ad absurdum

Митсуба в их деревушке самая большая сплетня. Все от мала от велика судачат, перемывают девушке косточки: девка в самом расцвете лет, а жениха-то нет и в помине. Окита вежливо улыбается, отмахивается, говорит что-то невразумительное и переводит тему на погоду. Нечего им копаться в ее жизни, пускай со своими сначала разберутся. Годы идут, Митсуба не молодеет, а сплетня остается такой же интересной и насыщенной. В нее то и дело добавляются новые подробности, таинственные персонажи и обязательно замешаны деньги. Митсуба в мгновение ока становится интриганкой, связанной с опасным мужчиной, обещавшим забрать ее из этого места, но обманувшего надежды девушки. Ей приписывают многие заслуги: разбивание семьи, где богатый мужчина собирается бросить жену и двоих детей ради нее; участие в опасных авантюрах; замужество, скрываемое ото всех в деревне, и даже ребенка. Митсуба не подпитывает эти слухи ничем, но и не опровергает их. Какая беда от слов, пока они не мешают ей? Хорошая сплетня хорошей и останется до тех пор, пока не найдется что-то поинтереснее. Но правда – та, которую не знал никто – состоит в том, что Митсуба просто отпустила очень давно того, кого по-настоящему любила. И скрепя сердцем, девушка понимает, что, вернувшись в тот злосчастный день, поступила бы точно также. Жизнь Митсубы вполне обычная: уборка, стирка, готовка на одну персону. Без брата и всей своры Кондо-сана в этом месте становится совсем тихо, ее забота не требуется никому. Это не одиночество, даже не уединение. Просто жизнь завтрашним днем, как две капли воды похожим на вчерашний. У Митсубы почти входит в привычку здороваться с соседями лишь кивком, не произносить за день ни слова и тихо переживать в себе всю тяжесть пустого дома. Ей – молодой девушки из провинции – совсем не одиноко. Ну, может быть, только чуть-чуть. И по ночам ей совсем не больно – опять-таки только если чуть-чуть, – как совсем не страшно с утра слушать мурлыкающий на фоне телевизор, рассказывающий о последних новостях в Эдо: об очередной операции Шинсенгуми по захвату боевиков Джои. Митсуба просто чуточку усерднее прислушивается, надеясь не услышать среди погибших или пострадавших имя брата. О Сого в такие дни она волнуется больше обычного, тревожится, пишет письма и… не отправляет большую часть из них. В них она пытается спросить, хорошо ли заживают раны Хиджикаты – ну что за глупости, она-то откуда знает, куда он был ранен? – или нашел ли он нужные мази. Митсуба просто в который раз за эти годы откладывает в сторону лист бумаги – если не комкает или рвет – и потирают зудящие тупой болью места – там, куда Хиджиката Тоширо был ранен накануне. Митсуба никогда не жалуется на боль – резкую, острую, тупую, невыносимую, заставляющую просыпаться по ночам и до хрипа рвать горло от крика, – просто рано утром даже радуется саднящему месту, потому что знает: болит, значит лечится, а если лечится, значит не умер и – как же она надеется – счастлив. И снова почти не обращает внимания на давящую боль в грудной клетке. Непрекращающиеся еженедельные – хотя чуть ли не еженочные – крики Митсубы, будящие соседей, тревожащие округу становятся горячим дополнением к заезжанной до невозможности драмы под названием жизнь Митсубы Окита. В сплетнях вырисовываются все новые и новые подробности – и какие же люди все-таки выдумщики, – приобретающие все более откровенный и откровенный характер. Митсуба мирится, стойко выносит обиду и, скрепя сердцем, старается просто радоваться тому, что чувствует тупую боль – наверняка у Тоширо от ночных вылазок все тело в ранах да синяках, – способную заглушить обиду и несправедливость сплетников. Девушка не переживает: историю ее покорной, верной любви перевирают, перемывают и подтачивают под нужный, скандальный лад. Та, что хранила бережно воспоминания, слывет распутной девкой без гроша за душой. Так и появляется в ее жизни Курабо Томо из Тенкая – высокий, статный, крепкий. Он приходит в ее жизнь под заунывное пение соловья – Митсуба устала от его песен, устала от всего в этом месте – и ужасается в ее – о ней – истории лишь тем, что она, хрупкая милая девушка, сама носит тяжеленные ведра с водой. Он галантен, когда предлагает помощь, открыт, когда делает ей комплименты, и совсем немного глуп, когда говорит, что заблудился и ищет дорогу на Эдо. Митсуба улыбается, смеется – как же давно она испытывала эти эмоции, – и почти на пальцах старается объяснить единственному человеку здесь, с которым она может спокойно поговорить, дорогу в город, который поглотил ее брата и возлюбленного, так и не освободившего ее от боли поцелуем. – Вы очень прелестная молодая девушка, Окита-сан, – говорит Курабо Томо, – так почему же Вы тратите свою жизнь на эту глушь, если могли бы блистать в большом городе? Митсуба смущенно отводит глаза – как же давно ей не говорили чего-то помимо лжи и грязных сплетен, – отмалчивается, заламывает пальцы от неловкости и все равно ждет слов Курабо. Она знает: не он предназначен ей Судьбой, но так приятно думать, что она может быть интересна другим мужчинам. Он становится частым гостем в их тихой обители. Митсуба даже ловит себя на мысли, что с нетерпением ждет, когда среди их мертвенной тишины не раздастся звук подъезжающей повозки и ржание лошадей – слишком чужого звука для их селения. Девушка лишь знает, что в этот момент бросает из рук все и пытается пригладить – даже не выбившиеся из прически – волосы и стряхнуть с идеально чистой одежды несуществующие пылинки. А затем она хватается за первое попавшееся дело, чтобы выглядеть непринужденной занятой своими делами хозяйкой, чтобы потом состраивать удивленное лицо, дарить смущенные улыбки и выдавливать из себя робкие благодарности за цветы. Курабо Томо заботливый, внимательный мужчина – он единственный гость, который скрашивает одиночество Митсубы, забытой миром и живущей лишь письмами брата. Улыбка на девичьих устах становится частым гостем. Окита и сама не замечает, как уголки губ сами ползут вверх, стоит только подумать, что вечером ее снова навестит Курабо. Их легкие задушевные беседы приносят ей покой и радость, которые, как ей казалось, она забыла, как чувствовать. И все бы было прекрасно, если бы не эта проклятая боль в груди. На ужинах, на которые ее Курабо приглашает в город – и тогда Митсуба надевает все самое лучшее, заплетает волосы поизящнее, – девушка чувствует себя женщиной – желанной, прекрасной, нежной. Она больше не деревенская девка с придуманной сплетницами историей, она почти что принцесса – ковыряется вилкой в дорогом ресторане, о котором у них в деревушке даже вряд ли слышали. И сидит напротив нее не деревенский мальчишка, а мужчина, способный заботится о женщине, холить и лелеять ее, и Митсуба не хочет его обижать, когда за весь вечер так и не притрагивается к еде. Блюда выше всяких похвал и пахнут замечательно – правда-правда, – просто аппетита у Митсубы совсем нет почему-то. А еще Митсуба худеет. Тает на глазах, становится вялой и слабой. Из рук валится утварь да и на ногах девушка еле держится. Иногда ей удается удачно осесть на пол, не зацепиться за что-нибудь, а спокойно перевести дух. А иногда ее подхватывают крепкие горячие руки Курабо Томо из Тенкая и прижимают к его широкой груди крепко-крепко, пока Митсуба в полузабытьи шепчет, что все в порядке. Это давно перестает быть простой поддержкой, подставленным плечом. Это перестает быть просто учтивость гостья, когда мужские пальцы начинают поглаживать светлые волосы Окиты, а губы находят ее висок и нежно целуют. – Я здесь, Окита-сан, – говорит в такие минуты Курабо, – я рядом и помогу. Митсуба цепляется пальцами за одежду Курабо, хочет поблагодарить, но задыхается кровавым кашлем. В глазах Курабо поселяется страх, ужас – «Окита-сан, вам нужна помощь!», – в глазах Митсубы сожаление и мысль «Неужели так скоро?». Она позволяет себе быть слабой только на руках у Курабо Томо из Тенкая, пока трепещет и дышит тяжело-тяжело после очередной слабости. Они чаще всего в такие моменты просто вместе молчат – слишком хорошо понимают ситуацию, – и Митсуба благодарна мужчине за это молчание. Девушка слишком хорошо понимает, что скажет очередной – где-то после четвертого, найденного Томо, она перестает считать синонимы, – врач. – Окита-сан, выходите за меня. Это происходит в один из вечером, когда Митсубе особенно легко на душе и грудь почти не болит. Она комкает в руках белый платок с багряными пятнышками – кровь не так-то легко отстирывается – и старается не смотреть на мужчину, глубоко переживая и обдумывая его слова. – Я же больна, – отвечает она, поворачиваясь к нему и улыбаясь тепло, ласково. – Тогда это еще больший стимул подарить Вам хотя бы напоследок кусочек счастья! – подхватывает эту мысль мужчина и вскакивает, подлетает к ней, хватая за руки. – Позвольте мне сделать то, чего не сделает Ваш Предначертанный. Митсуба жмурится и немного даже кривится. Судьба, Предначертанные – все это слишком плохая часть ее жизни, не сумевшей даже начаться по-настоящему. Ее настоящий Предначертанный женат на своей работе и заботит его только собственный меч и долг. – Прошу Вас, – внемлет ей Курабо, – дайте мне ответ через три дня. Она и раньше замечала, что без Курабо в ее доме страшно тихо и неуютно, что мужчина вносит, кроме звука своего голоса, еще и аромат парфюма, который Митсубе кажется слишком сладким. Она выбрасывает завядшие цветы из всех ваз и корзинок, выставленных по дому, и с тоской прощается с ними и их цветочным ароматом, заполнившим комнаты. И поэтому в первый день она думает: как это жить с Курабо Томо из Тенкая и как без него. Домашние дела занимают всегда голову, и Митсуба старается окунуться в них по полной. Включая телевизор на фоне – как всегда, по старой традиции – и несмотря на все предписания врачей, она ударяется в генеральную уборку. По телевизору снова говорят про деятельность Джои, про Шинсенгуми и сегуна, а Окита Митсуба теперь слушает даже про это вполуха. Оборачивается и бежит к нему только тогда, когда по домe разливается знакомый – но уже возмужавший, с легкой хрипотцой – голос зама Шингсенгуми, Хиджикаты Тоширо. Митсуба борется с собой и собственным организмом, прижимает ко рту платок и давится кашлем, но пытается не отводить глаз от черноволосого мужчины, закуривающего и пускающего облачко табачного дыма прямо на репортеров. Поэтому во второй день Митсуба думает: каково это быть Предначертанной Хиджикаты Тоширо и не попытаться попросить у него даже поцелуй, чтобы избавить от боли. На третий день – когда Курабо Томо из Тенкая приходит, чтобы узнать ответ – Митсуба не может подняться с кровати. Мужчина заботливо и терпеливо ухаживает за ней, а девушка противиться, пытается сопротивляться – она ведь может и сама это сделать, правда-правда. Но Курабо не слушает ее, когда поит, кормит, мерит температуру, вытирает испарину со лба, приносит чистые платки и утирает у уголков губ пятнышки крови. – Если я и вправду такая нужна… – бормочет Митсуба стыдливо, пытаясь воззвать к разуму этого глупого мужчины. – И вправду, Окита-сан, – только и говорит Курабо, ласково поглаживая ее по руке. – Тогда я… – произносит девушка, накрывая другой рукой запястье Томо и смотря ему в глаза. Курабо Томо из Тенкая понимает все без слов. Он наклоняется и нежно целует Митсубу в лоб. В письмах Митсуба пишет, что самая счастливая невеста на свете – почти не врет, когда говорит про Предначертанного. Она понятия не имеет догадался ли об этом Хиджиката и уж тем более не знает, в курсе ли Сого. Но в словах о будущем муже ни капли лжи – она и вправду его уважает, впечатлена его поступками и мужеством, считает, что ей несказанно повезло. Курабо Томо забирает ее из этой проклятой деревушки, потерявшей хорошую сплетню, и увозит подальше от старой жизни. Увозит, но все-таки не может забрать воспоминания о ней и тех, кто когда-то – как и Митсуба-уже-не-Окита – были привязаны к этому месту. Новый дом и обстановка не подарок для девушки, а то, чего Митсуба достойна – так говорит ее муж, – а вот поездка в Эдо, к брату и вправду подарок-сюрприз. И Митсуба – необычайно оживленная, почти как здоровая – обнимает брата, ластиться к нему и говорит, как скучала. Щебетать о собственном счастье получается просто отлично – даже почти искренне, не задевая тем о болезни, – и Сого, похоже, ничего не заподозривает. Девушка спрашивает о его жизни, работе, девушке, наконец, а сама – предательница! – думает о замкоме, возвращается мыслями в далекое прошлое, когда вышивала и колола пальцы, чтобы проверить собственные догадки. Она представляет себе встречи с давней – не нужно врать хотя бы себе, Митсуба – любовью, ожидает от нее чего-то, но проходит все достаточно прохладно. Хиджиката Тоширо такой же молчаливый и суровый с виду, но Митсуба улыбается ему, пытается обнять, вставая на носочки. От него пахнет сигаретами, а не каким-то сладким ароматом – парфюм ее мужа, – и это только подтверждает догадки Митсубы. Но и ему она плетет всю ту же сладко-приторную сказку о безмерном счастье, прикидывается самой радостной и пытается не думать о том, что по-прежнему влюблена в эти фиалковые глаза. Но Хиджиката Тоширо совсем не тот человек, которого можно так просто провести словами. Он странно на нее косится, словно бы пытается поймать на лжи, но не находит в ее словах того, за что можно было бы зацепиться. А когда ее госпитализируют, когда Сого рвет и мечет – «Почему ты не сказала, сестра?!», – Тоширо ходит с таким выражением лица, словно, наконец, понимает, что она прятала от него. В слабеющих руках она сжимает ладони мужа и брата, рваным голосом просит Сого привести Тоширо, но встречает только гневный взгляд и осуждающий – не ее, а его, Хиджикату – ответ: «Не стоит». Митсуба-давно-не-Окита слабеет на хрустящих белых больничных простынях, на глазах становится тусклой. Сого хватается за голову, сдерживает слезы и проклятия, цепляется за несуществующую надежду, ищет подсказку в словах врачей, у которых прогнозы неутешительных. И больше всего Сого ненавидит ее мужа и Хиджикату Тоширо, оставивших ее в такой момент совсем одну. Позже – уже утром, после смены – Хиджиката Тоширо узнает, что Митсуба уходит ночью под противный писк медицинских приборов, сетования врачей и – проклятия все-таки не сдержавшегося – Сого. Упрек в глазах младшего Окиты не немой, в злых глазах Хиджиката читает: «Это твоя вина» и замком даже не думает это отрицать. Переубеждать глупого мальчишку окажется гораздо сложнее, чем оставить все как есть. Курабо Томо из Тенкая поплатился за свой жестокий обман любимой сестры Сого, а вот для замкома все только впереди. Тоширо просто выходит на улицу и закуривает, пытаясь оставить дурные мысли позади. В пачке находится двадцать сигарет, и Хиджикате Тоширо хватает при лучшем раскладе ее на два дня. Сигареты для него лекарство, способ убить время и расслабиться. Сигареты для его Предначертанной – яд, убивающий медленно и верно. Хиджиката Тоширо затягивается, и кажется, что кое-что понимает. Он топчет сигарету и потирает уставшие глаза.