Отчаявшиеся

— Эй, Юнги, смотри! — громко вскрикнул Чимин и указал рукой на довольно большую толпу, образовавшуюся перед зданием мэрии. Старший повернул голову и уставился туда, куда указал брат. — Что там происходит? — Митинг. — ответил тот. — Они протестуют против снесения исторически ценного здания музея. Юнги слегка наклонился через перила и задумался. Людям всегда хочется протестовать. Сама человеческая натура толкает их на это. Что бы ни случилось, каков бы ни был повод, люди всегда хотят устраивать митинги, сабантуи, всеобщие протесты, голодовки. Такова уж их природа. Братья уже целый день бродили по недостроенным многоэтажкам. Почему-то эти места привлекали, туда тянуло, словно на привязи. К слову, в ту многоэтажку, где Юнги умер, ему больше не хотелось. Должно быть, его тело похоронили. По правде, от этой мысли невольно бросало в дрожь. Они немного помолчали, и Чимин тихо сказал: — Пойдем. Нам пора. Куда пора, Юнги, конечно, не уточнил. А зачем? Теперь уже все равно. *** Через пару часов братья пришли к своему домику. Только отчего-то там было тихо. Не гремела посуда, не слышался скрип половиц. Только режущая слух тишина. Чимина как-то нервно перетряхнуло, и он кинулся к двери, чуть ли не падая. Однако уже на пороге он замер и не шевелился более. Спина его словно окаменела, а рука крепко, до хруста суставов, сжала дверную ручку. — Чиминни? Юнги подошел к нему и отодвинул в сторону. В доме было пусто. Нет, ничего не изменилось. В комнате по-прежнему царил беспорядок, на плите стоял остывший чайник, а к стене была прикноплена фотография погибшей девушки. Но Линдси и Фарлан исчезли. Их просто не было. Юнги повернулся к брату, а тот стоял с выражением отчаяния и душевной муки на лице. — Чимин, это то, о чем я думаю, да? — тихо спросил Юн. Тот не ответил, а лишь едва-едва кивнул, не отрывая напуганного взгляда от кресла напротив стены, где всегда сидел Фарлан. Юнги понял, что именно сейчас нужен брату, как никогда. Он подошел к Чимину и крепко обнял его. — Не бойся. Их просто забыли. А нас не забудут. — Откуда ты знаешь? — сквозь проступившие слезы спросил Чимин. — Я в это верю. Так они и стояли, посреди опустевшего, покинутого дома, стены которого пропитаны отчаянием не одного потерянного призрака. Признаться, им было страшно. Страшно не за свою жизнь или за жизнь другого. Это они уже потеряли. Сейчас у них не было ничего, они все потеряли. У них были только они. Они были друг у друга. И братья боялись потерять друг друга. Остаться наедине с собой и понять, что такое настоящее одиночество. — Юнги… — вдруг позвал Чимин. — Да? — Обещай мне. — Что угодно. — Обещай, что не оставишь меня, как тогда. — Обещаю. — Обещай, что будешь любить меня, пока мы не исчезнем в небытие. — Обещаю. — Обещай, что никогда не откажешься от своих слов. — Обещаю. Они опять замолчали. Тишина вдруг поглотила их. А в ней можно было явственно услышать всхлипы. Они плакали на плечах друг друга. Плакали, потому что отчаялись. По-настоящему отчаялись. Они уже не могут быть счастливы. Никогда не смогут. Они уже ничего не могут. Только одно им доступно: насладиться недолгим временем друг с другом, ведь они так хотели этого. Так жаждали, видя это в каждом сне, который выпадал им в бессонные ночи. Так молились об этом всем существующим богам, глотая подступающие слезы, которые уже не хотелось сдерживать. Не понимали, почему все-таки Вселенная не хочет позволить им быть вместе. А теперь им это наконец позволили. И сквозь плотную пелену отчаяния, проглядывался лучик какого-то такого преступного сейчас счастья, которое они боялись принять. Солнце, тем временем, скрылось за горизонтом, и теперь комнату освещал легкий, призрачный лунный свет, окутывающий все, словно кружевной платок. Юнги немного отстранился и взял в руки заплаканное лицо Чимина. Тот поднял опухшие глаза и заглянул Юнги в душу. — Я люблю тебя. — так тихо, что Чимин мог с трудом разобрать, произнес Юн и поцеловал мокрые от слез, пухлые губы напротив. А луна мирно сияла в ночном небе.