***
— Останови машину, Кос, — назад мы ехали в тишине и мой голос прозвучал слишком громко. Космос только что сел за руль, когда Пчёла вышел возле своего дома. Я видела, что брат все еще нервничает — его руки дрожали, а губы были сжаты в тонкую линию. Как только мы выехали с дворовой территории на главную дорогу, я придвинулась к нему ближе, облокотившись на водительское кресло сзади, — Мне не хорошо. Я пройдусь пешком и доеду на метро. Он снизил скорость и свернул к тротуару, выражая недовольство буквально всем своим видом. На секунду мне показалось, что Космос что-то скажет в следующий момент; что-то, чего слышать мне не хотелось абсолютно, но он промолчал. Тихо попрощавшись со всеми, я тенью покинула машину, стараясь двигаться как можно быстрее, чтобы не задерживать остальных и не злить лишний раз Космоса. Оказавшись на тротуаре, я невольно поежилась — легкий ветер, казалось, забыл о том, что на дворе июнь, и пронизывал холодом. Однако, назад пути не было; да и не хотелось мне возвращаться в напряженную атмосферу, царящую внутри «Линкольна». Решительно направившись в сторону метро, я старательно отводила взгляд от машины. Вслушивалась в шелест шин и рев мотора; боковым зрением невольно подмечала свет удаляющихся фар — но не смотрела прямо. Словно «Линкольн» мог в этом коротком взгляде прочитать мои мысли и тут же предательски передать их Космосу. И мне действительно было, что скрывать. Как только тусклый свет фар скрылся за поворотом, я резко развернулась и пошла в обратную сторону. Противоположную от метро и от дома. Когда Саша ушел в армию, я создала для себя своеобразную точку невозврата — ею стал день его возвращения. Именно этот день должен был стать жирной чертой, пресекающей череду бесконечных отговорок. Теперь закрывать глаза на то, что время идет, было практически невозможно. И необходимо было принять тот факт, что мои друзья уже далеко не дети. Что их жизни меняются. Что у меня остается все меньше времени для того, чтобы признаться Вите в своих чувствах. Они были настоящими — теперь я была в этом уверена. Началось все с детской влюбленности, возникшей на почве впечатлительности; мне было семь и в обыкновенном хулигане я увидела своего смелого мальчишку, готового вытащить меня из любой неприятности. В тринадцать, слушая россказни подруг, вдруг поняла, что он особенный; тот, кто не идет даже в сравнение с глупыми одноклассниками. В пятнадцать решила во что бы то ни стало завести отношения с кем-то другим, чтобы переключиться; захлебываясь слезами на кухне Оксаны, сгорала от ревности и осознания, что все мои попытки забыть о Вите — ничтожны. Хуже безответных чувств могут быть только чувства к тому, с кем отношения заведомо обречены на провал. Я знала, что с Витей мне вместе не быть, но все равно тешила себя глупыми мечтами. И каждый раз переступала тонкую грань. Если раньше я стремилась скрыть свои эмоции, закипающие в присутствии Пчелкина каждый раз, то теперь мне хотелось показать ему. Дать понять, что происходит и, возможно, позволить отреагировать. Хоть как-то. Лишь бы не остаться в неведении навсегда. Моя единственная подруга была права — я боялась, что однажды мне придется пожалеть о молчании. Потому теперь возвращалась в знакомый двор, петляя между многоэтажками и пытаясь сократить путь. Я пересекла пустырь, прошла мимо до боли знакомой беседки и незаметно вышла к нужному подъезду. Подняв взгляд вверх и увидев тусклый свет в нужном мне окне, почувствовала первые отголоски нарастающего сомнения — что я здесь делаю? Вдруг дома его родители? Что я им скажу? И что ему скажу? Пока я думала, из подъезда вышел мужчина, держащий на поводке пуделя. Я отступила в сторону, пропуская их и ловя на себе взгляды, исполненные подозрительности. Конечно, время приближается к полуночи, а у подъезда стоит одинокая девчонка сомнительного вида — в том, что это действительно так, я не сомневалась. События минувшего вечера явно дали о себе знать. А затем, пока дверь не закрылась, шагнула в темноту подъезда. На нужный мне этаж я поднялась быстро, без сожаления преодолев пролет, на котором недавно проводила ночь. И, словно боясь передумать, нажала на кнопку звонка. Вдавила ее пальцем с такой силой, словно желала уничтожить за лишние соблазны, и держала до тех пор, пока за дверью не раздались шаги. Услышав щелчок замка, я сделала шаг назад и глубоко вздохнула. Что же, уже поздно отступать. — Ты? — Пчела появился на пороге и удивленно приподнял брови. Он уже стянул с себя грязную куртку и теперь, стоя в полумраке квартиры в джинсах и светлой футболке, казался слишком уютным и своим. Я поджала губы, стараясь не сказать лишнего, и неопределенно повела плечом. Пчела же расценил молчание за красноречивый ответ, потому как отступил в сторону, пропуская меня в квартиру, — Заходи. Я шагнула вперед, старательно избегая прямого зрительного контакта с Пчелкиным. Теперь идея прийти сюда не казалась мне такой уж хорошей. Более того, я чувствовала себя по-настоящему жалкой в своем стремлении урвать лишние мгновения наедине с ним. И, что хуже всего, мне казалось, что в этот самый момент он все понимал. Может быть, даже сочувствовал малолетней дуре. Но жалость была точно не тем чувством, которое мне хотелось пробуждать в Вите. — Не помешала? — сняв обувь, я прошла в комнату. Единственную, в которой горел свет; Витину комнату. Тот направился следом за мной. Уже переступив порог его спальни, я обернулась и невольно зацепилась взглядом за чужую рассеченную бровь. Рука непроизвольно потянулась к ране, но Витя ловко уклонился, оставив меня с бесцельно занесенной ладонью. — Нет, не помешала, — тяжелое и вязкое напряжение ощущалось слишком явно. Я тяжело вздохнула, но Пчела, казалось, не обращал на то никакого внимания. Он ловко обошел меня и сел в кресло возле окна. Потянулся за пепельницей и пачкой сигарет и неспешно закурил, — Так что ты хотела-то? От волнения и запаха табачного дыма у меня перехватило дыхание. Ответ на вопрос рвался наружу потоком бессвязных признаний, но я не произнесла ничего из этого. А потом он посмотрел на меня и все то самообладание, которое я выстраивала и лелеяла, рухнуло. Он смотрел на меня, как на бездомную кошку, холодной ночью прибившуюся к чужой двери. И я почувствовала себя паршиво, липко и неуместно. Хотелось извиниться за беспокойство и бежать. Из квартиры, из Москвы, из России. С планеты, желательно, уж отец-астрофизик должен был мне в этом помочь, иначе зачем это все? Но я осталась. В реальном мире с реальной проблемой. — Хотела убедиться, что ты в порядке. Я волновалась, — мой голос прозвучал безжизненно, но рука Вити, поднесшая к губам тлеющую сигарету, замерла. Словно я сказала что-то очень важное. Пчелкин молчал целую вечность, прежде чем сделать затяжку и покачать головой. — Со мной все нормально. Проводить тебя до метро? Бездомная кошка внутри меня начала жалобно мяукать и жаться к ногам, моля о том, чтобы ее не выгоняли. Чтобы позволили остаться хотя бы на одну ночь, отогреться и отоспаться. А я в этот миг почувствовала, как на глаза наворачиваются предательские слезы. Только тусклый свет настольной лампы, служащей единственным источником света сейчас, спас меня и дал время для того, чтобы успеть сморгнуть их с ресниц. В простой фразе Вити было все. Понимание и неспособность ответить взаимностью. И мне сразу захотелось стать глупее, чтобы действительно не понимать этого, а не только притворяться слепой. Я поджала губы и отрицательно покачала головой. — У тебя кровь на лице, о какой нормальности может идти речь? — старательно изображая отстраненность, я явно переборщила. Переиграла. Не быть мне актрисой театра и кино. Даже в полумраке я видела, что Витя улыбнулся. Устало, возможно, но улыбнулся, — Давай обработаю. — Это же просто… — Царапина. Да. Я знаю, — перебив Пчелкина, я почувствовала себя сильнее. На секунду мне показалось, что я снова владею ситуацией и собой. Не дожидаясь ответа, я развернулась и вышла в коридор. Не плохо зная планировку квартиры Пчелкиных, я быстро добралась до кухни. У всех, кого я знала, медикаменты хранились именно в кухонных шкафчиках или холодильниках. Кто вообще придумал держать лекарства на дверце какого-нибудь «ЗИЛа»? В любом случае, Пчелкины не отставали от других и перекись водорода я обнаружила именно в холодильнике. А вату — в кухонном шкафичке, в коробке с горчичниками, йодом, зеленкой и прочим аптекарским богатством. Я помыла руки на кухне и, взяв бутылку с перекисью и упаковку ваты, направилась обратно в комнату. Витя сидел в кресле, как и прежде. В пепельнице, стоящей рядом с ним, тлела недокуренная сигарета, но на нее он теперь не обращал внимания. Пчела увлеченно щелкал выключателем настольной лампы. Та терпеливо меркла и снова загоралась. Я кашлянула, привлекая к себе внимание, и Витя окинул меня безразличным взглядом. Но терзать шнур перестал. Сел ровнее, запрокинул голову, подставляя разбитую бровь. Я приблизилась к нему, открутив крышку с бутылки перекиси, и смочила жидкостью вату. Между нами не было и метра и это заставляло меня нервничать. Такое было и раньше, но… Не здесь. Не в спальне человека, которого я люблю столько, сколько помню саму себя; не наедине с ним. И тот факт, что дыхание мое сейчас было сбито, а здравые мысли отсутствовали напрочь, нисколько не удивлял. — Зачем ты пришла? — тихий вопрос, на который я уже давала ответ, прозвучал вновь. Но теперь в нем чувствовался скрытый смысл. Подтекст, который действительно интересовал Пчелу. И ответить на этот вопрос мне хотелось больше всего на свете, но не сейчас. В одно мгновение я поняла, что не готова рассказывать о том, что чувствую. — Помолчи, — испугавшись собственного хриплого голоса, я вздрогнула. Осторожно коснулась кусочком ваты разбитой брови Вити, пытаясь убрать остатки крови, уже начавшей засыхать на коже. Полностью сосредоточившись на процессе, я старалась не замечать на себе чужого пристального взгляда. Игнорировать Пчелу стало невозможно в тот момент, когда его пальцы сжали мое запястье, заставляя замереть. Я вопросительно посмотрела на него, приподняв бровь. — Зачем ты пришла? — повторил он в очередной раз. — Могу уйти, если хочешь, — я почти не слышала свой голос, но Пчела усмехнулся. Мое нежелание отвечать забавляло его, а еще подчеркивало то, что Витя и сам прекрасно знал. Я была здесь ради него и нужно было быть полным дураком, чтобы не догадаться. Витя дураком не был никогда. Он перехватил из моих рук бутылку перекиси и вату, а затем отложил их в сторону, не глядя. Не сводя с меня пристального взгляда. И под этим взглядом я чувствовала себя загипнотизированной. — Нет, не хочу, — хватка Вити на моем запястье стала сильнее, а затем он потянул меня за руку. Ближе к себе. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я подалась вперед, забираясь на колени Пчелкина. Кресло предательски скрипнуло, но никто не обратил на него ровным счетом никакого внимания. Ощущение близости пьянило и сводило с ума, а потому я быстро попрощалась с остатками разума. Я сама торопливо нашла своими губами губы Вити, словно боясь, что тот передумает. Все казалось нереальным. Казалось, что еще немного и Пчела оттолкнет, недоумевающе посмотрит и скажет, что вообще не имел ввиду ничего подобного. Но Витя не оттолкнул. Я почувствовала прикосновение его ладоней на своей пояснице и, повинуясь давлению, придвинулась ближе. Еще ближе, как будто было куда. Поцелуй казался долгим. В том самом хорошем смысле — я проваливалась в беспамятство, наслаждаясь каждым мгновением и не желая возвращаться в реальность. В глубине души я знала, что хорошо это не закончится. Хорошо — это не про нас. Не про меня. И в самом деле, Витя разорвал поцелуй и мягко отстранился от меня. — Я люблю тебя, — словно в попытке задержать, убедить в том, что сейчас не стоит говорить ничего из того, что крутится на его языке, я произнесла первое, что пришло в голову. То, что давно крутилось на языке. И, как только услышала собственный голос, поняла, что облажалась. И Витя это понял. Он заметно помрачнел, я видела это даже в тусклом свете желтой лампы. — Я не смогу дать тебе то, что ты хочешь, — горькое сожаление буквально сочилось из каждого звука его голоса. Но мне от этого было не легче. Я напряглась всем телом, готовая в любой момент подняться и уйти. Мне хотелось провалиться сквозь землю и вернуться на полчаса назад. Тогда, стоя во дворе дома, я бы не поднялась наверх. И не сделала бы то, что поделило мою жизнь на «до» и «после». Теперь, услышав от Вити то, что я знала и так, обманывать себя надеждами было бы глупо. А мне чертовски не хотелось расставаться с этой надеждой. — Нет, я не хочу слышать ничего, — я резко качнула головой. Фраза получилась резкой, грубой, но мне не было жаль. Витя замолчал и это было то, что нужно. Слушать отказ было слишком тяжело. Старательно отводя взгляд, я поднялась на ноги и суетливо поправила одежду. Она не нуждалась в чем-то подобном, но мне необходимо было занять чем-то руки, иначе я бы просто сошла с ума, не зная, куда деть себя. Настолько чужой и лишней я себя не чувствовала никогда. — Я думала, ты хочешь меня, — стараясь сгладить углы, я заменила громкое слово «любишь» и только произнеся фразу полностью поняла, насколько она соответствует действительности. Хочет. Конечно, хочет. Но это далеко не то, что было нужно мне и Витя оказался прав. Черт возьми, он снова оказался прав, — Потому что я хотела тебя. — Насть, я… — Не надо. Давай не будем делать ситуацию еще более неловкой. Я направилась в сторону двери и уйти мне действительно хотелось. Настолько, что вновь почувствовав на своей руке хватку, я едва не разрыдалась от досады. Все шло не так и я давно не контролировала ситуацию. Поэтому я позволила Вите задержать меня и привлечь в свои объятия. Позволила себя жалеть, позволила себе оказаться такой униженной. Позволила себе обнять его за шею и замереть посреди комнаты, вдыхая запах дешевой туалетной воды и считать мгновения до того, как все снова пойдет к черту. — Останься, метро скоро закроется, — прошептал Витя мне на ухо, обжигая дыханием кожу. Я вздрогнула — и от ощущений, и от самого предложения. Больше всего хотелось остаться. И больше всего я хотела уйти. — Ты предлагаешь, потому что… — начала я, мягко отстранившись от него и вопросительно заглядывая в глаза. Но Пчелкин не дал мне договорить. — Потому что я хочу, чтобы ты осталась, — твердо произнес он и я снова потянулась к нему. Как подобает глупой девчонке и бездомной кошке. Потянулась, прекрасно помня о том, что услышала от него ранее. И принимая правила игры. — Один раз, — прошептала, прежде чем поцеловать Витю снова. В глубине души я ждала, что он опровергнет это. Глупое желание, исполненное надеждой. Ему не суждено было сбыться. — Один раз, — кивнул Витя, отвечая на поцелуй и увлекая меня обратно.Глава 3.
13 февраля 2021 г. в 17:34
Весь оставшийся день я ждала новостей. Искренне переживая за Сашу, я боялась, что события обойдут меня стороной и о непоправимом узнать придется слишком поздно, а потому практически не отходила от телефона. Надю такая ситуация нервировала неимоверно — она привыкла к тому, что тот находился в ее единоличном пользовании и то, что сегодня я рушила привычный уклад и мешала вести пустую болтовню с не менее пустоголовыми подругами, мачеху явно выводил из себя. Вот только беспокоиться о ее тонкой душевной организации мне сейчас хотелось в последнюю очередь — новостей от Саши так и не поступило. Звонили из научного исследовательского института отца, звонили из домоуправления, звонили из читательского клуба Нади. Читательского клуба, представляете? Что они там изучали, интересно? Зарубежное издание «Вог», привезенное из-за бугра папой для любимой женушки?
Собственно, из-за потока бессмысленных звонков я и не торопилась поднимать трубку, когда в квартире в очередной раз раздалась пронзительная трель. И напрасно. На том конце телефонного провода находился мой брат.
— Иди ко мне в комнату, — приказал Космос, услышав мое короткое «алло». В чужом голосе слышались нервозность и нетерпение, а потому желания спорить с братом я не испытала, — В шкафу смотри, на верхней полке. У самой стены. Возьми сверток и спускайся, мы ждем тебя возле телефонной будки.
Не успев отреагировать, я осталась слушать короткие гудки. Загадочные фразы брата о неведомом свертке было легко объяснить — Надя вполне могла поднять трубку к уху и подслушать разговор. Но напряжение, которое чувствовалось в каждой фразе Космоса, не сулило ничего хорошего. Что-то произошло и, возможно, этот вечер станет переломным. Подумав об этом, я почувствовала неприятное чувство в животе, словно желудок сводило от голода. Волнение, страх, уверенность в том, что впереди будет только хуже — все самые неприятные чувства навалились на меня в эту минуту. Но медлить было нельзя, а потому я положила трубку на рычаг и направилась в дальнюю комнату, принадлежащую моему брату.
Обычно путь сюда мне был закрыт, Космос не любил видеть в своей спальне посторонних. Пожалуй, даже его друзья не бывали здесь со времен средней школы — чаще встречи их проходили в гостиной. Но и это было давно; до появления Нади, вечно недовольной «сбродом, превратившим квартиру в проходной двор». Словом, в комнату Космоса я зашла едва ли не впервые за последнюю пару лет.
Лучи розового закатного солнца пробивались между шторами, освещая светлую стену, увешанную плакатами зарубежных групп. Плакаты были старыми, появились здесь года четыре назад, и вряд ли Космос сейчас обращал на них хоть какое-то внимание — были и были, какая разница? На полу стоял большой магнитофон, а на небольшой тумбочке такой же небольшой переносной телевизор. Покрытый пылью экран уже давно не транслировал матчи и боевики, которые раньше так нравились моему брату. Стопка книг на полу возле изголовья кровати, пожалуй, была единственной, в чем еще нуждался Кос. Единственной из того, что по неведомой ошибке перекочевало в его настоящую жизнь из беззаботного детства и не менее счастливой юности.
Я подошла к шкафу и потянула на себя дверцу. Ожидаемого противного скрипа не раздалось и это не могло не радовать. Верхняя полка находилась выше, чем ожидалось, а потому мне пришлось придвинуть стул, чтобы увидеть ее содержимое. Стопки постельного белья и полотенец выглядели настолько аккуратными, что казалось, будто сюда приложили заботливую женскую руку. Вот только мне прекрасно было известно, что заботливыми женскими руками здесь и не пахло; что Космосу с детства пришлось учиться обрабатывать себя самостоятельно — отец у нас был хорошим. Но отцом. А материнской заботы мы уже не помнили. Вернее, Космос не помнил, а я просто не знала.
Просунув ладонь между шершавой поверхностью полки и стопкой чистых простыней, я нащупала сверток почти сразу же. Твердый, завернутый в ткань, но шуршащий, подобно дешевому пакету. И довольно крупный — а ведь на первый взгляд сложно было представить, что что-то было скрыто за аккуратным рядом постельного белья. Я потянула сверток к себе, стараясь не слишком сильно нарушать девственный порядок, но ожидаемо все испортила. Когда вещь оказалась у меня в руках, сдерживать свое любопытство стало труднее, и мои пальцы сами потянулись к ткани, разворачивая ее. Под слоем сатина действительно находился полиэтилен, а под ним — черная поверхность того, что было нужно Космосу. Нечто тяжелое, холодное, неприятно ложащееся в руку. Пистолет моего брата.
Холодок пробежался по моей спине. Я, конечно, видела оружие в его руках и прекрасно знала, что Космос действительно носит при себе «тт-шник», но никогда не держала в руках. И уж точно не видела в действии. Но сегодня это должно было измениться — теперь, глядя на оружие, я чувствовала уверенность в этом. Теперь пистолет перестал быть просто вещью; я взглянула на него под иным углом. Даже спрятанный под слоями, он вызывал ужас.
Из коридора снова донесся телефонный звонок, но теперь я тем более не торопилась отвечать. Тем не менее, этот звук вытащил меня из пучины мыслей и я торопливо спустилась на пол. Спрятав сверток под джинсовой курткой, я отодвинула стул в сторону и закрыла створку шкафа. На этот раз петли предательски скрипнули, но это никого не волновало. Надя ответила на звонок и, судя по всему, теперь говорила с очередной подругой. Ее заливистый смех, не вызывающий ничего, кроме отвращения, доносился до меня с другого конца квартиры. Я поджала губы и поспешила к выходу из комнаты брата, а затем и из квартиры.
«Линкольн» стоял за углом арки. Космос курил, облокотившись на капот машины, но как только увидел меня, сразу же выбросил почти целую сигарету. Он молча кивнул в сторону заднего сиденья, тем самым предлагая мне сесть, а сам направился к двери, ведущей на водительское место. Я послушно устроилась сзади, рядом с Валерой. Тот приветственно кивнул.
— Привет, — шепотом поздоровалась я, не до конца понимая, почему вообще шепчу. Филатов коротко улыбнулся, но ничего не сказал. Из-за этого всеобщего молчания стало неуютно, атмосфера, казалось, накалялась с каждой минутой тишины.
— Ты принесла? — Космос захлопнул за собой дверь и повернул ключ в замке зажигания. Я вытащила из-за пояса сверток и протянула его брату. Тот, увидев нетронутую тряпку, довольно усмехнулся, — Пчел, в бардачок кинь.
Передав сверток Вите, я наблюдала за тем, как он разворачивает его, достает оружие и небрежно отправляет в бардачок. Я невольно обняла себя за плечи, пытаясь унять нервозную дрожь, и поймала взгляд Космоса в зеркале заднего вида.
— Куда мы едем? — воспользовавшись его вниманием, я не удержалась от вопроса. Космос усмехнулся, бросив быстрый взгляд на Витю.
— Разгребать, — прошипел он, сильнее сжав пальцами руль, — Чип и Дейл спешат на помощь, твою мать.
Космос потянулся к приборной панели и резко повернул колесико, прибавляя громкость и тем самым давая понять, что разговор закончен. А затем машина тронулась с места.
Музыка не звучала, она гремела и тяжестью обрушивалась на головы всех, кто находился в машине. Космос, казалось, с помощью Depechе Mode старался заглушить всеобщее волнение. А оно ощущалось все равно, явно пульсируя в грудных клетках и электризуя воздух в салоне. И проскальзывало в жестах каждого — Валера крутил на указательном пальце увесистую связку ключей, Витя щелкал зажигалкой, которую бесцельно крутил в руке, так и не решаясь закурить, а Космос отбивал пальцами ритм на кожаной обивке руля. И каждая эта мелочь по-настоящему выводила из себя, а потому все свое внимание я старалась сконцентрировать на панельных высотках, проносящихся за окном. Я буквально прижалась к стеклу, впиваясь взглядом в бесконечный поток ночных огней, разрезающих темноту — здесь были и круглосуточные ларьки, и цветочные магазины, и чужие квартиры, в которых люди жили свою обособленную жизнь; определенно, куда более нормальную, чем те, что проживали сейчас мы.
Саша всегда жил своей правдой и наивно полагал, что весь мир будет жить по справедливым правилам. За два года Белов не изменился совершенно, и никто из нас не был удивлен его желанием во что бы то ни стало отстаивать свои права и поруганное достоинство. Но изменилась Москва. И если в школьные годы Саша действительно мог по справедливости решить вопрос — пусть и кулаками, но честно, — то теперь рассчитывать на это не приходилось. Никто не позволит ему нести свою правду и свои права. По закону современных реалий никаких прав у него вовсе не было. В Люберцах его и похоронят, если вдруг дорога займет слишком много времени.
— Зачем ты вообще ему сказал об этой точке? — Космос не выдержал и ударил ладонью по рулю. Машина тут же отозвалась характерным сигналом. Благо, на дороге не было никого, кроме «линкольна». Пчёла, сидящий рядом с водителем, ответил тому недоумевающим взглядом.
— Я не понял, это что за предъява? — он нахмурился, отбросив зажигалку на приборную панель, — А что я должен был сказать ему, а? Вот ты мне скажи?
Напряжение, до этой минуты копившееся в каждом из присутствовавших, явно намеревалось разорвать тут все к чертовой матери. И взрывной характер обоих парней только способствовал возникновению грядущего цунами. Я осторожно стукнула Валеру по колену, безмолвно прося принять меры. Лезть в эпицентр катастрофы самостоятельно было бесполезно — для меня это было равносильно попытке напугать криком молнию. Но Валера имел поразительное влияние и был своеобразным голосом разума — не таким, как Саша, конечно, но в голове Белова этот самый голос точно на данный момент молчал.
— Все, парни, хорош! Никто не виноват, — Валера наклонился к проему между спинками двух сидений и похлопал ладонями по плечам обоих друзей. Те с готовностью замолкли, насупившись и бросив друг на друга тяжелые взгляды, — Поворот не пропусти, Кос.
И правда. Я бросила взгляд на дорогу и увидела неподалеку знакомый сквер. Когда мы были здесь в последний раз, меня оставили в машине. И все равно пейзаж был знакомым. Словно мозг на подсознательном уровне запоминал информацию, которая может пригодиться в дальнейшем. Космос выключил музыку, однако тихо не стало — где-то вдали раздавалась отдельная какофония звуков. Смех и голоса пьяной молодежи сливались со знакомым мотивом очередной зарубежной песни, смысла которой большая часть присутствующих на дискотеке вряд ли понимала.
Я инстинктивно напряглась, когда машина свернула в арку — и в этот момент тормоза «линкольна» заскрипели. Выпрямившись, я подалась вперед, желая лучше увидеть, что заставило Космоса так резко остановиться, и увидела толпу на дороге. В центре этой толпы четко различался Белов, лежащий на асфальтированной дорожке. По его ребрам с удовольствием прохаживались люберецкие; один из них — я не различила его лица в полумраке, — держался за голову, остановившись в стороне. У Саши против этой толпы не было и шансов.
— Быстро, быстро! — закричал Валера, который тоже успел оценить ситуацию. Он открыл дверь и выскочил наружу. Следом за ним на дорожку буквально вывалились Космос и Пчела.
— Я же вам говорил! — последний засучил рукава уже на ходу, бросаясь в эпицентр драки. Я поспешила так же выбраться из машины. Конечно, в гущу событий лезть было бесполезно — толку от меня точно будет мало, только сплошная помеха и дополнительная головная боль. Но…
Фил уже подлетел к толпе люберецких и свалил первого мощным ударом в голову. Второй попытался отразить нападение и тем самым смягчил его, но со спины на него напал Пчёла. Как только парни вступили в драку и Саша нашел в себе силы постараться подняться, нападавшие начали отступать к кабаку. Витя бросился к другу и, подхватив его под руки, потащил к машине.
— Едем отсюда, ходу! — закричал он, обращаясь к остальным. Фил, изрядно увлекшись, наносил удары, поочередно сбивая с ног хилых и достаточно пьяных, чтобы быть не в состоянии устоять на ногах люберецких. Космос бросился было к водительскому месту, но не тут-то было.
Пока я помогала Вите затащить Сашу в машину, из кабака появилось еще больше людей. И все они были вооружены — кто-то кастетом, кто-то «розочкой» из пивной бутылки, кто-то битой. И первые из них, самые шустрые, уже настигли Филатова. Космос бросился на помощь другу, когда Саша, наконец, в полуобморочном состоянии оказался на заднем сидении «линкольна». Мой брат сразу же получил удар по лицу и согнулся — его можно было только добивать, от неожиданности он совершенно перестал защищаться. И тогда к толпе дернулся Витя.
Я схватила его за рукав. Инстинктивно, не отдавая себе полного отчета в том, что делаю. От страха и напряжения руки дрожали и пальцы едва слушались, ткань чужой одежды моментально вырвалась из слабой хватки, но Витя все же остановился и удивленно посмотрел на меня.
— Ты чего? — опешил он, — Ему надо помочь. Им надо помочь!
— Не ходи, — севшим голосом попросила я, но Пчелкин уже не слушал. Он решительно дернул рукой, окончательно сбрасывая мою ладонь, и двинулся вперед. Шансов у трех парней против трех десятков не было абсолютно. Еще немного и сквер превратится в кровавую баню — это было понятно даже идиоту.
Не до конца понимая, что собираюсь сделать, я бросилась к пассажирской двери машины и, беззвучно чертыхаясь, открыла бардачок. Шоколадный батончик, распечатки каких-то документов, ключи… Наконец-то я нашла то, что искала. Пистолет Космоса. Я держала его второй раз за этот день, но все еще понятия не имела, как им пользоваться. Основные познания были почерпнуты мной из зарубежных фильмов, который любил мой брат, но их оказалось достаточно, чтобы снять «тт-шник» с предохранителя. Со второй попытки — но черт, этого было достаточно. Я направила оружие на толпу, молясь, чтобы не пришлось стрелять.
— Стоять! Всем стоять! — к удивлению, мой голос зазвучал твердо и решительно. Я понятия не имела, откуда нашла в себе силы и смелость на это. Но всем было плевать. Никто не обратил внимания на девчонку-старшеклассницу. Вместо этого озверевшие люберецкие, раззадоренные неожиданно легкой дракой, наступали и наносили удары.
Стрелять — страшно; я не умела целиться и боялась попасть в кого-то из своих. Более того, я боялась попасть хоть в кого-то. Однако, заметив, как один из счастливых обладателей «розочки» подбирается к Космосу, я зажмурилась. Палец дрогнул сам по себе, и быстрая пуля чиркнула по асфальту. Не глядя и полагаясь на удачу, я выстрелила снова. Толпа начала расступаться в разные стороны. Космос же подскочил ко мне и выхватил пистолет из дрожащих рук. От оружия я избавилась с облегчением.
— Кто дернется — башку разнесу! — крикнул он. Я слышала его голос, словно он находился где-то очень далеко отсюда. Кто-то толкнул меня к машине, и я послушно залезла на заднее сиденье. Саша к тому времени уже пришел в себя и явно намеревался покинуть салон, а потому мне пришлось толкнуть его в обратную сторону — Белов тут же упал в объятия Филатова, устраивающегося с обратном стороны.
Пчёла тем временем метнулся за руль. Космос отступал к пассажирскому сиденью, не сводя взгляда с толпы и явно готовясь в любой момент снова открыть пальбу. Но этого делать не пришлось. Когда он захлопнул за собой дверь, Пчелкин резко крутанул руль и «линкольн» вновь вырвался в арку, покидая злосчастную территорию люберецких.
Где-то вдали раздался звук милицейской сирены.