Slippah Ne Spi

Привыкать ко снам было сложно, хотя куда сложнее Стасу было привыкать к пробуждениям. Это стало навязчивой идеей – воплотить сны в реальность, вот только Конченков, сидя на кухне и прихлебывая горячий чай, не всегда мог понять, где заканчивается сон, а начинается явь. Скорее всего, вытянутые на коленях треники, смятый коробок, чуть заляпанный чайник на плите, недовольная Шанель, жующая сухую бегонию на подоконнике – вот это составляло реальность. А борода Босса, холодная сталь беретты, алая кровь Бах Ти на земле и сдавливающая кожу веревка на руках – сон. Но это не точно, как сказал бы Игорь. Стас потёр лоб, рассеянно пытаясь отогнать навязчивые мысли, правда, получалось у него с каждым днем всё хуже. Да и как не думать о том, что происходило между ним (а Конченков давно уже принял Пимпа как своё альтер эго) и Игорем во сне. Это было очень правдоподобно, очень ярко, очень реально – настолько, что Стас до сих пор чувствовал поцелуи на своих плечах. – Ты, Слиппа, пидор, – негромко заключил он и отпил чай, в упор глядя на кошку. Та отводить взгляд не собиралась и отрицать очевидное не стала: знала, сука, чем хозяин, давший ей такое дурацкое прозвище, последние три недели занимается. Слышала, падла, сдержанное дыхание и стоны в ладонь, пока царапала запертую дверь и мяукала, требуя открыть. И Стас сам бы не стал отрицать очевидное – да, он фантазировал. Да, он не уловил момента, когда эти фантазии вдруг заняли определенное русло и приняли облик его лучшего друга. Но вот ведь какая хуйня – Конченков никогда бы не стал париться об уже произошедшем: глупо страдать из-за того, что случилось и, по сути, что нельзя изменить. По крайней мере, для себя он решил, что пидором он не был – провёл небольшой опыт, включив гейское порево и осознав, что вид сношающихся мужиков вызывает только омерзение. Значит, это было что-то иное. Что-то, что никак не было связано с его ориентацией и предпочтениями. И если бы Стас продолжил анализировать, то пришел бы к выводу, что это банальный Лавровосексуализм. Но Конченков анализировать не стал – это было бы совсем уж по-пидорски. И, успокоив таким образом свое мужское самолюбие, он решил больше не возвращаться к этим мыслям. Хотя бы потому, что начни он думать и фантазировать, захотел бы от реальности большего. А потерять Лаврова только из-за того, что у Стаса на него стоит, было глупо. Поэтому, он просто закурил, наблюдая, как клубы дыма окутывают его фигуру подобно дрёме. Его дом стал местом, где он существовал в своих снах месяц за месяцем, следил за Боссом глазами Пимпа, наслаждался неоновыми огнями Майами, исполнял заветные желания и мало беспокоился о будущем. Погружение в хасл стало в своем роде тем, чего он ждал каждый вечер – и так пролетели январь и февраль – в работе, в встречах и косых взглядах на Игоря, в записях, в текстах и битах днем и в безудержном драйве ночью. Телефон дёрнулся и зашелся в вибрации, едва не слетев на пол. Стас чертыхнулся. – Да? – сигарета дотлела, и пепел упал на давно немытый линолеум, рассыпавшись на тысячи серых стервозин, которые тут же со злорадным упрямством принялись въедаться грязью глубже в пол. – Ну, что, готов к новости, братишка? – довольный голос Лаврова на том конце трубки отозвался знакомым теплом в затылке, и Стас кашлянул. – Что за новости? – он затушил окурок в остатках чая, поднялся, шикнув на доедающую цветок кошку, и поставил кружку в мойку. – Фадеев, хитрожопый прохиндей, договорился со студией звукозаписи, – как можно более сдержаннее сообщил Игорь. Стасу было слышно, как на том конце трубки он курит, выдувая дым в сторону, как скрипит тающий снег под его ботинками, как сигналят машины где-то вдалеке и проезжают автобусы. – И мы можем записаться не на палочку, ебать её, а как нормальные люди. – И как мы за это рассчитаемся? – Конченков сел перед ноутбуком, слегка офигевая от новости и еще не веря своим ушам. – Ты ж не подумай, Лавров, я рад! Просто… Игорь хмыкнул в сторону что-то похожее на “заноза в жопе”, но Стас решил не замечать. – Все вопросы к Фадееву, – сказал он недовольно. – У него знакомый знакомого-знакомого-знакомого подсуетился. – Понятно, – Конченков прокрутил колесиком мышки вниз все треки в папке на ноуте, которые хотел бы перезаписать. – Бля, Игорь, это ж просто охуенно! Лавров рассмеялся, и Стас, зная его привычки едва ли не лучше своих, закивал. – Выезжай на Литвинова, встретимся с Димой, – выдохнул он наконец и, недолго помолчав, добавил: – Мы уже ближе к исполнению твоих фантазий? Конченков, ворочавший в руках зажигалку, замер, почувствовав в словах Лаврова подвох и неуверенно качнул головой. “Если бы ты знал то, что я хуеверчу в своей голове, Игорь… Если бы знал.” Но вслух, конечно, произнёс совершенно другое. – Наверное. И ухмыльнулся. Упомянутая Игорем студия находилась в самых ебенях, и Стас долго гуглил, пытаясь отыскать нужный дом. Заплеванный двор с выходящими в него железными дверями со сломанными кодовыми замками напоминал коробку, нависающую над ним. Стас переминался с ноги на ногу, носком разбивая ледяную глыбу с вмерзшей в неё детской варежкой и курил: весна, сука, никак не хотела греть Самару, и Конченкову с каждым днём становилось все холоднее. Хотя больше его вымораживала неопределенность в собственной жизни. Ну, вот нормальный ли он, если, заскочив в Ашан по дороге сюда за сигаретами, на последние двести с полтиной купил пластмассовую золотую корону, завалявшуюся на полке в магазине явно после нового года. И сейчас он крутил на пальце дурацкий пакет, ожидая Игоря, и сам себе казался идиотом. Ну, еб твою мать, что его дёрнуло купить её? Какого такого чёрта? Неужели он думает, что сможет впихнуть её в руки Игоря, сказать “помнишь, братишка, мне снились сны? Так вот я решил воплотить их в реальность, подарив тебе говнокорону. На, носи, не обляпай”, а Лавров согласно кивнёт и все правильно поймет? Он, конечно, охуенный друг, но ожидать от него такого всеобъемлющего понимания явно не стоит. И в тот момент, когда он уже хотел бросить пакет со злосчастной короной в мусорку, из-за угла вышел Лавров. – Ё, сучка, – Игорь приподнял ладонь, слегка ёжась от холода, и пожал руку Стасу. – Че как? Конченков нервно улыбнулся, чувствуя себя очень неловко, бросил бычок под ноги и пожал плечами. – Нормально, – ответил он и снова повернулся к урне. – Что там? – почувствовав смущение Слиппы, поинтересовался Лавров. И Стас подумал, что это важнейшее, что объединяет Игоря Лаврова из Самары и Босса из Майами – полное и абсолютное понимание Стаса – хоть в образе Слиппы, хоть в качестве Янг Пимпа. В голосе Игоря слышались требовательные нотки, словно он имел право не только интересоваться, но и знать всё, что только пожелает, касательно Конченкова. И это, как ни странно, подкупало. – Нихуя, – раздражённо ответил Стас и по-детски спрятал пакет за своей спиной, как будто не ждал, что Игорь его там сможет достать. – Покажи. – Отъебись, – буркнул Конченков, но Игорь ловко перехватил его руку и выдернул этот ебанный пакет. Конченков, морщась от стыда, прикрыл ладонью лицо. – Охуеть, какая поебень! – восхищённо цокнул языком Лавров, высвобождая корону из целлофана. Пластмассовые камешки тускло переливались в грязных лучах прихворавшего по весне солнца, и поэтому выглядела корона ещё более убого в этом старом дворе с покосившимися лавочками и мутными окнами. – Выброси её, – краснея, сказал Стас. Ему было жутко стыдно, неловко, и теперь он проклинал себя за свою глупость и детский поступок. Какого хуя он, взрослый мужик, занимается такой нездоровой херней? И это еще не главное – главное то, что он дрочит на своего лучшего друга. А это уже полный пиздец. – Ни за что! – Игорь стянул с головы шапку и тут же водрузил на её место корону. – Я ж, бля, охуенен в ней, братишка. И Слиппа, залипая на улыбающегося Игоря, видя в нём куда больше через призму своих снов – не просто пацана с района, а человека, способного одним взглядом заставить долбаебов разбегаться по углам – расслабился. Расслабился и снова стал собой. – Я забираю её, – решил Игорь, внимательно следя за переменой в лице Стаса. – Она охуенна. Конченков кивнул, понимая, что иная бы его реакция выглядела по-дурацки, и щёлкнул зажигалкой, раскуривая очередную сигарету. – Тебе бы завязать, братишка, – негромко посоветовал Лавров, глядя, как тлеет сигарета в руках Стаса. – Завяжу, – коротко ответил тот, стараясь не смотреть на Игоря. Уж слишком болезненными были сравнения Босса и Лаврова. Уж слишком жадным было его воображение, подсовывающее лучшее, что снилось ему ночами. Уж слишком было неприятно осознавать, что фантазии – так и останутся фантазиями. А хуже всего было то, что признавать собственное увлечение Конченкову не хотелось всей душой. Да что он за пацан такой? – Что не так? – Игорь стянул корону с головы и снова надел шапку. – Опять словил грустного? – Нет. – Если у тебя что-то произошло, то сейчас самое время признаться, – медленно, взвешивая каждое слово, проговорил Лавров. А Конченков пялился на эту идиотскую пластмасску, выкрашенную в золотой, и думал, что никогда ещё ничего не скрывал от Игоря. Насколько бы хреново ему не было, насколько бы жёстким не был его косяк, он рассказывал всё – и Лавров всегда его понимал и, что, сука, важно – не осуждал. “Понимаешь ли, братиш, последние два месяца я вижу сны. Ты же в курсе – Майами, бабло, все дела. И всё бы, брат, ничего, да только в них ты меня трахаешь. И хорошо, сука, трахаешь – я даже в реальности теперь только об этом и думаю. Так что – не хочешь помочь братишке, нет?...” – У меня ничего не произошло, – решил Конченков, покраснел еще сильнее и отвернулся. Не стоит и намекать – это все разрушит. – Слушай, Стас, – удивительно мягко проговорил Лавров и потер лоб. – Мне ты можешь не пиздеть. Я же вижу, что ты паришься, и уже не первый месяц. Все так же переживаешь за бабло? Мы заработаем. Сегодня запишем пару треков, закинем в сеть – нас будут слушать. Конченков рассмеялся, но быстро смолк, заметив серьезный взгляд Игоря – тот не кривил душой, он правда верил. – Мы ограничены в своих желаниях, – качнул головой Стас, прекрасно понимая, что все, чего именно он желает – это засыпать вместе с ним каждую ночь и видеть одни сны на двоих. – Мы ими вдохновляемся, – возразил Лавров. – Ты пишешь тексты на основе своих желаний. И это охуенно, просто потому что здесь мир из девяностых, а там – мечты о красивой жизни. Конченков молчал, все так же бил кроссовком с разорванным шнурком заледеневший сугроб и думал, насколько слова Лаврова утешение, а насколько – правда. Но тот никогда не лгал ему раньше, так зачем бы он начал именно сегодня?... – Мы ограничены в своих желаниях, – произнес Лавров, делая шаг к нему навстречу и наклоняясь к его лицу. – Лишь благодаря тому, откуда мы, мы и будем творить сказку на основе этих желаний – как бы по-пидорски это не звучало. – Это все говнофилософия, брат, – улыбнулся Слиппа. – На самом деле мы существуем там, где двухэтажки, новостройки, а всё остальное – полная поебень. Сказка… Бля. Скажешь тоже. Он немного подумал, а потом добавил: – Мне приятно дома, и совершенно похуй, что он на дне этого гребаного болота. Посмотри вокруг, Игорь, просто посмотри. Он запрокинул голову вверх, глядя на уходящие в серое небо серые хрущевки. Чувствуя, как давят на них серые стены серых квартир. Слыша серые разговоры серых лицом людей. Жизнь… Это не сон. – В этом же и есть главный твой козырь, Слиппа, – Игорь был близко. Очень близко – так что его слова отскакивали от кожи Конченкова и оседали в его легких. – Ты просыпаешься и пишешь рэп о сладкой жизни в своей квартире. И я в это верю. И все остальные поверят тоже. И он замолчал, глядя в глаза Стаса. Замолчал, выжидая его ответ. А Конченков, не смеющий оторвать взгляда от губ Игоря, только и смог что выдавить: – Холодно сегодня, так же, наверное, будет завтра. И кивнул в сторону подъезда.