Последний кошмар был особенно жутким — он сожрал уже не одного, а троих, причём с особым остервенением. На пару секунд после пробуждения Гинтоки всё же утратил контроль над собой, забывшись, и когти полоснули по полу, оставив четыре глубокие царапины на дощатом покрытии. В полуметре от Шинпачи, прибежавшего на крики.
Ему удалось списать это на случайность, и парнишка, пусть и не на шутку перепугался, всё же поверил в кошмар о Зензо, укравшем коллекционный «Джамп». Царапины прикрыли, переставив на них стопку старых выпусков манги, чтобы старуха не ругалась, а Кагура не задавала лишних вопросов — Садахару никогда не царапал пол, и списать на него ничего не выйдет. Для себя Гинтоки решил, что больше так продолжаться не может. Нахрен гордость, когда близкие могут пострадать из-за него. Он бежал в штаб Шинсенгуми, сломя голову, готовый даже становиться на колени перед теми, кого в жизни не попросил бы помочь, но только бы оградить тех, кто дорог, от самого себя и своей безумной второй сущности. Если газ — единственное решение, стоит воспользоваться им, пока не стало поздно. Сбив по пути нечто, похожее на Элизабет и не став оборачиваться, чтобы прочесть гневные словеса на табличке и поболтать с Кацурой, как ни в чём не бывало гуляющем вместе с питомцем на рассвете, он круто свернул за угол.
Ранним прохладным утром, когда каждый выдох становился белым облачком пара, а солнце только-только показало свой румяный бочок из-за горизонта, раскинув первые лучи на мягкие предрассветные сумерки, солдаты уже тренировались на плацу под чутким руководством Окиты. Полицейские, красные от напряжения, смиренно отрабатывали приёмы под громкий размеренный счёт: «Раз… два…». Сого для солдат был иногда даже пострашнее, чем Хиджиката. От дьявольского замкома хотя бы понимали, чего ожидать, если что-то ему не понравится. Сам Хиджиката, наблюдая за подчинёнными сзади, привычно попыхивал утренней сигаретой и время от времени рявкал на тех, кто всё-таки отважился халтурить. Взгляд его упал на бегущую фигуру с гордо развевающимися позади, как знамёна, пушистыми хвостами и слегка округлился от удивления, тут же приняв обычный строгий вид. Уж кто-кто, а Гинтоки частым гостем в штабе точно не был, и появление его сулило если не неприятности, то точно нечто из ряда вон выходящее.
— А тебе какого хрена здесь надо, ушастый?! — дружелюбно поинтересовался замком, глядя на запыхавшегося от быстрого бега Йородзую. Хиджиката, как и все нормальные люди, в половине шестого утра отличался превосходным настроением. — Не видишь, мы работаем?!
— Ещё бы. Солдатики тренируются, псина гавкает, садист изгаляется, горилла, должно быть, сползает с пальмы и идёт сталкерить. В нашей доблестной полиции всё на своих местах, — ехидно залыбился Гинтоки. Даже если от его вежливости сейчас зависело слишком многое, он не мог отказаться от удовольствия позлить с утреца замкомандующего.
Хиджиката юмора не оценил:
— Вали отсюда или выкладывай, отчего с самого утра я должен лицезреть твою раскрашенную лисью морду!
Гинтоки привалился к столбу ворот. Он совершенно не думал о том, как начать этот разговор. Причём так начать, чтобы не нарваться потом на драку. Он, вообще-то, рассчитывал поговорить либо с Кондо, либо с Окитой. Точно не с бешеной псиной Бакуфу, курящей с утра у ворот. Но затягивать паузу было чревато — Гинтоки не знал, сколько ещё продлится тренировка, а Хиджиката не отличался ни терпением, ни спокойствием и мог просто уйти, предварительно обложив матом в четыре этажа. А тогда надежда на то, чтобы добыть единственное средство от кошмаров, накроется медным тазом. Этого он допустить не мог.
— Хиджиката-ку-ун, давай не будем ссориться, — он поднял когтистые руки ладонями вверх в знак того, что пришёл с миром. — Сам же прекрасно знаешь, я по доброй воле сюда бы не сунулся.
— И чего тебе надо? — уже спокойнее спросил замком. Отлично. Со скрипом, но всё же идёт на контакт. — Если ты насчёт водительских прав за вождение без шлема, сразу иди на…
— Нет-нет, об этом мы позже поговорим. Видишь ли… — разговор давался гораздо сложнее, чем он думал, — этот вопрос не терпит отлагательств. И лучше было бы поговорить с глазу на глаз. Пойми меня правильно, я точно так же с удовольствием съездил бы тебе пару раз по морде, но сейчас Шинсенгуми — единственные, кто могут мне помочь, — последнюю фразу пришлось из себя выковыривать едва ли не по слогам.
Взгляд замкома стал подозрительным:
— Ты головой не ударился? Когда ты успел научиться говорить так серьёзно? Это нехилый повод для подозрений, знаешь ли.
— Ты выслушаешь меня или нет?
Он задумался. Раз Гинтоки явился сюда, значит, дело и правда нешуточное. Значит, это последний из всех возможных вариантов. И отправить его на три весёлых буквы значило лишить его этого варианта и поступить откровенно по-скотски. Вопреки расхожему мнению, скотом Хиджиката не был, даже если просил его об одолжении тот, кто бесил одним лишь фактом своего существования. Потому, выпустив дым, он ответил:
— Так уж и быть, выслушаю. Но не сейчас. Работы выше крыши из-за твоего неугомонного приятеля, и вряд ли я смогу выйти в город из-за бумажной волокиты. Приходи сюда вечером, скажем, в восемь. Я дам приказ, чтобы тебя впустили. Но учти, если это — очередной твой дебильный розыгрыш, я тебе яйца отрежу!
— Вот и договорились, — криво ухмыльнулся Гинтоки и отправился обратно в Йородзую, готовить обещанный Кагуре завтрак.
***
Когда дверь за Гинтоки аккуратно закрылась, дверца шкафа тихонько скрипнула, и Кагура, высунувшись по пояс, окликнула Шинпачи, что как раз выходил из комнаты шефа:
— Снова, ару?
Очкарик обернулся:
— Снова.
— Что на этот раз?
— Якобы Зензо-сан украл коллекционный номер «Джампа». Если память мне не изменяет, то же самое снилось ему и на предыдущей неделе. Как ты думаешь, что он от нас скрывает? Что на самом деле ему снится? — Шинпачи потёр переносицу. — Должно быть, нечто настолько страшное, что он не хочет даже намекать нам на это. Если Гин-сан считает, что нам не нужно этого знать, то, наверное, это…
-…эротические сны, ару, — закончила Кагура, выползая из шкафа. — А сбежал он, наверное, в местный розовый салон, чтобы…
Шинпачи аж подпрыгнул на месте, представив всякие грязные штуки с высоким рейтингом и залился краской до самых ушей:
— Кагура-чан!!! Девушка не должна говорить вслух таких смущающих вещей!
Кагура с невозмутимым видом принялась ковырять в носу — совсем как Гинтоки:
— Нет нужды скрывать очевидное, Шинпачи-кун. Он орёт и стонет по ночам, просыпается дрожащим, а футон его мокрый насквозь. Наш Гин-чан растёт, ару, и познаёт все прелести пубертата.
— Он давно не подросток! — по очкам его пошла трещинка.
— Я понимаю, ты хочешь видеть его мужчиной, ару, но для меня он всегда останется маленьким мальчиком.
— Ты не его матушка, сколько раз тебе повторять! — трещинка расползлась, превратившись уже в полноценную трещину. Разговор остался незаконченным — в коридоре раздался знакомый топот сапог и голос:
— Я вернулся! Ои, ои, неужели никто из вас, троглодитов, не удосужился сам сварганить что-нибудь на завтрак? С вами и голодной смертью помереть недолго, лодыри, — Гинтоки, помахивая ушами, заглянул в комнату и весело залыбился, обнажив клыки.
Отчего-то Шинпачи показалось, что бодрость его была наигранной.
***
Весь день Йородзуя нетерпеливо поглядывал на часы. Упаси Хиджикату его майонезный Господь забыть об утреннем разговоре. Зря он, что ли, большую половину дня думал о том, как рассказать ему обо всём происходящем так, чтобы не угодить за решётку как социально опасный? Люди и так стали всё чаще обходить его стороной и стараться не смотреть. Сам Гинтоки точно так же пытался не смотреть на людей. Находиться среди них было всё сложнее и сложнее. Сладкое не приносило больше такой радости, как всегда. Хотелось мяса. Сырого, с кровью и побольше. Одна мысль об этом заставляла брезгливо вздрогнуть, но рот предательски наполнялся слюной и загорались голодным, жадным огнём глаза; приходилось сжимать кулаки так, чтобы когти глубоко вонзались в кожу, оставляя раны. Боль приводила в чувство, а хвосты, как локоны Горгоны, раздражённо молотили по бокам и земле.
Надежда всё же оставалась — не так давно пришли известия от Тацумы, радостно сообщившего, что умудрился найти на той самой планете ещё одного колдуна, который за символическую плату согласился помочь. Но вот путь оттуда и до Земли был около месяца, и Гинтоки сильно сомневался, что до этого времени не сойдёт с ума и не натворит того, о чём будет жалеть до конца жизни. Зверя внутри него становилось всё тяжелее держать на цепи. Стоило лишь молиться, чтобы Хиджиката отдал ему пару баллонов грёбаного газа и он подействовал.
На посту его встретил Ямазаки, услужливо предложивший анпан. Гинтоки отказался. Заки пожал плечами и, жуя булку, пальцем указал на дверь, где и находился кабинет Хиджикаты.
— Осторожнее, данна. Он только с допроса вернулся, злой, как чёрт, — предупредил Окита, как всегда появившийся из ниоткуда. — Но если вы затеете драку, вы уж постарайтесь, прибейте ублюдка помучительнее.
Гинтоки сдавленно прыснул. Что ни говори, а Окита ему нравился. Забавный парень.
Он без стука открыл дверь и увидел очень любопытную картину: Хиджиката, злобно ругаясь и отряхивая пепел с сигарты, усиленно тёр тряпкой ножны своей катаны, выкрашенные кем-то (впрочем, здесь вариантов было мало) в ядовито-розовый цвет, тихонько приговаривая под нос:
— Мать твою, Сого, паршивец… чёрт! — заметив гостя, дьявол Шинсенгуми поспешил было спрятать розовые ножны под стол, но было поздно — Гинтоки ржал так, будто это было последним, что он делал в своей жизни. — Тебя что, стучаться не учили?
Немного успокоившись, Гинтоки подметил:
— Должен сказать, отличная работа! А цветочки с сердечками — просто отпад!
— Кончай ржать, ублюдок! На кой-хрен ты припёрся сюда?
Смех после этих слов как рукой сняло, напомнив о том, в какой он сейчас ситуации. Постаравшись забыть о том, чему только что был свидетелем, Гинтоки присел напротив замкома и начал свой рассказ.
