Луна в свете Солнца

      Им из прошлого удалось. Бьякуран повержен. Баланс восстановлен, и Вонголе, и миру больше ничего не угрожает.       Но Савада сбегает оттуда, от своих хранителей и друзей. От их радости и триумфа. Потому что не может отделаться от чувства вины за то, что произошло. Вины перед теми, перед кем извиниться не удастся. Вины за свою поспешность, наивность и слабость.       В лесу спокойно. Тут нет людей. Нет любопытных глаз. Нет восторга Гокудеры, извечного оптимизма Ямамото, шумного Рехея, беспечного Ламбо.       Тут тихо, шелестит ветер в листве, поют птицы. Хотя нет. Птицы не поют.       Вместо пения птиц, слышны голоса. Негромкие, но раздающиеся издалека. Тсунаеши не видит тех, кто сейчас ведет беседу, но слышит каждое слово. Он не подходит ближе. Не хочет мешать беседе, чьим случайным свидетелем стал, но и не уходит.       Может быть любопытство, может быть все то же нежелание спугнуть. Он до сих пор порой такой неуклюжий, легко наступит на ветку и та громко треснет, выдавая его присутствие. — И к чему это? — Женский голос звучит спокойно, но в нем все равно слышно раздражение. Кто бы не была эта женщина, она не рада или самой беседе, или собеседнику. — Ку-фу-фу, я просто хотел выразить свое восхищение, Сузуне. — Смех, который Тсуна не слышал уже десять лет, режет по ушам. Он бы и рад не слышать его еще столько же, вот только вряд ли его обладатель согласится вернуться в тюрьму. — Эти десять лет изменили тебя. — Ты изменил. — Слова упали тяжелым камнем, и босс Вонголы понимает, с кем говорит Туман.       Сасагава Хотару — девочка-тень, длинные светлые косы, прямая спина, тихий голос, сталь в глазах, первые места в табеле успеваемости.       Коломбина Медичи — Ядовитая Принцесса, серый пепел волос, строгие костюмы, перчатки на руках, холодная улыбка и вежливый яд слов.       Сузуне — полет без крыльев, заботливая улыбка, теплые руки, запах сладостей.       Три такие далекие девушки. Три грани одного человека. Хотя Саваде приходилось встречать только двоих: Коломбину и Хотару. О Сузуне он иногда слышал от Хром. Тихие рассказы полные восторженного почитания и радости после нечастых встреч. Так Хром могла бы говорить о Мукуро, но о Мукуро Хром только молчит. Молчит выразительнее любых слов. — Разве что подтолкнул. — Тсунаеши так и не узнал, не спешил узнать, что связывало этих двоих. Не спрашивал, почему члены банды Кокуе почитают Старейшину Яда не меньше, чем Мукуро-сама. Он просто принял это. Как тот факт, что Ядовитая Принцесса ходит на приемы под руку с Принцем-Потрошителем. — Боль — отличный стимул, ты прав. — И Рокудо, и Коломбина говорят спокойно, но Саваде чудится, что найди он их взглядом и увидит, как между ними сверкают молнии. В коротких фразах, банальных до скрежета зубов, смысл ясный только им двоим. И Тсунаеши почти хочет выйти к ним, сказать, чтобы они шли выяснять отношение куда-нибудь еще, потому что он тут СТРАДАЕТ! Выдерживает заведомо проигрышный поединок с совестью, а вовсе не собирается подслушивать полный недосказанностей разговор двух старых знакомых, которые по законам простейшей логики и не должны были быть знакомы. — У меня последний вопрос, Сузуне. — Тсуна легко представляет, как величаво слегка опускает подбородок Медичи, точно так же, как она делает на тех собраниях, где пересекаются босс Вонголы и старейшина Медичи. — Савада Иемитсу. Почему он еще жив? — Тсунаеши вздрагивает, когда Мукуро называет имя отца. Имя человека, которого он больше не может считать отцом. — Ты уверен, что он жив? — Насмешка падает тяжелой каплей, расплескивая вокруг себя ядовитые брызги. — Разве человека без какой-либо цели можно назвать живым? Он потерял босса, любимую жену, сына. Сегодня он потеряет работу. Смерть — это слишком милосердно, разве нет? — Тонкие губы изгибаются в улыбке.       Вежливое участие, так называется то выражение, что сейчас застыло на лице Медичи. Савада уверен в этом, даже не видя. На ее лице оно возникает всегда, когда Коломбина выражает соболезнования о чьей-то смерти, выражение, не дающее усомниться, той, что кладет цветы на гроб, нет дела до покойного. Ей важны лишь живые и выгода, которую она может получить присутствуя здесь. — Ку-фу-фу, так значит я милосерден? — Мукуро смеется, а босс Вонголы не видит ничего забавного в словах Медичи так же, как не считает он безумие Тумана милосердным. Безумие просто безумно, оно не может быть милосердным или жестоким. И Жестокость, и Милосердие — это свойства здорового разума, а Мукуро безумен. — Нужно будет поздравить Кею. Думаю, он будет рад моему вниманию. — Кея будет рад только хорошей драке. — Беззлобный смешок.       Сасагава Хотару была в странных отношениях с ГДК. Это Босс Вонголы помнит еще с тех дней, когда был Никчемным Тсуной. Он позволял девушке сидеть в своем кабинете или составлять ему компанию на крыше. Он не наказывал ее за прогулы и с равнодушным видом принимал из ее рук термос чая.       Хранитель Облака Вонголы уважительно отзывается о Коломбине Медичи и позволяет ей на каждое его «травоядное» отвечать «птицы не травоядные, Кея». Хибари-сан тонко улыбается и прикрывает глаза, показывая, что услышал это возражение, чтобы в следующий раз сказать тоже самое и услышать дословный ответ.       Если Савада для Хибари — зверек, то Медичи — птица. Свободная, такая же гордая, независимая от общества, несущая лишь те обязательства, что взяла на себя сама.       Боссу Вонголы порой обидно от того, что часть его Хранителей не зависят от него. Они ЕГО Хранители, но свободны от своего Неба. Как Хибари, который считается лишь со своим мнением, как Хром, для которой есть только Мукуро-сама и Сузуне-сан, а Босс всегда вторичен. — Ку-фу-фу, — смеется Мукуро на слова Коломбины. Он согласен с девушкой и Савада знает это. Помня бой Хибари и Мукуро в Кокуе-Ленде. Зная того человека, которым стал Хибари спустя десять лет, представляя, как изменился за эти годы Мукуро.       Если старые враги встретятся — будет бой. Бой, чья цель удовлетворить жажду схватки двоих. Жажду равного противника. Босс Вонголы знает, что иногда Хибари листал сборники мафиозных законов, ища повод выпустить Мукуро из тюрьмы.       Потому что хищнику нужен враг, что ближе друга. И Тсунаеши может легко представить, как трое после изнуряющей схватки двоих сядут в традиционном доме Хибари, и Кусакабе принесет им чай. И двое будут молчать, пока Медичи с равнодушной улыбкой обрабатывает их раны, а после вести негромкую беседу из фраз, чей смысл ясен только им. На низком столике будут стоять сладости, к которым никто не притронется, потому что в какой-то момент столик полетит в сторону от удара ноги или древка трезубца, и печенье рассыпается по полу, чтобы быть раздавленным босыми ногами тех, кто ждал реванша десять лет.       Ведь тогда в Кокуе не было четкого победителя: Хибари проиграл в поединке тел, а Мукуро в поединке воль. И оба хотят повторить. — Буду рад увидеть тебя снова, Сузуне. — Смех Мукуро. Щелчок кнута. И тишина, которая быстро сменяется на обычный лесной шум. Запели птицы, завозились в подлеске звери.       Странная беседа закончилась, не дав ни одного ответа. Хотя и вопросов у Босса Вонголы тоже не прибавилось, он слишком привык закрывать глаза на чужие секреты. Когда они важны, то ответ ему нашепчет Интуиция.       Но сейчас ему нет дела до того, что связывает Мукуро и Коломбину. Куда больше его волнует собственные смятения и страхи. Собственная вина для него сейчас куда тяжелей той, что сквозить в словах Мукуро. Собственная боль важнее боли в голосе Коломбины.