***
По возвращению Гинтоки зачеркнул ещё один день в самодельном календарике из туалетной бумаги, подсчитывая количество дней до возвращения Сакамото. Газ, который подарил ему относительное ночное спокойствие, увы, никак не мог помочь ему днём: босс Йородзуи не мог позволить себе спать постоянно, как бы ему того не хотелось. Недоверие жителей Эдо к нему сменилось откровенной враждебностью. На ропот на улицах он давно не обращал внимания, но сейчас он сменился действиями. Сегодня кто-то ночью швырнул в окно Йородзуи камень, обёрнутый запиской с единственным словом: «Убирайся!», в баре Отосе всё больше и больше возмущались и спихивали на Гинтоки все свои несчастья горожане: от болевшей с утра печени и до проблем с детьми Нередко и ему самому угрожали расправой. Самурай изо всех сил пытался не падать духом, но до приезда Сакамото оставалось как минимум три недели, а жить в Эдо становилось всё сложнее и сложнее. Не так давно какой-то чудак чуть не напал на Шинпачи за то, что тот «подкармливает прижившуюся среди них тварь». Хорошо, что парень смог отбиться. Ко всему списку уже имеющихся проблем добавлялось то, что газ почти закончился, и рано или поздно придётся идти к Хиджикате за новым баллоном. А сегодняшнее происшествие, на его беду, недвусмысленно намекало, что он отыграется по полной программе. — Яре-яре, надо было сказать ему о препятствии до того, как столкновение стало неизбежным, — вздохнул Гинтоки и почесал кудрявую голову. Из окна прилетел ещё один камень, обёрнутый бумагой. Он не стал читать, просто выбросил его обратно. Камень прилетел снова. Он опять вышвырнул его прочь. Тогда камень опять оказался в комнате, а с улицы донеслось: — Да прочитай ты уже, чёртов ублюдок! Тебе не жаль бамбук, который перевели на эту бумагу? Гинтоки снова швырнул камень вниз и захлопнул окно. Тама как раз вышла во двор со своей реактивной шваброй, и если тот, кто бросал камень, сейчас же не унесёт ноги, это будут его проблемы. Мастер на все руки вышел из комнаты и направился к дивану. Джамп ждать не будет. Сегодня как раз новая глава Версерка. Вот он диван, вот она вазочка с печеньем, вот он «Джамп». И никаких камней в окно… — Гин-сан? — окликнул Шинпачи. Тот повёл ухом в сторону звука, выражая крайнюю степень заинтересованности и перевернул страничку. — Гин-сан, убери ноги с дивана или втяни свои когти обратно. Ты проткнул обивку! Знаешь, иногда ногти на ногах тоже надо стричь, — назидательно сказал он и поправил съехавшие на нос очки. — Гин-сан? Эй, да ответь уже наконец! Даже говорящие очки игнорировать не очень-то вежливо! Гинтоки не реагировал. Всё его внимание отвлеклось от Версерка и устремилось на что-то в окне за спиной Шинпачи. Очкарик обернулся, но кроме птички на периле ничего не заметил и повернулся обратно к боссу. О чём, впрочем, пришлось пожалеть. Он стоял на полу в позе зверя перед прыжком, и глаза его пылали вовсе не по-человечески. Казалось, Гинтоки в одно мгновение превратился в натянутую до предела струну — тронь, и она лопнет, отлетев и больно разрезав кожу. Уши прижались к склонённой набок кудрявой голове, хвосты, как нитки на ветру, раздражённо хлестали ему по бокам. Шинпачи инстинктивно попятился на выход, машинально шаря вокруг рукой в поисках того, чем, в случае чего, можно отбиться и бормотал, заикаясь: — Ги-гин-с-сан, э-это оч-чень плохая ш-шутка… ГИН-САН!!! — заверещал Шинпачи, когда Гинтоки, рыча, молниеносно прыгнул к окну на звериный манер. Птичка испуганно заголосила в когтистой руке, уже больше напоминающей лапу — пару дней назад руки его покрылись мягкими серебристыми волосками, до жути похожими на подшёрсток. То, что раньше было самураем, осклабилось, показав немаленькие клыки и понюхало добычу. Шинпачи, понимая, что сейчас будет, подавил рвотный позыв и быстро отвернулся. Крик птички оборвался, сменившись хрустом косточек, рычанием и довольным чавканьем. А когда окровавленное лицо обернулось к нему с неподдельным гастрономическим интересом в глазах, Шинпачи едва не лишился чувств. Гинтоки стряхнул пёрышко с руки и снова принял позу перед прыжком. Дверь наконец нашлась, выпустив бледного, трясущегося и до смерти испуганного паренька из гостиной в прихожую. Очкарик, схватив за руку вяло сопротивляющуюся Кагуру и дико вопя, побежал вниз, в бар Отосе. Он совершенно не представлял, что делать и чувствовал себя виноватым в том, чему стал свидетелем. Шинпачи и Кагура были уверены на все сто, что их Гин-сан уж точно сможет держать себя в руках, что его самоконтроль никогда не даст трещину. И вот он дал. А что лично он сделал для того, чтобы этого не произошло? «Он и так долго держался. Если даже ему было так тяжело усмирить зверя, боюсь представить, с чем же мы столкнулись…», — подумал он и закусил губу, стараясь не дать волю эмоциям. — Ты чего? — спросила Кагура. — Что произошло? — Гин-сан… — только и смог вымолвить очкарик и втихаря вытер предательскую слезу.***
Наверху слышался грохот, звуки ударов, животный рёв и крики. Старуха подняла усталые глаза к потолку и вздохнула: — Дайте ему немного времени. Он борется. И, судя по тому, что этот балбес всё ещё не вышел из Йородзуи, чтобы убивать на улицах, вполне успешно. Может, шанс ещё остался. — Послушайте, я не могу так рисковать безопасностью граждан, полагаясь только на самоконтроль этого кретина! — Хиджиката курил пятую за вечер сигарету, нервно постукивая по столешнице пальцем. — Как полицейский, я обязан его изолировать. — Подождите немного, Хиджиката-сан, — умоляюще уставился на него уже успокоившийся Шинпачи. — Вдруг он ещё вернется в нормальное состояние? Жёсткий синий взгляд полицейского воткнулся в парнишку: — Подумай, очкарик, что было бы, если бы птичка не прилетела? Не думаю, что мы сейчас бы разговаривали, так что не забудь сказать ей спасибо. Включи уже голову, вам больше нельзя с ним оставаться. Он опасен, твою мать, и нуждается в изоляции, пока не прилетит второй идиот и не привезет своего колдуна! Вы не понимаете, что сейчас это… существо может вам навредить?! — Гин-чан никогда не обидит нас, тупой майора! Он сильнее, чем ты думаешь, ару! Взгляд перешёл на Кагуру: — Твой Гин-чан, может, и не обидит. А та тварь, которая сидит наверху, вряд ли он. Или жрать птиц живьём — это ваша милая дружеская традиция, о которой вы не упоминали? — он саркастично поднял бровь. — Хватит, — прервала его Отосе. — Не забывайте, Хиджиката-сан, это дети. — Угу, дети, — хмыкнул он, вспоминая утренние события. — Малолетние преступники. Да-да, это я вам тоже когда-то припомню, — конечно, ничего припоминать им Хиджиката не собирался. Скорее, просто пытался их отвлечь от того, что творилось на втором этаже. Он даже не сомневался, что Йородзуя разгромлена припадком ярости зверя, наконец сорвавшего цепь, пускай и не до конца. Детям будет некуда пойти, если сестра очкарика не приютит их до возвращения кудрявого придурка, постоянно влипающего во все самые странные ситуации разом — не могут же они ночевать в руинах. Замкомандующего покосился на часы, висевшие над дверью бара и посмотрел на старуху. — Я сидел здесь около полутора часов, и за это время он не смог вернуть самоконтроль. Больше ждать не собираюсь, это слишком рискованно. Нам не нужны последствия. Я вызываю наряд. Мы заберём его и будем держать в камере до тех пор, пока не вернётся второй кретин и не вернёт его обратно, — Хиджиката говорил железным тоном, не терпящим возражений, и Шинпачи, понимая даже, что он прав, не мог смотреть в его сторону. Кагура отказалась с ним разговаривать, узнав, что именно он позвал замкома. Ято восприняла это как предательство. Оставалось надеяться, что она ещё поймёт мотив его поступка и сможет простить. — Так будет лучше для него же, — успокаивающе сказала бабка, когда Кагура, отвернувшись ото всех к окну, мелко затряслась. — Поверь, он меньше всего на свете бы хотел, чтобы кто-то из вас пострадал. — Наверное, ару, — подавленно ответила Кагура. — Но я всё равно не хочу, чтобы Гин-чана держали в клетке, как животное. — Сейчас он мало чем от него отличается. Он слишком долго держал себя в тисках, и загнать чудовище обратно самостоятельно он уже вряд ли сможет. Без этого не обойтись. Девочка сухо кивнула. Машина подъехала тихо — Хиджиката велел не афишировать того, что произошло. Кондо, Окита, Ямазаки и он сам — все с баллонами газа — осторожно ступали по деревянной лестнице, в любой момент готовые нажать на распылитель. Внутри немного поутихло, и только утробное рычание и царапание нарушало спокойствие. — Тоши, ты уверен, что нам это нужно? — спросил Кондо. — Его можно и в психиатричку спихнуть. Всё-таки, это не наш случай. — А чей? — сухо спросил Хиджиката. — Он социально опасен, но не болен, хоть и придурок. Как раз-таки наш. — Вы уверены, что это не связано с вашими трогательными объятиями на полу вашего кабинета, Хиджиката-сан? — невинно улыбнулся Сого. Сейчас ударить его хотелось больше обычного. — Захлопни пасть! — прошипел он. — Это была идиотская случайность! Дверь выбили ударом ноги. Внутри царил бедлам: всё, как и предполагал замком, ободрано, разорванные подушки и одеяла украшали поцарапанный пол, на стенах — глубокие вмятины от ударов кулаков, вещи все вверх дном, а из разбитого телевизора тонкой струйкой шёл дым и поднимались искры. Гинтоки забился в угол и раскачивался из стороны в сторону, весь в чьей-то крови и с прилипшими перьями, в разорванном кимоно. Взгляд совершенно красных глаз был безумен. Он оглядел гостей и хрипло прокаркал: — Быстрее давайте, меня надолго не хватит. Шинсенгуми синхронно подняли руки и натянули респираторы. Помещение наполнил лиловый туман. Дети, стоявшие внизу, смотрели, как спящего Гинтоки связывают по рукам и ногам, для верности сковав наручниками и быстро несут вниз. — Он вернётся, — уверенно сказала Кагура. — Гин-чан сильный, он справится.