морская буря, срывая себе голос. – Вон отсюда, безвольный раззява! Убирайся в свой Тирион, чтоб я тебя вовек не видел. Живи теперь один как знаешь, с тем, что ты наделал… Я не моя глупая дочь, очевидно болезненно привязанная к тебе одним своим местом и не Валар, я тебе не прощаю! Ты не мужчина! Верни мне… Или я знать тебя не знаю…. Что же такого жуткого он допустил и наделал, Арафинвэ не понимал, он в слепом ужасе отчаянно пытался это вспомнить и не мог… Не мог понять, что теперь он должен ему вернуть… И почему он так кричит на него. Дальше ему снилось, что он, сгорбясь, неподвижно сидит в каком-то узком, неудобном деревянном кресле с высокой резной спинкой. А кресло это стоит на каком-то возвышении напротив распахнутого окна, а он все смотрит в него и смотрит. На коленях его лежит какая-то неприятно холодная, тяжелая железяка, которую он устало стянул с головы. И Арафинвэ с изумлением ясно узнает в ней венец нолдорана. Впрочем, он не имеет особенного значения, он к нему почти безразличен. Он все ждет кого-то, ждет каждый день своей жизни, безмолвно сидя в этом кресле. И ожидание это болезненно тоскливое, на грани отчаяния. Невыносимый страх сжимает его сердце, вдруг все напрасно, все обетования и надежды, что когда-то были ему даны. Что, если вдруг он так и не дождется, даже несмотря на них. Он гонит эту мысль день за днем от себя, он не может с ней согласиться, он борется с ней, как только может, но иногда она побеждает. И от нее ему так больно, так мучительно, невыносимо больно, что он не может даже дышать… Артаресто поначалу в своем сне шел по какой-то пыльной проселочной дороге и был занят тем, что собирал букет лиловых колокольчиков и крупных ромашек и, кажется, намеревался дарить его затем какой-то девушке. А затем он увидел ее, совсем еще юную, не старше его самого. Он с удивлением отметил, что у нее точно такие же мягкие, золотистые кудри, как у него самого и отчего-то это показалось ему знаком тревожным, даже плохим. Девушка взглянула на него и ему почудилось, что он хорошо ее знает… А затем все вдруг застлал густой белый дым, он ел и щипал глаза, и неприятно першил в его горле. А когда он рассеялся, Артаресто увидел совершенно незнакомый ему пейзаж, просто поразивший его своим безграничным диким простором и мощью, все в нем было до того широко, что он весь растерялся. Он беспомощно огляделся, не понимая, куда это он попал, сощурился было, но тут его грубо и сильно толкнули, резко сбив с ног. Толкнувшее его существо было каким-то жутким, темнокожим, желтоглазым, грязноватым, с длинными неопрятными лохмами жестких, почти что конских волос. Пока он с неприятным изумлением таращился на него, оказалось, что такое оно не одно, их обнаружилась целая свора. А когда они внезапно всей толпой расступились, он увидел засохшее, почерневшее на макушке, опаленное молнией мертвое дерево… И ту самую девушку, крепко привязанную к нему, по ее лицу катились слезы, а побелевшие губы что-то беззвучно шептали, но он не мог разобрать, что именно. А затем она отчаянно и громко выкрикнула чье-то имя, не то звала, не то проклинала. А у того черномордого верзилы, что его толкнул, будто само собой оказалось тяжелое копье в мощных лапах, он еще не успел как следует размахнуться, а Артаресто уже понял, что будет дальше. Он слепо бросился ему под ноги, всеми силами пытаясь помешать, предотвратить то страшное, что наступит, но странным образом прокатился куда-то мимо. И, вскинув голову и беззвучно раскрыв рот, словно рыба, лишь отчаянно наблюдал расширившимися глазами, как это выпущенное с размаху копье все летит и летит к своей цели. Но в этот момент он все еще не мог поверить, что оно ее достигнет. Он не мог в это верить, но он все равно увидел, как оно с силой вонзается ей в хрупкую грудь, услышал глухой треск ломающихся от удара ребер и увидел ее глаза, близко, близко, прямо напротив. И тогда он закричал, закричал так, будто это у него самого ломались пробитые ребра… Айканаро тоже снилась девушка, правда, была она темноволосой, невысокой, очень крепкой и сильно загорелой, такой, какими девушки у эльдар не особенно бывают. Он не мог до конца понять, в чем тут отличие, знал только одно, что никаких иных девушек эльдар ему не надобно вовсе, как бы ни были они хороши, а нужна только одна - вот эта, с неприметным серым пером в косице и ярко-синей бусиной на ее конце. И видел он, что стоит он, склонившись, лоб ко лбу с ней и делает что-то такое, за что она его не прощает. - Ты не вернешься, - глухо говорит она и отступает прочь затем на шаг. - Я вернусь! - он порывисто кидается ей навстречу, чтобы ее удержать. - Нет, Айканаро, не в этой жизни, - бросает она и снова отступает от него прочь, слегка качая головой, - не в моей, это точно… А потом он вдруг видит, что все небо над его головой от края до края сделалось темно-багровым. Что идет на него по всей земле широким фронтом от горизонта до горизонта, стеной вставая до этих самых бесконечно чужих ему темных небес, беспощадно-ревущая, страшная, слепящая, огненно-белая волна, отступать от которой некуда уже. - Это конец, - обреченно шепчет какой-то охрипший голос где-то у него за спиной. Конец… А ему так хочется жить, так отчаянно хочется жить, жить так, как его научила она, бесконечно ценя каждый подаренный день, бесконечно благодаря за него… По его лицу текут беззвучные слезы, и он закрывает глаза: - Я буду искать тебя, где бы я ни был… А Ангарато никакие женщины вообще не снились, ему снился один из его братьев, с которым он был дружен более прочих, сначала маленьким, как они вместе весело носятся по родительскому саду, играя в догонялки, и тот звонко хохочет, убегая все куда-то дальше. А Ангарато все бежит, и бежит за ним, весь истекая кровью, падает, кое-как поднимается и уже хромая упрямо ковыляет дальше из последних своих сил. Чтобы только успеть, успеть крепко его обнять в последний момент и закрыть его собой от страшной волны ревущего пламени, обрушивающейся на них… - Не бойся, я с тобой, - шепчет он, пряча его голову у себя на груди. А Эарвэн изначально ничего хорошего в ту ночь вообще не снилось. После того как гадкая жаба, невзначай подаренная майа, занырнула куда-то в ее перины, ей снилась бурливо бегущая большая и могучая река, сильно стиснутая с двух сторон горным ущельем. И сама река и окружающие ее густо заросшие мрачным еловым лесом горные склоны были ей совершенно не знакомы. А прямо посреди этой самой реки торчал, белея, небольшой островок, даже просто смотреть на который было отчего-то совершенно невыносимо. Ей и не хотелось на него смотреть, само это место было каким-то мрачным и глухим, будто заброшенным когда-то. Уже вблизи, то тут, то там виднелись какие-то почерневшие, неопрятные руины, щедро затянутые густым ярко-зеленым мхом. Эарвэн виделось, что она уже будто идет между ними, оскальзываясь на влажном мхе, больно подворачивая ноги о мелкие камни, словно бы в поисках чего-то. Чего-то очень важного для нее, может, того, что важнее даже и нету… Она что-то ищет на этом мрачном пепелище, хорошо известное той самой Эарвен, что упорно бредет, спотыкаясь между камней. А ведь это и есть пепелище… Странно, но та самая Эарвен ищет на нем чистый зеленый-зеленый холм, без камней, без обломков, без поваленных с корнем, вывороченных деревьев и вынесенного бурями из реки иссохшего, выбеленного топляка. На этом холме вольно колышутся высокие серебристые травы, буйные ветры треплют их сильной рукой, словно долгую гриву коня. И тишина над холмом, мертвая тишина… Ни звука ветров, ни стрекота цикад, ни щебета одинокой птицы, все онемело от скорби под чьим-то заклятьем, так же, как тот, кто его здесь когда–то оставил. Его и еще одного. Кто-то спит под ним вечным сном, под этим курганом, кто-то здесь дремлет с расплетенной косой… Дорого убранный, словно царевна, накрытый жемчужной ризой, многократно омытый, собранный весь, чтобы скрыть то, что с ним было. Нет у него в ногах щита с гербом его дома, нет у него меча в холодной руке, он сражался не ими. Так говорят их легенды… А еще говорят, что нетленный под расшитым покровом, говорят, что такой же прекрасный. Кто-то самый родной ей и самый близкий… А еще говорят, что приходит к нему его темный убийца, чтобы вновь поглядеть на него, вскрыв гробницу и отгибая уголок покрывала, чтобы вновь поспешно его задернуть с мучительным стоном. Но она не может понять, кто же из них, кто именно там, только горячие слезы все текут и текут по лицу. - Кто здесь? - шепчет она. Но в ответ лишь все та же мертвая тишина этого пустынного, дикого места. - Вставай, вставай, - настойчиво требует чей-то голос, не то Арафинвэ, не то еще кого-то, - просыпайся… Просыпайся, Эарвэн!!! - ее будто кто-то с силой трясет за плечо. Но она все никак не может, хотя знает, чувствует всем своим существом, что это нужно немедленно сделать, сделать прямо сейчас. А между тем видение меняется. Грохочут и сотрясаются могучие горы с тяжким подземным гулом, еловый лес змеей сползает с их склонов в отчего-то сильно обмелевшую, до этого бурную реку. Земля вдоль всего иссохшего русла стремительно идет широкими длинными трещинами, похожими на чьи-то глубокие порезы и раны, оставляемые каким-то гигантским и невидимым ножом. Затем наступает секундная тишина, в которой Эарвэн видит что-то черное, непроглядную черную стену, вздымающуюся между горами, где-то там на горизонте, куда уходит пересохшая река. - Манвэ, - шепчет она, но Манвэ не слышит на этот раз. А эта вырастающая на пол-мира темнота оказывается водой, огромной волной, что с глухим страшным ревом, втискиваясь в ущелье, захлестывая горные пики, стремительно несется на покинутый остров. Но Эарвэн уходить не хочет, она ложится грудью на этот холм, прижимаясь к земле щекой. - Я больше тебя не брошу, - шепчет она прямо в землю, а затем все накрывает рев и гибельная тьма… - Финдэ! - имя заставило рывком сесть на развороченной постели, – Финдэ, - оно билось в ушах с гулом крови. Эарвен слепо встала, и на ощупь взяв маленький фонарь, с большим усилием еле-еле переставляя босые ноги, пошла вместе с ним куда-то прочь из своих покоев. По несомненному счастью для обитателей этого дома, майа в эти тяжелые сны не заглянул, знай он о них, он, несомненно, сильно пожалел бы об этом после. Но мысли его были заняты другим, самым лакомым и вкусным, тем, что рыжий негодяй решил оставить напоследок. Он уже порядком облазил весь дом Арафинвэ, даже включая кладовые, где он побывал и поначалу только из зловредства понадгрыз большое множество припасов, здраво рассудив, что утром это дело непременно спишут на каких–нибудь пробравшихся туда мышей. В кладовых аппетит его, однако, неожиданно разыгрался с еще большей силой, но майа ясно понимал, что вызван он совсем другим. Понадкусив и перепробовав там все, что только было можно, он совершенно этим не удовлетворился, потому что откусить хотелось не от этого, а совершенно от другого. Ну хоть разок, чтобы почувствовать на вкус. Он облизнулся, проглотив слюну. Разгрызть хотя бы маленькую ранку и побыстрей просунуть свой язык… Даже поплохело, до того вдруг накатило. Мандос бы побрал всех этих травоядных! Взыгравшая звериная и хищная натура в нем, как обычно, требовала своего. Он вновь в который раз пошарил по кладовой, но ни кусочка убиенной сладкой плоти так и не нашел, куда бы он быстрее вгрызся, чтобы хоть как-то это погасить и перестать об этом думать…. - Аяяй, аяяй, нельзя хотеть кусать Артафиндэ, - погрозил он пальцем сам себе, потому что именно о нем он и думал все это время, - нехорошо, Артано, как нехорошо, ты же нынче самый милый котик, вот и будь им до конца! Поскольку никакого мяса так и не нашлось, он запихал себе в рот очередной кусок холодного пирога, и принялся его усиленно жевать, правда, совершенно уже не чувствуя никакого вкуса, ему казалось, что он жует противную, размокшую бумагу. - Больше того, ни в коем случае нельзя туда идти, - убеждал он сам себя, упрямо продолжая запихивать в себя этот безвкусный пирог, - иначе я не удержусь и как-нибудь себя там выдам, а это будет катастрофа…. Но плотно сомкнутые скромные двери на первом этаже манили его словно магнитом. Конечно, он наперед знал, что пойдет, несмотря ни на что, но ему нравилось это сладкое, мучительное, до дрожи волнующее предвкушение и он растягивал его как мог. С самого начала он на самом деле думал только о них, об этих дверях, только туда ему и хотелось попасть, едва его темная лапа вступила под эту крышу. "Хочу быть в твоем доме, хочу лежать на твоей постели, хочу быть рядом, хочу смотреть тебе в лицо, хочу все про тебя знать…" Про все остальное он отчаянно старался не думать, чтобы не усугублять свое состояние. "И никуда тебе от меня не деться, я до тебя доберусь…" Как обычно разрываемый сотней-другой самых разных противоречий, майа, вдобавок отягощенный съеденными пирогами, довольно долго валялся в кладовой, борясь сам с собой. Доводы разума в нем вовсю спорили с его чувствами и желаниями, в конце концов пироги он, очевидно, переварил, а потому победили последние. – Ну все, я больше не могу это терпеть, - с этим он потянулся и плавно вытек оттуда. – Я потихоньку, - поклялся он себе, - я всего одним глазком, - одна моя милая лапка тут, другая там, - он заурчал и усмехнулся, - Финдэ, я к тебе иду, спи крепко… Босая Эарвэн в одной лишь тонкой нижней сорочке спускалась с лестницы почти на ощупь, пальцы ее неуклюже хватались за полированные перила и соскальзывали с них то и дело. "Иди, иди! Поторопись! – все настойчивее твердил и подгонял поднявший ее с постели внутренний голос. - Тебе нельзя спать этой ночью…." И она все шла куда-то, блуждая между сном и явью. И вдруг она застыла, так и не спустившись еще на одну ступеньку ниже, босая ступня замерла, потому что ей показалось, нет, она ведь ясно увидела это, как какой-то страшный темный силуэт, гораздо темнее сумрака дома, приник и уже ухватился за ручку дверей, ведущих в комнаты ее старшего сына. Ухватился и сейчас он туда войдет, скрывшись за ними и тогда, тогда… Тот самый зеленый холм… - Не смей!!! - прошептала она, вытянув руку в его сторону. Тьма рывком развернулась, во мраке смазанно полыхнули две фосфоресцирующие багровым пламенем точки глаз. "Видит она меня, что ли?" - в этот момент с большим удивлением подумал застигнутый врасплох Артано, с недоумением недовольно воззрясь на нее. - Не смей…, - повторила она, указывая прямо на него сильно трясущимся, прыгающим указательным пальцем. - Ты замерзла, стоя на холодном полу, Эарвэн, тебе нужно вернуться в постель, - еле слышно произнес он одними губами, окинув ее новым, еще более цепким взглядом. Но она продолжала стоять все там же и указывать на него. Майа вскинул бровь и поднажал: - Ты встала потому, что тебе захотелось пить, сейчас ты дойдешь до трапезной, найдешь там вдоволь воды, попьешь и вернешься к себе… - Уходи прочь… Уходи прочь из моего дома…. Ты пришел отобрать… Я не отдам…., - она задыхалась, руки и губы тряслись еще больше. - Еще как отдашь, - произнес на это майа с тихой, страшной угрозой, испепеляюще глядя на нее исподлобья. – Никуда не денешься, отдашь, - низко выдавил он, тоже дергая верхней губой, обнаживший клыки… - А знаешь, почему? А я тебе отвечу, так и быть, может, только тебе одной и скажу об этом всю правду… И любовь твоя его не спасет, не защитит… Потому что моя в тысячу крат сильнее материнской… И борюсь я не с тобой, Эарвэн, я борюсь с Эру, потому что только Он может еще сделать то, чего уже не можешь сделать ты… Ты не можешь мне помешать, твой сын – мой, это поступь рока, Эарвэн, разве ты не чувствуешь это так же, как я? И не тебе воспрепятствовать ей, - он покачал головой. - А посему убери от меня свой трясущийся обличающий перст, пока я тебе его не отгрыз вместе с кистью по локоть, подхвати повыше свою тонкую рубашку, чтобы я еще разок увидел твои ноги и живо убирайся туда, откуда явилась! – выплюнул он. - Ты поняла! Не стой у меня на дороге, все, кто так делает, закончат очень печально, уж ты мне поверь. Я сказал тебе, уходи, - тяжело припечатал он и поглядел еще более долгим взглядом, - пока я не передумал тебя отпускать… После этих его слов Эарвэн бессильно уронила свою руку, но все еще стояла на месте. – Упрямая какая, - майа напряженно буравил ее из сгустившейся вокруг него темноты своими глазами-угольями, наконец она развернулась через силу, как сломанная нескладная кукла и еле-еле похромала обратно наверх, изо всех своих сил цепляясь за перила, буквально поползла. - Так-то лучше, - хмыкнул он, провожая ее взглядом в спину до конца. – Ох уж мне это неспящее материнское сердце… Вечная драма, - неприязненно и одновременно насмешливо фыркнул он. - Ишь ты, она не отдаст, да кто тебя спросит, старуху, - тяжело припечатал он, на самом деле совершенно выведенный из себя ее нежданным появлением поперек своей дороги. Сказав это, он вновь развернулся к дверям, победоносно улыбнулся и наконец легко толкнул их перед собой. - Мур! - громко выдохнул он на пороге и весело впрыгнул вовнутрь снова котом. - Я здесь! - чуть было не взрыкнул от накатившего кипучего восторга, глаза его азартно разгорелись с новой силой, мягкая шерсть встала дыбом, усы шевельнулись, как вдруг прямо на его пути внезапно возникло новое неожиданное препятствие. Майа, еще не вполне пришедший в себя после встречи с Эарвэн, на которую он потратил этой ночью совсем не мало своих сил, что бы он там ни утверждал ей между делом, едва не шарахнулся прочь от нового лиха. На него кто-то злобно и громко шипел, словно лесная гадюка. - Ах, ты ж.., - Артано едва не расхохотался на весь Тирион, когда до него дошло, кто это такой. Прямо перед ним на задних лапах стоял какой-то крошечный белый еж, маленькая искра жизни, которую не сразу разглядишь с его высот. Тем не менее он крайне свирепо выпячивал свою грудь и живот и растопыривал на него свои лапы. И, видимо, страсть как хотел дать немедленный отпор незваному гостю, явно чуя в нем недобрую силу. - Это еще что такое? - поморщился Артано, глядя на него, стараясь сдержать рвущийся наружу хохот. После чего, глумливо передразнив зверька, прошипел в ответ на него точно так же. Еж, однако, своих позиций не сдал, напротив, он зашипел еще больше и слегка качнулся в его сторону с явным намерением атаковать. - Ага, кормящую руку, значит, преданно защищаем, даже любим, приглядываем по ночам, хотим защитить. А ну-ка живо брысь отсюда! Чтоб ты до Эарвэн докатился! - майа надул свои кошачьи щеки и как следует дунул, ежа в тот же миг скрутило клубком и стремительно выкатило вон за сами собой приоткрывшиеся двери, дальнейшей его судьбой в ту ночь рыжий злодей обеспокоен не был, а стоило бы. Вытворив это дело, майа выдохнул было, правда, тут же вновь опасливо и подозрительно огляделся по сторонам. - Ну, кто тут еще притаился на страже? Но, по счастью для себя, больше ничьего присутствия он не ощутил, кроме одного мирно спящего эльда. - Ну наконец-то! - как-то почти обессиленно и даже устало выдохнул он с видом существа, проделавшего большую, длительную и тяжелую работу и наконец-то получившего свой желанный и долгожданный результат, ради которого так напряженно трудился все это время. – Мы с тобой вдвоем наедине… И никакие недочитанные книжки его уже не волновали, как и тоненькая веточка ландыша, стоящая в каком-то неказистом стаканчике у него на столе посреди оставленных бумаг, не волновали разные оставленные вещи, которые он при другом раскладе обязательно бы рассмотрел. Он даже никак не мог оценить само помещение, в котором он теперь очутился, велико ли оно или напротив, и есть ли в нем еще что-то помимо стоящего невысокого, но достаточно широкого ложа. Все как-то смазалось у него перед взором, весь фокус зрения, чувств и мысли остался только на нем, необоримо пойманный в эту ловушку. Он испытал ужасное волнение от такой невыносимой близости и беззащитности своего любимого врага. "Кусать нельзя", - строго напомнил себе он, вновь судорожно облизнувшись, вильнув туда–сюда своим хвостом и с замиранием сердца уставившись на кровать. Кошачьи ноздри его раздувались и трепетали, усы активно шевелились, а мягкая пухлая лапа тянулась куда-то вперед, ну совершенно сама собой. "Одним глазком, - опять одернул он себя. – Одни-и-им, Артано… Лапы прочь!" Но ни одним, ни даже двумя сделать это у него не вышло, справившись с эмоциями и приглядевшись чуть получше, он совершенно ничего не увидел из того что хотел и о чем он мечтал. Ничего, кроме большого кокона какого-то толстого белого одеяла. Майа скептически хмыкнул, внимательно его обозрев, единственно, что оттуда виднелось и было хорошо доступно его взору, так это слегка свисающая с края кровати расслабленная кисть руки, а рядом с ней самый кончик светлой косы, вот и все доступные ему красоты. Но это он и так уже раз сто, наверно, видел, хотелось бы еще на что-нибудь взглянуть в такой интимной обстановке. Чтобы после непременно вызвать это воспоминание, когда при очередной публичной встрече этот нахал будет стоять напротив и с умным видом учить его жизни, проповедуя ему свои смешные убеждения. А Артано будет внимательно слушать, согласно кивать, глядеть в ответ, еще верней, оглядывать и так и сяк, и малость ухмыляться, с тайным, а то и явным чувством превосходства. "Давай, давай, учи, а мы тебя видали - праведника без штанов". В покоях было действительно прохладно и даже будто сыровато от постоянно льющих в этом году непрерывных дождей и эльда сладко спал, уютно завернувшись по самые уши в это чудовищное одеяло. Впрочем, даже их аккуратных острых кончиков, что обычно так мило краснеют, и тех было никак не видать. - Лень камин, что ли, вечером растопить было? - с разочарованием и совершенно нескрываемой досадой поморщился майа, одним глазком, увы - не удавалось… Но просто так заставить себя уйти отсюда ни с чем он не мог. А потому он вновь огляделся уже более осмысленным взором и потащился к очагу. Как-то нервно помялся там с лапы на лапу некоторое время, топчась на одном месте, явно не желая работать на благо бестолковых эльдар и наконец дунул на почти прогоревшие накануне угли. Они внезапно вспыхнули в своей глубине багровым отсветом, пошли волнами таинственных голубоватых всполохов и медленно зарделись, источая мягкое, приятное тепло. - Я тебе не кочегар, - неприязненно буркнул майа, хотя мог тут все подпалить одной только мыслью за долю секунды, уж эту кровать-то точно. - Какое мерзкое одеяло! - очень искренне вознегодовал он, вновь обернувшись. – Стеганое! – угодливо и вместе с этим глумливо всплыло в голове вновь отчего-то голосом Вала. – Мандос, до чего же идиотское название и ведь кто-то их еще стегает…. Долбаная Таниквэтиль, да о чем это я! Сними, сними его с себя, сбро-о-сь, - зашептал он, - я хочу на тебя поглядеть…. Сбрось, говорю, пока я сам его с тебя не сдернул! Ну же… Не смей к нему подходить, не смей об этом даже думать, - опять пресек он себя, стараясь быть созданием благоразумным, - не дай тебе Эру он каким-то образом еще не вовремя проснется, как Эарвэн…. И увидит… Но куда там! Майа явно понесло, он выгнул спину дугой и боком, боком поскакал по направлению к кровати. Там, тем не менее, несмотря на все его страстные призывы и заклинания было все то же - красивой формы сильная кисть, обнаженная не выше запястья. Ну вот, казалось бы, что здесь такого, он ли ее не видал сотню-другую раз, а все равно застыл, засмотревшись, когда уселся с ней рядом. "Интересно, ему вообще говорили, какой он все-таки красивый, - задумался он, приходилось признавать, что красивый, как ни взгляни. - Эта дура-невеста ему говорила? Он бы сказал. Или, может быть, она считает себя лучше? Смотрит ли она на него так же, видит ли его таким, как видит его он? - майа неудержимо подобрался еще ближе. – Ничего она не видит, - убедил он сам себя, - иначе под этим одеялом он бы спал сейчас не один". Рука мало-помалу притягивала его взгляд все больше и больше. "Подушечки пальцев, должно быть, жесткие от частой игры на арфе", - пронеслось у него в голове. Майа до зуда по холке захотелось это сейчас же узнать, немедленно выяснить, так ли оно. Опять как-то боком, боком он потихоньку гибко подлез под эту руку и стал туда-сюда тереться своей головой, ушами и лоснистым загривком о пальцы, как это обычно делают все коты. Пальцы и в самом деле были жесткие, как он и предполагал. На какой-то миг представилось ему, как эти пальцы медленно скользят по раздраженной коже, волнующе поцарапывая ее этими жесткими подушечками, от чего он даже заурчал. А потом ткнулся розовым носом в один из них, а затем ужасно ласково, но коротко лизнул и укусил! Но все равно отведать вожделенной крови этого создания так и не успел, потому что эти пальцы в ту же секунду ощутимо вздрогнули и тут же сжались в крепкий кулак. Майа извернулся в последний момент, рука над его макушкой с прижатыми к ней ушами совершила некое стремительное нашаривающее, даже хватательное движение, от чего он вытянулся в струнку, отчаянно приклеившись к полу, а затем, когда движение повторилось, с колотящимся сердцем слепо юркнул под кровать. Эльда проснулся, чтоб его разорвало! Взял и проснулся, несмотря на все те чары, что он щедро напустил на этот дом! Старшему сыну Арафинвэ в ту ночь снились чьи-то ярко-желтые глаза, такие, какие обычно бывают у зверей, в основном у хищных зверей. И эти глаза за ним неотрывно следили, глядели с выжидающим прищуром, в густой тени скрывался зверь… Финдарато хотел одного, чтобы он вышел на свет, чтобы явился, чтобы дал хорошенько ему себя рассмотреть, но он пока что скрывался… Прямое продолжение этого сна было довольно неприятным, проснулся он от того, что кто-то явно тяпнул его за палец, видимо, пытаясь его даже прокусить. Он, встряхнув рукой, инстинктивно засунул его себе в рот, явно почувствовав, что тот немного кровит. Спросонья довольно плохо соображая, в чем же тут дело. Спать ему хотелось безумно, голова сама собой неудержимо клонилась поскорее упасть назад на подушку. Но не могло же это все ему присниться, палец явно был укушен и болел. – Неужели это его собственный еж одичал до того, чтобы грызть ему руки? – подобная мысль ему самому показалась совершенно нелепой и дикой, но другого внятного объяснения он с ходу не нашел. – Ладно, похоже, пора выпускать его на свободу, - вздохнул он, перевернулся на живот и свесился с кровати, заглянув под нее. Разумеется, что ничего там не разглядел, но там явно кто-то скребся когтями, тихо сопел и возился. - Прекрати ко мне приставать и к тому же кусаться, - строго высказался он туда, - ты хорошо меня слышишь? Майа, с перепуга забравшийся на всякий случай в самый дальний угол, почувствовав себя в нем в безопасности, слабо улыбнулся в этот момент. "Да я и не начинал…" Таким образом эльф, сделав внушение своему домашнему питомцу, вновь занырнул под свое одеяло и быстро уснул. В результате чего, к разочарованию притаившегося у него под кроватью злого духа, стало еще меньше чем было - только самый кончик длинной косы. Но эта толстая золотая коса привлекала его не меньше, если не больше. Он все смотрел на него, смотрел, как до того на руку, а потом опять не удержался, высунулся, лежа на спине, из-под кровати и подцепил его пухлой лапой, а потом и другой, и, разыгравшись, принялся теребить его и дергать. Вновь дошло до того, что впился зубами и стал настырно тянуть на себя, пока ему в очередной раз что-то не помешало. Розовая пасть его наполнилась вдруг ужасной жуткой горечью, слюна сделалась вязкой, нежное небо свело так, словно он наелся незрелых зеленых груш. В волосах у нолдо маячила лента. - Тьфу! - он поспешно отплевывался, как только мог, проклятую ленту подарила она - невеста! Почувствовав это сполна, он непристойно выругался, лента не была заговоренной, как и дом, но то чувство, что вложили, когда бережно вплетали ее в эти тяжелые золотые волосы, ласково пропуская их между пальцев, здорово ему сейчас помешало. Образ проклятой невесты был тут же, будто она и впрямь лежала рядом с ним на постели и больно била майа по рукам и лапам. – Вырву, - пообещал он, закипая, - разорву! И было непонятно, относительно чего он это сказал, еще пуще разозлившись, он принялся тянуть эту ленту на себя с удвоенной силой, помаленьку усердно стаскивая ее с гладких волос, работая всеми своими лапами и зубами. И было ему в тот момент наплевать на то, что эльф может снова проснуться. Финдарато почувствовал сквозь сон, что его как будто кто-то дергает и тянет за волосы, причем чувствительно так. - Да что же это такое? - он инстинктивно перехватил свою косу и вдруг был оцарапан по руке чьей-то сильной когтистой лапой! - Никакой это не еж! – мигом определился он, отдергивая руку. - Мандос, да кто там еще завелся у него под кроватью! Что еще за дедушкины страшные сказки… "Я завелся! Я вообще не представляешь, как завелся!" – раздраженно подумал Артано в этот момент, проскакивая с ненавистной лентой в зубах мимо его рук куда-то опять к нему под кровать. Ленту на том конце вдруг ухватили, да дернули на себя со всей силы, майа, больно проехав по полу на животе, едва успел отцепиться, чтобы стремительно не вылететь в комплекте с ней из-под кровати. Похоже, невестин подарок отвоевали. "Да спи ты уже, наконец, как все остальные! - вознегодовал он. – Я все равно не уберусь, пока свое не получу!" Но Финдарато просто так после такого спать не собирался, несмотря на все его потуги, он встал, вновь плотно закутавшись в свое дурное одеяло, зажег фонарь, потом не поленился залезть с ним под кровать и тщательно посветить там во все углы. "Ну что, нашел? Ухватил свое счастье?" - невидимый майа глумливо высунул ему свой язык. - Ничего не понимаю, - задумчиво пробормотал эльда, все продолжая светить под кровать фонарем. "Это очень верное замечание. Спи!" – без обиняков повелел ему майа. Финдарато послушно широко зевнул, щедро продемонстрировав ровные белые зубы. - Поймаю этого крокодила, ну честное слово, все уши ему оторву, - тихо пробормотал он с новым сладким зевком. Наконец-то погасил свой неприятный фонарь и затем улегся обратно. Сразу выбираться Артано все же не рискнул, решив для надежности еще немного выждать, пусть он действительно опять уснет. Пока он выжидал, вновь сделался самим собой, благо для подобного маневра места у того под ложем вполне хватало. Он лежал там, абсолютно точно копируя позу спящего эльфа. От горячего, теплого во сне тела, чьи токи жизни громко отдавались у него в ушах барабанной дробью, его отделяла лишь ничтожная прослойка мертвого дерева. Это возбуждало и мучило его одновременно. Его алчная и хищная природа вновь напомнила о себе. Он так уже близко, так близко к этой ничего не подозревающей золотой птичке. - Я тебя съем… Проглочу всего целиком… И если не сейчас, то когда-нибудь точно… Как гигантская змея заглатывает несмышленого птенца, на свою беду упавшего поперек ее дороги. Выждав отпущенное время, майа мглистым сумраком вытек из-под кровати и устроился у спящего в ногах. Затем цапнул край одеяла и, закусив нижнюю губу, стал потихонечку азартно тянуть его на себя. Эльда во сне недовольно морщился и пытался вновь занырнуть в ускользающее тепло. Майа, высунув кончик языка, старательно продолжал свое дело, пока, в конце концов, не избавился от ненавистной ему тряпки. Его взору предстала растрепанная золотая грива и сильный обнаженный торс, а мягкие домашние штаны с еле затянутой на узких бедрах тесемкой почти ничего не скрывали. На публике старший сын Арафинвэ, сколько он его помнил, всегда был одет очень прилично и точно так же причесан, лишний раз и ворота не распахнет в палящий зной. Он уставился на него, пожирая острым взглядом, буквально прожигая каждый миллиметр впервые открывшейся ему обнаженной кожи, запоминая все изгибы и линии этого, словно скульптура, вырезанного тела, завороженно рассматривая вязь синеватых вен под очень светлой, молочной кожей, жадно углядел одну очень милую родинку чуть ниже поясничных ямок… На месте невесты он бы надолго сосредоточил свое внимание только на ней… А затем наклонился и с силой шумно втянул ноздрями запах этой кожи, впрочем, так и не касаясь ее, а затем удивленно замер. - Я уничтожу любого, кто к нему прикоснется, - поклялся он над ним, прокусил себе запястье и капнул своей нечистой темной кровью куда-то на его простыни. Никакой Амариэ еще не было, еще вообще ничего у него не было, майа это ясно увидел. Хотя, зная Инголдо, все это можно было бы и так предположить, что он себе до самой своей свадьбы ничего такого, безусловно, не позволит. Если кто и чтит во всем законы эльдар, так вот это он. Но темному, совершенно и безвозвратно испорченному, распаленному и снедаемому постоянной ревностью воображению Артано все время представлялось что-то такое, от чего он раздраженно вскакивал с места, закусив свои губы и начинал метаться туда-сюда, как запертый в клетку хищник. В голову ему все время лезла эта по-хозяйски раздевающая его эльдиэ и он, растрепанный, жарко, сбивчиво дышащий, ничего невидящий, кроме нее… Но никто его еще не раздевал, не прикасался… Осознав, что все это было напрасно и даже глупо с его стороны, он издал тихое приглушенное восклицание, повалившись рядом с ним на кровать и закрыв себе лицо ладонью. - Эру, эти губы ведь никто еще не целовал, - под ладонью он улыбался с каким-то изумлением, облегчением и какой-то совершенно неуместной идиотской надеждой непонятно на что… Он был рад. Рад тому, что он пока еще ничей. Затем он наконец-то отнял руку, перевернулся на бок и вновь поглядел на его спокойный во сне, расслабленный, светлый лик. - Как же это можно? – растерянно спросил он неизвестно кого. – Или я что, единственный во всем Тирионе думаю об этом? Как же мимо него вообще возможно пройти, не остановившись, не задержавшись, не схватив его за руку… Такой пленительно чистый, не оторваться, не позабыть… Артано подхватил золотистую прядь и стал накручивать ее себе на пальцы, думая о том, что он мог бы попробовать и заставить, но сейчас, глядя на его лицо, ему бы не хотелось этого делать, а хотелось бы, возможно, чтобы эти губы сами доверчиво раскрылись ему навстречу… - Опомнись, ты им малость одержим, - прервал он сам себя в который уже раз за ночь, - такого никогда не случится, это все невозможно, для этого ему нужно стать точно таким же, как ты. А он таким не будет никогда… Что бы ты ни делал, он таким не будет никогда, - это была та самая ясная правда, которую он вытерпеть не мог, как ни старался. Весь известный мир, в котором они живут, должен совершенно измениться, до неузнаваемости стать искаженным. Либо нужно измениться Артано, но только он уже не может и, что еще главнее, он не хочет… А значит, все он делает как надо. Если мы должны изменить мир, мы его изменим, мы его перевернем! Видишь, на что я готов… А на что будешь готов ты, я хотел бы знать… Нужно было уходить на этой ноте, вставать прямо сейчас и уходить, идти дальше, менять мир, бороться в грядущих битвах, в которые верил… Но он не мог уйти просто так, после того, что узнал. Никто не увидит, никто не узнает… Но я буду знать… Конечно, он отчаянно обманывал сам себя в этот момент, повторяя это, как заклинание. Одна сила, которой он отдан, конечно же, все узнает… Но он все твердил и твердил это скороговоркой, завороженно и плавно наклоняясь над этими губами. Он уже почти коснулся их, весь не дыша и замирая, словно над самым бесценным сокровищем, что он мог узреть в своей жизни, как вдруг… Плотно сомкнутые веки дрогнули, темные ресницы разомкнулись и на него в упор воззрились ярко-синие, как васильки, правда, чуть мутные со сна глаза. Майа, застигнутый этим врасплох, ошеломленно застыл на краткий миг между секундами, длящийся не больше полета летней звезды, где-то между тягучим сном и явью, замер, точно так же глядя ему в глаза, а затем дико отпрянул уже котом. В критический момент соображал он моментально, он упругим мягким кубарем скатился прочь с кровати, вновь норовя занырнуть под нее, как это было уже прежде, однако две сильных ладони все-таки успели его крепко подхватить и вздернуть в воздух. "Доигрался, идиот!" – заполошно пронеслось в этот момент у него в голове. Он отчаянно дернулся всем своим кошачьим телом, усиленно вертя своим хвостом туда-сюда, но его грамотно и надежно держали теми самыми подушечками пальцев, о которых он тут совсем недавно мечтал. "Мандос тебя возьми и не отпускай сто тысяч лет назад на волю, до чего ж ты отъелся, гнусный арфист", - хвост, которым он отчаянно рулил ему, увы, не помогал. Он бы мог свободно вытечь у него сквозь пальцы легчайшей тенью, но он не мог себя раскрыть перед ним, связанный по рукам и ногам этим маленьким тварным телом, он принужден был оставаться в нем и использовать лишь ему отпущенные силы. А потому он бешено стегал хвостом и извивался, ужасно нервничая и даже паникуя из-за своего нелепого положения, в котором так внезапно и некстати очутился. "Какого драного в печень балрога он снова так не вовремя проснулся! - отчаянно ругался он про себя в это время. - Спокойно, он меня ни за что не признает!!!" - тем не менее, от этой мысли он весь сжался в мохнатый клубок, плотно прижал свои уши, зажмурил глаза и притих. - Так вот это кто, - раздался чуть хрипловатый со сна негромкий голос. – Вот это что за крокодил, который тут кусал меня всю ночь за пальцы… Надо признать, довольно милый, - одобрили его. - И откуда, интересно, ты такой тут взялся у меня? - задумчиво продолжил голос, после чего его принялись активно вертеть во все стороны и даже кверху ногами. - Надо же, весь черный прямо в синь от самых пяток до макушки.. И характер, видимо, зловредный, крокодилий… "Мандос, вот я попал, растяпа бестолковый", - в это время подумал майа, невольно разожмуривая один свой глаз, чтобы все–таки быть в курсе дальнейших намерений своего противника. - Хм, похоже, ты меня немножечко боишься… На этой реплике стиснутый Артано возмущенно распахнул оба своих глаза и с вызовом уставился на нолдо, испепеляя его гневным взглядом. - Какие желтые глаза…, - с восхищенным увлечением естествоиспытателя заметили ему, поднося его к себе поближе для дальнейшего подробного осмотра. Майа напыжился, надулся и размахнулся было лапой, явно целя ему прямо в нос. - Э, нет, хватит уже кусаться, - его маневр быстро разгадали, а лапу мигом пресекли. В ответ на это предложение он издал из своего нутра какой-то сильно нехороший утробный, басовитый, низкий звук и принялся еще отчаяннее выдираться из этих крепких рук, его схвативших. - Действительно, зловредный, - констатировали снова, сжав так, что он болезненно и кратко муркнул. - Больно сделал? - совершенно искренне встревожился и даже испугался тихий голос. - Ну прости, я совсем не хотел тебя обижать. В следующую секунду брыкающийся Артано был прижат к обнаженной гладкой груди, щекой к самому сердцу и услышал его размеренный стук, ближе уже не бывает, однако было не до прежних сантиментов. "Надо давить на жалость, - решил он, - тогда он меня сам очень быстро отпустит", - и тут же жалостливо тихо муркнул снова. - Ну извини меня, извини, - Финдарато ласково погладил его одной рукой по ушам. "Сбрось меня на пол!!! - мысленно взвыл Артано. - Сбрось меня на пол, наглый мальчишка!" - Да ведь ты, кажется, наш, я вроде мельком тебя видел где-то у Артанис. Ладно, утром тебя верну, драчуна и кусаку, - и вместо того, чтобы сбрасывать вон, надавав при этом щедрых пинков и затрещин, он ловко обернул его краем своего чудовищного толстого одеяла, пригреб куда-то себе под мышку и вдобавок ко всему придавил еще тяжелой рукой, положив ее сверху. – Спать… - он широко и сладко зевнул, - надумаешь еще кусаться, точно тебе ухо, крокодилу, оторву, как обещал… Твое миленькое, мягенькое ушко, - он легонько потискал его за ухо, закрывая глаза. – Эру, теплый как печка, и шерсть как пух у лебедей, - он обнял его покрепче, - утром тебя отпущу… Может быть… Первая паническая мысль по старинке как всегда была : Эру!!! Вторая: Мэлко меня растерзает! Третья: Лучше бы ты спал с какой-нибудь девицей, в самом деле! В твоем возрасте пора! А он котов к себе таскает, чтоб не мерзнуть! Четвертая: Ох, как он сладко, вкусно пахнет… А затем их поток и вовсе смешался в яростных проклятьях и восторгах. Ему чудилось, что пахнет вокруг этого эльда цветущими грушевыми садами, светом меж их ветвями, золотистой медовой пыльцой ранней вербы, ласково греющим теплом и вечно юной, никогда не проходящей весной, что еще не ведает горя. Майа было слабо шевельнулся, пытаясь тихо освободить хоть одну-единственную лапу из-под тяжелой руки, но его лишь крепче прижали к теплому боку. - Лучше мурчи, - сонно велели ему, теми самыми подушечками пальцев невозможно нежно трогая его поджавшееся ухо. Артано от этой наглости даже опешил, правда, уже в который раз за эту ночь. "Что же мне делать! Что же мне, тьма меня раздери, с этим делать!!! А ну как он наутро меня показывать куда-то дальше понесет, да не одним своим домашним… А кому-нибудь еще, кто будет малость посмышленей, поумней, подальновидней… Надо выбираться… Ох, мое ухо… Ах ты, проклятый музыкант… Сейчас же прекрати так делать… Ах, если тебя научить… Кого ты положил к себе в постель, несчастный… Да что за искушение такое!!!!" - чуть ли не со слезами отчаянно посетовал он, тихо возясь у него под боком и против воли совершенно млея от его прикосновений к своему уху. Мало-помалу эльда уснул, так и не выпустив его из рук. А вот Артано было не до сна… Не то что не до сна, он утробно урчал, его трясло и он дрожал всем своим темным существом, перед глазами было все черно и беспросветно, а это был ужасно нехороший признак. Либо вдоволь отыметь, либо сожрать, у подобных ему тварей имелись только эти варианты. "Я с ума к утру сойду, выпусти меня, пока не поздно, выпусти меня, ох, выпусти скорее… Не выпускай… Какая белая чистая кожа, какая гладкая на ощупь… Я больше не могу так близко… Не могу…" Одеяло, под которым они лежали, потихоньку затлело со всех четырех сторон. Уже не лапы - руки майа плавно скользнули в ответ по обнаженному стройному торсу, нежно обвившись, сплетясь в крепкий в замок, сжимая… В ту же секунду в голове его вдруг грянул дикий громовой раскат, от которого он замер, онемел, смешался и весь потерялся в какой-то момент. И чей-то холодный, смутно знакомый в данную минуту голос плетью хлестнул прямо по ним, по этим самым рукам. "Встал и пошел отсюда вон!" - чудовищно громыхнуло над ним. В следующее мгновение после этого приказа Артано оторвало, как пушинку, от его вожделенной добычи, беспощадно сдавило, скрутило в темный клубок и вырвало рывком за волосы прочь из-под благополучно затухающего одеяла, проволокло по полу гладкой щекой и вынесло за двери, вышвырнуло даже. А затем жестко потащило дальше - хребтом через весь дом, по всем ступенькам, заодно хорошенько прикладывая головой по стенам и потолку. Входные двери дома Арафинвэ с гулким эхом распахнулись настежь и его повлекло прочь через них. Растрепанный и смятый Артано исхитрился вцепиться в дверной косяк своими черными когтями и на мгновение упрямо застрять. Дикий ветер неистово трепал его длинные волосы, разрывал в клочья и стаскивал с него обрывки тлеющей на нем одежды, метал его туда-сюда, стараясь оторвать и отцепить его от косяка. - Н-е-е-е-т! - страшно рычал майа с диким оскалом, цепляясь из последних сил за него, отчаянно стараясь удержаться. - Ты мне не помешаешь, Повелитель, - задушенно хрипел он. - Нет! Неееет!!!!! Затем его все-таки с истошным, леденящим душу воем оторвало от косяка и птичкой вынесло вон. Он по красивой дуге пролетел еще несколько ярдов, а потом крепко впечатался своей разрумянившейся жарким румянцем, пылающей физиономией куда-то прямиком в мокрую черную землю. Причем несколько раз. Получив эту сочную оплеуху, он дико взрыкнул, мотнув головой, зло и остервенело отплевываясь от своих же щедро испачканных в грязи волос, кое-как поднялся на четвереньки посреди какой-то садовой клумбы, а затем, пьяно пошатываясь, выпрямился во весь рост с совершенно искаженным лицом. Поглядел вокруг себя незрячими, безумными очами, что-то ими увидал, радостно осклабился во всю свою зубастую хищную пасть и, ломано шагая, медленно двинулся ему навстречу, улыбаясь все шире…