***
Капитан Одинокий Шквал грелся у камина в опостылевшей ему таверне. Питейное заведение «Очаг и свеча» после потрясений в городе изрядно потеряло в своём незримом шарме. Всё больше пьяниц заливало горе в зале, чудная бард — к сожалению, данмер — в день погромов была изнасилована в главной зале и брошена озверевшей толпой прямо в таверне. Ныне, как помнил Шквал, она оставалась одной из немногих выживших, которой, пусть и потрёпанной, но удалось исчезнуть из города. В другом положение было не лучше: сыра без плесени в закромах уже было не найти, а называть весь «бретонским отборным» трактирщице Эльзе уже не доставало совести. «Эль прокис, вино упрятано в закромах — даже в выпивке в этом драном городе утешения не найти!» — негодовал по поводу всех событий Капитан. Все эти неурядицы изрядно портили кровь. А разбавить их было нечем. — Вы не заняты, Капитан? — глухо проговорила подошедшая Виола Джордано. Сломанный нос (в коем, как нетрудно было вспомнить, виновен Каменный Кулак) вправили, но синяки под глазами у неё не скоро ещё пройдут. — Конечно нет. Садитесь, — Одинокий Шквал придвинул к очагу рядом стоящее кресло. Джордано с благодарностью взглянула на него и присела рядом. — Дурные времена настали, верно? — попыталась было она завязать разговор. До последнего времени её немногочисленные попытки начать беседу с Капитаном проваливались. Постоянно что-то мешало, или же Шквал просто не желал говорить. Но в этот раз на душе у него многое накипело и он решил выговориться. — Беда приходит в самый неожиданный момент. Кто бы мог подумать, что город — который, между прочим, я выбрал как добротное пристанище после изматывающих плаваний — станет гнездом восстания против Империи, — говорить «мятеж», «гадюшник», «берлога» Капитан опасался, резонно предполагая резкого появления какого-нибудь рьяного сторонника Ульфрика, который непременно попытался бы пересчитать ему рёбра. Стража и сейчас, и ранее закрыла бы глаза на подобное «вычищение города». — Я согласная с вами, Капитан, — Джордано была несказанно рада нахождению темы для разговора с симпатичным ей Шквалом, — мы все в одной лодке. — Да. Последовало неловкое молчание. — Я вижу по вам, вы чем-то обозлены. Не поделитесь? — наконец продолжила разговор Виола. — Охотно. Этот разговор возбудил во мне не самые приятные воспоминания о том, что произошло месяц назад. — И что же это было? — внутри известнейшей сплетницы Виндхельма что-то позабытое после времени этих недолгих лишений встрепенулось вновь. — Мне надоело безделье. Поэтому я скопил некоторую сумму… на торговле, разумеется. У меня был договор с Гримваром Жестокое Море. Я собирался купить небольшой бот и возобновить своё дело. У меня даже был уговор с несколькими данмерами и аргонианами. С ними порой проще договориться, чем с некоторыми, — последние слова Капитан проговорил шёпотом, избегая лишних ушей. — А после ареста оставшихся судов и погромов я был лишён оставшихся возможностей. Увы и ах. — Увы и ах, — протянула Виола Джордано вслед за капитаном. Вновь наступило молчание. — Никогда не задавался вопросом, — вновь начал Капитан, — чем вы зарабатываете на жизнь. Насколько я понимаю, талантом вы, как и ремеслом, обделены, негоцианством не заняты, лавку не содержите… Чем вы занимаетесь по жизни, Виола? Или чем занимались? — Я… мой муж оставил мне богатое наследство, — вопрос поставил Виолу Джордано в тупик. Одинокий Шквал словно бы ожидал именно такую дежурную фразу. Капитан мог лишь вспомнить, как она прибыла в Виндхельм на имперском торговом судне из Сиродила (и то, если верить её словам) и приобрела опустевший особняк, затем лишь пустословила с соседками или захаживала на приёмы и только. Шквал уже собирался задать пару вопросов, но, как бывает в таких неловких ситуациях, на сторону затерявшегося встаёт, так или иначе, само провидение. В таверну влетел паренёк в камзоле стражи. Его было, остановили на входе, но, признав, пустили. Он тотчас заскочил в залу и выпалил то, что в данной ситуации говорить не следовало бы вообще, и что однозначно сейчас считалось бы ужасной крамолой: — В доках… они… они… Жестокое Море… — Отдышись парень… Ты сказал Жестокое Море? — не расслышав конец фразы, старый норд было попытался успокоить парнишку, но поняв смысл его слов, взялся за топор. — Что они здесь забыли?! — многие повставали, заволновались, заговорили, схватились за оружие, кто-то бросился к выходу. — Они вернулись. И не одни. С ними… с ними… корабли, много кораблей… — парнишка не договорил. Старик отбросил его в сторону и помчался наружу. Как и другие, до сего момента медлившие. — Что же это может значить? — облегчённо, насколько это было возможно, проговорила Виола Джордано, избавленная от ответа на сложный вопрос. — Это? Что угодно, но не возвращение для нашей с Гримваром сделки, — Капитан Одинокий Шквал также встал и продвинулся к выходу. Виола Джордано обречённо поплелась за ним к выходу. У дверей Эльза вместе с поваром и служакой уже готовились запирать двери. На просьбу Капитана выпустить их она покачала головой и поохала, но всё же отворила засовы.***
Поднявшись на крепостную стену, Виола Джордано и Капитан Одинокий Шквал, как и многие другие горожане и даже стражники, начисто забывшие о дисциплине в последнее время, увидели множество судов, поднимающихся по Белой реке к Виндхельму. Некоторые были вполне обычными, ботами клана Жестокое Море, с намалёванными на парусах его эмблемами, но другие… Это было нечто необычайное, сделанное словно и из дерева и кожи, если не кости. Остов был сложен как из бруса, так и местами подделан некими бледно-жёлтыми пластинами. Киль напоминал хребты, обшивка — рёбра, укреплённые доской и теми же необычными нашлёпками, словно маленькими панцирями. Паруса походили на тонкие перепонки, словно крылья стрекоз или же драконьи мембраны. Прочие суда походили на срубленные и обтёсанные, выдолбленные гигантские корни и побеги. Такелаж их был словно сплетён из лиан, ростков и ветвей. Такого северяне давно не видели. Ещё больше их удивили флаги: зелень и желчь. На зелёных, словно дань их корпусам, чёрный росток и побег в виде огромного гриба. На жёлтых — жук. При этом похоже, позабылось, что клан Жестокое Море может прибыть лишь с одной целью в Виндхельм — отомстить за изгнание и отхватить не только своё, но и чужое. Что же до необычных кораблей… — Данмеры! Это — мать их — данмеры!***
Что может пронять до глубины души сурового норда? Смерть близкого человека? Разбитая бутылка эля? Поломка любимого меча или секиры? Скорее — возвращение, казалось бы, уничтоженного врага или подлый удар со спины. В одночасье вернувшиеся после разгрома у Солитьюда суда, стоявшие на приколе у пирсов или на рейде, были окружены и захвачены. Сопротивляющиеся, к удивлению публики на стенах, при столкновении с необычными судами, были подожжены или утоплены таинственным образом. С высоты виндхельмских бастионов деталей не было видно, кроме вспышек, криков и ужасного рёва чудовищ словно из Обливиона. Затем вражеские отряды высадились на обоих берегах (в том, что это враги, северяне не сомневались). На противоположной стороне они принялись за захват и разорение предместий, ферм, причём — преимущественно — нордских (просто данмерские хозяйства, в основном, были уничтожены во время погромов). Со стороны Виндхельма они, поднимаясь к городу меж высоких бастионов, почти не сталкивались с сопротивлением: столица Братьев Бури просто не была готова к осаде — Галмар даже не предполагал удара со стороны «беззащитного» Морровинда. Стража, лишившись железной руки Каменного Кулака, практически перестала проходить смотры и учения, на постах стояла гораздо хуже, участились пьянки и дебоши. Неудивительно, что отрядам данмеров и людям Жестокого Моря, державшимся позади тёмных эльфов, почти не оказывалось сопротивления. Перед портовыми воротами, конечно, они задержались: офицерам Братьев удалось организоваться и, противостоя захватчикам, закрыть ворота, начать складывать баррикады на улицах и готовить стрелков и дружинников с ополчением. Однако тут из рядов данмеров вышло несколько крепких, сухих — иначе не скажешь — господ Они были с длинными до пояса бородами, лысые, в длинных мантиях самых пёстрых расцветок, с огромными подолами, волочащимися по земле, придерживаемые полуголыми каджитами. Они, совершая долгие замысловатые пассы руками и проговаривая древние тексты заклинаний, принялись поднимать с земли на стены воинов, по несколько на каждого мага-заклинателя. Офицеры догадались приказать пускать стрелы по волшебникам, но это было слишком поздно: снаряды просто-напросто отбились или срикошетили от магических щитов, заблаговременно наложенных перед заклятиями левитации. Поэтому они стали стремиться подбить воинов в полёте. Нескольких конечно, сразили, но, пока норды спохватились, на стенах уже завязался кровопролитный бой. Затем наверх подняли ещё нескольких бойцов, а за ними перенеслись мастера-маги, которые затем стали поражать врагов молниями и огнём. Вскорости ворота открыли и на улицы хлынул поток вооружённых и разъярённых эльфов. Первым делом они начали, как полагается, расправу над зеваками, скопившимися на стенах. Резня и беспорядки в Виндхельме повторялись, разве что теперь они перенеслись из порта и квартала Серых до Каменного и Дворцового кварталов…***
— Чёрт! — вскричал старик-норд, которого Капитан Шквал приметил в «Очаге и свече». У этого самого старикашки руки были по локоть в крови. И своей, и нордской, и эльфийской. Он, словно секиру, перехватил топорик для рубки дров; лезвие было красным. Весь переулок, по которому они решили пробираться в обход главных площадей и проулков, был завален трупами. Идея, неожиданно пришедшая в голову Виоле Джордано, — укрыться в Королевском Дворце — была не безумной, как могло показаться на первый взгляд. Просто прорваться через охваченный хаосом город было не так-то просто. Погромами были охвачены, в основном, наиболее «расистские» кварталы — кварталы знати и люда, поддерживающего Братьев Бури. В частности, покинутый и разорённый дом Брунвульфа Зимнего Простора таинственным образом так и не тронули и даже не подожгли. В своём нелёгком пути Виола Джордано и Капитан Одинокий Шквал собрали вокруг себя группку запуганных горожан и бестолковых стражников, нуждающихся в верном пастыре при таком бардаке, трезвом командующем, твёрдо знающем, что им нужно делать. Именно в том закоулке их компанию зажали с двух сторон эльфы. «Бойня», — именно так рассуждал Одинокий Шквал, поражая одного врага за другим. Чудом было то, что он и Виола Джордано были всё ещё живы. Спутница Капитана, прячась за спиной моряка, даже обнажила кинжал из-под складок платья и зарезала парочку сражённых, но не добитых Шквалом эльфов. Камзол бывшего моряка был вымазан в потрохах и грязи. Подол и фартук Виолы, верно следующей за капитаном, испачкались в саже и крови. Наряды ополченцев и доспехи стражников насквозь промокли потом и салом, несмотря на холод и начинающуюся метель… Бьющиеся не на жизнь, а на смерть люди и эльфы падали, сражённые. Храброго старика только что забил копьём рослый воин в костяной броне. Выдернув орудие из размозженной головы своей жертвы, он двинулся к Капитану. Тот не видел его; мужчина схватился с двумя юркими эльфами в кожаных доспехах. Они то и дело пытались порезать Шквала. Единственное, что не давало им порешить благородного воина, это его длинный меч. Их клинки были слишком коротки — держась на дистанции в узком проулке, им не удавалось обойти воина либо достать до него. Виола Джордано, приметив гиганта позади Одинокого Шквала, выставив кинжал перед собой и дрожа от страха, обезумев от горячки боя, замерла перед огромным детиной с полуторным мечом. Тот даже не стал разить её — просто отбросил в сторону огромной ручищей и замахнулся на Капитана. В этот момент один из ловкачей отвёл удар моряка, а второй всё-таки сбил его с ног, вогнав кинжал ему в живот. Ещё взмах — и жизнь его была бы оборвана, но тут неожиданно в дальнем конце проулка явился мастер-волшебник, в прямом смысле спустившись с небес. После недолгого пасса с его ладоней сорвался зелёный всполох, мгновенно пронёсшийся по проулку и парализовавший в нём всё живое. Бьющиеся люди и эльфы замирали в тех самых позах, в каких только что лишали других жизни, умирали или корчились от боли. Детина в костяном доспехе так и рухнул, едва не придавив Виолу Джордано, а быстряки свалились, столкнувшись, но не добив Капитана. Он же лежал в луже собственной крови, скорчившись и схватившись за кинжал, торчавший из кишок…***
«Ох, где я? Я… жив?» — успел подумать перед резким приливом мучений Капитан Шквал, очнувшись на жёстких блоках мостовой. Он, как множество других раненых, лежал у стены в большом дворе Королевского Дворца. Вид ему преграждали спины других, плотной стеной окружавших что-то в центре площади. Едва он попытался пошевелиться, как острая боль пронзила всё его нутро. Он очень медленно, превозмогая тянущую боль в животе, приподнял голову: его взору открылся его изгаженный, разорванный на брюхе камзол, а также грязная, пропитанная кровью, с лезущей из-под неё сукровицей повязка. Ему вновь сделалось дурно. Безвольно откинув голову оземь, он мог лишь жалобно стонать, не в силах даже приподнять руку или пошевелиться, не потревожив смертельную рану. Его недавняя спутница, Виола Джордано, отделавшаяся лёгким ушибом и синяками, оставив Шквала у стены на своём плаще, сумела протиснуться сквозь толпу поближе, чтобы ничего не пропустить. И тут же она пожалела об этом. Её глазам предстало следующее зрелище. Посреди площади, в кольце данмерской стражи, стояло несколько, как она поняла, высокопоставленных эльфов. Среди них был и тот мастер-волшебник, ненароком спасший их в переулке (ей было не суждено его узнать — она не видела его лица), и детина, собиравшийся покончить с ними. В руках у него вновь находилось огромное копьё с зазубренным наконечником. Перед ними стояли на коленях несколько связанных нордов. По уцелевшим на их руках наручах и обрывкам шкур на плечах можно было предположить, что это были офицеры Братьев Бури, давшие последний бой эльфам. Ещё рядом было несколько эльфов в костяных доспехах, держащих на поводках странных тварей, похожих на собак или волков (потом ей рассказали, что это были никс-гончие, точно нордские волкодавы), и писец с учётной, как ей показалось, книгой. Он зачитал несколько данмерских имён, как смогла понять Виола Джордано. Затем здоровяк с копьём перехватил его поудобнее и насадил на него первого подвернувшегося норда, из тех что стояли перед ним на коленях. То же самое он проделал и с оставшимися, не особо заботясь, бьёт ли он в кадык или живот. Затем псари подвели своих тварей поближе… Команды им давать даже не потребовалось. Теперь Виола поняла, почему на площади не было трупов: никс-гончие сноровисто разрывали тела или ещё живых, бывших в агонии казнённых. После этого тёмный эльф, одетый в вышитый необычайным узором камзол и плащ, поднял руку, призывая толпу умерить говор и прислушаться к нему. Неожиданно детина с копьём взмахнул им и взревел: — Говорит господин советник Дома Редоран, Атин Аробар! Запуганные норды тотчас умолкли. Толпа словно бы сжалась и отступила от центра двора. Послышались вскрики раненых, зажатых у стен: на кого-то со страху умудрились даже наступить. — Я, архимагистр Дома Редоран, Атин Аробар, и Гримвар Жестокое Море, тан города Виндхельма, — Виола, сощурившись, увидела, что стоящий рядом с богатым данмером здоровяк в доспехе с чёрной рожей не данмер и телохранитель, а норд, вымазавшийся в саже и грязи в ходе боёв, — оказываем вам великую милость: кровавая цена, взысканная Домами Телванни и Редоран с жителей славного города Виндхельма, была выплачена во время освобождения града от угнетателей в лице сторонников Ульфрика Буревестника и Галмара Каменного Кулака. Тем не менее, мы были вынуждены казнить виновников тех страшных событий, произошедших здесь восьмого Последнего зерна. Кроме того, как верноподданные Империи, — на этом он сделал особый акцент, — мы обязаны были сохранить её целостность в эти непростые и сложные времена, времена царствования бесправия, насилия, угнетения. Поэтому мы здесь. В качестве жеста доброй воли мы останемся на время, поддерживая порядок и спокойствие. Мы осведомлены об ужасном море и голоде в этих стенах, а потому мы привезли вам достаточно провианта на первые месяцы холодов. Теперь же я хотел бы передать слово нашему доброму другу, Гримвару Жестокое Море, без чьих кораблей нам не удалось бы перебросить часть войск из Блэклайта вовремя… Виолу отвлёк сдавленный стон… Стон Капитана Шквала. Она ринулась обратно, не обращая внимания на слова предателя Гримвара, принимающего на время этой смуты ярловское бремя на свои плечи. Виола Джордано успела: Капитан ещё не издох. Он весь дрожал, покрытый испариной, из-под повязки дурно несло. Хоть имперка не была сведуща в медицине, она понимала, что с порезанными кишками при таком состоянии долго не протянешь. Виола положила голову моряка себе на колени и гладила его по голове, успокаивая. — Так… кто же… ты? — в бреду сумел выговорить Шквал. — Это так важно? — Джордано так и не решилась дать ему ответ. — Да… — просипел Капитан и закрыл глаза. Больше он их не открывал.