Заклинание для Змея.

Пригретый котик оказался зверем своевольным, если не сказать чего похуже, впрочем, это заранее уже читалось по одному его виду. Очутившись у Артанис, он сразу же повел себя по-хозяйски. Высокомерно презрев все ее приставания к нему, он первым делом двинулся исследовать новую для него территорию. Почему-то во время этого обхода его очень сильно привлек ее туалетный столик. Он ловко вспрыгнул на него и стал там засовывать свою любопытную усатую морду абсолютно во все банки, которые там только имелись. Сама Артанис со все нарастающим внутренним беспокойством следила за его маневрами, еще, однако, не рискуя взять да и согнать его оттуда. Хотя к тому моменту у нее уже было вполне оформившееся подозрение, что этот бодрый исследовательский интерес ее нового питомца грозит ей ощутимым уроном. И тут оно, конечно, оправдалось в полной мере. Сначала эта толстая, пухлая лапа умудрилась играючи опрокинуть высокий хрустальный сосуд, в котором хранился весь ее жемчуг. Жемчуг этот был одним из лучших и в свое время был подарен ей вторым ее дедом Ольвэ. По качеству такого больше не было ни у кого во всем Тирионе, даже в шкатулках ее матери. Когда банка была опрокинута, все ожерелья и нити единой грудой высыпались на стол. Затем эта хулиганская лапа очень азартно принялась катать их туда-сюда, видно, круглые блестящие, гладкие шарики сильно ей приглянулись. Но это было лишь только начало, далее этот роскошный черный вредитель, проявив, несомненно, хороший вкус, безошибочно выцепил острым когтем нить самого крупного и дорогого, а затем в мгновение ока легко, с урчанием перегрыз вощеный шнур, почти перекусил. Не успела Артанис ахнуть, как крупные жемчужины веселым горохом рассыпались и разлетелись во все стороны, закатываясь кто куда, по самым дальним и малодоступным углам. Внучка Финвэ, очень нехорошо для юной девицы из всеми уважаемой семьи ругаясь сквозь зубы, полезла их поспешно собирать, но нахальная пухлая лапа уже была тут как тут. Пушистый мерзавец ловко прыгал у нее между ладоней, царапая ее и тем самым нагло выбивая у нее из рук все только что собранное ею добро и этой своей вредительской лапой закатывал его еще дальше, так, чтобы было совершенно не достать. Она попыталось было слегка натрескать по ней, чтобы призвать ее к порядку, но эта мягкая с виду бархатная лапа тут же растопырилась, мигом явив острые загнутые когти и лихо треснула в ответ еще сильнее. Так что пихать его в гладкий бок, оттесняя в сторонку, она опять не решилась. В итоге этой увлекательной возни собранного жемчуга набралась едва ли только половина. Но, видно, шарики ему к тому моменту совершенно надоели, и он вновь вернулся на прежнее место. Артанис было подалась за ним, но тут он так свирепо зашипел, обернувшись и оскалив свою розовую пасть, что она лишний раз благоразумно поостереглась его трогать и нехотя уселась на прежнее место, руки и так уже были расцарапаны порядком, почти что по локоть. - Не трогай духи, вредитель! - строго прикрикнула она оттуда. Но куда там, сначала он тщательно и не единожды обнюхал все доступные ему пузырьки и крайне заинтересовался тем, у которого имелся небольшой пульверизатор в виде груши. То ли груша ему эта понравилась, то ли еще там что, да только, грохнувшись на сытый бок и обхватив пузырек своими лапами, он увлеченно принялся его грызть и кусать. Кончилось эта настойчивость тем, что хитрая стекляшка щедро окатила его усатую морду каким-то легким, освежающим облаком цитрусового аромата. Он ошарашенно отпрянул, сбитый с толку, с плотно поджатыми ушами, едва не повалившись со стола и в результате громко и звучно чихнул, помотав головой. Раз восемь, наверно, подряд. Тут уж Артанис не удержалась, глядя на его изумленную и несколько растерянную от освежения апельсинами физиономию, ее пробрал звонкий хохот. - Мой черненький апельсинчик, - подвывала она, утирая выступающие слезы и наивно полагая при этом, что полученного им урока вполне хватило, чтобы наконец уже покинуть это место. Но нет, он как следует прочихался и вновь настойчиво полез к духам, каким-то образом безошибочно выбрав ее самые любимые. А затем поглядел своим раскосым желтым оком на Артанис и подвинул флакон на пару дюймов ближе к краю стола. Она опять напряглась, он вновь поглядел, сощурившись сильнее, и подвинул его еще. Внучка Финвэ уже следила за ним, как на охоте. Меховой негодяй совершенно целенаправленно и злонамеренно мало-помалу подвигал пузырек все ближе и ближе к краю стола и так же внимательно следил за ее реакцией. "Да он же явно метит его сбросить! Я не дам, я поймаю", - маневры продолжались еще некоторое время. А потом лапа совершила какое-то совершенно неуловимо-быстрое движение и любимые духи полетели наземь. Артанис разжатой пружиной метнулась к нему и, разумеется, не успела, пузырек весело просвистел аккурат мимо пальцев и, упав, разбился, расколовшись на две половинки. А все его драгоценное, благоухающее цветущими валинорскими садами содержимое благополучно вылилось на толстый ворсистый ковер. - Мандос! Что ж ты творишь-то! Да-а, теперь это точно самый дорогой и прекрасно пахнущий ковер во всем Тирионе. Ты улыбаешься, что ли, вдобавок, мохнатый шкодливец?! Брысь со стола! Брысь, кому говорю! – сурово закричала она, махая на него руками, словно птица крыльями. - О Великие Валар, да не лезь ты хотя бы в мою золотую пудру!!! - взмолилась она. Паскудный котик между тем, как видно, пуще прежнего разыгравшись от всех ее восклицаний и охов, уже усердно стаскивал с нее крышку, намертво вцепившись в ту лапами и зубами. - Не тронь!!! - отчаянно разорялась Артанис. - Мне это Ирмо подарил, говорят, что изготовил специально для меня! Но негодяй, видимо, совершенно презрев подобный авторитет, уже и эту самую заветную банку активно подволакивал к краю стола, грозя и ее всю рассыпать. Баночка была Артанис дорога, потому что эта самая золотая пудра, слегка посыпанная легким искристым флером на скулы, плечи и грудь, по ее глубокому убеждению и многочисленным комплиментам со стороны делала ее просто неотразимой. Поэтому она решила более активно за нее бороться. Когда еще не вскрытая емкость грозила полететь на пол вслед за духами и жемчугами, она опять метнулась на перехват. Кот мигом, ловко подцепив ее зубами за витой толстый шнур, щедро намотанный вокруг горлышка, упруго и стремительно скакнул с ней куда-то дальше. Артанис ласточкой за ним с выброшенными вперед руками. Ей удалось-таки подхватить его на лету под мягкий теплый живот и сбить тем самым негодяя, удачно падая с ним на кровать. Но банка в этот момент открылась и их на пару с ног до головы обсыпало легким золотистым туманом. И в этом золотом, искристо-мерцающем мареве, похожем на легко наброшенную тончайшую воздушную вуаль, примерещились ей вдруг на краткий миг чьи-то взметнувшиеся тугие медные кудри, мягко щекотнувшие ей щеку. И это мимолетное, призрачное касание неожиданно довело ее вдруг до неудержимой нервной дрожи по всему организму. Артанис повалилась на перину уже в обнимку с проказливым зверем, кот из черного весь сделался золотым и выглядел опять ошеломленным, враз присмиревшим и даже, может быть, слегка несчастным. Ну просто всем своим видом требовал себя немедленно и бурно жалеть. - Животным это все ужасно вредно, - разволновалась она и принялась поспешно стряхивать с него пудру, радуясь заодно, что он наконец-то смиренно дается ей в руки и не делает попыток отбиваться. Кот это все безропотно претерпевал, очевидно разделяя это мнение. Мало-помалу под ее руками он вновь сделался, как и положено, черным, но внучка Финвэ совершенно не находила сил от него оторваться, без устали продолжая наглаживать его уже двумя руками. Шерсть у него была такая мягкая, такая гладкая, так и манила пальцы в нее запустить… - Когда ты ничего не портишь, ты такой ужасно милый, - присюсюкивающим от восторга голосочком бормотала она, - такой весь приятный на ощупь, гладенький такой, - в результате она устроилась поудобнее и, приподняв, положила его себе на грудь, с удовольствием ощущая приятную тяжесть этого теплого мехового тельца. Он больше не сопротивлялся, не шипел как змей, не скалил зубы, не царапал, не кусал и главное, что никуда не уходил, кажется, наконец позволяя делать с собой все что угодно. Но Артанис вовсе и не собиралась его мучить, как это часто бывает, все, что она хотела, так это просто гладить его по шелковой шубке. Он покорно лежал поперек ее груди, не стегал ее по бокам хвостом в раздражении и не пытался укусить за пальцы, а только время от времени внимательно поглядывал на нее своими удивительными золотистыми глазами. Которые мало-помалу словно придвигались, заполняя собой все пространство, становясь все ближе и ближе, с любопытством заглядывая ей в лицо. И Артанис будто в какой-то смутной и неясной полудреме уже видела трепет длинных черных ресниц, что их обрамляли, перед тем как окончательно провалиться в мягкий и такой уютный и приятный сон. А в нем она все гладила и гладила мягкую кошачью шерсть и сама не заметила, как эта шерсть под ее руками постепенно сделалась чьими-то густыми длинными волосами, чей мягкий шелк перебирать еще приятней… Кто-то другой лежал у нее под боком, и, перекинув тяжелую руку поперек ее груди, в ответ потихонечку накручивал ее золотую прядь указательным пальцем, слегка поцарапывая острым коготком ее предплечье. Помуркивал, а может, что-то тихо напевал смутно знакомым голосом, тепло дышал ей куда-то сначала в плечо, потираясь о него кончиком носа, а потом уже выше, куда-то под ухо. Что-то без устали нашептывал в ее волосы своими бледными губами, ловко заплетал ей мелкие косы, наговаривал в каждую свое слово… Сам уже наглаживал в ответ по всему телу своей теплой ладонью с заточенными ногтями. Она медленно и неспешно ползла, словно горячая змея, скользила, все сильнее разминая ее кожу. А еще ей чудилось, что он все смотрит, поглядывает из-под длинных ресниц с легкой усмешкой в уголках красивых губ, как она вся невольно вздрагивает под этой оглаживающей, ласкающей ее рукой. И он хочет, чтобы вся она несдержанно дрожала еще больше от его прикосновений. Как он неторопливо чертит своим пальцем, все выводя какие-то невидимые знаки у нее на животе, как обводит им по кругу сразу поджавшийся от этого касания сосок. А потом как резко обхватывает сразу всю грудь ладонью и сильно, властно сжимает, словно хочет взять через нежную плоть ее сердце, жадно мнет, почти терзает до синяков, сначала одну, а потом и другую. Снова трется кончиком носа о кожу, ведет по ней им, скользит, а потом и языком. Влажным, горячим, липким, медленно, старательно и неспешно облизывает им от пупка до груди, щекотно накрывая мягкими прядями рассыпавшихся волос ее бока и руки в мелких мурашках. Полизывает под грудью, мягко прикусывает там в самое налитое, упругое место, вновь добирается до соска уже губами, вбирает его ими, втягивает весь, ужасно раздражая кожу, опаляет и посасывает то и дело… И очень крепко держит ее за запястья, не дает оттолкнуть, не дает притянуть еще больше. Артанис ясно чувствует эту навалившуюся сладкую тяжесть чьего-то крепкого, сильного тела, которая отзывается в ней, в самой ее глубине новой судорогой какого-то мучительного предвкушения. А он что-то мурчит ей в ухо, в губы, в ложбинку между грудями, в живот, между тем просовывая руки под бедра, приподымает их, дышит в согнутую коленку, коротко туда целует. Какие шелковые кудри, Артанис ощущает это внутренней стороной бедра, а он покусывает уже там, вдруг резко вскидывая ее разведенные бедра себе на сильные плечи и вдруг касается губами прямо там… Крепко держит затем ее дрожащие бедра, сжимая их до красных пятен и как прежде не дает ей отстраниться, не дает уйти ей от этого невозможного прикосновения. Она коротко, низко стонет, слепо вцепляясь на ощупь в его шевелюру своей трясущейся рукой, все в ней дрожит от пяток до макушки. А руки только стискивают крепче, а язык у него такой горячий, такой по-кошачьи ловкий, все быстрее выписывающий знаки бесконечности по ней… И Артанис, вся выгибаясь дугой, судорожно цепляется уже за простыни, за резное изголовье кровати… - Отпусти…, - мучительно задыхаясь. - Нет, Алтариэлле… Ты ждала, и я пришел, - с сытым, вибрирующим урчанием, с довольной, снисходительной насмешкой. На следующий день она проснулась довольно поздним уже утром, и никак не могла отчетливо вспомнить, в какой момент заснула накануне. Но просыпаться ей и не особенно хотелось, равно как и куда-то выбираться. По всему телу была щедро разлита какая-то ужасная истома, отчего хотелось что–то глухо простонать, туда-сюда потеревшись щекой о подушку, прекувырнуться в постели и затем еще уютнее завернуться в теплое одеяло. Она вдруг совершенно явственно вспомнила, что ей снилось всю минувшую ночь напролет, после чего мучительно покраснела до самых корней своих растрепанных волос. И, закрыв лицо ладонью, второй скользнула между ног. Там было все ужасно влажно, мокро, скользко, жарко, горячо. Артанис вздохнула, закусив губу, не то чтобы ей раньше этого не снилось, но так невероятно ярко - никогда. Кажется, этим утром она отлично начала понимать своих братьев в этом смысле и то, о чем ей тогда впервые сказали. Конфуз, конечно, был ужасный, и до сих пор ей было стыдно и неловко за него. Помнится, как-то утром, вот почти таким же, как это, Артанис, как это за ней часто водилось, бурно ввалилась в комнату к Айканаро, кажется, намереваясь ему что-то рассказать и чем-то срочно поделиться. Не успел тот даже рта своего раскрыть, как она резво проскакала через всю его комнату и радостно плюхнулась на его кровать рядом с ним. При ближайшем рассмотрении отчего-то оказалось, что ее милый братец Айканаро был почему-то сильно красен, сильнее обычного растрепан и вдобавок как будто чем-то испуган. - Артанис!!! - немедленно заорал он. – Какого ты врываешься без стука, как к себе! – и поспешно натянул на себя одеяло до самых ушей, чьи кончики чуть-чуть дрожали. - Хочу и врываюсь! - она все продолжала прыгать рядом, зловредно высунув язык и совершенно не понимая, отчего это он так безобразно разозлился еще с самого утра пораньше. - А что ты прячешь–то под одеялом! – поинтересовалась она, к тому же вцепилась в него как клещ. - Сокровища Валинора, что ли! Что еще за тайны от меня! - Отцепись! - сдавленно выдавил он, крепко перехватывая одеяло, к тому моменту брат уже был просто малинов. - Ты что-то скрываешь! – Артанис, совершенно не отстав, упрямо тянула его на себя. - Вон отсюда, живо!!! - взвизгнул Айканаро, но одеяло, к его ужасу, было стянуто прочь. Артанис тут же замолчала, глаза ее округлись, а рот ужасно глупо приоткрылся. Он поспешно выдрал назад злополучное одеяло из ее ослабевших пальцев и снова истерично замотался в него. - Что это? - спросила она отчего-то голосом робким и тихим, совершенно не свойственным ей. - Прости меня Эру, это утренний стояк, Артанис! - ядовито выдавил он. - Уж я не знаю, как тебе еще об этом можно сказать после всего! Оба потом нажаловались, как ни странно, не кому-нибудь, а Финдарато. Айканаро добрых полдня гневно разорялся перед ним на тему приличий. Что пора бы ей уже давно оставить свои непосредственные детские привычки и наконец-то повзрослеть. – Ты представляешь, что я пережил! - орал он, потрясая перед ним рукой. - Какой ужасный стыд! Да я не знал куда деваться! Валар, - он закрыл лицо руками. - Скажи хоть ты об этом ей, тебя она еще хоть как-то, может быть, воспринимает! - бурно негодовал он, бегая туда-сюда. - Я думаю, она сама уже все поняла, - сдержанно отозвался их старший брат на эту тираду. - Да вот увидишь, ничего она не поняла! - рявкнул тот, бешено хлопая дверью. Потом, когда Айканаро вылетел от него, клокоча, словно темная грозовая туча, к нему тихой мышкой просочилась сестра с порцией волнующих ее вопросов. - Это бывает у всех здоровых мужчин по утрам, Артанис, - попытался объясниться Финдарато. - Это почему же? - Ну, так задумал Эру, полагаю. Ну, иногда еще может присниться… Девушки снятся, в общем… - А у тебя, ну-у, тебе тоже девушки снятся? Старший вздохнул, чуть кивнув. – Просто в следующий раз не забывай стучать в двери, перед тем как врываться, - настоятельно посоветовал он. - Я да, я буду стучать, - поспешно закивала она. – И у тебя, значит, тоже… - Артанис! - кончики ушей у него мучительно покраснели и она увидела, что, несмотря на то, что говорит он с ней спокойно, на самом деле он ужасно смущен этой беседой, и дается она ему нелегко. И это показалось ей таким забавным в тот момент. Оказывается, ее старшего, взрослого, серьезного и вдумчивого брата, который мог часами говорить ей, что-то объясняя, так легко можно было заставить почувствовать неуверенность и вдоволь потом любоваться тем, как он мило краснеет, беспомощно заливаясь ярким румянцем и застенчиво отводит свои синие глаза. - Я, откровенно говоря, совсем не уверен, что тебе нужно говорить об этом со мной, - высказался он в результате. - А с кем же еще? - неподдельно удивилась она. - Ведь ты же у нас в семье самый мудрый! Вот ты мне все и объясняй! - Манвэ, - он закрыл себе переносицу, спрятавшись под рукой. Он-то, конечно, объяснил, попробуй тут не объясни, когда так напирают, не хуже чем на Айканаро, но на тот момент Артанис мало чего вообще поняла, только делала страшные глаза и засыпала его кучей новых вопросов, от чего он весь опять краснел даже похуже их брата, как будто это он был ей застигнут. Хотя под конец сам уже начал думать, что две секунды «позора», как выразился их пострадавший братец, может и лучше трехчасового объяснения гендерных замыслов Эру. Зато потом, впоследствии уже, они более чем достаточно говорили об этом с Ириссэ, которой много чего поведал Туркафинвэ, в этом смысле очень сильно просветив ее на этот счет, на взгляд Артанис так чрезмерно перестаравшись. Однако, вспоминая это нелепый, уже давний подростковый случай, она до сих пор глупо смущалась и тогда она совсем еще не понимала, при чем тут вдобавок еще какие-то сны. Зато теперь понимала, очень даже хорошо, даже больше, чем нужно в их белом городе. Сердце чаще колотилось в груди, а руку, закрыв глаза, хотелось вернуть обратно. И успокаиваться просто так все это совершенно не желало. - Он тебе так сделал? - помнится, уже много лет спустя спрашивала она у Ириссэ, вся внутренне обмирая. – И ты позволила ему? - Да, - прошептала она. - Но только это, - поспешно добавила она, уточнив, - но ты ведь никому об этом не расскажешь, правда? - Но, он же… вы же…, - в ответ на такое Артанис не сразу нашлась со словами, - он близкий родственник тебе… - Если об этом узнает хоть одна живая душа, ты же лучше меня понимаешь, что после этого будет, - Ириссэ, как видно, волновало только одно в этом деле. - Это преступно, Ириссэ, - прошептала она, покачав головой. - Это божественно, Артанис, - по слогам еле слышно возразила она только одними губами и улыбнулась. Артанис закрыла лицо руками, переваривая эту совершенно поразившую ее улыбку и молчала некоторое время. - Нас ждет плохая судьба, - в конце концов произнесла она, как-то устало отнимая ладони. - Ты осуждаешь меня, Артанис? - сразу сощурилась Ириссэ. - Нет, Ириссэ, дело вовсе не в этом… Я не знаю, как объяснить... Да и кто я такая, чтобы тебя осуждать, - вздохнула она, - в этом городе у всех полно своих тайн… - и у нее в том числе, но это она, разумеется, вслух не сказала. - И если мы о них не знаем, то просто кто-то хранит их получше, - заключила она. - Не переживай об этом, я тебе клянусь, что никому не скажу. Тем не менее, с Турко они были холодны потом в общении, наверно, год, он слишком стал напоминать отца. "Так вот чем они с ней заняты на своих долгих совместных охотах по окрестным лесам", - думала она, довольно неприязненно поглядывая на него исподтишка. Но говорить в лицо, естественно, не говорила, но тот, казалось бы, все понимал и точно так же - молча - глядел в ответ насмешливо и без боязни. "Эру, не хочу я знать про это,- думала она, - ну вот зачем мне"… Но Ириссэ, как назло, по старой памяти детства то и дело выливала в ее уши такое... чего никак уже не позабудешь. Вспоминая это все, золотоволосая внучка Финвэ подумала о том, что и сейчас она не сильно знает, как такое объяснить. Просто чувствовала, что за все неправильные вещи когда-нибудь придется заплатить. Даже за этот вот ее сегодняшний сон… - А где же ее милый черный кот?и- не сразу опомнилась она, обеспокоенно приподнявшись с подушки. Помнится, что он спал где-то рядом, и она все гладила его по шерсти, пока сама не заснула. Кот между тем обнаружился неподалеку в кресле, он, свернувшись клубочком, мирно почивал на ее смятом платье. - Ты неисправим, - с досадой буркнула она, живо представив в этот момент, сколько после этого на нем останется шерсти. Дремлющий котяра лениво приоткрыл один свой чудный золотистый глаз, коротко блеснул им в сторону Артанис, словно оценив ее наутро, затем закрыл его, и, равнодушно отвернувшись, снова мирно задремал как ни в чем не бывало. Стоило только взглянуть на него опять, как тут же снова захотелось его сцапать, заново потрогать и всего как следует потискать и помять. Артанис, сев на постели, сладко потянулась раза три со стоном и затем скатилась с нее с явным намерением забрать его уже туда, к себе под бок, пусть там и спит сколько угодно. Но на полпути она случайно мимолетно поглядела на себя в свое зеркало, что–то заставило ее остановиться. Она еще раз посмотрела на себя, подойдя к нему уже поближе, тонкая ночная сорочка сползла с плеч и груди и Артанис вовсе замерла, с недоумением глядя на себя. На теле были синяки… Она даже моргнула несколько раз, но, увы, от этого они никуда не исчезли. Целую минуту она недоверчиво-молча вглядывалась в свое отражение широко распахнутыми глазами, а затем резко рванула тонкую ткань, спеша совсем избавиться от нее. Когда с треском разорванная сорочка упала к ее обнаженным ногам, она закрыла себе рот рукой. Синяки были повсюду, и на груди и на бедрах, внутри все как-то стремительно похолодело, сжалось, сделалось очень страшно. Откуда бы им взяться? Она не могла дольше на это смотреть, и, поспешно схватив плотное домашнее платье трясущимися руками, кое-как нацепила его на себя, после чего дополнительно замоталась еще и в одеяло сверху и уселась на кровать с поджатыми к груди ногами, прислонившись к изголовью. Думать об этом не хотелось, не хотелось все это связывать воедино, потому что это было очень-очень-очень плохо. Всколыхнувшийся липкий страх нещадно скреб все нутро и мешал трезво думать, а потом он сжался где-то в районе желудка, подступая к ее горлу, и ее замутило. "Мне нехорошо", - подумала она, обнимая подушку, мысли метались, словно пойманные птицы, они были бессвязны, спутаны, нелогичны… В голове как назло тупым гвоздем засела самая жалкая и бесполезная из этой стаи: не может быть… не может быть, не может быть… И теперь она бестолково и бессмысленно крутилась по кругу. Но этим очевидным следам на ее теле больше неоткуда было взяться, их оставил тот, кто ей приснился. А может, он и не приснился… Ей было страшно до истерики, она холодными влажными пальцами комкала одеяло. "Что это такое!!! - это хотелось орать. – Что с ней случилось? Кто это такой? - она судорожно всхлипывала. – Не спать, не спать… Тебе нельзя больше спать, - в сознании завертелась следующая мысль, - не будешь спать и больше ничего из этого не будет". "А может быть, она сама ходила во сне и просто этого не помнит?" - разум все отчаянно пытался найти хоть какую-нибудь причину, кроме той, самой страшной. Но за ней отродясь ничего подобного не водилось, с чего бы сейчас вдруг? Внутренний голос между тем нашептывал ей совершенно другое, кто-то за ней пришел… Тот самый черный котик, о котором она когда-то так глупо мечтала, пришел вот по ее душу и тело… Явился. "Будьте осторожны со своими желаниями - они имеют свойство сбываться", - это была ровно следующая навязчивая мысль этого утра. Кто это сказал? Может быть, Вала Мелькор когда-то предостерег в какой-то своей речи, а может быть, и не он… Да в конце концов, какая разница, кто бы это все ни произнес, главное ведь в том, что это оказалась правда. - Мне нужно к деду, ведь должен он хоть что-то знать про это? Ведь он что-то такое видал не однажды, по его же собственным рассказам... Сталкивался с этим. А что же я ему скажу? - она схватилась за голову. Артанис была совсем не уверена, что в этом состоянии сможет легко изобразить из себя беззаботную праздношатающуюся дурочку, охочую до разной ерунды со скуки. Да так, чтоб дед еще поверил, дед-то уж вовсе не дурак! Быстренько прикинет, что к чему, что ведь не просто так она явилась, да и выспрашивает всякое такое. Начнутся неизбежные ответные расспросы, она закрыла лицо руками. Что, да почему, да как? Да как ты о таком вообще могла подумать, пожелать? Это, конечно, уже не дед, а кто-нибудь еще, какой-нибудь не вовремя встрявший щепетильный блюститель морали, скоренько слетевший с высокой Таниквэтиль. Коршун какой-нибудь зоркий, этим только дай свой клюв куда-нибудь засунуть, проблем потом не оберешься, как тот же дядя постоянно говорит и, может быть, он в этом прав… А я выходит, могла… И не я одна в этом городе, между прочим, так почему оно притащилось за мной? Означает ли это, что я хуже всех? Нужно вставать и что-то делать, нельзя сидеть, сложив свои руки, покорно ждать и трястись… Хуже этого и быть уже не может и не таков род Финвэ от начала. - Хм, что мы делали, чтоб от такого лиха уберечься? - дед почесал себе задумчиво затылок под небрежно заплетенной косой, между тем совершенно не удивившись вопросу. Правда, перед этим ей пришлось, наверно, целый час осторожно подводить его к нему какими-то витиеватыми заходами. - Да круг мы ножом чертили чаще всего. Бывало, что и солью насыпали, ну, может, мелом иногда… Вот тот же Элвэ слово еще знал, по слухам… - Какое слово? - Да вот открыл ему кто-то, кто знал… Видать, приглядел его, звездочку нашу серебряную еще от самого Куйвиэнэн, едва он только выбрался на берег, прикрытый лишь одними волосами, он вообще удачливый парень был, несмотря на то, что в лесу потом заблудился, - дед засмеялся. – А я бы, может, тоже заблудился, да видать, кхм, лицом не так уж вышел… Хотя вон вас - не сосчитать, - он подмигнул. - Впрочем, врать про то не буду, слово я его не знаю… В общем, как-то и без него обходились. - И что же, помогало это вам? - вроде как совершенно беззаботно полюбопытствовала Артанис. - Ну как видишь, - дед широко развел руками, демонстрируя, что, очевидно, помогало, - хотя по большей части помогал нам Алдарон, конечно. Вся гнилая нечисть мигом разбегалась, едва он только трубил в свой могучий рог, а его конь Нахар так бил им золотым копытом по лбу… До сих пор отпечаток остался, он его под волосами ловко скрывает, я просто уверен, - дед, как это часто с ним бывало, заговаривался не пойми его о чем. – А теперь он к сыну моему все ходит… А я Им говорю, но они словно и не слышат меня, горе какое… Артанис, пропустив последнее мимо ушей и в этот момент больше занятая своими личными проблемами, усиленно соображала, что вряд ли у нее выйдет заманить к себе и спрятать Оромэ с его рогом и конем до наступления ближайшей ночи, да и вообще трубить бы о таком не надо, это уж точно ни к чему. А потому ни конь Оромэ с его волшебным золотым копытом, ни сам он совершенно не годились, и про них неинтересно было даже слушать, зря только время понапрасну терять. Тем не менее, очень терпеливо пережив еще массу ненужных ей подробностей, в основном восхвалений все того же Алдарона, она поняла, что большего по практической части она, похоже, от него не добьется, не вызвав никаких подозрений. Ну и на том, как говорится, спасибо. Хотя когда они уже прощались, то напоследок он очень внимательно поглядел на нее. – Что-то вид у тебя бледноватый, - заметил он. – У тебя, Артанис, все в порядке? Все ли хорошо? Она кивнула головой и самым легким, беззаботным тоном, на какой только была способна, заверила его, что все у нее просто прекрасно и не о чем переживать… В сгустившемся сумеречном освещении их собственный хорошо знакомый сад выглядел каким-то непривычным, даже чужим, Артанис казалось, что она совсем его не узнает. Где-то в таком же чужом небе - низком, мутном, затянутом желтовато-сизой, рваной по краю мглой вдруг полыхнула ослепительно-белая ветвистая молния. Теплый, как парное молоко, воздух был мертв, неподвижен и душен, как это часто бывает перед грозой. Странно, но за всю свою жизнь она от силы раза три видала грозу, грозы в их жизни были не частым явлением… Проблеснувшая в небе вспышка как-то по-новому выхватила из пространства окружающие ее предметы, на мгновение они сделались совершенно иными, отбрасывая призрачные длинные тени под каким-то ломаным, искаженным углом. В ее неверном и колеблющемся резком свете серебристые ветви кустов вдруг стали похожи на чьи-то по-птичьи тонкие, хищные лапы, что тянутся за добычей. Артанис неподвижно стояла у распахнутого настежь окна в каком-то ватном, мглистом, душном мареве, в котором занавески на окне висели мертво и не колыхались, а собственная одежда раздражающе неприятно липла к мокрой от пота, влажной спине. Не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, принесшего бы облегчение, все словно бессильно застыло, тяжело загустело в ожидании чего-то, как и она сама. Стоя у окна, она неотрывно смотрела на сад, вернее, на землю в этом саду. В одном месте она была черной и рыхлой, словно бы вскопанной, но никто уже давным-давно не копал в этой части их сада клумбы, не сажал там цветов. И не могли на них расти густо цветущие, невысокие темно-бордовые розы. Не могли, но почему-то росли, цвели, а некоторые уже и отцветали, роняя увядающие лепестки на черную жирную землю, словно была уже вторая половина лета, а не только самое его начало. "Какие странные они - эти розы", - рассеянно думала она, разглядывая их. Розы она всегда очень любила, но только не эти, хотя они были необыкновенно пышны и по-царски роскошны. Они густо источали уже въевшийся за последнее время в ее ноздри аромат тяжелого увядания, мучили своей сладко-приторной гнилью. Ей казалось, что этим запахом пропитано все вокруг и она сама в том числе, он липко осел на ее волосах и коже, жадно впитавшись туда, горьким ядом просочившись во все поры. И сама она липкая, грязная, нечистая… Так, что до нервного зуда хочется побыстрее помыться, яростно соскоблив все это острым ножом. Но вместо этого она все смотрит на эту землю с цветами в сумеречном свете, то и дело прорезаемом новыми огнистыми вспышками. Где-то вдалеке слышатся пока еще глухие низкие, тревожные раскаты грома, на них давно идет гроза. На них давно идет гроза… Какая ясная мысль. Ей вдруг в какой-то момент показалось, что в очередном проблеске молнии земля вдруг шевельнулась, дрогнула немного. Нет, должно быть, просто показалось в этом непривычном освещении, она до рези в глазах напряженно вгляделась снова. И вот черная, жирная земля вздрогнула снова откуда-то изнутри, из своего недра, слабо зашевелилась, а затем стала вспучиваться все сильнее. Что-то показалось на темном фоне, мелькнуло на поверхности, белесовато-синие словно бы черви, но вовсе не черви, а пальцы… С длинными, неряшливо обломанными, загнутыми когтями, под которые густо набилась грязь и земля. Они все шевелились, как-то дергано подрагивали, словно бы постепенно прорастая на поверхность, спеша явиться, выбраться наружу. Вслед за ними через какое-то время показалась и бледная кисть, узкая, сильная, она слепо шарила, неестественно длинные пальцы обломанными когтями дергано скребли взрытую землю вокруг. Эта местами черная от разводов налипшей земли синеватая рука с усилием хваталась за нее, мало-помалу выпрастываясь вперед все дальше и дальше, собираясь вытянуть за собой все остальное, что пока укрывала земля… Уже было видно сильное предплечье и тут следом за ней на свет явилась и вторая. Обе руки неистово рыли землю, загребали и раздвигали ее горстями, сминая всмятку вывороченные с корнем розы, земля вокруг ходила ходуном. С мглистого неба упали первые крупные капли дождя, тяжело вбиваясь в землю, еще сильнее запахло гнилью, сырой и мокрой землей. На поверхности вслед за руками медленно заворочалась голова, облепленная густыми, длинными, свалявшимися, грязными волосами. В спутанной массе которых заплутали какие-то мелкие черные жуки, бежали, желая поспешно скрыться, юркие многоножки, тускло поблескивая рыжеватым хитином своего панциря, и натужно шевелились неповоротливые на их фоне, влажные, розовато-серые дождевые черви. Послышался какой-то низкий, пробирающий до костей животный рык, хриплый протяжный стон, а затем короткое хихиканье. В этой темной, неясной мешанине земли, истерзанных, убитых цветов, грязных косм и молочно-синеватой плоти вдруг вспыхнуло ярко тлеющее желтое око. Вспыхнуло и голодно и алчно сразу же вперилось прямо в замершую Артанис, не отвлекаясь больше ни на что. Оно нетерпеливо шарило по ней, по всему ее телу, послышался еще один мерзкий смешок. И тут у нее над головой дико хрястнул оглушительный громовой раскат и сразу же за этим грянул стеной мощный ливень. Но она не слышала его, она неподвижно стояла, не двигаясь с места, только пальцы насмерть свело на белом, щедро посыпанном солью подоконнике, по которому громко барабанили попадающие на него редкие капли. Она молча наблюдала дальше, как чья-то грязная и страшная обнаженная фигура с методичным упорством выкопалась из земли уже вся целиком и кое-как встала на четвереньки под струями дождя, все так же поглядывая на нее. И каким-то мощным рывком вдруг поползла ей навстречу, вся уже мокрая, густо облепленная жирной грязью и слипшимися волосами, все то и дело силясь с рыком встать на ноги. Пару раз ей это удавалось, она распрямлялась во весь свой рост, протягивая к ней руку, дергано тыча в нее указательным пальцем, маня и грозя им и, делая несколько рваных неровных шагов, не удержавшись, снова согнувшись, падала на четвереньки. Но и тогда она упорно ползла, жадно и хватко цепляясь за траву, с каждым ярдом сокращая расстояние между ними и неминуемо приближаясь к их дому все больше. "Он заберет меня туда, утащит меня за собой прямо за ноги", - билась в голове одна-единственная мысль. Костяшки плотно сомкнутых на подоконнике пальцев побелели от напряжения, а сами руки одеревенели, они не в силах были оторваться от него. Оторваться - значит сдаться, отступить, поверить…. Нельзя… Один ее шаг назад, один его к ней вперед… - Мама, мама, мамочка! - а внутри уже помимо воли рвался предательский, панический, полный ужаса дикий крик. Но на самом деле она едва лишь разлепила свои бескровные губы, еле-еле шепнув это ими. Это жуткое нечто, не желая остановиться и не встречая никаких преград на своем пути, упорно ползло именно к ней… Она сама не поняла, как отступила, как, не выдержав этого зрелища, оторвала свои мертвые, деревянные руки от подоконника и слепо попятилась задом, пока не споткнулась о собственную кровать, неуклюже упав на нее. "Он не доберется сюда, не доползет по стене, он не посмеет"… Сама она все так же спиной, не в силах выпустить из поля зрения чернеющий проем окна ни на минуту, отодвигалась все дальше и дальше, до тех самых пор, пока ее лопатки до боли не вжались в резное изголовье у кровати. Она скорчилась там, сжавшись в комочек, ни на секунду не отводя своих глаз. Но он, конечно же, смог и посмел, вот сильные черные руки крепко ухватились за светлый подоконник с той стороны, сразу оставляя на нем грязные следы земли и воды. Легко подтянулось за ними гибкое сильное тело, наполовину маячившее в проеме окна угольным силуэтом. В шуме ливня явственно раздалось чуть недовольное шипение, а затем опять этот короткий смешок, от которого мороз по коже. А вслед за этим на подоконник вывалился длинный, узкий, черный, блестящий язык и с большим удовольствием от края до края широко и медленно - напоказ - слизнул всю соль, что была там, громко причмокнув напоследок: "Как вкусно"… – Путь открыт… - с издевательским злорадством протянул чей-то низкий и хриплый голос. А затем его тело как-то по змеиному перевалилось-перетекло через заветный круг, который ей ничем не помог, и оказалось внутри, прямо напротив… Глядя сквозь спутанные космы, вспыхнуло второе желтое око, вновь раздался глухой, нетерпеливый рык. И оно, это тело, сверзившись на пол, рывками поползло прямо к ней, пожирая ее горящими глазами. - Нравлюсь тебе, значит, как я понял в прошлый раз, - зловеще прошипело откуда-то снизу, а эти самые ухватистые, грязные руки с обломанными когтями уже потянули за край, а потом резко сдернули одеяло, сразу отшвыривая его куда-то прочь. А затем его тело тяжело рухнуло к ней на кровать, снова вместе с этим резко выбрасывая вперед свою страшную руку, ловко схватило ее безжалостной железной хваткой за тонкую щиколотку и рвануло что есть силы на себя. Артанис казалось, что она кричит, просто рвет себе всю глотку, исступленно заходясь, захлебываясь истошным воплем. - Хочешь меня такого? Хочешь? За все нужно платить… Кого ты ждала все это время, - голос хрипло расхохотался над ней, - ты же знаешь… Я тоже про тебя все знаю, я не могу о таком не знать, я это нюхом своим чую через все ваши покровы, все эти ваши милые мыслишки, которые, вам кажется, вы так надежно в себе скрыли, что будто их и не бывало… Кричать бесполезно, моя золотая, таких, как ты, охотно слышат только такие, как я… И больше никто! А не нужно было тайно мечтать о том, что нельзя, знала же, что нельзя… Еще как знала с самого начала! Нужно было быть хорошей девочкой, послушной, чистой в своих мыслях… Плохо получилось, правда? А теперь деваться некуда, я уже здесь… На нее еще сильнее навалилось его невозможно тяжелое, грязное, скользкое, мокрое тело, и придавило собой, словно камень. Его длинные влажные волосы хлестали ее по лицу, с них в это время изобильно сыпалась разная дрянь. И щекотно перебирая сотнями мелких лапок, тут же быстро разбегалась по всему ее телу и вползала ей под ночную сорочку, чувствуя это, Артанис выла от омерзения. Его пряди липли ей на лицо и на грудь, норовили заползти ей в рот, набиться туда плотным, склизским, рвотным комом, задушить. А эти черные ладони грубо и нетерпеливо, по-хозяйски шарили по всему ее телу, тыкали и больно царапали, задевая своими обломанными когтями, раздирали ей кожу. От него вовсю невыносимо разило какой-то сгнившей падалью, руки с треском и остервенением драли на несчастные клочки ее уже такую же мокрую, ничего не прикрывающую, плотно прилипшую к телу, совсем серую от мокрой земли и грязи ночную сорочку. Он глухо рычал в это время, Артанис отчаянно билась под ним, как обезумевший зверь, попавший в гиблую, смертельную ловушку и всем своим существом чуявший это. Она выворачивалась, как только могла, била локтем и коленом, в ответ ее жестко хватали за волосы, наматывая их на кулак, и легко вертели, как куклу, крепко вжимая лицом в подушку, рискуя этим задушить. - Нравится? Нравится? - злобно хрипели над ухом, пытаясь его отгрызть. - Хочешь, так будет каждую ночь? - руки больно стискивали грудь, безжалостно щипали за бока и бедра, закрывали рот, сжимались на горле, терзали ее. – Не заслужила ты по-другому… Соли она тут насыпала мне… Такого, как я, мало чем остановишь и уж точно не этим смешным суеверием твоих недалеких и все таких же диких и дремучих предков. Вы ничему не научились… Вы - все так же темны, как и прежде. Свет вам не нужен и вы не понимаете его красоты, темнота вам привычней, уютней, это же очевидно…. Вот мы жарко и встретились в этой восхитительной темноте… - Кто ты такой!!! - в ответ задушенно хрипела Артанис, продолжая отчаянно отбиваться. – Как тебе имя! – Не тебе меня спрашивать, - ей молча попытались раздвинуть ноги, больно вцепившись в судорожно сведенные вместе колени. Они, намертво сплетясь грязным, рычащим, стонущим комом, катались туда-сюда по ее безобразно изгвазданной, некогда белой постели. - Не хочешь здесь, можно и там… Там таким, как ты, я считаю, самое место… После этих слов ей показалось, что кровать, стремительно накренившись, ухнула куда-то вниз, всякая опора под ними исчезла и они кубарем стремительно летят на дно какого-то чернейшего колодца. А еще вернее, соскальзывают с обваливающихся под ними, оползающих глинистых краев в какую-то полузатопленную мутной гнилой водой яму и проливной дождь и комья мокрой земли секут ее по лицу, щедро падая на них откуда-то сверху. - Лучше? Лучше! – хрипло хохотал он с сумасшедшим подвыванием, все сильнее вжимая ее истерзанное, обессиленное тело в эту топкую, хлюпающую жижу на дне и еще больше присыпая ее сверху землей. - Поспишь тут со мною ночку-другую! Я тебя ох как крепко стану обнимать! Ох как крепко стану… Ну же, раздвинь наконец свои стройные белые ноги, разведи пошире свои узкие бедра, дай мне уже тебя хорошенько… Перед тем как я тебя здесь закопаю, - задыхаясь от нетерпения, страшной скороговоркой все приговаривали над ней, впиваясь когтями. - Спаси меня, Эру… Прости… - отчаянно взмолилась она из самой глубины своей души из всех своих оставшихся сил. Это была самая последняя мысль в ее угасающем и меркнущем сознании. - Сука!!! - бешено и яростно взревели над ней, злобно плюнув ей прямо в лицо. Однако вслед за этим отвратительным плевком терзающие руки мигом разжались, а его голос издал мучительный стон, весь полный разочарования и жуткой досады. - Ну, не в последний раз, как говорится, - сказал чуть позже, совсем уже успокоившись, майа, тихо и бесшумно покидая ее комнаты. – Следующей ночью я точно ее…, - он с удовольствием погладил себя рукой. – Хотела со мной поиграть, наиграешься у меня еще досыта, глупая кукла… Все равно не выберешься, - тяжело припечатал он. – В яму тебя, в могилу, которая вам пока не известна, нет для вас света… Потому как его заслужить еще надо… Пока вы получили его даром, как ничего не смыслящие дети, может, в этом кроется ошибка… Может, чтобы что-то оценить, его сначала нужно потерять… - Я вернусь, - он коротко на прощание постучал по притворенным дверям косточкой согнутого пальца. – А соль свою можешь себе туда засыпать, не поможет! - высказался он напоследок в их створки, пнув их ногой. А затем потерял к ее комнатам и к ней самой весь интерес на ближайший остаток ночи. - Что ж, а пока поглядим заодно, как тут все остальные поживают. Тем более что все самое ценное в этом скромном доме сосредоточено совсем в другом месте, этажом ниже… Он стремительно повеселел, вновь обретая прекрасное расположение духа, и пошел себе шляться по дому шкодливым котиком, везде суя свой черный нос, от него никто не уйдет....