Осколок зелёного стекла

Сакамото, после разговора с Гинтоки и взбучки от Муцу, улетел бороздить просторы Вселенной и искать тех, кто мог бы исправить совершённую ими ошибку. Кагура и Шинпачи махали рукой взлетающему флоту Кайентай, пока зеленоватый от начинающейся морской болезни Тацума вяло махал в ответ и лихорадочно бегал глазами по капитанской каюте в поисках пакета. Гинтоки был единственным из Йородзуи, кто не вышел провожать отбывающего в дальнее путешествие товарища. Их разговор, после известия о смерти шамана, сам собой неловко скомкался и превратился в беспорядочный поток оптимистического настроя, ругани, извинений и тумаков. Прощанием Гинтоки для Сакамото был полёт последнего по лестнице. Тацума не обиделся. Он вообще никогда и ни на кого не держал зла — такова была его натура. Вместо этого он во что бы то ни стало решил вернуть «девятихвостому Кинтоки» его прежний вид. Кудрявый бездельник, убедившись, что Джамп не бесплатный, а Кецуно Ана не горит желанием провести с ним ночку-другую, окончательно абстрагировался и решил взять себя в руки, как подобает лидеру, самураю и просто мужчине. В конце-концов, на второй день Кагура перестала бояться присутствия Гинтоки и начала завязывать бантики на его девяти хвостах, уговаривая ими помахать или погавкать, Шинпачи задумчиво изучил когти и пришёл к выводу, что они могут быть очень удобны при лазании или развязывании узлов, а сам самурай отметил, как легко вытаскивать клыками пробку в бутылке саке. Жизнь потихоньку стала налаживаться. Весть о том, что с Сакатой Гинтоки произошёл странный инцидент, превративший его в демона в прямом смысле, быстро облетела Эдо. Члены Йородзуи, после недолгого совещания, сошлись на том, чтобы солгать всем о неземном вирусе. По легенде, вирус поражал только кудрявых от природы и обязательно блондинов, так что весь город вздохнул с облегчением, и об этом вскорости позабыли. Первое время Гинтоки опасался, что Хиджиката выдаст его и легенда с треском рухнет, открыв жителям информацию о том, что он проклят, но доводы разума всё же взяли своё: Хиджиката хоть и мстителен, но вместе с тем умён и достаточно благороден, чтобы хранить чужой секрет в целости. Естественно, ни один из них ни слова не проронил об этом. Ни тогда, ни потом. Как и прежде, тупой майора и кудрявый бездельник сохраняли вооружённый нейтралитет, изредка обмениваясь гадостями при встрече. Клиенты, вопреки опасениям, по-прежнему иногда наведывались в мастерскую Гин-сана с нехитрыми просьбами вроде найти пропавшую кошку, купить якисобы товарищу в больнице или даже поработать в заведении мадам Сайго — новый образ Паако оказался невероятно популярен у любителей фурри и просто всего необычного. Поступали даже приглашения в Йошивару. Так прошло две недели.  — Гин-чан, ты уверен, что хотел бы вернуть прежний облик, ару? — Кагура грызла полоску суконбу и лениво щёлкала пультом, листая каналы. Он поперхнулся клубничным молоком и, откашлявшись, хрипло переспросил:  — Вернуть прежний облик? Конечно, хочу! Из-за дурацких ушей я не могу даже волосы толком расчесать — да-да, я их расчёсываю, каждое утро, не смотри на меня так! А к хвостам вообще до сих пор не привык. Волочатся за тобой, как девять дополнительных чле…  — Гин-сан! — строго зыркнул очкарик. -…но иногда мне кажется, что вид кицунэ приносит немало пользы, — невозмутимо закончил Гинтоки.  — Лучше бы ты стал тануки, — девочка вынула новую суконбу, — говорят, у них всегда много денег, ару.  — Эгэ, денег-то много, а кинтама висит ниже коленей. Куда прикажешь мне её прятать в общественных местах? Гин-сан не извращенец.  — Ещё какой извращенец, ару.  — Почему твои предыдущие два желания не сбылись? — вклинился в разговор Шинпачи, желая сменить тему разговора на более приличную. — Сакамото-сан сказал, шкатулка взорвалась только на третьем. Почему-то, что в ней сидело, не выполнило их? Гинтоки почесал макушку, и лисьи уши забавно задвигались — сначала вперёд-назад, потом вправо-влево, что выглядело крайне психоделически. Крайний левый хвост пощекотал его локоть и тут же убрался прочь. Было видно, что сейчас в его кудрявой голове крутятся абстрактные шестеренки и происходит нехилый мыслительный процесс. Обычно ни к чему хорошему это зрелище не приводило. Наконец он поделился мыслью с детьми:  — Наверное, у того духа однажды была когда-то любимая божественная жена и маленький божественный сын, который больше всего на свете любил бесплатный Джамп, но после их гибели любые упоминания о манге причиняют духу боль, поэтому…  — Гин-сан!  — Это всего лишь предположение, Пацсан! — он поднял когтистые ладони. — Вполне возможно, этот дух любил Кецуно Ану и увидел во мне сильного соперника…  — Гин-сан!!! — Шинпачи не выдержал и треснул босса первым попавшимся под руку предметом, тут же разбившимся от удара о его бестолковую голову.  — О, смотри, очкарик, тут «Кто хочет стать Мадаонером» показывают, — Кагура взяла ещё одну полоску суконбу, совершенно не обращая внимания на Гинтоки, — наш Мадао снова играет, ару.  — Правда? — он устроился поудобнее возле экрана. «Цветы жизни, мля», — подумал кудрявый и блаженно прикрыл глаза.

***

Толпа безликих людей вокруг него шла в другую сторону, а он упрямо пёр напролом, не замечая, кого задели когти, подсвеченные желтоватым светом, будто от слабой лампы. Он невероятно сильно ощущал тонну запахов — самых невообразимых, знакомых и новых. Они смешивались в один-единственный, неприятный и резкий, однако при желании его можно было легко разобрать на составляющие и изучить досконально, как канат, собранный из множества нитей. Зрение изменилось, показывая всё каким-то странным, неправильным, раздражающим до алой пелены, и хотелось порвать в лоскуты каждого из этих безликих манекенов, которые шли и врезались в него, не замечая. Из груди вырвался глухой рык, которого прежде он за собой не замечал. А главное — голод. Звериный, не человеческий. И утолить этот голод могло только… Он рванулся в сторону со скоростью, недоступной человеку, и только когти блеснули на миг, глубоко вонзаясь в чужую плоть — податливую, мягкую… вкусную. Что-то внутри него, вшитое нагло в сознание, торжествующе заурчало, довольное и сытое. И только разрывая не сопротивляющееся безликое нечто пополам, он заметил что-то странно знакомое в его одежде. Две китайские заколки. Красная, пропитанная кровью одежда. Голубые, но мёртвые теперь глаза. Кагура. Он очнулся от собственного дикого крика.  — Гин-чан! — перепуганное лицо девочки прямо перед его собственным. Видит Бог, ему многого стоило сейчас не заорать снова. — Тебе опять кошмар приснился?  — Гин-сан, ты в порядке? Извини, я, наверное, слишком сильно запустил в тебя той штукой… кстати, а что вообще это было? У тебя не болит голова? Не тошнит? Гинтоки отрицательно качнул головой и через силу улыбнулся, втайне надеясь, что не слишком натянуто:  — Да бросьте, мне часто снятся кошмары. Вы же знаете. Не берите в голову.  — Конечно, — Шинпачи поправил очки. — почти постоянно. Но такого ужаса в твоём вопле я ещё не слышал. Что тебе такого приснилось? Война? «Я сожрал Кагуру», — мелькнула мысль, и он непроизвольно дёрнулся, но вслух, напустив на голос как можно больше таинственности, сказал:  — Не поверите… жуткая жуть, детишки, я даже не знаю, могу ли рассказать. А вдруг после этого мангу закроют? Куда я подамся?  — У меня есть мысль снова тебя ударить. На этот раз насмерть, — Шинпачи испытующе глянул на босса. Тот вздохнул:  — Ладно, ладно. Так и быть, я скажу. Но не вините меня, если ночью описаетесь! Итак… — он выдержал слишком длинную паузу, -…мне приснилось, что в мире больше нет ни единой крупинки сахара! Бу-у-у-у!  — ИДИОТ! — и Йородзую вновь облетел звук удара.  — Шинпачи-кун, а вдруг он того, ару? — не слишком обеспокоенно спросила Кагура, следя за экраном.  — Туда ему и дорога!