Каждая рана закалит меня

       Эндрю схватил горшок, грубый и тёсаный, подобно капитанше. Какого дьявола она это сделала? Теперь абстрактная виселица приобретала четкие линии. Он представил, как петля сжимается на шее, становится нечем дышать. «Проклятие! Да чтоб тебя разорвало!» — думал Харт, справляя нужду в предложенный горшок.       Жажда мести, жгучая, почти осязаемая, бурлила груди. Желчь, готовая выплеснуться, пропитала десна и язык. Если бы он был гадюкой, искусал бы ее до смерти, как и всех на этом корабле. Воспоминания о крепком и гладком, немного стертом штурвале «Ласточки» бередили душу. Даже, потеряв глаз, он не чувствовал такой скорби и злости.       Горшок, теперь смердящий нечистотами, навел на мысль. Душа затрепетала в нетерпении. Не раскаиваясь в мелочности своих намерений, Эндрю стал ждать. Он ей еще покажет! ***       Удар, хлесткий и сильный, по голове — и липкое, мерзкое… Разрази меня гром!        Бэт стояла растерянная и, постепенно понимание того, что произошло, наполняло ее.       Горшок!       Услышав тот же, что и ранее, заливистый смех, она закричала. Сжав кулаки, хотела было накинуться на мерзавца, но мысль, острая как сабля, озарила ее. «Обычной трепки будет мало!» — зловонный аромат наполнил легкие. Кровь, бурлящая от унижения, забила в висках.       — Свистать всех на верх! — услышала она свой голос. Послышался гул матросов, побежавших будить остальных. Факелы загорелись на борту, освещая темноту своим изменчивым дыханием ветра светом.       Оскорбленная и униженная Бэт рванула в каюту кока, чтобы та обмыла ее. Увидев взгляд девушки, обычно добродушная болтушка Эбби молча принесла таз с водой.       — Быстрее, быстрее! И пленных! Их тоже наверх! — рокотала Бэттани, спешно переодеваясь. На удачу, в каюте кока нашлась заштопанная одежда Бэт.       Глаза метались по матросам, надеясь, что они не заметят тот мерзкий запах, который так и не выветрился из ее волос.       Вывели пленных. В свете факелов их глаза горели страхом и животной агрессией. Скрюченные, закованные в кандалы, они дергались в руках матросов, ожидая, что будет дальше.       В тускло-сером небе мерцали молнии. Дождь вновь зарыдал крупными каплями по лицу. Море, волнуясь, пыталось сбить корабль с курса. Гул голосов мешался с голосами суровой природы.       На балансирующую на волнах палубу привели ее пленника. Дубинки, грубо вытесанные из ребристого дерева, прошлись по спине. Шпага Сантьяго уколола длинную шею, вырывая из раненной глотки рычание и струйку крови. На невыразимо прекрасном лице пирата, переливались вспышки ярости и злости.       Крики и нетерпение заполнили корабль доверху. Пирата начали привязывать к фок-мачте*. Он сопротивлялся, бился в путах, и, размахнувшись, ударил Сантьяго.       Пощечина испанца обрушилась на перекошенное злобой лицо.        Бэттани закусила губу, и горько-соленый вкус крови послужил спусковым крючком. Кинувшись вперед, пустила в ход кулаки. Когда мерзавец толкнул ее, Бэт зарычав, впилась зубами в мужское плечо.       Пират взбесился еще пуще, перекрикивая всех. Руки потянулись к ее горлу, она ощутила жесткие пальцы на шее...       Сантьяго одернул пленника.       На руках, губах и на языке Бэт была пиратская кровь. Ее передернуло.       Его ненависть к ней была осязаема, так же, как и ее.        Руки пирата сжимались снова и снова. Бэт прошиб пот, и мысли о мести на миг сменились ужасом. Но вспомнив о том, что натворил мерзавец, страх отступил, уступая агрессии.        Замах. Хлыст гибкой змеей опустился на плечи пирата.       За все.       За отца.       За унижение, за страх.        И за странное притяжение, нечистое, недостойное, что испытывала она.       Удар за ударом обрушивались на спину пирата. Красные полосы изрезали рубаху. Бэттани била снова и снова, не чувствуя холод и влажность ночи.        Глаза прояснились, сердце замедлило бег на двадцатом ударе. Рука болезненно отдавала усталостью.       Пират уже не сопротивлялся — только жался в комок, пытаясь укрыться. Лишь руки сжимали веревки, продетые в кандалы. Спина превратилась в ошметки плоти.       Чувство протеста сковало предплечья. Хлыст упал на пол. Бэттани глухо бросила, отворачиваясь:        — Верните его в каюту.       В душе саднило так же, как рука, уставшая бить. Ветер сбил с головы треуголку и понес по шероховатому дереву палубы.        «Проклятье! Проклятье! Проклятье!» — шевелились губы почти в мольбе.       Треуголку поймал матрос. Рыжеволосый парнишка словил ее в воздухе в последний момент. Она едва не обрушилась в темноту вод.        Робким взглядом мазнул ей по лицу:        — С вами все в порядке, капитан Берк?       Беттани ощутила, как глаза увлажнились.        Это ветер. Чертов ветер. И дождь.        Сглотнув подступивший комок, кивнула:       — Заприте пленных в трюме. Урок усвоен.