Мгновения

      Огромные электронные часы в центре города показывают три часа. Три часа ночи.       Редкие капли дождя падают на спящий город: на скамейке в парке, на окна многоэтажных домов, на зеленые листья деревьев. И на капюшоны двоих не спящих людей. На капюшоны двоих, которые вместо того, чтобы прятаться дома от дождя и спать, стоят на мокром мосту, держась за холодные перилла.       У Такао давно промокли растянутые рукава серой кофты, и пальцы замерзли до такой степени, что он с трудом сгибает фаланги. У Мидоримы от холода покраснели уши и нос, щеки чуть болезненно порозовели. Очки были спрятаны в карман черной толстовки, все мокрые и холодные.       Такао приподнимается на носочках и целует Мидориму в замершие губы.       У Казунари нет карманов, поэтому он сильнее натягивает рукава на мерзлые ладони.       Мидорима отвечает на поцелуй.       У Шинтаро толстовка больше на пару размеров, и безразмерный капюшон все время сдувает сильный ветер. У Мидоримы давно промокли волосы, и он устал поправлять спавший капюшон, поэтому, когда его в последний раз сдувает ветер, он решает больше его не трогать.       Мидориме кажется, что от поцелуев с Такао становится теплее. Казунари придерживается того же мнения. Словно какое-то внутреннее тепло разливается по всему телу и отогревает замершие части тела.       Где-то вдалеке разъезжают машины, на секунду освещая темные улицы спящего города, где-то вдалеке бегут люди с ненавистной им ночной работы, где-то вдалеке пьяная компания направляется в лав-отель, где-то вдалеке официантка приносит счет засыпающей в кафе девушке, где-то вдалеке горит одиночно окно, давая понять, что ее хозяин еще долго не собирается спать. Все это где-то вдалеке.       А рядом... А рядом совершенно замерший напарник с взлохмаченными волосами, в промокших кроссовках и в мокрой толстовке. Он рядом, достаточно лишь сделать малюсенький шаг, прильнуть к его замершей груди и ощутить, насколько сильно промокла его одежда.       Такао улыбается совершенно замершими губами, и облачко пара незаметно растворяется в воздухе. Ему хочется, чтобы Мидорима приподнял его так, чтобы их лица оказались на одном уровне, и целоваться до самого рассвета. Но он прекрасно понимает, что его Шин-чан тоже замерз, поэтому он лишь радостно улыбается. Несмотря на противный моросящий дождь и пронизывающий ветер, Такао действительно счастлив.       Мидорима наблюдает за живой улыбкой Такао. У Казунари от холода потрескались губы, и улыбаться ему должно быть неприятно, но он все равно продолжает это делать. У самого Мидоримы губы замерзли настолько, что он может лишь улыбнуться краешками губ на радостную улыбку Казунари.       Огромные электронные часы в центре города показывают двадцать минут четвертого. Через пару часов рассвет.       — Такао, нужно закругляться. — Мидорима берет Казунари за ладошки, спрятанные в длинных рукавах, просовывает руки (рукава настолько растянутые, что свободно позволяют это сделать) и чувствует, что руки у Такао не то что холодные, они ледяные.       У Мидоримы руки, на удивление, теплые. И Такао сильнее обхватывает замершими пальцами его ладони и, утыкаясь лбом в его плечо, произносит:       — Знаю, Шин-чан, знаю, — и, приподнимая лицо, смотрит ему прямо в глаза, отвечает, — так не хочется уходить.       — У тебя все руки ледяные.       Такао улыбается: Шинтаро заботится о нем. Он не говорит «мне холодно» или «я давно замерз», он переживает за ледяные руки Такао. А Казунари настолько счастлив, что забывает про свои ладони. Он забывает обо всем: о том, что уже глубокая ночь, о том, что мелкий дождь сменился сильным ливнем, о том, что он до ужаса замерз.       — Опять ты не надел куртку, — причитает Мидорима только потому, что волнуется. Да, волнуется, Такао в этом определенно уверен.       — Как и ты, Шин-чан, — смеется Казунари, — я думаю, моей маме бы не очень понравилась эта затея, поймай она меня на первом этаже. Мам, а ты знаешь, мы тут с Шин-чаном прогуляться решили. Почему в час ночи? Да ты не пугайся, все будет хорошо. Я буквально туда-обратно, часа через три буду, — и Такао вновь заливается звонким смехом, представляя всю эту картину, — эй, Шин-чан, я между прочим герой. Мне сейчас опять лезть на второй этаж через окно. А представь, что будет, если мои родители подумают, что это воры? А тут вот те на! - Казунари. По головке они меня точно не погладят.       — Я думаю, они не удивятся, зная тебя. — Чуть подумав, отвечает Мидорима, — Если... если хочешь, можем пойти ко мне. Я все равно, ближайший месяц, буду жить один.       — Эй, Шин-чан, ты же знаешь, я бы с удовольствием. Но моя мама голову мне потом открутит, не найдя меня утром спящим в кровати. Так что... никак.       Такао целует Мидориму на прощание в холодные губы и произносит тихое:       — До завтра.       — До завтра, — слышится в ответ.       От моста до дома Такао идти ровно сорок минут быстрым шагом. Мидориме - двадцать две. Поэтому, когда Казунари отстраняется от теплых рук, Мидорима ему не мешает и лишь наблюдает, как Такао посильнее натягивает промокшие рукава и капюшон. Как чуть отойдя, машет рукой и сбегает вниз по деревянным ступенькам, приземляясь прямо в огромную лужу.       И лишь когда силуэт дорогого человека растворяется в ночи, а улицы освещаются фарами проезжающих машин, Мидорима разворачивается в противоположную сторону и, натягивая капюшон (который потом все равно слетает), идет домой.       До рассвета остается ровно час.