Каждая рана закалит меня

       Бэттани с Сантьяго уже час, как сидели среди холеных, вежливых пассажиров-исследователей фрегата «Изабелла». Если бы не худоба собеседников, вежливо передающих инициативу разговора, не скудность ужина, состоящего из сухарей, горохового супа и тонких, как волос, кусков сала, поделённых на всех, можно было подумать, что они оказались в мужском клубе в центре Лондона, а не на корабле, держащем путь обратно из далекой Индии.        Бэт чувствовала себя каким-то пугалом, или чучелом, или двуглавым истуканом: все мужчины, раз за разом останавливали на ней взгляд. Сначала она думала, что все дело в том, как неловко она держит ложку, и пыталась поглядывать на манеру Сантьяго.        Но в глубине души Бэттани все понимала.        И это ощущение давило в груди, разжигая щеки, и чисто женское удовлетворение, ранее незнакомое ей, наполняло ее существо. Злой смех и грубость пирата, которые пекли и жгли вверх по позвоночнику, как патокой, опийным раствором, заглушались полными интереса, жадного, цепкого, улыбками, посылаемыми мужскими губами.        В горле все время сохло, и она пила услужливо подливаемое самим капитаном бургундское. Напряжение, поначалу сковывающее, отпустило, чувство свободы распирало грудь.        И игривость.        Словно котенок с клубком.        Сантьяго, сначала нервно поглядывающий на всех окружающих, тоже расслабился. С ее позволения, испанец ушел в каюту профессора посмотреть «невероятное открытие» с длинным названием, связанное со звездами, должное поразить весь ученый мир.        Капитан принялся долго, во всех подробностях, рассказывать о невероятных артефактах, реликвиях, привезенных из Индии. Бэттани то и дело путалась, поначалу переспрашивала, потом решила просто кивать, улыбаясь.        Что-то ее смешило, может совсем не смешное другим. Ей нравилось это состояние легкости, беззаботной безбашенности.        Поэтому, когда мистер Мор, воодушевленный и взволнованный своим собственным рассказом, повел ее посмотреть на особо любопытный экземпляр в грузовом отсеке, Бэттани лишь кивнула, следуя за мужчиной. Лишь они начали спускаться вниз, в темные помещения, Бэт напряглась.        Но мистер Мор так ласково улыбнулся, зажигая факел:        — Дорогуша, мы почти дошли! Клянусь, это то, что заставит ваше сердце ускорить свой бег! Настоящий золотой Будда!        Она кивнула, спускаясь вниз по ступенькам. Вокруг было пыльно и темно. Оранжевый свет факела, который худой капитан прикрепил к стене, открывал взору огромные свертки, скрывающие сокровища Индии: большие и маленькие, сложенные друг на друга, с прослойкой сена. Таинственные предметы волновали, будоражили воображение.        Мистер Мор, сжав ее ладонь в своей, аккуратно переступал между ними, стараясь не повредить, не опрокинуть сокровища. Дойдя до противоположной лестнице стены, он, выдохнув, прошептал:        — Вот он, дорогуша! Вы только посмотрите! — он аккуратно развязал бечёвку на большом, метр высотой, свертке.       И, действительно, было на что посмотреть: в тусклом свете метровая фигура человека с круглым животом, сидящего по-турецки, переливалась всеми оттенками солнца. Бэттани стояла не в состоянии пошевелиться. Ей навскидку не получалось определить, сколько золотых монет можно было бы вылепить из золотого чуда.        Да это же целое состояние! Невероятно!        Она аккуратно провела по лысой голове статуи, ощущая на пальцах холод металла.        И тут рука, сжимавшая ее ладонь, потянула Бэт на себя. Она вмиг оказалась прижатой к стене, возле которой стояла золотая статуя.        Глаза, хищные, как у птицы, заглотили ее робкий взгляд.        Капитан прижал Бэт к своему худому, жесткому телу. Казалось, он имел руки Шивы, везде успевавшие — и расстегивать непослушное платье, и задирать подол, и хватать обнаженную плоть…        Бэттани стояла в оцепенении.       Все было, как тогда.        Как тогда, ее схватили и прижали к стене, как тогда, он отрывисто дышал ей в лицо, воруя ее воздух.        Холодный липкий пот бисеринками закапал по спине. Ее обездвижило. Вздохи получались краткими — на полвздоха.        Кричать.        Бежать.       Драться.        Все бесполезно. Тело отказывалось выполнять мысленные команды. Лишь плечи подёргивались, словно в припадке.       Она так долго училась сражаться, колоть в сердце одним ударом клинка.        Все без толку.        Все напрасно.        Дышать. Хотя бы дышать. Наполнить легкие, чтоб закричать.        Тем временем платье начало поддаваться. Липкие, как слизняки, руки заскользили по коже.        В горле першило. Комок в горле мешал ей вздохнуть. Укусы на шее, влажные слюни…        Первые слезы коснулись щек.        — Что здесь происходит, черт вас дери? — низкий от злости голос Сантьяго распорол тишину, приправленную омерзительными причмокиваниями.        Дальше все замелькало, закрутилось каруселью злобных фраз и криков боли, ярмаркой крови и хруста костей.        Уже сидя в лодке, Бэттани выдохнула, и вздохнула, наконец до предела заполняя легкие. Тело саднило. Болело. Легкие прокручивало, словно в мельнице, горло, сжимаясь, исторгало сухой кашель.        Но руки, сильные большие руки испанца держали, сдерживая крупную дрожь, сотрясающую все измученное существо.        — С-спасибо, — наконец выговорила Бэт, откидывая голову ему на плечо.        — Что ты, глупенькая. Ты же мне как сестра, — большая рука стерла дорожку слез.        — Только как сестра? — почти беззвучно переспросила Бэт.        Сантьяго посмотрел на нее долгим взглядом. В темноте, освещенной лишь огнями созвездий, проглядывавших сквозь мутное небо, его глаза завораживали своей бездонностью.        — Не только. Я люблю тебя, Бэттани, — он аккуратно, видимо, чтобы ее не спугнуть, наклонился, уткнувшись носом ей в щеку, и, замерев, нашел ее губы.        В этот раз Бэттани не стала сопротивляться. Она распахнула губы навстречу Сантьяго, но в уголке сознания мимолетно, но явственно, вспомнился другой взгляд, взгляд одинокого сапфира. Да, этот глубокий, долгий поцелуй почти ничто по сравнению с коротким, молниеносным прикосновением губ Эндрю.        Мерзавец.        Даже такой момент ей испортил.