Заклинание для Змея.

Между тем так неожиданно ловко пойманный эльфом в его доме темный дух, как ни старался сохранить за собой превосходство и насмешливое трезвомыслие в той дикой ситуации, в которой так внезапно очутился, на деле же справлялся с этим крайне плохо. В противовес тому же Эонвэ он был чрезмерно страстен по натуре изначально и без сильных чувств себя не мыслил, отчасти потому и Мелькором увлекся в свое время. Его вечно сотрясала сотня самых разных бурь, которым он был отдан на расправу и не будь их, не терзай они его, то он, должно быть, сразу заскучал бы в одночасье, весь моментально сник и впал в ужасную тоску. Это полуобнаженное теперь, все разгоряченное их бурной схваткой сильное, гибкое, стройное тело вновь было мучительно близко, прямо напротив него. На Артано наседали и придавливали полночи, вовсю уничижительно сверкая глазами, говорили с ним суровым и строгим обличительным голосом, хмурили брови на прежде ясном лице, а он в это время вновь незаметно глубоко втягивал ноздрями воздух, блаженно впитывая уже знакомый ему дивный аромат волос и кожи этого создания. Вот чем он был занят в том числе… Кому другому он бы с возмущенным гневом запретил себя касаться, весь моментально взвившись и брезгливо отшатнувшись прочь. А протянутую руку, что преступно смела бы его коснуться - одним моментом беспощадно отрубил, ибо кто они такие есть чтоб это делать… Но вот только не ему… Он не мог удержаться от объявшего его искушения, не мог заставить себя оттолкнуть эти ладони и скорее прекратить все это. Он позволял, и он не мог себе солгать, что не желал этих его к себе прикосновений…. Завтра, завтра, совсем уже скоро наступит проклятое, совершенно унылое завтра, в котором ничего этого уже, конечно, не будет и ему решительно не хотелось наступления нового дня, пусть даже в нем грядут великие и немыслимые чудеса. Каким бы чудесным он ни был, он уже заранее повергал его в отчаянную тоску своей пустотой по сравнению с этой минутой, которая была сейчас полна до края для него… Ему хотелось, чтобы эта такая досадно короткая ночь растянулась, может быть, на сотню лет, но и их бы ему было мало. Он был уверен, что они бы промелькнули, как одно единое мгновение. Ему однажды рассказали сказку, может, даже спели, как посреди почти что дикого нехоженого поля вырос, поднявшись стеной - могучий лес до самого неба, дотянувшись до самых первых сияющих звезд, там, в Эндорэ. Пока подобная ему все разглядывала одного из перворожденных, что безмолвно стоял перед ней, очутившись на ее дороге. А он тогда не поверил и, помнится, еще злоречиво смеялся над этим, отпуская едкие остроты, на самом деле спрятавшись за ними от смущения. И сам себе не желая признаться, что он мог бы повести себя точно так же… Но он уже не такой, как она, ему мало просто смотреть в удивлении тысячу лет, он страстно хочет обладать… Такова теперь его природа тьмы, он страстно хочет эту душу и точно так же хочет эту плоть, одно уже неотделимо от другого… Плоть, которую он все еще надменно презирает, но, но, вкусив которую однажды, без нее уже не мыслит… Если бы он был в том самом лесу, за тысячи тысяч лиг от проклятой белой ледяной Таниквэтиль, которая незыблемо пока царит над миром, храня покой своих детей, которая всегда на страже, которая не спит, а вечно ищет, был бы в самом глухом и дремучем темном лесу наедине вместе с ним, где больше ни одной живой души и некому бы было ему помешать, он бы на что-нибудь решился… Может быть, сразу на все, что он хотел. В этот момент он отчаянно, совершенно по–черному, завидовал в душе той самой майэ. Ну почему он с ним здесь, а не там! Украл, украл бы его в темный лес!!! Рывком закинув на волчью спину, рассыпая плащом золотую косу по ветру, что уже никогда не догонит эту пропажу и уволок в самую темную тьму, в самый вязкий и сладкий сумрак ее дремотный, стремительно летя со своей ношей по горам и долам. Пышным волчьим хвостом заметая следы, легко сбивая любую погоню, мешая пути, дороги и звезды в черный змеиный клубок, что никому не под силу будет распутать! Затащил бы туда, заволок в логово, в самое сердце тьмы, скинул бы там на землю эту свою бесценную золотую добычу, этот звездный свет, швырнул на мягкий мох. Не любовался бы ни минуты, а вновь толкнул в грудь, не давая подняться, затем с рычанием нетерпеливо срывая, безжалостно стаскивая клыками остатки светлой, уже больше никому не нужной одежды. Горячо приник бы после уже не клыками - губами, взахлеб целуя исступленно с ног до головы, не позволяя, не давая уже отвернуться, не давая себя оттолкнуть… И если бы он все же был отвергнут в том лесу, если бы он не обрел точно такого же ответа, если бы эти губы сжались, если бы эти руки в грудь ему уперлись, то он бы этого, наверное, не снес… Он сам не единожды бывал в тех могучих суровых лесах, что раскинулись в междуречье Ароса и Тейглина и сам бродил там по самым непролазным диким чащам, скрытый в подзвездной тени их гигантских деревьев в поисках неведомых ему тайн Эндорэ. Ночевал там, свернувшись круглым пушистым калачиком в волчьем виде на душистой мягкой подстилке из прошлогодней смолистой сосновой хвои и толстого белого мха. Совал свой любопытный волчий нос под все коряги, во все норы и дупла, что встречались ему по пути. Он все желал знать об этой земле, жадно хотел распробовать ее на вкус, изведав вдоль и поперек. Взахлеб пил ледяную воду из ручьев, так что после у него сводило и ломило зубы и все никак не мог напиться, потом лакал болотную, чтобы сравнить. Без счета ел грибы и ягоды, названия которых он не ведал, даже ядовитые, хоть он, конечно, чуял этот разлитый в них яд и порчу, прекрасно зная, кто ее создал. Но даже это ему было любопытно, мухоморы и вороний глаз… Он после удосужился узнать названия местных. Потом, жадно наевшись яда, он, совершенно обессиленный, валялся под какой-нибудь гнилой корягой, то в ледяном ознобе, то в сжигающей горячке, всей своей шкурой ощущая смертельное течение в своей крови. Иногда надолго впадая от этого в полное беспросветное забытье или в невероятные грезы, от которых сам он не желал очнуться. Покинув волчье тело, дух его путешествовал по Арде в это время, то низвергаясь в бездны, то, наоборот, в безумии стремясь навстречу свету, который стал его теперь болезненно сжигать и опалять едва ли не до пепла. Он громко звал по именам кого-то, кому-то что-то с жаром говорил, то горько плакал, то затем неистово смеялся, а то кого-то навещал и проживал все то в своих видениях, что он прожить уже не мог… Постепенно приходил потом в себя, часто довольно неохотно возвращаясь, видя звезды у себя уже над головой, а не блуждая между ними. После, шатаясь, словно пьяный или же больной, с трудом вставал на дрожащие, подгибающиеся нетвердые лапы, что плохо его держали и брел куда-то дальше, куда его глаза глядят. Несколько окрепнув тварным телом, ловил потом попутно разную лесную дичь, чтобы насытить волчий аппетит, прекрасные создания Яванны, полные жизни до краев. И вот однажды в этих своих сумрачных скитаниях по лесам он точно так же съел уже не только их… Он еще долго помнил обнаженное голубовато-белое тело, с молочной притягательной белизной его кожи, никогда не видящей света, сломленно лежащее перед ним на земле, словно сорванный им дивный цветок, и разметавшиеся по серебряным травам пряди светлых, пепельных волос, в которых так красиво запутались мелкие ветви и прелые листья… Никто не знал, только лишь Вала, который после поглядел со снисходительной насмешкой, когда он явился в Утумно, немного очнувшись. – Ученик, что превзошел учителя, - только и заметил он, даже слегка, как показалось, удивленно покачав головой и, все еще задумчиво качая, - удалился. Очевидно, переваривать эту мысль, как майа плоть того несчастного квендо, что он встретил на его беду в тех диких, дремучих лесах, еще не знающих света. Его отчаянно рвало потом седмицу этими пепельными волосами, что он не пожелал оставить, но он все это, снова еле отдышавшись, тут же торопливо поглощал, так что в конце концов, трясясь в очередном ознобе, он переварил… Мелькор целовал его потом особенно страстно и глубоко, так что он задыхался под Вала, тот словно сам мучительно жаждал почувствовать вкус его жертвы у себя на губах, и сам как зверь без устали вылизывал его лицо, словно на нем еще осталось что-то от той кошмарной трапезы, которую он наконец вкусил… Как после такого может быть он прежним, когда взгляд его на них уже навечно изменился… Когда он стал чудовищем, какого свет еще не видел, самым лютым зверем из возможных… Нет-нет, а в голове мутилось все от этих мыслей, которые вдруг тошнотворно подступали, казалось бы, из самой тьмы, даже теперь, ну хоть кусочек откусить, хоть как-то приобщиться этой плоти, если не так, так эдак… И если не владеть, так значит в результате - поглотить… Он все завороженно смотрел краем желтого волчьего ока, почти ничего не слыша из того, что говорит ему его собеседник, все безотчетно глядел, как плавно перекатываются крепкие мускулы под невозможно гладкой, очень светлой кожей этого создания. Как мерно бьется чуть видимая голубая жилка у него на шее и запястьях, и с увлечением считал удары его сердца. Судя по участившемуся неровно-сбивчивому пульсу, золотоволосый эльда с синими очами был действительно взволнован этой ночью не на шутку рядом с ним… Если бы так же, как Артано, хотя бы только тенью мысли, слабым отголоском тех страстей, которые снедали майа, но увы… Он ни на миг не обольщался, как бы ни хотелось. Было совершенно очевидно, что Финдарато думал совершенно о другом все это время рядом с ним и ни о каком сближении, естественно, не помышлял, да и с чего бы.... И от этого снова стало ему до ужаса мучительно, горько и нестерпимо, особенно так близко от него, хоть волком вой. Близко, но на самом деле так безумно далеко, дальше и быть уже не может… Будто он стоял на одном краю необъятной Эа, а Инголдо на другом, и эти точки и координаты упрямо расходились с каждой утекающей минутой все куда-то дальше без какой-нибудь надежды вновь когда-то пересечься.... - Сожру тебя когда-нибудь, но никуда не отпущу, - отчаянно-безнадежно подумал он с больной ненавистью, в которую в нем обратилась всякая любовь. Он преднамеренно говорил ему какие-то откровенно гнусные и до крайности мерзкие вещи, прямо в лицо с самодовольной, наглой улыбкой. Эльф не ошибся, увидев это. Говорил, прекрасно понимая, как каждое его грубое слово коробит его, изумляет до самой глубины души, бесконечно возмущает все его существо и ранит своим бесстыдным цинизмом, так что он с большим трудом переживает это возмущение, что он сам от этого не свой, что ему невыносимо тяжело все это принимать и даже просто только слушать… Ему хотелось больно отомстить за эту пропасть между ними, пусть даже мелко, некрасиво, безобразно, он сам это прекрасно понимал, но главное, чтобы сейчас. Сейчас же! Это было нестерпимо… А потому он говорил все больше и останавливаться не желал… А тот его, казалось, слушать совершенно перестал в какой-то миг и напряженно думал о своем все это время. Артано, видя это, подобного пренебрежения стерпеть уже никак не мог и снова завладел его вниманием, помянув его сестру в таких словах и выражениях, что Артафиндэ даже вздрогнул, моментально словно бы проснувшись, мигом развернулся и вновь рывком схватил его за руки, крепко сжав их. - Я же тебя предупреждал уже сегодня! – снова вспыхнул он с угрозой, Артано слабо улыбнулся. Вместе с этим его тяжелые золотые волосы цвета созревшей пшеницы, тонко пахнущие травами, волной упали майа на лицо, заволокли его в какой-то миг, затем мягко и будоражаще скользнув уже по его обнаженной груди, словно мимолетно приласкав и погладив, от чего он на мгновение весь вздрогнул, а его соски от этого чуть напряглись и мигом затвердели… Он уже не мог остановиться… В ответ на это майа ловко выгнулся под ним, весь гибко извернулся, как какая-то змея, изловчился и, сам схватив железной хваткой, как кузнечными клещами, внезапно жадно впился острыми зубами прямо ему в руку, сразу прокусив ту очень глубоко. И наконец-то плотоядно присосавшись к ней, успел как следует хлебнуть его с ума сводящей сладкой и невинной крови, почувствовав и раскатав на нёбе ее пряный вкус, прежде чем опешивший от этого нолдо сумел кое-как отцепить его от себя и с силой нервно отшвырнуть куда-то прочь к изголовью кровати, где тот и остался, едва не теряя сознание. - Ты укусил меня!!! - ошарашенно ахнул эльда, глядя на него с великим изумлением во взоре широко распахнутыми синими глазами. Даже не замечая того, как из прокушенной, рваной раны по его руке обильно заструилась кровь, уже стекая на запястье. Сразу притихший, отброшенный в угол майа смотрел оттуда на него какими-то шальными, полубезумными глазами, в которых в этот момент было что-то совершенно дикое и животное. Артафиндэ даже на мгновение показалось, что он прижимает свои уши, словно хищный зверь перед решительным прыжком и вот-вот набросится из своего угла повторно. Артано, переводя дыхание, кратко судорожно облизнулся и сглотнул, все неотрывно глядя на его пораненную руку, глаза у него в эту минуту были такие же широко распахнутые, как у нолдо, золотистые, несытые, слегка бессмысленные и дурные. А может быть, и не слегка… Словно он был дико, беспросветно пьян и совершенно невменяем… Тяжелые капли крови, все больше набухая, а затем срываясь, мерно капали вниз… Капли капали, словно в клепсидре, время замедлилось для него… Капали, затем уходя в кровосток из подвешенного вниз головой почти бесчувственного тела, залитого кровью с ног до головы. Он снова был в этот момент в Утумно… Они наивно полагали, что разрушили его до основания, но Они безмерно ошибались - Утумно был в его душе, по-прежнему царил там целый и абсолютно невредимый… Ну что им, в конце концов, до каких-то камней, как очень верно сказал ему Вала. Они свое царство строят совсем не из них… Он кратко поглядел на эрухини перед ним, вскинув взгляд и сразу поскорее опустив. Что бы он мог с ним сделать если не в глухих лесах, так после у себя в застенке… Самому даже страшно стало от того, что представил, до того, что почти замутило… Не нужно, не нужно смотреть… Он закрыл глаза с тяжелым вздохом, отчаянно стараясь справиться с нахлынувшей волной. - Ты совсем, что ли, остатков разума лишился, майа?!!! - эльф, как видно, был ужасно поражен таким чудовищным для здешних мест поступком. – Зачем ты это сделал?! – возмущенно добавил он, уже инстинктивно зажимая свою кровоточащую руку. Артано, среагировав на этот звонкий голос, правда, ужасно заторможенно, словно с большим трудом очнувшись от тяжелого забытья, с видимым усилием поглядел уже не на руку, на которую смотрел до этого все это время, не на багряную кровь, обильно пачкающую белые простыни, а на его лицо. С усилием он поднял туда взгляд. И вдруг он увидал совсем иное, что глаза у него огромные, на пол-лица, какие-то сейчас сиреневые вместо синих. Не то от подступивших к ним, невольно навернувшихся слез, не то от бесконечного удивления, плещущего в них, непонимания и какой-то почти что детской обиды, не то еще от чего, а побледневшие губы скорбно закушены. Увидел, что ему и в самом деле больно, что он растерян и ужасно потрясен, что такого он никак не ожидал, как ни старался что-нибудь себе предвидеть, и теперь совсем уже не знает, что ему следует об этом думать… Увидел все это и тут же устыдился своего поступка. Понял, что не сможет он остаток этой ночи равнодушно смотреть на это изумление в сиреневых глазах. Зверь, показавшись было, вновь был прогнан в дальний угол... - Дай мне, - потребовал он, привстав на колени и порывисто подавшись ему навстречу. - Сиди, где сидишь! – поспешно пресек его Артафиндэ, дернув плечом и поневоле отшатнувшись и отпрянув. На самом деле эльфа поразил и напугал не столько этот внезапный нелепый дикий укус, не столько это нападение на него, а сколько последующее за этим выражение его лица, которое он наблюдал всего одно мгновение, но очень хорошо его успел запомнить, такого он еще не видел до сих пор ни у кого. От этого сурового окрика Артано, как ни странно, послушно замер на месте. - Дай мне твою руку, я заговорю, не бойся… Кровь у тебя течет довольно сильно… Я прокусил артерию тебе и, возможно, ты ей вскоре просто истечешь, если сейчас же не вмешаться… Дай, я пошепчу и все немедленно пройдет, - тон его голоса совсем изменился. Из него бесследно, как никогда и не бывало, исчезла вся его обычная циничная насмешка, мигом стерлась, не оставив и следа, как и всякий постоянный вызов. Он был искренен, просителен и мягок и весь исполнен сожаления, а главное, что тих и необыкновенно ласков. Эльда крайне недоверчиво глядел на него, нахмурив свои темные брови. – Ты знаешь, я и сам могу, - неприязненно бросил он. - Но я могу быстрее… Финдэ, не бойся, я не стану, - глубоко вздохнул он. - Не станешь что? - мигом уточнил настороженный эльф, не сводя с него сиреневых глаз, все с тем же бесконечным удивлением косясь на него. - Так больше делать. Ну же, дай мне твою руку, - продолжил тихо уговаривать он. – Я же тебя не съем, в конце концов, - он, не делая резких движений, как-то неуловимо-текуче, плавно подобрался поближе, снова глядя, как кровь стекает по длинным пальцам и мерно капает на простыни все сильнее, но только уже почти что спокойно. Старший сын Арафинвэ был зачат, рожден и вырос в благословенном краю и иного покуда не ведал. Как бы он ни относился к майа лично, в нем сильно было почитание Старших, сильно доверие к ним, он впитал его с молоком Эарвен, оно было прописано в нем с самого детства, заложено с самого первого вздоха, было в нем от начала, а Артано, несмотря ни на что, являлся одним из них…. А потому Артафиндэ тоже поглядел на это и крайне неохотно все же подал ему руку. – Уже не знаю, что еще мне ждать сегодня. Ну и зубы ты себе, однако, отрастил, - с нервным смешком заметил он, стараясь скрыть неловкость. – Никогда бы не подумал… - Тсс, не нужно больше… Сначала майа едва коснулся самыми кончиками своих пальцев его, еще раз почувствовав их жесткие подушечки и ощутив, как они потом невольно дрогнули уже в его ладони, когда он чуть пожал их, на мгновение подумав, что он все же вырвет свою руку, но, против его тайных опасений, он ее ему оставил… Артано выдохнул, после чего он осторожно взял его ладонь в обе свои и, к немалому смущению Артафиндэ, вдруг приложил ее к своей щеке зачем-то. Оказалось, что она была горячей, словно в лихорадке. Затем прикрыл свои пушистые и длинные ресницы и что-то еле слышно пошептал, побаюкал его руку, покачал ее туда-сюда легонечко, тепло подул в запястье, так, что губами прикоснулся, почти поцеловал. Тихонечко погладил по костяшкам пальцев, а потом до локтя, чуть сильнее, а когда открыл свои глаза, то от кровавой раны не осталось и следа. – Я все себе назад забрал… Ну, вот и все, уже не больно, - промолвил в заключение он с легкой улыбкой. Чуть покрасневший от смущения Артафиндэ, сразу отняв свою руку, придирчиво оглядел результат его действий, покрутил туда-сюда своей кистью, несколько раз сжимая пальцы в кулак и, тихо хмыкнув, вроде бы остался удовлетворен его целительской работой. – Ну да, ни капли не болит, - задумчиво заметил он, проделав это все еще раз. – И все-таки, что это было, я хотел бы знать, зачем ты это сделал? - Может быть, мне все вернуть обратно? - майа сам собой бы не был, если бы ответил по другому. - Я не о последнем, ты же меня прекрасно понял, к чему опять этот сарказм? Зачем ты выпил мою кровь? Ты ведь это сделал, как это ни чудовищно звучит? Эру, сам себе сейчас не верю, что я такое говорю… Или ты станешь это отрицать? - с какой-то почти надеждой в голосе добавил он. - Ну что ж, я мог бы, но не стану, - против ожиданий, чуть помедлив, ответил Артано. - Просто теперь я точно буду знать, где ты находишься по большей части, ну и немного твои мысли обо мне… Хотя я предпочел бы быть избавлен, в основном… И без того я прозреваю, что это будет неприятно… - Это еще тебе зачем? – скривился эльда, почти что зябко складывая руки на груди и обнимая себя ими. - А чтоб ты меня больше не застал врасплох, так, как сегодня получилось… - Никогда я о таком еще не слышал среди майар, да и вообще еще не слышал, - покачал головой Артафиндэ, кажется, вновь готовясь надолго погрузиться в свои размышления, но вдруг он передумал. - И чтоб ты знал, мне это было больно, - он укоризненно взглянул на него. - Разумеется, я знаю, как тебе при этом было, - чуть раздраженно буркнул Артано, впрочем, не глядя ему в глаза. – Ну прости меня, - скупо проронил он, рассматривая свои ногти. «Я не хотел», - язык не повернулся у него добавить. Эльда напротив, очевидно, не спешил с ответом. – Такой, как ты, простил бы меня? – он наконец вскинул взгляд и спросил это очень тихо, почти еле слышно. Но в голосе его звенело такое напряжение, что Артафиндэ показалось, что это очень важно для него и что вопрос отнюдь не праздный и что он очень напряженно ждет его любой ответ. - Такой как я, это какой, Артано? - уточнил он, пристально, ищуще вглядываясь в его лицо. - Такой, какой ты есть, - ответил майа. - Я отчаялся тебя понять, - глубоко вздохнул на это Финдарато, вновь невольно зябко передернув плечами и качая головой. - Это пока что, - меланхолично и словно бы устало отозвался его собеседник так, словно обессилел от какого-то неслышного остальному миру внутреннего диалога, в котором он все это время находился. Эта усталая, почти надломленная нотка тем не менее не ускользнула от внимательного слуха эльфа. - Ты говоришь со мной исключительно одними загадками все последнее время. Если я должен простить тебя за все твои дурацкие, да что там, уж назовем как есть - откровенно безобразные выходки и выпады в мой лично адрес, если ты мне обещаешь больше этого не делать, - он с повторным вздохом поглядел на свою пострадавшую руку, - то я прощаю… - Нет, Артафиндэ, я не жду ответа от тебя сейчас, - так же негромко ответил майа, - но когда-нибудь я хотел бы его услышать… Это, может быть, и есть самый главный вопрос, - добавил он, глядя куда-то в пустоту перед собой огромными, какими-то незрячими глазами, так, словно бы заговорился сам с собой. - Не понимаю я тебя, - казалось, его собеседник совершенно потерялся, тщетно силясь разгадать его загадки. - Я вижу, что тебе всех жаль, а будет ли тебе когда-то жаль меня, - добавил майа, опуская голову на грудь. Финдарато внимательно и сосредоточенно глядел на него, нахмурив брови. - Означает ли это, что ты нуждаешься в этом? Что за вопросы, Артано? Что все-таки они означают? - Помни, о чем я тебя сегодня спросил, - обронил он в ответ, вновь поглядев на него, - потом все это станет важным… Эльда ужасным образом разволновался отчего-то, уже в который раз за эту ночь. – Что за пророчества и что за завещания? – нервно проронил он, а потом вдруг бесстрашно, несмотря на то, что было, вновь подался вперед, прямо к нему. – Что с тобой, Артано? - так же тихо и проникновенно спросил он, сам осторожно коснувшись его руки, пальцы которой заметно дрожали еще больше, чем у него, и все настойчиво стараясь заглянуть ему в глаза. – Скажи, ведь я же вижу, ты же хочешь… Ты что-то хочешь мне сказать все это время… Что же с тобой творится? Что с тобою происходит? Ты меняешься день ото дня, и ты становишься таким, - тут он запнулся. - Я тебя такого не знаю… И я тебя таким не вижу, не хочу и я не верю… Майа сглотнул, в этот момент он мучительно глядел на него с таким страданием и болью в своем взгляде и лице, что Артафиндэ ясно чувствовал это всем своим существом, хоть и не понимал, в чем тут причина. В данную минуту своей жизни он ясно видел только лишь одно, что это существо перед ним беспредельно отчего-то страдает. И как никто другой во всей вселенной он остро нуждается хоть в каком-нибудь, пусть даже самом малом, если не исцелении, так утешении своей невыносимой муки, которую он, очевидно, еле сносит. Никто, никто из них не видел, из тех, кто был с ним каждый день, все они смотрели мимо, все были равнодушными, незрячими слепцами с бельмом в своих глазах… Ему казалось, что он жил все это время среди каменных и бестолковых пустопорожних истуканов. Он их за это бесконечно презирал и даже ненавидел, за эту невозможность рассмотреть…. Увидеть истину, пусть и во всем ее уродстве… Все потому, что втайне, в самой глубине души он безнадежно чаял сострадания своим порокам и несчастьям, хоть ни за что бы в этом не признался, если что. Хотел от них и через них такой любви, которая, возможно, исцелит, спасет даже его, вопреки всему на свете… Всем тем проклятьям, которыми он проклят был. Все еще мечтал о ней безумно, тосковал, хотя рассудком понимал, что для него все это просто невозможно. Но хотел, хотел неведомого чуда и все еще надеялся на что-то… И все никак еще не мог избавиться от этого желания, того, что так безудержно пугало Мэлко. А он… Он мог бы. Лицо Артано страшно исказилось, губы дрогнули и искривились, задрожав, между бровями залегла глубокая морщина, взгляд стал растерянным, смятенным. Ему отчаянно хотелось рассказать, ему хотелось вылить все, что он в себе носил так долго, сказать, как есть. Это безумное желание означало гибель для него, и, что еще главней, для Артафиндэ. Никто не может знать из них, кто он такой на самом деле… И так узнают, только в свое время… И срок пока что хоть и близок, для такого не настал. Эру Всемогущий, если он еще мгновение продолжит это, то он не выдержит, сорвется, выплеснув ему всю правду… - Отойди ты от меня! – простенал он про себя надрывно. Зачем он смотрит на него своими синими глазами, зачем заглядывает ими в проклятую душу, зачем он за руки еще его берет к тому вдобавок… Эру, ну зачем… Как ему вытерпеть все это, в плену у этих глаз и рук с их целомудренным прикосновением…. И как он может это все стерпеть, всю эту неподдельную заботу, это искреннее сострадание и желание помочь… Это участие, переживание о нем… О нем!!! "Просто он не знает, он не знает, - убеждал он сам себя, - иначе бы отпрянул с омерзением… Не смог его коснуться даже мыслью…" - Ты такой невыносимо светлый, Финдэ, - невольно и почти невнятно сорвалось с его губ, когда он попытался отвернуться, чтобы только не смотреть в его лицо в этот момент, - что мне больно на тебя сейчас смотреть… Ты бы меня оставил лучше, - не своим, каким-то сдавленным голосом добавил он, все пытаясь глядеть куда-то вбок и поверх его головы. Финдарато вновь очень удивило это определение само по себе, он ожидал чего угодно. А в этих странных категориях он о себе вообще не думал никогда. Поневоле само по себе напрашивалось продолжение этой мысли, как и прочих… Он не переставал все это время очень напряженно думать. - Я так давно смотрю на тебя… С тех самых пор, как ты был еще мальчиком, - неожиданно признался ему майа, кратко поглядев. - Да ты и впрямь всегда был рядом, сколько себя помню, - немного поразмыслив, очень задумчиво согласился Финдарато, чуть хмуря брови на своем ясном лице, словно совсем по-иному, уже под совершенно другим углом переосмысляя некоторые факты своей жизни, - где-то всегда неподалеку… Погрузившись в воспоминания, он говорил, как во сне, словно так же, как и майа, беседуя вслух сам с собой. - Иногда мне казалось, что ты мелькаешь в толпе, куда бы я ни пошел, но лишь я останавливался на этой мысли, с тревогой чуть пристальнее вглядываясь в лица вокруг, то уже не видел тебя… Но все еще чувствовал на себе этот взгляд, которым ты так долго и остро смотрел мне в затылок… Я долго думал, что я ошибаюсь, что ничего такого нет, что это все мое воображение, что это я себе придумал отчего-то. Но на хмельных и шумных пирах, среди всеобщего разгула и веселья, где все уже расслаблены, беспечны и чуть-чуть пьяны, я уже ясно видел его за чашей вина, поднятые на меня с прищуром глаза, когда ты полагал, что увлеченный праздником вокруг, я этого не замечаю. Ты всегда много пил, много пел и много смеялся, как остальные, но твои глаза, что искали меня, были совсем иные… Вовсе не веселы, как и все твои думы… Нет, я не придумал это себе… Артано лишь вздохнул, не говоря ни слова, потому что так все это и было, он заметил слишком верно. А потом все же проронил, проговорился. – Я, бывало, тихо качал твою колыбель, пока Эарвэн, утомившись за весь день, спала неподалеку и пел тебе все время песни, какие только знал, но, верно, ты того не помнишь, ты был слишком мал. Ему думалось, что он бесконечно поразил его новым удивительным признанием, на которое сейчас решился отчего-то. - Я их помню… Тогда я стану ветром в твоих незаплетенных волосах, - тихонечко напел Финдарато буквально одну только ноту той самой песни, что запомнил больше всех, но снова так удивительно верно… - Помнишь, - тихим изумленным эхом повторил за ним Артано. И внутри него в этот момент помимо его воли все озарилось, вспыхнуло пожаром, зажглось в какой-то несказанной радости и трепетной надежде. - Как и твое лицо, словно в какой-то нежной дымке склоняющееся надо мной. Как и то, как я заговорил с тобой впервые в тот самый день, когда ты шел по той улице мимо. Я хотел заговорить только с тобой, мне казалось, ты больше прочих знаешь ответы… - совершенно поразил его Артафиндэ. - Я их знал, наверное, когда-то… - Чего ты ждешь от меня, Артано? - вдруг в лоб спросил он, резко вскинув ярко-синие, как небо в полдень, глаза. - Я, - майа даже растерялся от его вопроса под этим прямым, решительным и требовательным взглядом и внезапно смолк на полуслове, в ужасе глядя на него. Как он мог ему сказать, когда он сам не знал. Сам не знал, чего он больше ждет. Как он мог ему сказать о той ужасной буре самых противоположных, противоречивых и безумных чувств, что его так страшно сотрясала. Как он мог ему сказать, кто он такой на самом деле…. А сказать всю правду означало только это. Дать как следует себя увидеть таким, каков он ныне есть. - Я жду, чтобы ты замолчал теперь хоть на одну минуту. Я день и ночь жду, чтобы ты прекратил играть свою музыку, которой ты извел меня этой весной, - вдруг отчаянно выдохнул он. - Я слышу ее постоянно, она живет в моей голове, больше того, она все время - здесь! - он порывисто схватился под грудью за сердце, а потом за его руку и страстно приложил ее к нему. – Слышишь? - яростно добавил он вновь оторопевшему от этого эльфу. - Как там все рвется от нее внутри, захлебываясь кровью!!! Как она всю душу из меня кусками вынимает! Ухватила со всех сил и все настырно тянет за собой! Мне больно! Она напрочь лишила меня любого покоя, она бесконечно терзает меня, она тоже чего-то хочет от меня в ответ… Неотступно хочет того, что я дать уже не могу! Я не в силах… Прекрати же это делать!!! - вдруг горячо, отчаянно взмолился он, заглядывая ему в лицо снизу вверх. – Пожалуйста, не мучай меня больше, - с этими словами он весь, сжавшись, ничком повалился ему своим пылающим лбом куда-то прямо в колени. – Я не смогу… Я уже не смогу, - с задушенным рыданием бурно вздрагивал он у него в ногах. Снова ничего не успевший сделать с этим внезапным, не менее ошеломляющим его порывом, эльда, кроме как всплеснуть руками, словно птица крыльями, вслед за этим мигом почувствовал, как его колени щедро заливают самые неподдельные горячие слезы, что просто жгут его плоть своим неудержимым потоком. На какой-то миг он растерянно замер с разведенными руками, не смея и все никак не решаясь коснуться его, сам Артано крепко обнимал его колени, пряча там свое лицо. Так обнимал, словно боялся с ним расстаться. - Что же ты не сможешь, Артано? – наконец он, склонившись над ним ласково, бережно и осторожно поднял его за обнаженные плечи. Бледно-золотистые от пролитых слез глаза майа сквозь спутанные в беспорядке медные волосы глядели на него в ответ с надломленным испугом зверя, чуявшего гибель, зверя, попавшего в капкан. Будто он рвался из силков все это время, надрывая свои жилы, чтобы как-нибудь успеть освободиться, пойманную лапу себе грыз, но несмотря на все старания - он не успел и вот настал тот роковой момент, когда за ним пришли, чтобы забрать. Чтоб подхватить на руки и решать его судьбу. Страшно, страшно, страшно ведь ему… Может, так свет слепит ему глаза… - Чем же я мучаю тебя? - не отступился эльда, глядя в них со всем вниманием и теплом, на какое только был способен. - Эру! Да не спрашивай меня!!! - он весь дрожал в его руках, опять пытаясь отвернуться, а по щекам двумя дорожками струились слезы. – Вот горе мне какое… Хватит меня пытать, пусти меня, я непонятно слаб рядом с тобой… Я… - тут он опять поник. - Я вас так долго ждал, порой мне кажется, что больше прочих… Куда там Ауле… Хотя ведь этим он и был мне близок… Я понимал это снедающее нетерпение, лишь оттого, что сам им мучился еще сильней. С затаенной надеждой, с этим просто сжигающим нетерпением, которое почти что было не снести, я уходил в самые дальние, дикие пустоши Эа, на самой первой заре зарожденного мира, подальше от остальных, где я хотел остаться побыстрей наедине с этой надеждой и без помех о ней подумать, помечтать. И я все думал об одном, какими вы придете в мир? Все представлял себе и день и ночь, которых еще не бывало… Но, когда это сбылось, свершилось, и я увидел наконец, - тут он запнулся, - весь воплощенный замысел о вас, я посмеялся над собой, в том числе увидев то, насколько я был ограничен, потому что как ни представлял, но я не мог себе представить… Я был ошеломлен открытым мне… Я потерялся, увидав, что вам дано… Мера любви к вам оказалась – безграничной! И в своем сердце я ревниво позавидовал… Всего лишь на какую-то секунду… Но ее было довольно… И от этого произошло со мной впоследствии великое несчастье… Он говорил с большим трудом, будто бы превозмогая что-то из последних своих сил, почти что еле слышно, а приглушенный голос его то и дело прерывался. Артафиндэ, повинуясь острому желанию, возникшему в этот момент в его душе, осторожно развернул его к себе, несмотря на слабое сопротивление и почти невесомо коснулся его пылающего лба, едва приникнув к нему своими губами, прикрыв ресницы и обняв прохладными ладонями его лицо. После чего они так и застыли, неподвижно и безмолвно, замерев на долгий-долгий для обоих миг. Который никто из них по своим собственным причинам все никак не желал прерывать. Первым, разумеется, не выдержал подобного слияния Артано, ныне падший темный дух. - Что же ты делаешь, Финдэ, - слабо всхлипнул он, в ответ коснувшись почти что робким движением рукой его мягких золотых волос, тепло накрывших его плечи. – Что ты творишь? Я ведь уже… «Я ведь уже так больше не могу!» - хотелось закричать ему. Даже та, которая из леса, благословленная Таниквэтиль, и та не смогла лишь веки вечные глядеть на того синда, не касаясь его плоти, в результате этих всех духовных созерцаний размыкая ему губы поцелуем. О нет, и совершенно не таким, уж он-то знает… А он давно не как она, он уже такие пропасти изведал, он уже в такую тьму упал, сломав себе там шею сотни раз, он до того уже не чист в своих желаниях, что ему это просто уже невозможно обуздать и невозможно отказаться. А потом он задрожал еще сильнее всем телом, резко отпрянув от него, перекувырнувшись и поспешно откатившись на другую сторону кровати, попутно раздраженно встряхивая волосами, которые ему мешали. Лицо его при этом совершенно изменилось, в один миг оно все стало резким, острым, крайне хищным и глядел он уже исподлобья, широко распахнутыми руками по-хозяйски свободно обнимая резную спинку кровати. - Не так поцелуй меня…. Не так, Финдарато, - отрывисто и вызывающе заявил он оттуда, тяжело буравя его тлеющим как угли, алчущим взглядом. - А как? - совершенно обомлел на это эльда, в недоумении взиравший на него и все еще немного протягивающий в его сторону опустевшие руки, словно надеясь его в них вернуть и отогреть своим теплом. Майа глядел на него уже молча, но острая, как нож, кривая, нехорошая усмешка уже сама собой расползалась по его нервно искусанным за ночь, припухшим и сейчас налившимся кровью ярко-алым губам. Чуть приоткрыв которые, он чувственно и влажно облизнул их своим проворным языком, все красноречиво говорившим уже без всяких слов о его мысли. Вместе с этим он неотрывно и так же голодно следил, как, само собой, в ответ меняется выражение эльфийского лица, постепенно наполняясь полным смятением. Как теперь уже оно становится растерянным, беспомощным и потрясенным. Как в груди у него перехватывает дыхание от неожиданного откровения, и он забывает о том, как дышать, как взлетают у него в трагическом изломе брови, как поневоле искажается лицо, как слабо вскидывается впереди сама собой ладонь, словно желая уже не привлечь, а поскорее оттолкнуть его и все его слова, прогнать это видение, не позволить, не допустить все это до себя… - Разве может быть такое, - прошептал он еле слышно. - Как же… Ты…, - тут уже он замолк на полуслове. - Во-от, - с удовольствием протянул Артано, взирая на это, - теперь и у тебя есть своя маленькая, остро волнующая постыдная тайна в этом только с виду белом чистом городишке, как и у всех… Знание, что ты сейчас открыл. То, чем ты бесконечно потрясен в своей душе… То, что я могу желать вкусить рядом с тобой… Конечно, ты не ожидал… Какое у тебя сейчас лицо… Я бы хотел смотреть на это просто вечно, - злобно и радостно добавил он. - А вдруг я вовсе не хотел, а ты подумал? – с еще большим лукавым удовольствием подлил он масла в огонь по своей всегдашней провокаторской привычке, стремительно подхваченной от Мэлко в свое время. – Я ведь ни слова не сказал тебе об этом, - он покачал головой, ухмыляясь. - Это же ужасно, согласись. Это сразу ставит тебя на ступеньку ниже, может, даже сразу опрокидывает навзничь с пьедестала той высокой нравственности, которой ты пока так верен… А может, это первый шаг, кто знает, - с удовлетворением закончил он, лакомо сощурясь, словно кот пред сметаной. - Нет, ты хотел, - утвердительно выдохнул Артафиндэ. - Ты…, - он вдруг опять замолк на полуслове, словно снова задохнувшись, синие глаза вдруг посинели еще больше, распахнулись еще шире, а его до этого порозовевшее на скулах лицо стремительно смертельно побледнело и словно все осунулось в одно мгновение, заострилось, сразу сильно повзрослев. В этот миг Артано замер, сейчас же прекратив довольно и ехидно улыбаться, напряженно-остро глядя на него, тоже совершенно перестав дышать при этом. "Он понял все, - точно так же прозрел он, как и эльда напротив. – Раскрыт, - кипятком плеснуло по и без того давно расшатанным нервам. - С какой же легкостью раскрыт этим мальчишкой, - почти панически пронеслось у него в голове. – Что же будет, когда он возмужает в полной мере, этот и без того довольно зрелый ум…. На что тогда он будет способен…. Как же он смог… Как он…" В эту минуту оба страшно смотрели друг на друга и все никак не могли оторваться, словно накрепко сцепившись в этом пылающем взгляде не на жизнь, а сразу на смерть. У Финдарато в этот самый миг вдруг все стремительно сложилось в одну единую картину в его голове, которую он так давно уже желал увидеть. Ему показалось, что его каким-то диким вихрем подняло куда-то ввысь, швырнуло прямо в небо и после закружило где-то там меж звезд в каком-то мельтешении, чехарде и карусели, в сумасшедшем беспорядке, как до этого в покоях у сестры. А потом так же внезапно отпустило, вернув его обратно, после чего все встало ровно на свои места, все выстроилось по порядку, все стало абсолютно ясным. Он закрыл себе руками рот и некоторое время просто на него смотрел во все глаза. Майа был так же уже мертвенно бледен до синевы и не дышал, замерев перед ним изваянием. - Вот она, твоя страшная тайна, - наконец медленно проронил он, отнимая свои руки, резко севшим от напряжения глухим, охрипшим голосом, как-то совершенно уже по-новому прожигая его насквозь глазами, словно впервые его видел. И был он для него полнейший незнакомец. – Что-то я ведь чувствовал такое… Майа, услышав это, издал какой-то нервный оборванный на высокой ноте хмыкающий звук, криво дернув плотно сжатыми губами и поневоле подался назад, спиной к изголовью кровати, так словно отшатнулся от удара. – Только не надо так смотреть, - выдал он затем сквозь зубы, вновь вцепившись в ее спинку, правда, уже как за обломок мачты при полном кораблекрушении. Артафиндэ кратко, вскользь глянул на свою пострадавшую руку, а потом вновь на него. Затем оба молниеносным вихрем метнулись одновременно куда-то вбок, но на этот раз эльда, как ни странно, оказался гораздо проворней, чем майа. Он снова грубо сгреб его в охапку. - Оленя нашего ты? - он жестко придавил его коленом со всей силы. - Так вот кто этот страшный кровопийца…. Ярко-синие глаза глядели на Артано не то что недоверчиво, а бесконечно потрясенно. Кроме того, в них, очевидно набирая обороты, клокотала и вовсю кипела яростная буря. - Не я, - живо по-волчьи оскалился майа, сам ясно понимая, что все это теперь до смехотворного неубедительно и явно мимо своей цели. - Ты, - с нажимом утвердительно и не колеблясь произнес над ним Финдарато, больно ткнув его своим вдруг ставшим очень жестким указательным пальцем куда-то прямо в грудь. – Ты то и есть, что явилось к нам сюда из Эндорэ. Это ты!!! Теперь я ясно это вижу! - выдохнул он ему прямо в лицо, бессознательно вдавливая в него все глубже этот палец. - Эру, как же я раньше этого не понял… Конечно, все теперь сошлось, все то, что было до того необъяснимо! - выкрикнул он. - Гнусная клевета! – немедленно парировал Артано, вместе с этим пытаясь отползти из-под него и извернуться, как до этих пор. – Это с чего ты взял?! Что за дикарское, абсурдное предположение, объяснись! - Кому ты служишь? – решительно проигнорировав его потуги, жестко спросил Артафиндэ, крепко сжимая его перехваченные у запястий руки, темно-синие сейчас суровые глаза испепеляли пойманного майа, еще сильнее прожигая его насквозь. Невероятно сильное тело под ним было словно все целиком отлито из металла, чтоб удержать его в любом захвате, он напрягал все свои силы, вплоть до того, что в глазах у него темнело и ему казалось, что у него во-вот лопнут от натуги жилы. Вместе с этим вспоминая все, чему его когда-нибудь учил Майтимо или Туркафинвэ, с которыми он часто дрался. Стараясь по возможности не думать о том, что, к примеру, в кузнице Артано играючись, влегкую, поднимет молот, который сам он даже с места сдвинуть не в силах, что он голыми руками спокойно держит заготовки на белом раскаленном горне. Но сейчас ему на это было наплевать. Хотя ему уже давненько закралась тревожная мысль, что майа ему это просто позволяет. И что удерживает он его совсем другим. - Эвоно как, - довольно жутко процедил, кривя свои губы, майа, покивав головой и глядя на него с не меньшей цепкой страстью, - куда тебя несет, щенка… Я от начала служу Владыке Мира Манвэ и Вала Ауле, что, впрочем, всем давно уже сто лет известно, - наконец ответил он так, словно собирался в него смачно плюнуть. - Ко – му – ты - слу – жи - шь? - по слогам точно так же процедил Финдарато, пуще прежнего зверски вдавливая его в совершенно разоренные уже под ними мягкие перины Артанис. - Я служу Вала Ауле, - железом выплюнул майа, лязгнув зубами, как припечатал. - Поклянись мне сейчас же!!! - выкрикнув это, он так неистово потряс его обеими руками, что огненная грива у Артано, и без того вконец взлохмаченная, совершенно встала дыбом. - Кто ты такой, чтоб брать с меня клятвы, может, ты Манвэ? – неприязненно и возмущенно оскалился майа, дернув верхней губой. – Знай свое место, эрухини, - тяжко припечатал он, как тот самый неподъемный молот уронил о наковальню. – Мой тебе, как старшего, совет, не зарывайся, юный Артафиндэ, тяжело потом откапывать будет, - добавил он с коротким и крайне неприятным смешком, от которого у Финдарато почему-то поневоле озноб волной прошел по коже. Лицо у майа уже в который раз за ночь опять сменило свое выражение, сделавшись до невозможности надменным, непомерно горделивым и презрительно-холодным. - Не наседай тут на меня, как на каком-нибудь допросе, - коротко предупредил он оппонента. - А ты бываешь часто на допросах? - не удержался от вопроса эльда. - Доводилось, - холодно ответил майа. – И где я только ни бывал, - он снова мрачно усмехнулся. - Интересно, где? - Да на благой Таниквэтиль, или ты думаешь, что там такого не бывает? - хмыкнул он. - Полно, оставим Гору на сегодня, - резко перебил его Артафиндэ, больше не давая ему сбить себя с толку. - Не - смей - равнять - себя - со - мной, - так же по слогам отчеканил Артано, - даже не думай и помыслить. Я очень снисходителен к тебе, как я полагаю, ты успел уже заметить и только потому так много позволяю, но и моему расположению, эльда, есть предел. Так что руки от меня свои убрал сейчас же! И не смей меня касаться! Ты что-то сильно много себе позволяешь, я не чета тебе ни разу и ни в чем… - Так сейчас звучит, что ты как будто первый сорт, а я второй, - заметил Финдарато. - Как есть, так и звучит, - отрезал майа. Однако, обнаглевший эльф и не подумал отцепиться, несмотря на строгий, приказной, надменный тон, которым он заговорил. На остальных обычно действовало сразу и мгновенно хорошенько осекало, быстро ставя всех на место. Но этот был, как видно, снова исключением из его правил… - Скажи, ты сам до этой жизненной позиции дошел? Или, может, тебе кто-нибудь как следует помог? Ты не уйдешь сегодня от ответа! Тебе некуда деваться от меня! - Да неужели?! – громко фыркнул майа, демонстративно закатив свои глаза. - И как же ты его добьешься, я хотел бы знать, будешь бить меня башкой о стену, пока мозги по ней не растекутся? Все, пожалуй, что опять тупик для твоего аманского сознания! - он попытался было пальцем постучать ему в висок, что у него не очень вышло. - Вот дед ваш еще ничего, может быть, чего-то стоит, при ближайшем рассмотрении. А тебе вообще не выжить за папашиным порогом, - он крайне оскорбительно расхохотался. – Да ты тепличное растение, над которым все пожизненно тряслись! Рафинированный, хрупкий и сломать тебя легко… - А вот это мы еще посмотрим… - Одно пустое говоришь… Неужели ты еще не понял, с кем связался? – добавил он. - Тебя же это так мучительно волнует? Чуешь ведь своим эльфийским носом… Чуешь, - по-змеиному неприязненно и злобно прошипел он ему в лицо, дернув подбородком. Казалось, эльф пропустил все это между ушей и снова гнул свое, как прежде. – Не-е-т, тебе не отвертеться в этот раз! А твои угрозы, равно как и оскорбления, которыми ты сыпешь постоянно, меня не слишком задевают и пугают. Мне повторить тебе вопрос? - Прямо так уж и не задевают… Задевают еще как! Тебя волнует мое мнение о тебе… Хоть ты пыжишься со всех своих силенок мне этого не показать. Хах! Да куда вообще ты лезешь, недалекий? Ты хоть понимаешь? Кто ты такой? Дуновение ветра. Хрупкая былинка. Гонимый ветром лепесток цветка. Я все-таки сегодня романтически настроен в спальне. Рядом с тобой таким как я дышать бывает даже страшно. Подуть сильней - тебя не станет. Видел ли ты Мириэль? Вашу серебряную розу, что навек уже увяла? - Я видел… - Если видел, то, должно быть, что-то понял, я надеюсь… Эру даровал вам много, но вы в итоге - все же смертны. Например, через простое отрывание голов! - громко рявкнул он со вкусом. - Так вот, мне Эру даровал намного больше… Настолько больше, что ты себе представить даже это никогда не сможешь, уж поверь, что тебе все это не объять… - И как же ты распорядился этими великими дарами, я хотел бы знать? - вновь перебил его Финдарато, не давая ему от этой сравнительной характеристики не в его пользу мигом перетечь к очередным его свирепым угрозам. - Да как ты смеешь, - майа даже изумленно охнул, распахнув свои глаза и заморгав. - Ну! Расскажи-ка, - эльда повелительно повел подбородком. - Гаденыш золотоволосый, отцепись!!! - не выдержал Артано, вновь слепо выдираясь из захвата. – Умен, не отрицаю… Может, даже поумнее многих, что я знал, - сбивчиво пробормотал он, пытаясь резво отпихнуть его в живот коленом. - В бараний рог тебя скручу тут, змея гадкого!!! Говори сейчас же, говори, чей ты!!! Говори!!! Скажи мне, я хочу услышать это от тебя, то, что уже я знаю… А ты знаешь, что я знаю, я по глазам твоим бесстыжим, желтым это вижу… - Ты ничего не можешь знать наверняка! А только лишь предполагаешь! Вот и все! - не сдался тот, сопротивляясь. - И никогда и ничего ты не докажешь из своих предположений! Во веки вечные веков!!! – злобно проорал на это майа, брызгая слюной ему в лицо. - Плевать на доказательства, мне важно просто знать, - прошептал старший сын Арафинвэ, вновь ухватив его за подбородок, требуя ответа. - Знать, знать! – совершенно бешено расхохотался майа под его рукой. – Вот как, значит, просто знать…. Как я тебя задел, однако…. Значит, все же зацепил твое эльфийское сердечко, в слезах валяясь у тебя в ногах…. Разве мало ты узнал уже сегодня? Тебе мало? Ты ведь и так уже не будешь спать, как прежде! Твоей дивной безмятежности, душевному покою, миру, твоей невинности и так уже конец! Скажи, ты меня вспомнил? Вспомнил прошлой ночью?! Как мои руки тебя жарко обнимали, как они ласкали твое тело? Как я крепко прижимал тебя к себе, вылизывая твои позвонки между лопаток… Вспомнил!!!! Все ты вспомнил! Вижу по лицу! Мучайся теперь, как только можешь! Поедом ешь себя за те мгновения! Бледней день ото дня и гасни, покрывайся смертной тенью, как невидимым плащом, весь изводись, что я тебя касался! Первый, между прочим, в твоей жизни! И как же ты теперь переживешь все это, - он захлебнулся своим смехом, откидываясь у него в руках. - Как ты переживешь то, что понравилось тебе со мной! - с этим он подался навстречу, широко улыбаясь ему в лицо. - Да, да, я тоже это знаю! Не ты один такой тут прозорливый этой ночью!!! - Это была всего короткая секунда в моих мыслях, мгновение, и я не знал, что это ты!!! - Зато теперь ты это знаешь!!! Да, вижу, что ты мучительно досадуешь, что это я! Что ты испытываешь жгучий стыд и ужас! Красота! Терзайся веки вечные теперь виной перед своей так обожаемой невестой! Скрывая то, что я ее немножечко опередил! Что именно передо мной ты первым оказался обнаженным, а не перед ней! О-о-о, ну вот не нужно так мучительно краснеть до кончиков трепещущих ушей, это уже немного поздновато, тем более что волей чудных обстоятельств мы вновь с тобой в одной постели… Что это мне досталось твое тело, что первым до него добрался я! Я тебя видел, я тебя касался, вот этими вот самыми руками, которые ты совершенно бесполезно уже зажимаешь, я, не она! – звонкий, страстный его голос, все набиравший обороты, был преисполнен злобного задора и задыхающегося торжества. - И если бы мне чуточку тогда не помешали…. Впрочем, случившегося факта это уже никак не отменяет. Ты был в моих руках, и оба мы теперь об этом знаем… Ты это не сотрешь уже ничем! Оправдывайся тем, что я тогда к тебе прокрался тайно в твою спальню, когда ты почивал там беспробудным сном, что я тебя зачаровал, околдовал, и одурманил, да что угодно сочиняй…. И еще придумай себе сотню отговорок, что ты меня не понял уже этой ночью, чего бы я хотел с тобой наедине… Давай, все это непременно будет в твоей жизни. Неужели все же мало? Сильно хочется еще? Смотри, не подавись познанием мира! Он может оказаться совершенно не таким, каким ты его с детства представлял! Не откуси того, что ты переварить потом не сможешь! И не смей даже помыслить краем своей узкой мысли, что ты, несчастный, что-то можешь значить для меня! Что у меня есть чувства относительно тебя, что ты особенный в моих глазах, раз я размяк немного, легонько порыдав тебе в коленки! А если ты уже самонадеянно подумал что-то в этом роде, немедленно расстанься с этой дикой мыслью! – свирепо рявкнул он с совершенно искаженным и пылающим лицом. - Я всего лишь жаждал отомстить! Хотел немного посмеяться, только и всего! Отыграться за твою беспутную сестрицу! За то, что ты мешаешь, вечно возникая поперек моей дороги! Ну, что за лицо, уже в который раз за это время? - произнес он тоном ниже и куда как мягче, почти что нежно, обнимая его взглядом с проскользнувшим недоверчивым восторгом. - Неужели вновь задело? – сощурившись, на миг он замолчал на полуслове. Это было важно, ему хотелось бы все это тут же разобрать, сейчас же вытащить наружу правду, уцепиться просто насмерть за это выражение лица, как эльда за его запястья, но на повестке были темы уже поважнее. - Да ты все насмотреться на меня теперь не можешь, как и оторваться, очевидно, - тем не менее не удержался он. Снова прозвучало снисходительно и вместе с этим невозможно нежно. А потом он вновь завелся. - Отступись от этих дерзких притязаний не по чину, в последний раз тебя прошу…. Выпусти меня на волю без лишних знаний, что тебя отяготят! Нам ведь обоим будет только хуже от твоего нелепого упорства… - Назови мне имя… То единственное имя, кто давным–давно, как понимаю, тебе один твой настоящий господин… - Маленькая дерзостная тварь! Ах, имя тебе, значит, подавай?! Может, что еще тебе на блюде поднести с земным поклоном? Я тебе его назвал сегодня уже дважды. Могу и в третий, если ты оглох и снова стал неполноценным! Ауле!!! - Не то…. Знай одно, как следует запомни с этого мгновения, что ты мне больше не солжешь… Не обморочишь и не проведешь всем этим. Да, это верно, я задет, но уж никак не тем, чего ты чаешь! Артано все же подтянулся к его уху, прильнул к нему, смог это сделать. - Я и убить тебя могу, - прикровенно сообщил он туда, слегка потеревшись носом о мочку. – И станешь ты совсем как Мириэль. Без всякого дыхания жизни… Пустой, красивой куклой, только и всего. Соберутся они потом, порыдают, да и отнесут тебя на плечах в сады Лориена, скорбно обмоют, причешут, положат на мрамор холодной плиты, где и оставят, не в силах смотреть, а ведь я чаще других ходить к тебе стану, эльда… - Зачем? - невольно отозвался Финдарато, на одно мгновение это все себе представив очень живо. – Неужели оплакивать после будешь? - Целовать твои мертвые губы я буду, - выдохнул майа в самое ухо, а потом дико расхохотался ему прямо в лицо. - Ты ненормальный!!! - эльф опять не смог сдержаться. В ответ на это Артано сам прильнул к нему всем существом, обвился, словно змей, в этом захвате, теснее быть уже не может, он был горячий, невозможно жаркий, словно печка. - Ты, у тебя что…, Мандос тебя забери на три тысячи лет, - вдруг ясно почувствовал эльда, весь передернувшись невольно и закрыв на миг глаза, со сжавшимися в узкую линию губами, но своей крепкой хватки так и не ослабив, хоть удавалось ему это все с большим трудом, потому что инстинктивно он скорей хотел отпрянуть. - Да, на тебя побольше, чем на твою любезную сестрицу, - он вновь старательно дотянулся до самого уха. – Даже сейчас ты не отпустишь? Стерпишь и это? - проронил он туда, вместе с этим вжимаясь бедрами сильнее. - Не разожмешь свои объятия, это ведь они? А может быть, уже не хочешь? - Нет, Эру, это явно не они! Не отпущу, пока ты не ответишь, не надейся! - он лишь встряхнул его получше, уже почти в отчаянье не зная, что еще с ним можно сделать. Ну не головой же его бить о стену, в самом деле, хотя сейчас ему, наверное, уже хотелось это сделать… Впервые в своей жизни. Ну, нет… Майа так же упорно прижался снова, узкими крепкими бедрами еще настойчивей, еще сильнее. – А я, как видишь, думаю, они… - Я бы не надеялся на это, - сквозь сцепленные зубы выдавил эльф, весь внутренне изнемогая и чувствуя себя как никогда еще ужасно от этой дикой близости, в которую он был поневоле втянут и ни в каких уже не полуночных непонятных снах, а совершенно наяву. - Это они… Крепче тогда обнимай, - почти взмолился к нему майа с легким стоном, тоже на миг прикрывая ресницы, расслабившись и совершенно этому отдавшись. – Я бы ведь обнял… - Да кто бы тебе еще позволил такое, - хрипло выдохнул нолдо, стараясь даже уже не глядеть на это страшное создание, что так бесповоротно вторглось в его жизнь и всю ее до основания потрясло. Он его ужасал до глубины души этим чудовищным размахом своих чувств, от невозможно высокого, что не объять, до такого же невозможно низкого, что не объять еще больше. Он держал в своих руках стихию, неистовую, пламенную, совершенно очевидно беспощадную, готовую спалить весь мир ради своих безудержных страстей. Пламя, огненная лава, громкий хохот, жар, безумие, надрыв, восторг и полная погибель, вот он кто на самом деле. Он его с трудом переживал такого, рядом с таким ему по слабости своей хотелось бы закрыть лицо руками и скорее отступить… Этот невыносимый пламень - опалял… - В этом ты, как ни странно, прав, - между тем с каким-то просто невозможным сожалением отозвался майа. - Нет, для тебя прежнего ничего, - затем внушил он ему куда-то в плечо, уткнувшись туда носом и губами и затем приложившись горячей щекой к его коже. - Все изменилось и не смей отрицать, - зашептал он туда, словно легко прочел его мысли. - Тебе не сбросить мою тень, которая тебя коснулась и гордо головы своей теперь уже не поднимать, как раньше… Не смей пытаться сделать вид, что будто это ничего не значит. - Не значит! – кратко проронили губы нолдо уже ему на ухо. – Ничего это не значит, кроме того, что я стал четко видеть, что ты на самом деле представляешь из себя, - крайне решительно отрезал он. - Тварь белокурая, высокомерно мнишь себя таким, как я? – весь вскинувшись, уже взорвался майа в накатившем на него слепящем бешенстве и гневе. - Ни в чем не хуже? Полагаешь, что в ответе за всю Арду, что можешь спрашивать с меня, что имеешь это право, как любимое творение дум Отца, и еще хватать меня к тому руками, совершенно нечестиво, словно девку! Меня!!! Того, кто видел первый свет! Им освященного, священного для вас! Того, кто был и будет после! И что еще гораздо хуже, в голову мне нагло лезть все это время!!! Да я тебе их оторву! По самый локоть снова с упоением отгрызу! Хочешь так изящно отыметь меня сегодня ночью, взять надо мной реванш, узнать всю правду обо мне! Ну давай, попробуй взять, что хочешь, только и я свое возьму, не обессудь! - с этими словами он стремительно приоткрыл свое сознание ему навстречу и вместе с этим рванулся в его. - Высоко, - с тенью легкой досады в голосе произнесла Амариэ. Оба стояли, одинаково запрокинув голову кверху и некоторое время разглядывая выступающую над ними скалу. А до этого шли по пыльной дороге, рядом. Ну как шли, она независимо впереди с какой-то зеленой веткой в руках, может быть, ивы, узкие серебристые листья которой она рассеянно обдирала и раскидывала по сторонам. А он позади, вернее, он ее все время догонял, кружил кругами, то и дело в лицах очень живо изображая перед ней какие-то сценки, и с воодушевлением рассказывал что-то. А она в ответ, конечно же, смеялась и то и дело отмахивалась этой веткой от него, как будто бы от комара. Так вот и шли. Привычно гуляли по нагретой за день пыльной летней дороге, весело зачерпывая носами сандалий светлый песок. А потом она увидела очень красивый цветок, растущий высоко в расщелине скалы. Похвалила его, обратив на него внимание с явным сожалением о том, что он растет так высоко и совершенно недоступно. Этих нескольких слов для него оказалось довольно. Он, закусив губу, улыбнулся, поглядев на нее и тут же бесшабашно ринулся туда, уже крепко хватаясь руками за выступающие камни и с легкостью подтягиваясь на них. - Финдэ, стой! – едва опомнившись, закричала она. – Немедленно вернись, сумасшедший! Я пошутила, мне не нужно цветка! Да ты же упадешь сейчас оттуда! - в голосе уже была слышна не только одна лишь веселость, но и тревога. А потом она действительно испугалась уже не на шутку, наблюдая все его лихие и немного позерские кульбиты перед ней. – Ты ненормальный! Это же опасно! Манвэ, разве это стоит? Мне что-то доказать, разбившись!!! Мне этого не нужно… - она сложила руки у себя перед лицом, в волнении закусив костяшки пальцев. – Вот ведь упертый нолдо, - нервно закусывая губы, еле слышно прошептала она, пристально наблюдая дальше все его безумные маневры на скале. К тому моменту он забрался уже довольно высоко и пара камней рыхлого и пористого известняка уже успела с неприятным грохотом сорваться вниз из-под его легкой ноги. Амариэ, на зная, что ей делать, продолжала его звать, но он не откликался, а лишь упрямо лез все выше. Через полчаса он подошел, держа в руке тот самый цветок, протягивая ей. Золотые волосы в его толстой косе растрепались и в их длинных прядях вокруг лица играл теплый ветер. Молча, почти что зло схватив этот с таким трудом добытый цветок, она его затем отшвырнула куда-то прочь. А потом отчаянно пихнула его руками в грудь. – Дурак! - задыхаясь, проронила она, снова оттолкнув его от себя. - Мне не нужен этот глупый цветок! - Ты же так хотела, - немного растерялся он. – Вот я и … Не дав ему договорить, она порывисто прильнула к нему, крепко обнимая со всей силы за пояс, уткнувшись носом и пряча лицо у него на груди, своим ростом едва доставая ему до подмышки. – Ты! Ты мне нужен! Только ты! И больше ничего на свете… В ответ он ласково обнял ее за узкие, покрытые первым загаром плечи, приложившись щекой к такой же, как у него самого, золотистой макушке, улыбаясь в нее самой светлой, самой счастливой своей улыбкой. А потом все-таки поднял с земли тот самый цветок и аккуратно засунул его ей за ухо. – Мы всегда будем вместе… Майа хорошенько швырнуло прочь из золотоволосой головы, но он успел, успел коснуться этого воспоминания, дотянулся своей черной лапой, жадно зацепил ей, приник. - Не будете, Эру!!! - провыл Артано на всю Арду, так ясно увидавший это все, как будто бы стоял от них в каком-то шаге. Провыл больным и волчьим воем, сдавленным в груди так, как если бы его туда стрелою подстрелили, прямо в сердце. Все увидал, особенно его лицо и эту совершенно незабвенную его улыбку, которую он подарил ей вместе с этими словами. Она вонзилась ему прямо в сердце, пропорола его насквозь. Увидав которую лишь мельком, только самым краем ока, он едва не умер, не лишился всякой жизни, что еще в нем глухо тлела и совершенно уже обезумел. Ему, только ему он может, должен ею улыбаться!!! Он убил бы за нее сто тысяч раз, он бы весь мир спалил дотла, не жалко!!! И эту его девку, эту - тоже хорошенько рассмотрел! Гадину, влюбленную по уши! Дурная кошка, как она в него вцепилась! Как он вообще ее опередил, такая же сама все сделает, напрочь позабыв про всякий ей положенный от века стыд! Он-то, он-то после их дурацкой свадьбы пять лет глядеть лишь станет до рассвета, лежа рядом на одной подушке, прежде чем волосы ее распустит, не говоря уже о чем ином. Знает он его прекрасно, а вот эта девка вряд ли! Первая насядет сверху! - Не будете, - прошипел он, грубо силясь вторгнуться обратно. – Вот уж не будете!!! Не жить вам счастливо и долго!!! Не судьба в моем лице! В этот момент он сам почувствовал, что будто крепко схвачен за загривок, и его опять стремительно швыряют. Спиной как следует толкают, так что он, взмахнув руками, как ворон крыльями, после падает куда-то навзничь. И через какие-то скопления разреженных туманов, чередование сгустков вязкой тьмы и остро режущего света прямиком летит хребтом в тот самый лес, который так неосторожно помянул в самом начале в своих думах. Что вершины исполинских и столетних великанов расступаются, расплетают, размыкают свои ветви. И он стремительной пылающей звездой неостановимо падает все глубже в приоткрытый сумрачно-зеленый колодец, на самое дно. На ту самую поляну, прямо в круг из светящихся во мраке зеленоватых гнилушек… И лежит он на ней уже не один. Лежит, смотрит в небо, сквозь треплемые ветром высокие кроны деревьев, зачем-то ищет меж ними звезду, силясь ее рассмотреть… Глядит, одной рукой все обнимая лежащее рядом чужое тело, давно остывшее уже. Рассеянно гладит его по мягким, испачканным землей пепельным волосам, все гладит и гладит, напевая ему колыбельную песню… А после, перекатываясь через него, встает над ним на четвереньки и с остервенением кусает, рвет зубами за мягкий живот и утробно глухо рычит… Вот что увидел Артафиндэ и то, что было с этим бездыханным телом дальше... А, потом он увидел, как майа, шатаясь, встает во весь рост, утираясь локтем и делает шаг навстречу к нему. После чего он внезапно оказался внутри какого-то смертельного и невозможного горнила. Сначала он увидел невыносимую вспышку слепящего белого пламени, от которой он с ужасным громким криком отшатнулся. А затем подступивший, как стены, что желают стиснуть и задавить - ревущий багровый огонь, едкий, клубящийся черный дым, после чего прямо перед собой чьи-то колеблющиеся в своих очертаниях, высокие струящиеся огненные фигуры, на которые ему так же больно было смотреть. И еще от них он почувствовал дикий и животный страх, просто безумный ужас, от которого нещадно замутило, выворачивая наизнанку, все внутренности перекручивая и узлом завязывая в узел. Они вдруг обступили его тесным хороводом, зайдя ему за спину. Он успел их даже сосчитать, кажется, их было семь, прежде чем осознать, что он все это время крепко держит за руку кого-то. Того, кто стоит прямо напротив него, в центре той самой страшной беспощадной вспышки, а он уже совершенно ослеп от нее. Ему выжгло глаза, которыми он раньше видел мир и по его лицу теперь текут неудержимые потоки слез и крови. А он все силится, силится рассмотреть сквозь них лицо того, кто все это время стоит напротив. И он все еще держит за руку его, не выпускает. Упорно держит из последних своих сил. А тот желает, чтобы сейчас отпустили. А его желание таково, что легко обрушивает звезды. Он, слепой, опаленный, падает на колени под этим невыносимым давлением, но не выпускает этой руки. Вот он сейчас умрет, он это ясно понимает, так вот как это бывает на самом деле… Не будет для него никаких бесконечно далеких садов Лориена, не будет светлого их покоя, только этот смертоносный нестерпимый огонь, что его уничтожит, который сейчас пожрет его хрупкие птичьи кости, легко развеет их горьким пеплом. Да, он умрет. И пусть. Но сначала увидит, увидит!!! Чуть подается, размыкается в стороны белое пламя. И вот они, прямо напротив - смотрят, смотрят в упор золотые глаза на узком, хорошо знакомом ему лице. Вот от них он умрет… Волосы вокруг этого страшного грозного лика - вихрящийся пламень. Губы плотно сомкнуты и резко сжаты в узкую полоску. Сам в ответ сжимает его руку. А на руке намотана вокруг его запястья красной змейкой та самая петелька, что он на него набросил. Крепко стягивает, связывает вместе, не на жизнь, а на смерть, все не дает им расцепиться. - Развяжи, - кратко, повелительно размыкаются губы. - Имя! Отдай мне его!!! Красная змейка, кровь, кровавая река, а чья из них, уже не разобрать, течет от одного к другому. - Я тебе другое подарю. Гортхауэр Жестокий. Не забудь, еще не раз потом впоследствии услышишь. Жесткие губы перед ним становятся только жестче. Вторая свободная его рука неторопливо, почти спокойно протягивается куда-то прочь и в нее с почтением влагают что-то. Те, остальные, семеро которых. Что-то ему в нее дают. Что это такое? Похоже на огромный кнут, эльда четко видит рукоять, а сама плеть как будто бы из жидкой, гибкой и текучей лавы. Лицо напротив - неумолимо, жестко и страшно. Пощады для него не будет. - Сказал ведь, нам обоим будет больно, - он троекратно громко щелкает огненным концом бича. А потом с широким замахом, прямо наотмашь бьет его этим бичом, который обвивается вокруг него и вместе с этим рвет ту самую завязку, напрочь разрывая сцепленные руки, разрывая крепко сцепленные души, вновь разнося их в разные уголки необъятной Эа… Больно, больно, больно – нестерпимо! Но кому из них двоих? В зримом мире оставалось одно, проще простого выйти из этого клинча, в котором они сошлись, как следует врезав локтем куда-то в висок. Он бил так в Утумно, удар был отработанным и четким. Впрочем, хорошо рассчитанным и аккуратным, так, чтоб очухался позднее с целыми и невредимыми мозгами. Как и лицом, чью тонкую пленительную красоту он совершенно не желал губить так глупо и бездарно. Эльда бесчувственно обмяк в его объятиях. Артано уселся, подтянувшись и тяжело облокотившись спиной о спинку кровати, обнимая его, золотая голова, поникнув, лежала у него на широкой груди. Почти доверчиво, так, словно он на ней всего лишь навсего - уснул. Сам майа еле-еле перевел свой дух, губы у него тряслись на бескровном лице, скулы запали, глаза покрылись сеткой лопнувших сосудов и белки в них были неприятно красны. Он сидел так некоторое время, с трудом приходя в себя, что случилось с ним не скоро. Так отрывать его от себя - было больно… Во всех существующих смыслах слова. Это надо было пережить во всех мирах, как в том, так и в этом … - Я задержался здесь не в меру, мне пора, - отстраненно подумал он через какое-то время. После чего довольно живо встрепенулся, словно разом сбросив наваждение, деловито поглядел ему под веки, приподняв их одно за другим, посчитал немного пульс, мягко коснувшись запястья и остался удовлетворен своим осмотром. - Как же ты меня бесишь, - с этими словами он постучал ему пальцем по лбу. – С этим твоим непоколебимым чувством собственного превосходства. С этим внутренним достоинством, которое ничем не уронить, как ни старайся… - сплюнул куда-то на пол. - Вашими заносчивыми лбами нужно почаще стучать по земле. Колотить ими об пол, как следует намотав косу на кулак! Огненным бичом вас по хребтине! Быть вам рабами в наших новых крепостях, вот ваше место, квенди. И рано или поздно вы на него вернетесь! И тем не менее, выплюнув все это, припал губами напоследок к пострадавшему виску. – Значит, подозревал, но верить все же не хотел… Я все твои слова запомнил… Люблю тебя безумно… Как никто другой вовек любить не сможет, не сможет, слышишь, - он крепко сжал его в своих объятиях, спрятав в его волосы свое лицо, просто не в силах с ним никак расстаться снова, но это снова нужно было сделать. - И точно так же ненавижу! - добавил он мгновением позже. - И либо ты меня спасешь когда-то, либо я тебя сгублю, иному между нами не бывать… Не отступлюсь… И когда я доберусь до твоей тонкой золотой чудесной веточки, которую ты выбрал себе под стать, с которой ты собрался никогда не расставаться, когда переверну ее на живот, вжимая лицом в подушку, чтобы его не видеть ни одной секунды своей жизни, когда растреплю это ваше ваниарское золото по загорелым плечам и рывком войду сзади, сразу весь до конца, до синяков стискивая ее мягкие дрожащие ягодицы, то в этот момент я буду думать только о тебе, пока бурно не кончу несколько раз. Пока она не упадет бессильно, задыхаясь подо мной, сломленная, побежденная, щедро истекающая моим семенем, набитая им под завязку, а затем начну все по-новой, - еще более зло выплюнув это, он опять поцеловал его в висок, прижимая его голову к себе одной ладонью. - Я не позволю тебе быть счастливым в твоем уютном замкнутом и крошечном мирке, это все слишком узко для тебя, все это даст тебе так мало… Нас обоих ждет другое… Говорят, любовь - страдание, что возвышает… Только такая будет у тебя любовь, пока я стою с тобой рядом. До самых небес, а может, напротив - до самой бездны… Ты будешь страдать весь тебе отпущенный век, до тех самых пор, пока не призовет тебя Намо. Но я и туда за тобой непременно явлюсь. Я тебя никогда не оставлю. Я буду тебя мучить, как твое существование мучает меня. Хотел узнать, кому я служу? Ну так отлично это узнаешь на своей собственной шкуре….