Танцующая чечетку на парапете

      Валера достал из багажника ящик и со стуком поставил его на землю. Характерный звон стекла выдал содержимое с потрохами — по меньшей мере дюжина бутылок «рижского». Космос, конечно же, позаботился о вечере; значит, верил в Сашу и, вопреки своим громким словам, не собирался бросать в решительный момент. Почему-то в этот миг осознания я почувствовала непривычный прилив гордости за старшего брата. Иногда он вел себя, как малолетний мальчишка, привыкший пылить по малейшему поводу и это не могло не раздражать. Но затем Космос брал себя в руки и абстрагировался от эмоций, переключая все свое внимание на голос разума. И в эти минуты я уважала его, как никогда больше.       Вечер уже вступил в полную силу, когда мы подъехали к своей неофициальной резиденции. Беседка освещалась только фарами «Линкольна» и лишь вдали, во дворах многоэтажек, в одной из которых жил Витя, горели тусклые уличные фонари. Оттуда же доносились голоса детей, наслаждающихся летними каникулами и забывшими о том, что обещали матерям быть дома к восьми. Даже с большого расстояния я могла рассмотреть длинный стол, стоящий под одним из фонарей, и силуэты пожилых мужчин, склонившихся над ним. Очередное сражение в «рыбу» или «чечевэ».       Наблюдая за всем этим, пока парни разбирали содержимое багажника, я не сдержала улыбки — атмосфера, царящая вокруг, приятно согревала. Несмотря на прохладный вечер, я чувствовала себя комфортно и спокойно, а потому, почувствовав к плечам прикосновение скользкой ткани олимпийки, я вздрогнула. От неожиданности; от неприятного ощущения холодной таффеты и просто от непрошенной близости другого человека. Того, кто накинул на мои плечи куртку, пропитанную запахом табака и «Командора». Туалетная вода была подарена другу Космосом, и я знала этот аромат слишком хорошо. Вите подарок понравился, и он им благодарно пользовался; в моем сознании сандаловые нотки плотно закрепились за Пчелкиным. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы знать, кто за моей спиной ждет реакции.       — Спасибо, но мне не холодно, — в противовес собственным словам, я придержала куртку на своих плечах, машинально кутаясь в нее. Утопая в знакомом аромате и, вопреки своим внутренним установкам, наслаждаясь им, старательно смотрела в сторону. Впервые за долгое время мне было настолько некомфортно в компании старых друзей; в частности, в обществе Вити.       — Комары сожрут, — сухо пробурчал он в ответ. Я хмыкнула. На языке крутилась какая-то колкость, которую мой мозг никак не мог сформулировать. Мне хотелось выплюнуть нечто ядовитое, чтобы задеть Витю и его желание проявить заботу. Неловкое, скомканное в своем проявлении и совершенно нелепое в связи с той ночью, которую я провела в его квартире. Но сказать я так ничего и не успела, — Тебе идет.       Добавил, как бы между прочим, едва слышно. Я подняла на Пчелкина вопросительный взгляд, рассчитывая увидеть искры насмешки в его глазах или вызов, но ничего из этого не обнаружила. Витя смотрел так, как смотрят виновные на судью; словно ждал вердикта, от которого будет зависеть его дальнейшая судьба. И этот вкрадчивый взгляд был абсолютно новым, совершенно не свойственным ему. Я не выдержала первая, переключив свое внимание на многоэтажки, в окнах которых загорался свет.       Разумный и достойный ответ на ум не приходил, а образовавшаяся тишина начинала тяготить так, словно длилась не какие-то секунды, а десятки минут. Я обняла себя за плечи; в запахе «Командора» я почему-то стала задыхаться теперь. Хотелось сбросить куртку с плеч и передать ее обратно владельцу, но я знала, что если сделаю что-то такое, то окончательно перерублю ту тонкую нить, что нас еще связывала. Ту, что отличалась от крепкого каната дружбы. Поэтому я лишь сильнее закуталась в олимпийку, стараясь не замечать того, как касания таффеты становятся только приятнее.       Помощь пришла со стороны Фила. Валера подошел к нам и сунул в руки по бутылке пива. Заботливо открытые и неприятно теплые. Я поморщилась. Пиво нужно было пить холодным; чтобы по стеклу текли капли отпотевшей влаги. Чтобы горло сводило от низкой температуры. Однако, отказываться от бутылки я не стала; да и никто не стал.       — Спасибо, — тихо ответила я, не зная, кому адресовываю благодарность. Валере за теплое «рижское» или же Вити за скупой, но такой искренний комплимент, в котором по старой привычке желала искать подтексты, пока голова не заболит от напряженной умственной деятельности.       А затем все мои беспокойные мысли рассеялись в тот самый миг, когда раздался громкий грохот опустившейся крышки багажника. Словно гонг, он отсек все прежние переживания и оповестил о том, что пришло время для того, ради чего мы и приехали сюда.       — Ну что, Саня! С победой! — Космос открыл дверь «Линкольна» и прибавил громкость музыки, доносившейся из салона. Взяв себе бутылку, он приблизился к беседке и, стряхнув со скамьи невидимые пылинки, сел. Саша сел рядом, на ступеньках; он так же держал в руках бутылку и периодически прикладывался к горлышку губами, но ничего не говорил. Лишь загадочно улыбался вымученной улыбкой. Было видно, что Белов доволен собой, однако хвастаться он не торопился, равно как и ликовать. Возможно, потому что мрачные мысли о причине, по которой все это происходило с ним сейчас, еще были свежи. А, возможно, потому что свежие ссадины на лице и ребрах отдавались ноющей болью, смазывающей радость победы.       — Да, Саня, молодец. Красиво ты его, — Витя наклонился к Белову и стукнул основанием своей бутылки по горлышку той, что держал в руках Саша. Тот поднял ее вверх и, отсалютовав остальным, снова сделал глоток. Случайно задев горлышком разбитую губу, Белов поморщился, а потому Валера хлопнул его по плечу.       — Ничего, ничего, — усмехнулся он, — Этому козлу явно хуже пришлось.       — Да а толку? Меня будто ногами били, — отмахнулся Саша и сразу же получил тычок в бок от Вити.       — А тебя и били!       Космос отозвался смехом на это замечание. А остальные продолжили говорить. Беседка погрузилась в веселый гул, состоящий из громких фраз, бесконечных смешков и музыки, доносившейся из «Линкольна». Я села на ступеньках рядом с Сашей, предпочтя остаться сторонним наблюдателем, а не участником шумного разговора ни о чем. Отсюда было удобно бросать косые взгляды на Витю, который пинал камни, стоя напротив беседки; можно было даже притворяться, что делаю я это от безысходности — в конце концов, Пчелкин сам маячил перед глазами, не желая садиться на скамью.       Необычным было то, что он отвечал мне тем же вниманием. Отправленные украдкой взгляды я подмечала, все до одного. Как и те, что он посылал за мою спину, словно проверяя, не появился ли у нашей игры в гляделки третий участник. И я пребывала в твердой уверенности, что наблюдает он за Космосом, пока вдруг не осознала, что брат находился в удалении. А прямо позади меня расположился Валера Филатов.       Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я обернулась и вопросительно уставилась на друга. В его облике не было ровным счетом ничего подозрительного; более того, Фил полностью сконцентрировался на споре с Космосом и не обращал никакого внимания ни на меня, ни на Витю. Я снова села ровно и постаралась поймать взгляд Пчелкина, чтобы задать ему безмолвный вопрос; вот только он, заметив мою оживленность, моментально потерял интерес к моей персоне и теперь сосредоточенно щелкал зажигалкой, пытаясь прикурить. Как только ему это удалось, я подняла руку в требовательном жесте.       Витя усмехнулся и, снова бросив взгляд за мою спину — на этот раз, очевидно, на Космоса, — подошел ближе, не встретив возражений со стороны моего старшего брата. Протянув мне дымящуюся сигарету, он достал из пачки еще одну, для себя.       — Пора бросать, — на этот раз зажигалка не стала капризничать, и Витя затянулся табачным дымом довольно быстро, — Ради будущих поколений.       Я поперхнулась дымом и смехом, услышав эту фразу, а потому зашлась в кашле. Саша, сидящий рядом, машинально похлопал меня по спине, отвлекаясь от разговора с друзьями. Он приобнял меня за плечи и я, почувствовав на себе всеобщее лишнее внимание, промолчала. Космос же поднялся со своего места и, в несколько шагов преодолев расстояние от скамьи до ступеней, на которых я сидела, выхватил из моих пальцев сигарету.       — Эй! — запротестовала я, но тщетно. Космос уже поднес нагло украденную сигарету к своим губам и затянулся, демонстративно не обращая внимания на мои попытки вернуть ее себе. Я попыталась подняться с места, но Саша не позволил, крепче притягивая к себе и глухо смеясь, наблюдая за моими порывами, — Что за фигня, Кос?       Мой брат пожал плечами.       — А что? Это была в счет тех, которые ты у меня из пачки сотнями таскаешь, — он усмехнулся, опустив на меня снисходительный взгляд, а затем снова направился к скамье. Проходя мимо Валеры, Косматый стукнул его по ноге мыском ботинка, — Фил, ты чего сегодня? В трезвенника играешь?       Только теперь я заметила, что Валера за весь вечер не притронулся к пиву. За исключением тех моментов, когда доставал бутылки из багажника и раздавал их присутствующим, подобно опытному официанту.       — Да, что это ты халтуришь? — оживился моментально Витя. Он сосредоточенно завязывал шнурки на своей обуви, а потому голос его прозвучал несколько глухо, — Штрафную пить будешь.       Валера отмахнулся и покрутил в руке банку газировки, которую пить явно не хотел.       — Не могу, завтра с утра в больничку переться, — поморщился он. Было видно, что перспектива вставать ранним утром ради похода в обитель отечественной медицины и длинных очередей его не радовала, — Плановый медосмотр. Должен быть чистым, трезвым и счастливым.       — Херней какой-то занимаешься, честное слово. Сдался тебе этот спорт. Скажи, Сань? — Космос неторопливо вернулся к своему насиженному месту. Не дождавшись ответа друга, он повернулся к нему, — Сань?       Саша не реагировал. Мне показалось, что его рука, лежащая на моем плече, вдруг стала тяжелее. Я недоумевающе посмотрела на Белова, осторожно коснулась ладонью его колена, но тот не реагировал. Смотрел в одну точку, как завороженный, и ничего не говорил. Только проследив за его взглядом, я поняла, что произошло.       В темноте деревьев виднелся тонкий силуэт хрупкой девушки. Я ее узнала сразу; инстинктивно, едва рассмотрев светлые волосы, стянутые в тугой хвост, и руки, скрещенные на груди в молящем жесте. Больше здесь некому было находиться. Словно надоедливая муха, в Раменки заявилась Ленка Елисеева.       Задохнувшись от возмущения, я порывисто поднялась на ноги и на этот раз Саша меня не удержал. Куртка Вити соскользнула с моих плеч, но внимания на это никто не обратил. Все смотрели в одну сторону — Елисеева снова оказалась в центре внимания. И, казалось, ее это никоим образом не смущало. Она сделала несколько шагов вперед и теперь я могла рассмотреть ее лицо. Ленка смотрела на Сашу; с бесконечным чувством вины во взгляде. А еще с непонятной мне радостью — так она должна была смотреть на него днями ранее, дождавшись с армии. И так не имела права смотреть теперь.       — А ты что тут делаешь? — отзеркалив ее движения, я шагнула навстречу девушке. Она даже не удостоила меня взглядом, продолжая испепелять взглядом Сашу, словно пытаясь загипнотизировать и тем самым заставить забыть о своей сучьей натуре. Я приблизилась к Лене вплотную, перекрывая ей путь к беседке, — Что не ясно? Иди отсюда. Катись в свои Люберцы.       Я выставила руку вперед, не отдавая себе отчета в том, что делаю. Мне хотелось во что бы то ни стало задержать Елисееву на месте. Прогнать до того, как Саша осознает происходящее и вновь почувствует себя паршиво. Я не думала о том, что делаю, но мое тело знало — если будет нужно, я ее толкну. Если будет нужно, я сотру с ее лица эту глуповатую виноватую улыбку.       В этот момент, пожалуй, я думала не только о Саше и Лене. Я думала о всех девушках, подобных ей. Думала о том, что таких почему-то любят; таких хотят. О том, что подобные ей постоянно находят покой в объятиях парней, вроде Вити, и им они точно не говорят колких фраз о том, что любви нет. Потому что им плевать на любовь, они просто получают то, что хотят. И это презрение к Лене и всем подстилкам, вроде нее, почти нашло выход в кулаках. То, что я сжала пальцы, вытянувшись, точно струна, я заметила только тогда, когда Саша коснулся моего плеча.       Он подошел незаметно, но как только я почувствовала его присутствие, весь гнев рассеялся. Осталось лишь раздражение. Я вопросительно посмотрела на Белова.       — Подожди, — пробормотал он, явно не до конца понимая, что происходит.       — Нет, Сань, я что-то тебя не пойму! — озвучил мои мысли Космос, — Может ты еще и женишься на ней?       Саша промолчал. Он обошел меня и, кивнув в сторону кустарников, что-то тихо сказал Лене. Елисеева послушно направилась за ним. Все происходило в тишине. Даже музыка, еще недавно на громкие ноты разрывающаяся в салоне «Линкольна», будто стала тише теперь. Я недоумевающе смотрела вслед Белову и его непутевой девчонки. Вечер кончался совершенно не так, как хотелось. Да, он еще не был завершен, но все же настроение у всех теперь будет изрядно подпорчено.       Я обернулась, желая найти ответы во взглядах друзей, но никто не обратил на меня внимания. Некоторое время Космос стоял на ступенях, рассматривая бутылку пива так, словно видел впервые, а затем выбросил ее в кусты и направился в сторону машины. Фил замешкался на секунду, после чего направился в противоположную сторону, сообщив, что ему нужно освободить место от газировки. Витя же поднял с земли куртку и, отряхнув ее от пыли, снова направился ко мне.       Вновь накинуть ее себе на плечи я не позволила, отшатнувшись от Пчелкина, как от прокаженного. Он вопросительно посмотрел на меня и открыл было рот, чтобы прокомментировать происходящее, но я отрицательно качнула головой, не позволяя ему говорить. Злость, которая должна была обрушиться на белокурую голову Елисеевой, вдруг просочилась теперь, в разговоре с Пчелкиным.       — Что тебе надо? — мой вопрос прозвучал слишком резко, а я это поняла слишком поздно. Я была не в состоянии забрать слова обратно, а потому мне пришлось поджать губы и старательно сделать вид, что меня не испугал собственный порыв, — Какого черта ты играешь в заботливого братца, а?       — Я не знаю.       Пчелкин ответил сразу, не раздумывая, и это повергло меня в легкий ступор. Я отступила. Хотелось, чтобы Космос вышел из машины и нарушил нашу невольную приватность, но он не торопился. Словно в самом деле не обращал на происходящее никакого внимания и не смотрел в зеркало заднего вида на нас.       Витя коснулся моего запястья, словно желая удержать в том случае, если я вдруг захочу уйти от разговора и от него. От его прикосновения мне стало дурно. Теплые пальцы сделали меня парализованной. И все же я нашла в себе силы высвободить руку из его хватки и сделать еще шаг назад. Затем еще и еще, пока между нами не образовалось достаточное расстояние.       — Поговорим, когда будешь знать, — мне дорогого стоило сохранить уверенность и спокойствие в своем голосе. Я сделала еще один шаг, на этот раз в сторону, и направилась к беседке, обходя Витю стороной. Впрочем, больше он не порывался дотронуться до меня или хотя бы просто сократить расстояние. И я хотела бы не жалеть об этом, но не могла. Чувствуя себе одновременно победительницей в сражении против собственных безответных чувств, и проигравшей, в действительности я была просто сопливой дурой.       Как обычно.

***

      Саша вернулся к беседке, пребывая в излишне хорошем настроении и это значило только одно — разговор прошел плохо, потому теперь он и старался заглушить внутреннюю боль. Фиаско Елисеевой не могло меня не радовать; на какое-то время я усомнилась в Белове и подумала, что он сможет простить подобную измену. Теперь же понимала, что Саша через себя не переступит. Никогда. И я радовалась, потому что знала — он заслуживает лучшего. Он заслуживает, чтобы его любили той самой верной любовью, которая теперь была слишком редким явлением.       И все же вечер был испорчен; еще около получаса наша компания бессмысленно посидела в тишине, думая каждый о своем. Затем приняли решение расходиться. И вот теперь, в десять часов вечера, я уже пребывала в собственной спальне, когда в мою дверь постучали.       — Чего тебе, Кос? Я уже легла, — ложь, я сидела на постели с книгой в руке и даже не думала переодеваться для сна. Но говорить с братом не хотелось. Почему-то мне казалось, что он захочет выяснить, о чем же мы говорили с Пчелкиным. А вспоминать этот разговор было тяжело.       Никого другого я в своей комнате не ждала — Надя вряд ли захочет обсудить со мной события минувшего дня, а отец едва ли вернулся домой в это время. Он часто задерживался в последние дни, изучая главную любовь своей жизни в обществе коллег-физиков. Поэтому, когда моя дверь открылась и на пороге появился отец, я действительно удивилась.       Папа тихо прошел в комнату и прикрыл за собой дверь. Он тепло улыбнулся мне и я не смогла сдержать ответной улыбки. Отложив книгу, я потянулась всем корпусом вперед и, дождавшись, пока отец приблизится, крепко обняла его.       — Привет! — я прикрыла глаза, когда он поцеловал меня в макушку вместо приветствия. Когда-то папа заходил ко мне каждый вечер, и мы разговаривали обо всем; читали книги, спорили и смеялись над шутками друг друга — глупыми, в общем-то, так как неспособность шутить досталась мне именно от отца. Потом в нашей жизни появилась Надя; потом папа начал пропадать на работе. Словом, потом все изменилось, и я не могла сказать точно, в какой момент мы отдалились друг от друга. Теперь же, когда я вновь видела папу в своей комнате, приятное радостное чувство вновь растеклось по моей душе, — Ты сегодня рано.       Отец опустился на край постели и взял в руки книгу, которую я бездумно листала, пытаясь отвлечься от событий минувших дней.       — «Туманность Андромеды»? — он усмехнулся, пробежавшись взглядом по развороту, — Интересный выбор.       Я неопределенно пожала плечами. Что-то мне подсказывало, что разговор пойдет вовсе не о творчестве Ефремова и даже не о моих успехах в занятиях с репетиторами. И почему-то излишнее спокойствие отца пугало меня сильнее, чем если бы он сразу обвинил меня во всех смертных грехах — а почему-то мне казалось, что именно тем и должен закончиться этот разговор. Что-то твердило о том, что моя словесная перепалка с Надей не прошла даром.       — Я только начала, — я постаралась заполнить пустоту ответом, — Пока не могу ничего сказать про этот роман. Может быть, даже не дочитаю, если будет слишком скучно.       Папа засмеялся в ответ.       — Ты дочитаешь, — его уверенный тон заставил меня улыбнуться, — Ты всегда доводишь все до конца. С самого детства. Помнишь, как выбрала в библиотеке «Собачье сердце» в семь лет и две недели таскала книгу за собой, пытаясь дочитать? Тебе тогда следовало интересоваться чем-то более легким, но ты наотрез отказалась менять книгу.       — Пап? — я перебила его, осторожно забирая книгу и откладывая ее на прикроватную тумбочку, — О чем ты хочешь со мной поговорить?       Он замешкался. Я видела это в его взгляде, который отец сразу же сосредоточил на своих коленях; видела в пальцах, сцепленных в «замок» со всей сосредоточенностью. В том, как папа хмурил брови, словно думая о том, как лучше завести разговор.       — Я вижу, что ты все так же много времени проводишь с Космосом и этой его… компанией, — папа не торопился говорить, осторожно подбирал слова. И чем обширнее становились паузы в его речи, тем тяжелее становилось на моей душе, — Тебе нужен другой круг общения, согласна?       — У меня есть Оксана, — поспешно ответила я.       О каком круге общения может идти речь? Уж кто-кто, а отец должен был знать, насколько тяжело я схожусь с людьми. Когда-то он пытался брать меня с собой на праздники в НИИ. Это было до того, как я со скандалом начала выяснять отношения со своей сверстницей, дочерью его коллеги. Мне было двенадцать и кровь бурлила от малейшей несправедливости. А ее в заносчивых девочках, которым все дается на блюдечке с голубой каймой, слишком много. Всегда было и будет.       — Речь не о подругах, — отмел мое предположение отец и, наконец, поднял взгляд, — Завтра к нам придет мой друг, Семен Романович Паршин. С сыном. В прошлом году Игорь поступил в тот же ВУЗ, в какой собираешься и ты. Думаю, подобные знакомства пригодятся в дальнейшем, согласна?       Согласна я не была, но отвечать не спешила. Разговор приобретал неожиданные обороты, и я умом понимала, что действовать стоит более обдуманно. В такие моменты вести себя надо так, словно ты пересекаешь болото — осторожнее выбирай место для следующего шага. Иначе засосет.       — Он отличный парень и должен тебе понравится. Надя считает, что компания Космоса может дурно на тебя повлиять и ты сделаешь ошибку… — услышав имя мачехи, я разом забыла про болото и тину, которой мне придется захлебываться в случае чего. Я резко поднялась на ноги.       — Ах, Надя так считает? А ты спросил у меня? Может быть, я не хочу знакомиться с каким-нибудь занудой, вроде сыночка твоего приятеля!       Отец с силой хлопнул ладонью по колену и указал мне на место рядом с собой.       — Сядь! И прекрати кричать, — твердо произнес он.       Но садиться я не собиралась.       — Мы не в восемнадцатом веке. Я сама в состоянии определить, с кем мне общаться, — с каждой фразой я лишь больше распалялась, — Или ты боишься, что я принесу в подоле? Не переживай, до уровня твоей обожаемой Нади я не опущусь.       — Настя! — папа повысил голос и только это заставило меня замолчать. Он резко поднялся на ноги и теперь смотрел на меня сверху вниз, вынуждая чувствовать себя ничтожеством, неспособным на защиту своих границ, — Завтра в шесть часов вечера ты должна быть дома. И будь добра выглядеть прилично. Это не просьба. Пока ты живешь в этом доме, ты будешь меня слушать. Я понятно объясняю?       Все было более, чем понятно. Я сжала губы в тонкую линию и кивнула. Чему меня научили взаимоотношения со старшим братом, так это тому, что не стоит спорить в любой ситуации. Иногда нужно согласиться, чтобы затем сделать все по-своему. Тем не менее, отец выглядел довольным. Он постарался улыбнуться и даже потянулся ко мне, чтобы коснуться плеча в успокаивающем жесте, но я отшатнулась.       — Не будь упрямой, — вздохнул он, — Все, что я делаю, я делаю для вашего с Космосом блага.       Я улыбнулась. Больше оставаться в этой квартире мне не хотелось, раз ради крыши над головой будет необходимо прогибаться под мнение заботливой мачехи, невесть каким образом возымевшей такое влияние на моего родителя. Но говорить этого вслух я не собиралась, а потому мою спальню отец покидал в твердой уверенности, что я его услышала.       — Спокойной ночи, — он обернулся, прежде чем закрыть за собой дверь.       — Спокойной, — дождавшись, пока шаги в коридоре стихнут, я схватила с постели подушку и кинула ее вслед отцу. Когда жизнь успела стать такой невыносимой?