Names Are Just Words

22 января 2010 17:42 В течение следующей пары недель я продолжал следить за каждым шагом Такады, про себя отметив, что Халл действительно была довольно близка к ней. Она находилась возле телеведущей всё время, за исключением ночи, когда та отсылала Халл домой. Я должен был принять это во внимание. Мой изначальный план пока работал, и я проверял все возможности, какие только мог, чтобы ничего не застало меня врасплох. Помимо этого Мэтт продолжал отслеживать и прослушивать встречи Лайта и Такады, когда они происходили, но время шло слишком быстро. – Двадцать три дня... – пробормотал я вслух вечером двадцать второго, когда мне нечем было занять себя еще ближайшие несколько часов. Мэтт играл в какую-то игру на своем PS3, где его накачанный спартанский воин-персонаж разрывал мифологических зверей в клочья. Он спросил, не оборачиваясь: – Что? – Ниа приказал Джеванни дотронуться до Тетради первого января, – пояснил я. – Это значит, что если он не умрет завтра, то Ниа сможет воплотить в жизнь свой план. – Двадцать три дня? – Да. Одно из правил в Тетради смерти гласит, что можно управлять действиями человека в течение двадцати трех дней, прежде чем он умрет. – В этой Тетради немало странных правил. Например, то, где ты должен указать причину смерти в течение шести минут и сорока секунд, а если не укажешь, тогда жертва умрет от сердечного приступа через сорок секунд. Это же странно. – Да. Богу смерти наверняка интересно смотреть на осуществление таких необычных вещей. Ты же понимаешь, что было бы куда проще, если бы можно было использовать одного человека для убийства другого. Это бы отвело от тебя самого все подозрения. Конечно, это удобно, если в это время ты смотришь откуда-нибудь сверху на наш скромный маленький человеческий мир, не особо беспокоясь обо всех этих смертях и последствиях. Это неудобно только для смертных. – Ты реально хочешь заполучить все Тетради и пользоваться ими, Мелло? – Да, я так и сделаю, если обстоятельства позволят. Это было бы идеальным результатом, моим лучшим воплощенным планом. Я, скорее всего, пользовался бы только одной Тетрадью, а другую хранил бы для подстраховки, чтобы никто не мог использовать ее против меня. Конечно, я не буду писать в ней сам. – Почему нет? – Потому что одно из правил гласит, что как только человек использует Тетрадь смерти, даже если напишет в ней одно-единственное имя, он не сможет попасть ни в рай, ни в ад, когда умрет. – Разве это плохо? – Не пытайся делать вид, будто это смешно. Я уже заранее знаю, что не попаду на небеса, но предпочел бы гореть в аду, чем просто исчезнуть. Исчезнуть, как будто меня никогда не существовало... Нет, я не могу допустить этого. – Я мог бы пользоваться ей для тебя, – сказал он через некоторое время. Я отвел взгляд от окна, в которое рассеянно смотрел до этого, и посмотрел на Мэтта. Он не играл, и его воин неподвижно стоял в центре открытого поля на экране. Его руки не держали джойстик, он просто опустил их между своих колен. – Что ты сказал, Мэтт? – Если хочешь, я мог бы пользоваться ей для тебя. Я мог бы писать там имена, которые ты бы называл. – Зачем ты это говоришь? – Я уже говорил, что сделаю всё, что от меня нужно. Пока я полезен для тебя, это приносит мне удовлетворение. Поэтому если ты хочешь, чтобы я писал в Тетради... – Нет! – отрезал я и поднялся. Он посмотрел на меня. – Почему бы и нет? Это не очень-то и сложно – просто вписать имя. Даже я не ошибся бы в таком деле, хотя ты… – Просто заткнись, блядь, Мэтт! – воскликнул я, едва не прикусив себе язык, и тут же сжал кулаки. – Мелло? Э-э, в чем дело? Я собирался покинуть гостиную, и он повернул голову, следя за мной взглядом. – Мне нужно в душ. Я захлопнул дверь ванной и оперся руками о раковину, чувствуя, как что-то изнутри сдавило мою грудь. Я помотал головой снова и снова, прежде чем посмотреть на себя в грязное зеркало. Что, черт возьми, со мной не так? Что за..? Новое ощущение чего-то огромного, холодного и причиняющего боль захлестнуло меня с головой, хотя до этого Мэтт заставлял меня чувствовать другие вещи. Это в основном касалось физических ощущений. Ночью он спас мне жизнь, и я испытывал благодарность. Но это... я просто не понимал. Я снял всю одежду за исключением розария и забрался в душ. Постояв немного, я поднял лицо, подставляя его под струю воды. Затем чуть наклонил голову, чтобы намокли волосы. Я почти не мылся, а просто стоял так, размышляя о многих вещах, смущенный и одновременно раздраженный. Почему я постоянно задавал себе эти вопросы? Это было слишком ново для меня, и я велел Мэтту не задавать никаких вопросов, но лицемерно продолжал задавать их сам себе. Почему? Всегда этот вопрос: почему? Всего-навсего маленькое слово, но груз от всех ответов на него – невыносимо тяжелый. Понятия о рае и аде были для Мэтта бессмысленными. Однако это было почему-то так важно для меня. Мое поведение не было похоже на поведение чистого и добродетельного человека. Я позволил Мэтту трахнуть себя несколько раз и сделал бы то же самое с ним, что противоречит Библии вместе с ложью, воровством и убийством. Я не святой и даже не обычный грешник. Я чудовище, чуть меньшее по масштабам, чем Кира. Тогда почему это так меня заботит? Наверное, это просто было у меня в крови. Я ухватился за распятие на моих четках, с силой сжимая его так, что оно впилось в кожу. Я родился под Богом и я хотел бы умереть и быть наказанным в соответствии с Его законами. Пока я буду в Его царстве, я буду удовлетворен. Я не мог просто исчезнуть! Если бы это произошло, то всё, за что я боролся и что пережил, было бы бессмысленным! Нет! Пока у меня есть эти четки, свидетельство моей веры, я не могу отказаться от этой святой миссии. Она ведь была бы святой, не правда ли? Я бы уничтожил этого самозваного бога на земле и заменил его своим собственным Божьим судом, иначе гореть мне в аду. Это был мой личный Святой крестовый поход. И до тех пор, пока у меня есть эти четки, других вариантов просто нет. Я стоял так почти полчаса, прежде чем выключить воду и убрать мокрые волосы с лица. Потом услышал стук в дверь и сказал: – Что? – Э-э... Я собираюсь выйти на минуту, – ответил Мэтт. Я вытер мокрое лицо. – Не очень хорошая идея – шататься где-то в такое время, – напомнил я. – Я знаю. Просто собираюсь в гараж ненадолго. Может, посмотрю твой мотоцикл или что-нибудь еще. Я услышал, как он отошел от двери, прежде чем я мог бы что-то сказать ему в ответ. Затем раздался шум открываемой и закрываемой входной двери. После этого я высушил волосы, оделся и подошел к окну в спальне, которое выходило на задний двор. Мэтт стоял возле мотоцикла и возился с двигателем. Его жилет был брошен на капот красной машины. Я продолжал наблюдать за ним какое-то время, пытаясь использовать логику для анализа моих новых необъяснимых ощущений. Мэтт ослабил что-то гаечным ключом, затем вытащил часть двигателя. Он делал перерывы только чтобы достать новую сигарету и подкурить ее. Я смотрел, как он возится там целый час, собирает двигатель обратно, а потом снимает перчатки, облокачиваясь на дверцу автомобиля и снова закуривая. Я знал, что он обычно что-то делал своими руками, чтобы выразить какие-то эмоции. Примерно как если бы я орал и бил кого-нибудь, чтобы выразить свои. Он тоже был разочарован, как я? Растерян? Может, он чувствовал ровно всё то же самое, что чувствовал я? Мне не нравилось, что я не знал этого наверняка. Я всегда мог точно предсказать последовательность моего мыслительного процесса, даже если действовал импульсивно. Мой мозг был частью меня, и я знал, чего от него ожидать. Однако в последнее время я подавлял эти импульсы и не произносил каких-то слов, не совершал каких-то действий. Я никогда не заходил настолько далеко, чтобы меня можно было бы обвинить в мягкости характера, но сейчас я определенно был мягким. Дерьмо. И Мэтт был обеспокоен. Почему мне было не плевать? Я надел куртку поверх жилета и вышел на улицу. Подойдя к гаражу, я увидел, что Мэтт стоит возле переднего бампера Камаро, и дым от его сигареты поднимается вверх. Пепел виднелся на ее кончике, и он краснел во время каждой затяжки, которую делал Мэтт. – Твой мотоцикл должен работать лучше, – сказал он сквозь сжатые губы, хотя я ничего не говорил. Всё, что я сделал в ответ на его замечание – просто кивнул и засунул руки в карманы куртки. Мы молча стояли несколько минут, слушая доносящийся до нас городской шум. Шумный, многолюдный город, который чуть ли не поклонялся Кире. Лабиринт без выхода, полный бегающих крыс. Мерцающий новый Вавилон. Рим перед своим падением. Сколько времени ему еще осталось? – Мэтт, – я наконец нарушил молчание. – Ммм? – Я хочу, чтобы ты ответил мне честно, – мне удалось произнести это. – Конечно. Я никогда не лгал тебе. Я сделал паузу. Я солгал ему и не раз. И я также держал его в стороне от каких-то вещей, не посвящая в них. Знал ли он об этом? Что он думал обо всем этом? И почему я всё это делал сейчас? – Я хочу знать, что ты думаешь обо мне. – Это было то, что я действительно хотел спросить? Я не был уверен, но было слишком поздно. Он посмотрел на меня, вытащил изо рта горящую сигарету и выдохнул дым. – Что я думаю о тебе? – Я кивнул. – Э-э... ну, я не уверен, как нужно отвечать на такой вопрос. Что ты имеешь в виду? Я прислонился спиной к машине и покачал головой. – Я и сам не уверен, – ответил я. – Ничего. – Мелло? Ты в порядке? – Я в порядке, – резко отрезал я. – Я просто нетерпелив. Я не могу четко мыслить, так не должно быть. Мне трудно остановиться на какой-то одной причине, и поэтому от меня не будет пользы. – Если ты хочешь знать, что я думаю о чем-то конкретном, просто спроси об этом, хотя это не имеет большого значения, не так ли? Имеет значение то, о чем думаешь ты. – Да. Он подошел ко мне, и я почувствовал его руку на своем плече. – Но если ты действительно хочешь знать, что я думаю о тебе, то это легко. Я поднял голову, чтобы посмотреть на него, и тогда Мэтт наклонился и поцеловал меня. Затем немного отстранился и взглянул мне в глаза. – На самом деле это несложно, но по некоторым причинам это трудно выразить словами. Слова никогда не были моей сильной стороной, ты знаешь. Он был прав. Мэтт почти никогда не говорил, когда мы были детьми, даже если я начинал убеждать его в чем-то или заставлять что-то делать. Даже когда мы делали что-то вместе, он говорил очень мало. И всякий раз, когда он говорил, это были отрывистые и фрагментированные фразы, состоящие из сленга и неправильной грамматики. Он не был похож на меня, на Ниа или Л в этом отношении. Он полностью работал либо головой, либо телом. Слова не были его сильной стороной, и он предпочитал обходиться ими по минимуму. Вместо этого он занимался тем, что ему нравилось и в чем он преуспевал. Для чего-то другого в его голове не находилось места. Как и в моей. Я выдохнул через нос и покачал головой. – Я действительно не понимаю. – Чего? – Этого. – Я схватил его за рубашку и, притянув к себе, поцеловал снова, глядя в его глаза через стекла очков. Затем оттолкнул от себя и облизал губы. – Это же не имеет никакого смысла. – Что именно не имеет смысла? Я имею в виду, что вполне объяснимо, что ты считаешь меня сексуальным. Или ты надеялся, что сможешь противостоять этому? – Клянусь, ты бредишь, – пробормотал я. – Да ладно, я же знаю, что у тебя в принципе довольно завышенные требования. – О чем ты? – Тебе нравится смотреть на меня, иначе ты бы не стал прикасаться ко мне. Это примерно как в случае с тобой. То, как ты одеваешься, как ведешь себя – всё это складывается в твой образ, на который тем или иным образом реагируют другие. Зачем ты пытаешься меня соблазнить, если я несимпатичен тебе? – Но, опять же, у тебя идиотская логика. Мэтт пожал плечами. – У меня нет проблем с тем, чтобы сказать, что мне нравится, как ты выглядишь. – Это бессмысленно, – возразил я. – Почему? Я на секунду оскалил зубы, не желая напоминать ему, что у меня изуродовано лицо и тело. – С другой стороны, тебе всегда нравились девушки. Почему вдруг ты изменил свои предпочтения? – Ну, я думаю, что всегда воспринимал тебя именно так. – Что? Как – так? Он закурил новую сигарету и почесал затылок. – Ну, знаешь, именно вот так вот. Как своего. Я нахмурился. – Твоего? Лучше тебе иметь серьезное и обоснованное объяснение этому, если хочешь сберечь свои зубы. – Да, как бы объяснить... Я хочу сказать, что всё довольно неоднозначно. Меня всегда заботил лишь я сам, как и тебя. С девушками классно, и мне нравится тусоваться с ними, но я никогда не западал ни на кого из них больше, чем на неделю. Но ты был первым другом, который у меня когда-либо был, так что... Просто мне всегда было любопытно, что произойдет, если мы снова встретимся. Это казалось мне чем-то фантастическим, наверное. – Поэтому когда однажды ночью мы повздорили, и я прибил тебя гвоздями к двери кабинета Роджера, а потом ты вернулся с молотком в руках и заставил меня тебя поцеловать... – Да, я просто очень хотел, чтобы ты поцеловал меня, вот и всё. Я планировал это несколько месяцев, но мне потребовалось больше времени, чтобы решиться воплотить всё это. – Ты подлый, извращенный ублюдок. – Хах, может быть, но это сработало. Да и потом, ты был первым, кого я вообще поцеловал. То же самое было и со мной. – Ты придурок. – Да, знаю. Но это сработало и в случае, когда я решил затащить тебя в постель. Если бы я продолжил скрывать свои желания, то никогда не добился бы чего-то такого. Я вздохнул. Это было вполне логично. – Просто... какое-то время я думал, что у нас всё может быть серьезно, но я знал, что это не будет длиться вечно. Ничто не длится вечно. Обычно я не отношусь серьезно к каким-то вещам, потому что через некоторое время всё начинает надоедать, но мне никогда не было скучно с тобой. Он вытащил изо рта сигарету и выдохнул облако дыма. – Ну ладно. Начался дождь, и капли воды застучали по алюминиевой крыше словно крошечные пули, и этот грохот становился всё громче с каждой минутой. Я смотрел, как капли падают на землю, как поднимают брызги в грязных лужах. – Почему ты сказал, что мог бы писать в Тетради, Мэтт? – Потому что нужно, чтобы кто-то это делал, и мы оба знаем, что было бы лучше, если бы это был тот, кому ты доверяешь. Черт возьми, да если бы ты хотел получить Глаза Шинигами, я бы заключил такую сделку. Это всего лишь половина моей жизни. Я практически никогда не выхожу из дома и я точно не здоров, и у меня, может, хронический диабет или что-нибудь еще. Но у меня и без этого достаточно времени. Выражение моего лица стало серьезным. Как он мог говорить подобные вещи таким беззаботным голосом? – Но разве ты не слушал меня, когда я говорил, что после смерти ты не сможешь попасть в рай или ад? – воскликнул я. – Да какая разница? Когда ты мертв, ты мертв. Независимо от того, как и когда ты умер. – Ты действительно так думаешь? – спросил я, поворачиваясь к Мэтту. – Неужели ты не веришь в существование Бога? В существование загробной жизни? В существование души? Он усмехнулся. – Не особенно, Мелло. Я помню, как моя мама иногда брала меня и моего брата в церковь, но я был слишком маленьким, чтобы помнить всё, а потом она умерла, и это перестало иметь значение. Я всё еще не знаю, как это случилось, но брат был уверен, что это вина моего отца. Церковь никогда не сделала ничего для меня лично, и я не мог нормально усидеть на месте, когда мы туда приходили. Для всего этого нужна вера. У меня нет сил и желания верить во всё подряд. И я даже не могу вспомнить, как выглядела моя мать. – Но посмотри на общую картину, Мэтт! У тебя всё еще есть шанс попасть на небеса! Он засмеялся, выдыхая дым. – Серьезно, чувак. Я никогда не был образцовым гражданином. – По крайней мере, когда ты попадешь в чистилище, тебя могут отправить и в рай. Он снова усмехнулся и покачал головой. – Я не верю во всё это мистическое католическое дерьмо, – возразил он. – Для меня это как верить в вуду. Единственное, что имеет для меня значение, это то, что я существую здесь и сейчас, что я живой. А что случится потом... кого это волнует? – Меня волнует. Я найду каких-нибудь бесполезных уголовников, чтобы они писали для меня в Тетради смерти, а тебе не позволю даже коснуться ее. – Хорошо. Если ты этого так хочешь, Мелло. Я просто пытаюсь тебе помочь. Я не знаю, почему ты так расстраиваешься из-за этого. – Я не расстраиваюсь! – крикнул я. – О, правда? – спросил он с сомнением в голосе. – Я не вижу, что в этом такого. Ты говорил, что после смерти мы всё равно не попадем в одно место, поэтому какое мне дело до этого вообще? От удивления мои глаза распахнулись шире, а Мэтт не смотрел в мою сторону и продолжал говорить. – С таким же успехом я бы просто исчез. Может, я не особо хочу задерживаться в этом чистилище или там, куда меня определят. Звучит так, словно за меня уже всё решено. Это скучно. Я бы предпочел ничего не чувствовать, чем такой конец. Прежде чем я осознал, что делаю, я ударил его рукой по лицу. Сигарета выпала из его рта и упала на землю. Мэтт прижал руку к щеке и удивленно поднял брови. – Черт возьми, чувак! Я ударил его еще раз по другой щеке, отчего его голова дернулась в противоположную сторону. – Черт! Что за..? Я сгреб его за воротник рубашки и прижал к машине раньше, чем о чем-либо подумал. Мне была непонятна моя реакция, когда взгляд упал на покрасневшие костяшки моих пальцев и красные пятна на лице Мэтта. Сжав зубы, я отпустил его и отступил назад. Когда я вышел из-под гаражного навеса, холодные капли дождя мигом попали мне за воротник. Мэтт шагнул за мной следом и схватил за запястье. – Эй, подожди! – Отпусти меня, – велел я, чувствуя, как тяжелые капли барабанят по голове. – Какого черта? – Его рука сжала мою еще крепче. – Подожди! – Перестань! Отвали от меня! Он потащил меня обратно в гараж несмотря на мои протесты, а я не хотел отбиваться от него и привлекать внимание других жильцов или прохожих. Мэтт крепко держал меня за руку, и я не мог вырваться, и когда мы оказались под навесом, я рванулся и ударил его свободной рукой, оттолкнув от себя и заставив отступить к машине. Не знаю, почему я так яростно реагировал. – Иисусе, ты можешь успокоиться? – воскликнул он, сплевывая выступившую из губы кровь. – В чем твоя проблема? Ты не бил меня, даже когда мы впервые потрахались… Не то чтобы это мне совсем не нравилось, но... Почему ты так злишься? – Я не знаю! – крикнул я, с силой сжимая руки в кулаки. Я услышал, как заскрипели мои кожаные перчатки, потому что я стиснул пальцы так же сильно, как и челюсть. – Ты меня раздражаешь! Твоя безрассудность бесит меня! – Извини. – Черт тебя подери, не извиняйся! Ты даже не понимаешь, о чем говоришь! Ты всегда такой чертовски честный, и это, блядь… – последние слова я прошипел сквозь стиснутые зубы. – Я не могу быть таким же честным! И мне всё равно, что другие обо мне думают, но не всё равно, куда я попаду после смерти! А тебе плевать на это, и это бесит меня! Ты просто стоишь там и спокойно говоришь о том, что мог бы отказаться от половины своей жизни ради Глаз Шинигами, и это не самая большая проблема. Потому что ты согласен еще и писать для меня имена в эту Тетрадь! Ты собираешься взять на себя такую ответственность только потому, что я всё еще продолжаю тщетно надеяться, что попаду в ад и сгорю там, потому что этого заслуживаю! Разве ты не понимаешь, что хотя всё это звучит очень смешно, но на самом деле имеет для тебя очень большое значение? Отсутствие у тебя самосохранения заставляет меня так беситься! Он вытер кровь с нижней губы. – Э-э... Я не знаю, что сказать. – Так ничего и не говори! – Я сделал пару шагов до Камаро и уперся одной рукой в стекло задней дверцы, а второй убрал мокрые волосы с лица. – Всё, что ты говоришь, мне не слишком нравится! Ты всегда несешь какую-то глупую, искреннюю и бескорыстную херню, и я хочу, чтобы ты просто заткнулся! Не то чтобы ты много говорил, но когда ты это делаешь, я чувствую себя не очень хорошо. Жаль, что я не могу просто взять и зашить твой рот! – Эй, – Мэтт положил руку мне на плечо. – Всё в порядке, Мелло. Всё нормально. Зачем он говорит это? – Это потому, что мы всё ближе к финалу, не так ли? – Я не знаю. Может быть. Наверное. Я не был уверен. – Всё будет в порядке. – Как ты можешь говорить о том, чего не знаешь? – Просто это то, что обычно говорят друг другу... ну, знаешь, чтобы утешить. – Нет, не знаю. Я никогда никого не утешал. – Меня. – Когда? – Каждый раз, когда ты прикасаешься ко мне, даже если ты меня бьешь, это действует на меня как утешение. – Ты вообще можешь говорить какие-то вменяемые вещи кроме тех, что говоришь каждый раз? – Это дает мне понять, что ты относишься ко мне не так, как к другим. Ты говорил, что ненавидишь касаться других людей или когда они касаются тебя. Но я всегда был исключением. И это утешало меня. Мэтт навис надо мной, облокотившись руками на капот машины по обе стороны от меня. – Даже когда ты просто бьешь меня из-за того, что разочаровался во мне. Даже когда ты бьешь меня довольно сильно и до крови, это действует на меня утешающее. – Мэтт, я не имею представления, о чем ты говоришь. – Да, я знаю. Он схватил меня за локоть и открыл заднюю дверцу Камаро. – Какого черта ты делаешь? – Попробуй догадаться. Обхватив меня за плечи, он толкнул меня на заднее сидение машины. Я едва успел опереться рукой, чтобы не удариться головой. Прислонившись к спинке сидения, я ощутил трение обивки о мою кожаную куртку. – Как ты смеешь?! Я собирался открыть другую дверцу и выбраться из машины, однако Мэтт быстро скользнул в салон и заблокировал ее. Я посмотрел на него в ожидании того, что он сделает дальше. – Хорошая идея. Давай поиграем в ту игру еще раз, – предложил он. – В какую игру? – В игру для самых смелых. Помнишь, как кто-то из нас говорил часть фразы о том, что он собирался сделать, а потом делал что-нибудь сумасшедшее? – Ты спятил? – Ну давай же. Я буду первым. – Он закрыл дверцу машины позади себя. – Я собираюсь тебя раздеть. – Я не собираюсь играть в такое, – пробормотал я. – Я предполагал, что ты не захочешь. – Мэтт потянул свои очки наверх и надел на голову. – Но мы можем сделать это, пока мы здесь. Тут довольно комфортно, не так ли? Никакие объяснения и не нужны. – Я не буду делать это в чертовом автомобиле, – возразил я. Мэтт подвинулся ближе ко мне. Я усмехнулся сквозь сжатые зубы. – Просто оставь меня в покое и выпусти отсюда. Здесь воняет машинным маслом. – Разве это причина останавливаться? Он поцеловал меня, и я ударил его еще раз на рефлексе. Я до сих пор злился на Мэтта и никак не мог успокоиться. Он вытер кровь с губ и подбородка и уперся ладонями на кожаное сиденье, взяв меня в кольцо своих рук. Мы были слишком близко, и я чувствовал тепло его дыхания и запах крови. Капли дождя падали с его мокрых волос мне на лицо. – Может, скажешь, что тебе очень нравится, когда я с тобой груб? - усмехнулся я ему в лицо. – Но это тем более не причина, чтобы тебя отпускать. Всё закончится уже совсем скоро, так что давай веселиться, пока у нас еще есть время, ладно? – Веселиться? – спросил я. – Да. Знаешь, это такое приятное занятие, от которого тебе становится хорошо. – Я отлично знаю, что означает это слово, и у меня о нем свое представление! – Тогда скажи мне, что на земле может принести больше удовольствия, чем секс на заднем сидении Камаро шестьдесят девятого года? – Ты не захочешь услышать мой ответ. – Может быть, и нет. Мэтт поднял руку, поправил очки на голове и взялся за молнию на моей куртке. – Будь ты проклят! – Это нелогично. Ты до этого говорил, что у меня есть немало шансов попасть в рай. – Я беру свои слова назад. Я жестоко ошибался. – Ты мудак, но мне это нравится. Мэтт схватил меня за воротник куртки и притянул к себе, проникая в мой рот языком. Я уперся ладонями в его грудь, и в моей душе боролись очень противоречивые чувства. С одной стороны, ушли те неприятные ледяные ощущения, причину которых я не мог понять, а с другой, во мне проснулась похоть, и я не мог себя пересилить. Когда я почувствовал у себя во рту вкус его крови, это помогло мне перестать сомневаться в том, что мы делаем. Почему бы и нет? У меня так много вопросов и нет никаких причин отвечать на них прямо в эту минуту. Можно забыть о них на какое-то время. Выкинуть их из головы. Утопить в ощущениях, что я сейчас испытывал. Я неплохо умею забывать о текущих проблемах. – Если мы сделаем это, то сделаем так, как хочу я, – сказал я, отталкивая от себя Мэтта и всё еще ощущая привкус крови на губах. Как я и ожидал, он усмехнулся в ответ на такое. Затем он убрал руки и сел на колени, подняв руки над головой, как бы показывая, что я могу делать то, что хочу. Я провел языком по губам, слизывая с них кровь. После этого встал на колени и поочередно снял с себя куртку, перчатки, ремень, расстегнул молнию на жилете. – Ну, чего ты ждешь? – прошипел я. – Раздевайся. Мэтт без колебаний снял очки и стянул свой мокрый свитер. Следом полетели бумажник и ремень, однако я не дал ему продолжить, наклонившись вперед и спуская с него джинсы, чтобы неспешно облизать его член и почувствовать, как Мэтт прогибается в спине. Он застонал и попытался сесть поудобнее. Я не стал отодвигаться в этот момент, продолжая кружить языком вокруг члена, ощущая, что Мэтт смотрит на меня из-под полуприкрытых век удивленным взглядом, словно не веря в мою инициативу. Его рука скользнула мне на затылок, сжимая пряди волос, и я почувствовал, как он слегка царапает меня ногтями. Его губы приоткрылись, и я продолжил свое занятие, теперь еще и сжимая член пальцами и ощущая, какая горячая у Мэтта кожа. Другой рукой я стащил его боксеры еще ниже, и он простонал, приподнимая бедра, чтобы мне помочь. От нетерпения он придвинулся ближе ко мне, и я снова обхватил его член губами и стал посасывать. – Боже, черт возьми! – простонал Мэтт, сильнее царапая кожу на моем затылке. – Как хорошо... Продолжай же... продолжай. Я отстранился, и он издал недовольный вздох. – Хватит отдавать здесь приказы, – сказал я, облизывая губы, и выпрямился, чтобы нормально сесть. – Ты и в самом деле мудак, – пробормотал Мэтт и вытер с лица пот, прежде чем податься вперед и уложить меня на сидение. Я ударился головой о пряжку ремня безопасности и тихо выругался, но он уже снял мои штаны и стал поглаживать меня ладонью. Мне пришлось стиснуть зубы и вцепиться пальцами в его бицепсы. – Так намного хуже, – вдруг поделился он со мной. – Что в этом плохого? – спросил я сквозь зубы. – Ты никогда так не говорил. Он сжимал мой член одной рукой, второй скользнул мне между ног и погладил ягодицу. Я напрягся от его действий, но Мэтт тут же просунул в меня один палец. Я сжал челюсти еще сильнее, стараясь не застонать, несмотря на то, что я сам дал свое согласие, чтобы мы зашли так далеко. – Я говорил, что ты мудак, но мне это нравится. – Я почувствовал, как к первому пальцу добавился второй. – Значит, ты больше не будешь просить меня? – Я не просил, – возразил я. – Собаки выпрашивают, а ты собака. – Да ну? Он сильнее стиснул пальцами мой член и одновременно проник в меня пальцами еще глубже, отчего я ощутил, как каждую клетку в моем теле прошибло током. Я отвернулся в сторону спинки и использовал всё свое самообладание, чтобы не застонать, как и хотел Мэтт. – А что, если я... – Он убрал от меня свои руки и полностью стащил мои штаны. После этого схватил меня за плечи, дергая на себя, и усадил на свои бедра, входя в меня без предупреждений. Я глухо вскрикнул от боли и удовольствия, потому что сдержаться было невозможно. – Как тебе это? Мы могли бы поменяться местами на один день. "Ты могла бы быть моей сучкой, а я мог бы быть твоим хозяином…". Как называется эта песня? – Заткнись..! Он помог мне снять жилет, бросив его куда-то в сторону, после чего его теплые и слегка грубоватые руки снова коснулись моей кожи. Я закинул руки на его шею и зарылся пальцами в волосы, больно потянув их, когда Мэтт слишком резко дернул меня вниз, сжимая бедра. – Черт возьми! – Что? – Он начал целовать мою грудь, проводить по коже языком и покусывать ее, отчего сдерживаться и не стонать стало еще сложнее. – Тебе не нравится трахаться так? – Я сказал, что мы сделаем это по-моему, – напомнил я. – И я не собираюсь менять свое решение! – Думаю, ты прав. Собака всегда останется собакой. Он немного ослабил свои объятия, чтобы я мог упереться одной ногой в пол машины и двигаться так, как хотел сам. После этого Мэтт снова обхватил меня руками. – Ммм... Мне нравится, когда ты сверху, босс, – усмехнулся он мне в шею. – Ты можешь охуенно трахаться, когда хочешь. Можно сказать, что это один из твоих способов утешения, и я не могу сказать, что мне это не нравится. – Я ненавижу, когда ты говоришь, – выдохнул я, хватая его за плечи, чтобы мне было на что опереться. Я привстал повыше и опустился снова. – Я ненавижу всё, что ты говоришь! Каждый моя мышца предательски тряслась, своим напряжением словно грозясь разорвать меня изнутри, из легких с шумом вырывался воздух, а во рту было полно слюны. – Я ненавижу это! – Мне нравится, когда ты на меня орешь, – прошептал Мэтт, касаясь губами моего левого уха, прежде чем укусить его. – И еще мне нравится, когда ты тихо стонешь, как сейчас. Я дернул его за волосы, чувствуя, как удовольствие пульсирует во мне всё сильнее и вот-вот достигнет финальной точки. – Черт, я... – Давай же, Мелло. Я снова застонал, не в силах больше сдерживаться, и выгнул спину, думая о том, что Мэтт еще не кончил. – Моя очередь, босс. Он приподнял меня и развернул спиной к себе, чтобы я лег животом на сидение. Я уперся подбородком в сидение и почувствовал, как рука Мэтта скользнула под мою грудь. Другой рукой он приподнял меня за бедра и снова вошел, двигаясь глубокими грубыми толчками. Я еле дышал, не ощущая ничего, кроме собственной слюны, смешанной с его кровью. Мои мокрые волосы облепили лицо и шею, а руки уже болели оттого, что я всё время сжимал их в кулаки. – Боже, – прошипел я, и слюна из моего рта потекла на сидение, впитываясь в ткань обивки. Я потянулся вперед, свободной рукой ища что-нибудь, за что можно было ухватиться, и нащупал ремень безопасности. Как Мэтт мог от просьб потрахаться с ним добиться того, что мы делали сейчас? Он получал от этого огромное удовольствие, но также я не мог отрицать, что я делал то же самое... что я тоже наслаждался тем, как он доминировал надо мной, а я позволял себя трахнуть словно грязную шлюху. Как я мог быть таким? И как он мог быть таким? Черт возьми! Мэтт поднял меня, чтобы я мог освободить другую руку, и я уперся ладонями и локтями на сидение, пока он продолжал трахать меня, не останавливаясь. – Мэтт – выдохнул я. – Что, Мелло? – Я не просил... это был приказ, – уточнил я. Он усмехнулся. – Конечно. Что-нибудь еще хочешь мне сказать? Он наклонился ко мне, прижимаясь со спины, и я ощутил его дыхание на своих волосах. Мой рот снова был полон слюны, и я застонал, ударив ладонью по стеклу автомобиля. Я чувствовал, что оно влажное, и, подняв глаза, увидел, что все стекла в машине запотели. – Мэтт... – Подожди еще немного, – произнес он прямо возле моего уха и, зацепив пальцами мокрую прядь моих волос, убрал ее с лица. – Что? – Я ненавижу, когда ты делаешь это со мной, – прошипел я, ощущая поднимающуюся во мне злость. Я был разочарован своими реакциями и действиями, потому что не мог контролировать их. – Делаю что? Трахаю тебя? Заставляю кончить? Или стонать? – Да, всё это! Независимо от того, что я тебе говорю, независимо от обстоятельств, всё заканчивается одним и тем же... Я хочу, чтобы ты знал, что я ненавижу это! Ты должен это знать и хорошенько запомнить! – Я запомню, – тихо усмехнулся Мэтт, двигаясь в том же ритме, пока я не почувствовал, как он сжал меня еще сильнее и застонал, и внутри стало очень горячо. Он прижался ко мне, и мое тело расслабилось, словно превратившись в жидкую расплавленную плоть. В наступившей тишине я мог услышать, как часто и шумно мы дышим и как колотятся наши сердца, и где-то далеко всё еще шел дождь. Когда мы оба отдышались, Мэтт поднялся и, оперевшись спиной на сидение, закурил. Я натянул свои штаны. В машине было неудобно, поэтому мне пришлось положить голову Мэтту на колени. Он не возражал и вообще просто молча сидел, наполняя влажный от пота салон никотиновым дымом. Докурив сигарету, он не сказал ни слова и поджег еще одну. После того, как я отвлекся от наблюдений за ним, я понял, что всё это время рассеянно водил кончиками пальцев по обожженной половине своего лица. Тогда я убрал руку и вместо этого ухватился пальцами за четки. Я должен был оставаться решительным, несмотря ни на что. Эти четки были неким заключенным мной контрактом, по условиям которого я должен был идти по своему пути безо всяких оговорок. Мэтт докурил вторую сигарету до половины, когда заметил, что я держу в руке распятие, и тоже коснулся его пальцами. – Ты вправду думаешь, что я могу попасть в рай? – тихо спросил он. Я взглянул сначала на его руку, а затем на него самого. – Может быть, и нет, но ты не отправишься в ад. – Почему нет? Я делал плохие вещи. – Ты не гневался понапрасну, не применял насилие, ты не еретик и не смертный грешник. – Что такое смертный грешник? Я посмотрел ему в глаза. – Кто-то похожий на меня, – ответил я. – Тот, кто совершает вопиющее насилие в отношении других и при этом не чувствует угрызений совести. Кто не чувствует собственной вины. Вина? Это ударило меня словно тонна гребаных кирпичей. Это новое чувство – ледяное, твердое, – что впивалось в меня своими острыми краями, было чувством вины. Я моргнул и нахмурился, глядя на расслабленное и спокойное лицо Мэтта. Это была вина, которая должна была быть. Я никогда не чувствовал подобное за всю свою жизнь, но ощутил ее сейчас... из-за Мэтта. Из-за того, что втянул его в это дело, и из-за того, что всё еще продолжал это делать. – Но ты испытываешь угрызения совести, – возразил он. Я очнулся от своих мыслей, пытаясь скрыть смятение. – О чем ты говоришь? Откуда ты можешь это знать? – Ягами Соитиро, – сказал он, и я закусил нижнюю губу. – Каждый раз, когда ты о нем говоришь, твой голос становится тихим, а лицо – грустным. Ты не хотел его убивать. И ты об этом жалеешь. – Я не … – Я не был согласен с ним. – Ты прав, у меня не было никакого желания его убивать. Он был действительно хорошим полицейским и праведным человеком, и это скверно, что он попал в такое положение. Но если бы я не убил его, я бы не выжил сам. У меня не было выбора, и я сделал всё возможное, чтобы остаться в живых. Если бы я мог сделать это снова, результат не изменился бы, а это значит, что я не жалею. – Но тебе всё еще плохо из-за этого. – Да, возможно, но это не отменяет всего остального, что я делал в своей жизни. – И того, что я собирался сделать. – Ну, тогда я то же самое могу сказать и про себя, потому что не делал ничего хорошего для других. Меня всегда интересовал лишь я сам, и я шел против правил. Я не такой хороший человек, каким ты меня считаешь. – Это неверно, Мэтт. Всё, что ты делал, касалось воровства и использования глупых людей. Ты несколько раз нарушил незначительные законы, но никто не пострадал от твоего гнева или мести. Дьявол в аду не стал бы тратить свое время на тебя. – А если бы я кого-то убил? Тогда бы я отправился в ад? – Это зависит от контекста. Если бы ты сделал это хладнокровно и совершенно необоснованно, и ты бы не желал прощения... то, наверное. – Хм. – В любом случае, я больше не хочу говорить об этом. Закончим с этой темой, нет необходимости беспокоиться о чем-то вроде этого. – Ладно. Как скажешь. – Всё, что нам нужно сделать, это сконцентрироваться на поставленной задаче. Время на исходе. – Да, верно. Всё, что я мог сделать, это слушать, как Мэтт выдыхает сигаретный дым и как капли дождя барабанят по крыше гаража. Его пальцы всё еще возились с четками на моей груди, и я мог рассмотреть каждую мозоль на его руке, каждый крошечный шрам, каждую царапину. Его руки были покрыты шрамами до самого запястья. Я подумал о том, что Мэтт что-то паял ими, держал инструменты, металлические детали, обжигал сигаретами. Он работал руками так же, как я работал своим мозгом. Мы действительно были очень разными. Практически несовместимыми. Я действительно не хотел, чтобы он был со мной так долго в этом деле. Я должен был изменить свой план, но чем больше я думал над этим, тем больше понимал, что я бессознательно планирую всё с его участием. Почему? Этот вопрос снова не давал мне покоя, и единственным ответом на него был звук дождя, падающего на металлическую крышу над нами. 25 января 2010 01:04 "К черту Киру. Кто имеет значение, так это Л. Л." Я просмотрел текст, который только что напечатал на своем ноутбуке, делая паузы только для того, чтобы откусить шоколад. Мэтт спал на диване, телевизор всё еще работал, а я сидел в кресле, уставившись в монитор и думая о том, что написать дальше. Прошло уже больше двадцати трех дней, а Халл до сих пор не позвонила мне, чтобы сообщить о планах Ниа. Если она не сделает этого сегодня, мне надо действовать без ее информации. Я продолжил печатать, позволяя словам литься из меня так, если бы я говорил об этом вслух. "Я хочу передать его слова максимально точно. И я хочу, чтобы кто-нибудь нашел их. Итак, то, что вы читаете, – мои воспоминания об Л. Это предсмертная записка, причем не моя, причем не адресованная всему миру. Первым это, скорее всего, найдет большеголовая ошибка природы по кличке Ниа. В таком случае я не стану говорить ему не рвать или не палить эти страницы. Если ему окажется неприятно, что я знаю об Л такие вещи, которых он не знает – замечательно". Я сделал паузу, чтобы откусить от шоколадки, и услышал, как Мэтт что-то бормочет во сне, свесив руку с дивана. Хорошо, что я разрешил ему поспать, пока была такая возможность. В какой-то момент эту своеобразную рукопись найдут, и ни я, ни Ниа, ни Кира не сможем сказать, что будет после этого. Я снова начал печатать. "Существует также вероятность, что их прочитает Кира, и, я надеюсь, так и будет. Если они дадут понять убийце, который как дерьмо в проруби до сих пор болтается на плаву только за счет читерской убивающей тетрадки, что он в любых иных обстоятельствах был бы просто грязью под подошвами Л, тогда они свою функцию выполнят". Фраза получилась своеобразной, потому что Л почти никогда не носил обувь. Я усмехнулся про себя и откусил еще, замечая, что на часах половина третьего ночи. Когда я проверял время на телефоне, то увидел сообщение о том, что Халл пыталась мне позвонить. Я встал и пошел в небольшую кладовую, которой мы не пользовались, чтобы не мешать Мэтту спать. Здесь валялись запыленные манекены, а в углу стояло кресло. Я набрал ее номер. – Мелло, – она ответила тихо. – Такада спит, я только что закончила совещание с СПК. – Я тебя слушаю. – У Ниа появился план. Он говорит, что хочет положить конец этому делу своими собственными руками. – Он планирует поймать Киру? – Да. Он говорит, что сделал все необходимые приготовления, и двадцать восьмого числа мы все должны встретиться с членами японской спецгруппы, а наши имена будут записаны в Тетрадь смерти. Я почувствовал, как моя рука сжала телефон так сильно, что мне стало больно. – Ниа собирается закончить это дело тем, чтобы позволить написать имена в Тетрадь?.. – Да, он так сказал. Я волнуюсь, Мелло. О чем он думает? Я наклонился вперед, упираясь локтями на колени и вперившись взглядом в грязный пол под моими ботинками. Вот и всё. Это конец. Я был готов к развитию любого сценария, кроме этого. Будь ты проклят, Ниа! Будь проклят ты и твое гребаное чувство справедливости! Ты сумасшедший! Позволить записать собственное имя в Тетрадь только чтобы доказать, что Ягами Лайт является Кирой... Ниа никогда бы не стал рисковать своей жизнью просто так, и здесь был какой-то подвох, но не было никакого шанса, что Кира попадется на чем-то вроде этого. Не тогда, когда речь идет о Тетради. Он дьявольски умен, Бог смерти и чертова прорва удачи на его стороне, а Ниа слишком наивен, чтобы сделать то, что должно было быть сделано. Он заведомо в проигрыше, и то же самое происходит с нами. Если я буду бездействовать, Кира победит. А этого я допустить никак не мог. И не мог бросить дело, отдав победу Ниа без боя. И если это был его план, то... – Тогда я думаю, что у меня есть все основания сделать кое-что. – Мелло? Что ты имеешь в виду..? Мелло? Я отключился и бросил телефон на пол, прижимая ладонь ко лбу, затем сжал пальцы в кулак. С каждой секундой, которая проходила, я чувствовал, как моя уверенность растет. Я собираюсь выиграть эту борьбу. Я подбираюсь прямо к вершине, с помощью любых средств, несмотря ни на что, и никто не помешает мне на моем пути. Больше не помешает. Вот и всё. Я буду номером Один, даже если мне придется умереть, чтобы добиться этого. Я вернулся в гостиную, чтобы допечатать текст до конца, мой единственный отчет за всё время, мой рассказ о том, что в действительности произошло во время лос-анджелесских убийств ББ, которые затронули каждого в доме Вамми и навсегда изменили положение вещей для Л. Мой наставник... Хотя я никогда не видел его в лицо, однажды он подошел и отвел меня в сторону, рассказав мне о трех своих самых ключевых делах, одно из которых было о деле Б и по своей значимости стояло наверху его списка, несмотря на его небольшой масштаб. И это было только потому, что затронуло его лично. Я всё еще задаюсь вопросом и по сей день, почему он рассказал обо всем именно мне, хотя не говорил лично ни с одной живой душой, кроме Ватари. Если думать логически, это произошло потому, что я был единственным из его наследников, кто знал, как правильно стоит распорядиться этой информацией. Ниа бы уцепился за нее как за еще одну причину поклонения и подражания Л, а Мэтт бы просто воспринял как историю от человека, которым он восхищался. Но я... Я мог сделать нечто большее. Я знал, в чем была причина того, почему Л не приезжал в дом Вамми и не говорил с детьми лично, и почему он проводил свои беседы с нами только посредством компьютера. Почему наши настоящие имена были изменены, почему нам были даны прозвища, скрывшие нас от всего мира и даже друг от друга, как только мы вошли в дом Вамми. И поэтому я был почти полностью уверен, что Л желал, чтобы его наследие умерло вместе с ним, а не передать его кому-то еще, потому что по иронии судьбы или по какой-либо еще случайности любой из нас мог стать таким же отщепенцем как Б. И Л никогда не хотел, чтобы эта трагедия когда-либо повторилась снова. Таким образом он отдалился от нас, тщательно культивируя только наши сильные стороны, чтобы мы могли расти, чтобы могли жить своей жизнью, не желая становиться его копией. Л знал, что он мог сказать это всё только мне, потому что только я понял бы. Я пишу это сейчас именно потому, что должен был это сделать. Мне потребовалось семь часов, чтобы закончить весь рассказ, и сейчас не было ни времени, ни необходимости повторной проверки текста, а затем я распечатал его, наблюдая, как принтер выплевывает страницу за страницей, почти насмешливо складывая передо мной стопку распечатанного текста. Я положил рукопись в большой конверт и запечатал его, просто подписав "М" на внешней стороне. Потом сунул в кухонный ящик, где его можно было бы легко найти, если кто-то стал бы здесь что-то искать. И если бы этот кто-то потрудился потом прочитать текст, он бы узнал обо мне… и об Л. Это было моим завещанием как завещание Мелло из дома Вамми. "Хорошие воспоминания. И кошмары".