«В ветхом чертоге, увитом колючими розами, Где ветер гуляет средь падших руин, Танцевала Дженни с померкшими звездами. В косах ее сиял серебром жасмин. Короли, что сидели на древнем престоле, Полегли уж давно под могильной плитой. Только песни печальные в призрачном взоре Дженни, танцуя, уносит с собой.»
В одно мгновение глаза барда встретились с глазами северянки и он, вздрогнув, прервал пение. — Прошу вас, продолжайте, — ступив на сырую землю, усеянную свежими листьями и колючей хвоей, Лиа вышла из ненадежного укрытия, — с моей стороны было ужасной грубостью прервать столь чудесную песню. — Миледи очень добры, — застенчиво проговорил юноша, смахнув с лица непослушные пряди волос, — но мне еще не приходилось играть эту мелодию для высокородных слушателей, и потому, боясь разочаровать божественное видение, явившееся мне как напоминание о неиссякаемой женской красоте и погасившее сияющее солнце, я спою для Вас ту песню, что сумеет сорвать с губ звонкий смех. Лиа невольно улыбнулась. Она слыхала о красноречии менестрелей, странствующих по Семи Королевствам, но никогда не думала, что окажется под властью их невесомых чар. — Разве песня, что Вы пели, была грустной? — опустившись к самым корням чардрева и не боясь испачкать платье, северянка прислонилась к белоснежному стволу. Кора других деревьев была холодной как лед, но сердце-древо хранило в себе тепло. Даже здесь, в Штормовом Пределе, явственно ощущалась связь со Старыми Богами. — Песни о любви всегда грустные, моя леди. А песня о Дженни из Старых Камней грустнее всех на свете. — Дженни из Старых Камней? Я никогда о ней не слышала, — призналась Лианна, отчего привела барда в замешательство. На точеном лице вырисовались недоверчивые складки морщин. — Трагичную любовь Дженни и принца Стрекоз знают все от Дорна до Стены. Менестрели поют эту грустную историю, чтобы напомнить о том, что счастье по итогу оставляет на губах вкус пепла и смерти. — Мой дом далеко отсюда, в самом сердце севера — Винтерфелле. Это холодный край, куда редко ступает нога бардов и шутов. Северяне находят развлечения не в песнях и шутках, а в стали и лошадях. Не стоит дивиться моему невежеству, милорд, — в голос Лии прокрался холод. Даже незначительные оскорбления, брошенные в пылу спора или в незатейливой байке о потомках Первых людей, Старк воспринимала слишком чутко, а потому тотчас ощетинилась в волчьем оскале. — Моя госпожа прекрасна как далекая звезда, — грустно вздохнул бард и мягко ударил по струнам, — и так же холодна. Мы, музыканты, дарим свои песни сердцам страстным, не скупым на щедрость и улыбки. «И золото», - мысленно добавила Лианна. — Септа не устает повторять, что мои успехи в танцах ничуть не хуже, чем у южных леди. Спойте для меня о Дженни из Старых Камней, и я подарю вам танец. Менестрель восхищенно вздохнул и его глаза, при близком рассмотрении оказавшиеся серыми как у Лии, блаженно закрылись, словно он только что обрел неиссякаемый источник вдохновения. — Когда-нибудь я сложу песню о том, как для меня в сени деревьев танцевала леди Штормового Предела. — Волчица, — поправила северянка, сглатывая неприятный ком в горле, образовавшийся при упоминании ненавистного ей титула, — не леди Штормового Предела, а волчица. — Волчица, — выдохнул он и облако пара, сорвавшееся с его чувственных губ, угасло в морозном воздухе.«В ветхом чертоге, увитом колючими розами, Где ветер гуляет средь падших руин, Танцевала Дженни с померкшими звездами. В косах ее сиял серебром жасмин. Короли, что сидели на древнем престоле, Полегли уж давно под могильной плитой. Только песни печальные в призрачном взоре Дженни, танцуя, уносит с собой.» «В Красном Замке, опасном логове зверя, В жуткой пляске простолюдинов и знати, Лесная дикарка Дженни пред ликом богов, веря В любовь и принца стрекоз, идет к алтарю в золотистом платье. Но в печальной сказке итог, что холодный пепел. А корона наследника, что колючий терновый венец. Драконий король, призвав изумрудное пламя в летнем склепе, Не сумел возродить величье, ускорив судьбы конец. Семь яиц в честь семи богов запечатаны камнем. Мертвецов саммерхолл зовёт на последний пир. Запретная страсть обернулась зловещим проклятьем И средь дыма и соли родился обещанный принц. Лето сменит зима, задует холодный ветер. Некому больше каяться в приданом драконьих смертей. Багряные розы цветут меж каменьев белых, Где призраки с Дженни танцуют в чертогах былых королей».
— Багряные розы цветут меж каменьев белых, где призраки с Дженни танцуют в чертогах былых королей, — прошептала Лианна, и по ее коже ледяным поветрием пробежали мурашки. — Как грустно. Минуло столько лет, а трагедия Летнего Замка до сих пор не умолкает даже в песнях. Но что стало с Дженни? Она тоже погибла в пожаре? Арфист загадочно улыбнулся. — Так говорят. Но карлица, которую привела с собой возлюбленная принца Стрекоз ко двору, бесследно исчезла, и после поползли слухи, что она забрала с собой Дженни. Оттого дикая принцесса и танцует до сих пор в старом забытом богами замке Речных Земель. А вы, моя госпожа, подарите обещанный танец? Или мне, несчастному менестрелю, останется лишь любоваться вами в пиршественном чертоге и украдкой замечать каждый взмах ваших тонких лебединых рук? Могла ли Лиа отказать юноше, что так настойчиво, но в тоже время естественно потчевал ее сладкими речами и подарил песню, которая еще долго будет будоражить ее разум? Северянка сбросила меховую накидку, которая согревала ее в этом царстве морских бурь, и теперь темно-синее небесное покрывало, вечное, чистое, лишенное первых звезд и не разрумянившееся от испуганного солнца, да бард с чистым как слеза голосом были свидетелями исполнения данного слова. Дивный вихрь синих одеяний струился словно вода в реке, подол платья, заплетенный переплетающимися розами словно ожил — так искусно соткано и живо было изображение. Лианна кружилась в танце, позабыв обо всем, ее тонкий слух улавливал лишь сладкие и печальные отзвуки; тяжелая темная коса была переброшена через плечо, а щеки раскраснелись от нахлынувшего жара.Была моя любовь, как снег прекрасна, и волосы ее - как свет луны…
— Леди Лианна? Громогласный голос, больше похожий на вопль рога, валирийским кинжалом разрезал картину, в которой девушка-волчица танцевала безымянному барду. Роберт, полыхающий недовольством, вторгся в богорощу, его черные густые брови были сведены вместе, а синие глаза метали молнии, которые должны были тотчас сразить нерадивого музыканта. Тот же, испуганно сглотнув, затих. В ожидании замерли все. Все, кроме Лианны. — Ваша доброта не знает границ, милорд, — незаметно сжав кулаки, обратилась она к оленю, — этот юноша уже посвятил меня в тайну, которую вы так ревностно хранили. Не стоило занимать себя хлопотами, но мне приятно знать, что пока мой нареченный отлучается по государственным делам, он не забывает развеять скуку его леди. Никакие государственные дела не занимали Роберта так сильно, как охота и выпивка, но Баратеон не нашел в себе смелости признаться в очевидном, маскируя ложь под снисходительно-трусливой ухмылкой. — Ваша улыбка — отрада для моего сердца, — неуклюже произнес он, забыв о барде и пожирая Лию плотоядным взглядом. Взглядом, от которого северянку выворачивало наизнанку. Каждый день, каждую ночь и она пыталась найти в себе если не любовь, то каплю нежности и сострадания к этому мужчине, пыталась отыскать крохотное пятнышко тепла, на котором смогла бы возвести прочный каменный замок уважения, но все попытки были тщетны. Имя Роберта, его присутствие в ее жизни не находило в волчице никакого отклика. За что боги так ее наказали?***
Ночь не принесла желаемого покоя. Сквозь мрак до башни доносились жалобные стоны моря, которое бушевало уже который день, одаривая обитателей Штормового Предела невыносимыми тлетворными миазмами соли, гнилых водорослей и дохлых рыб. Ветер сегодня был силен как никогда. Как будто он вырвался из какого-то небытия и метался, крича и беснуясь, поднимал волну, украшенную гривой белой пены, и с силой бросал ее на скалы утеса, рассыпая миллиардами брызг. Утес стоял и внимал буре, понимая ее, чувствуя ее душу, но не растворяясь в ней до конца. Лианна беспокойно ворочалась, сминая под собой шелковые простыни и меха. Болтовня гостивших девиц утомляла ее с каждым днем все сильнее и иногда северянка уже не скрывала обуревавшего ее раздражения. Как можно быть такими глупыми, такими жадными до лести, такими падкими на малейший знак внимания от неженатого лорда, сумевшего бы составить хорошую партию в браке? Но более прочего ее волновал собственный брат, который за время пребывания здесь стал для нее чужим человеком. Куда подевались его задорные шутки, способные заставить Лию смеяться и злиться одновременно? Где его обеспокоенные речи о своенравности винтерфелльской волчицы, вновь подвергшей себя опасности, берясь за рукоять меча? Лианна утратила всякую связь со Старком, а он будто нарочно избегал ее, быстро завершая любой разговор, покидая трапезу. Однажды, возвращаясь с прогулки верхом, она застала разгоряченный спор между Брандоном и Робертом. Оба мужчины были на пределе своей ярости, и если северянин, в котором поистине текла волчья кровь, находил повод для драки в одно мгновение, Роберт же по природе был отходчив и великодушен, его сложно было оскорбить и вывести из себя. Олень и волк отступили, завидев девушку, но искра ссоры, проскочившая между ними, не погасла со временем. Казалось, в этом замке не будет Лианне покоя. Она не сразу заметила, как дверь отворилась и кто-то, хрипя и тяжело дыша, проник в ее покои. Как только тяжелый замок жалобно звякнул, северянка встрепенулась, вглядываясь во мрак, который пришел со смертью последней свечи. — Кто здесь? — требовательно спросила она. В ответ на вопрос загорелся огонек, который осветил мужественное лицо, тронутое тенью черной щетины. Синие глаза пристально смотрели на Лианну. — Миледи, — тихо проговорил Роберт. — Я боялся, что вы спите. — Боялись, но все равно вторглись в мои покои? — процедила Старк, даже не потрудившись снизойти до вежливого обращения. — Что вы здесь делаете, Роберт? Баратеон оглянулся на дверь, словно страшился, что ему могут помешать, и направился к постели Лии. Направился не по приглашению, а как законный супруг — взять брачный долг. — Месяц вы греете мне душу своим присутствием, но моменты нашей близости так редки. Позвольте же мне… — пробормотал он, протягивая сильную руку к ладони Лии, отчего та едва поборола желание отстраниться. «Пусть тешит себя мыслью, что я терплю его ласки, если это единственное, что усмирит его желание», — заключила Лианна, выдавив из себя мучительную улыбку. — Говорят, что это плохая примета — навещать невесту до свадьбы, — холодно заметила Старк, — вы верите в приметы, милорд? — Только в те, что верили мои родители. Но после того, как их корабль на моих глазах поглотило море, суеверия стали мне чужды. — Вы скучаете по ним? — выпалила Лиа. Она не ожидала, что слова Баратеона найдут в ней какой-то отклик, но все же в одном они точно были похожи: Роберт познал утрату матери и отца, Лианна потеряла мать. И если это не могло объединить их, то всепоглощающее сочувствие дало свои плоды. — Иногда. Когда обязанности лорда особенно сильно досаждают мне. По Ренли и даже по Станнису потеря ударила во сто крат сильнее. Миледи, — выдохнул он, и северянка ощутила приторный запах хмеля, — у нас еще будет время обсудить мою семью, сегодня же… Лианна, — зашептал олень, придвигаясь все ближе, — вы так прекрасны, что это приносит мне боль. Расстояние между ними сократилось, Роберт еще никогда не представал перед ней так близко. Старк могла рассмотреть каждую черточку на его лице, каждый штрих, каждый волос. Сапфировые глаза блестели в исступлении, губы раскрылись навстречу ее губам, сладким и мягким как лепестки только что распустившихся роз. Страх нахлынул на нее парализующим ядом, конечности сковало от ужаса и неприязни, но пути к отступлению не было. — Не нужно, милорд, — отстранилась она на подушки, но Роберт был глух к ее просьбам. Эль и вино всегда играют злую шутку с мужчинами, после которых горячится кровь, и они идут удовлетворять свою похоть к женам или любовницам. Но Лиа не была ни той, ни другой, и больше всего боялась подвергнуться насилию. Роберт не сможет так с ней поступить, не сможет обесчестить ту, которой клялся в вечной любви. Но пока ее мысли терзались в липких сомнениях, его руки скользили по ее хрупкому стройному телу, обжигая унижением. Северянка дернулась, предприняв попытку вырваться, ее ладошки уткнулись в мощную грудь штормового лорда, однако тот принял попытку к бегству за вызов страсти, и навалился на нее всем телом, вжимая в перину. — Я не… — хотела она закричать, но рот был заткнут нетерпеливым поцелуем, которого Роберт добивался уже много недель. Лианна чувствовала, как легкая ткань сорочки обнажает ее стан, чувствовала, как его руки прикасаются к ее коже с какой-то ужасающей настойчивостью. Олень не отпускал волчицу, яростно сжимая в объятиях, и ее сил не хватало, чтобы оттолкнуть его, спихнуть с себя ставшую ненавистной тушу Баратеона. Лианна дрожала, сердце ее билось в груди подобно жаворонку, которого впервые запрели в клетке. Нетерпение и наслаждение никогда не шли рука об руку, а Роберт был нетерпелив. Он видел в Лии трофей, который хотел присвоить себе, не дожидаясь ничего и не спрашивая ни у кого разрешения. Растрепанная, беспомощная, ослабевшая от бессмысленного сопротивления, Лианна рычала от горя, что есть сил ворочаясь под Робертом. Самым омерзительным было то, что она чувствовала его возбужденную плоть сквозь бриджи, завязки которых вот-вот должны были лопнуть. Мысли лихорадочно летели в голове, ужас сковал разум, и страх за потерю невинности таким мерзким способом возобладал над здравым смыслом. Высвободив занемевшую руку из мертвой хватки мужчины, Лиа залепила ему звонку пощечину, отчего тот наконец сумел оторваться от желанного тела. — Убирайтесь! — закричала Старк, глотая соленые слезы обиды, — слышите? Убирайтесь! Прочь из моих покоев и из моей жизни! Мой брат убьет вас! Роберт отстранился. Неизвестно, что подействовало на него сильнее: удар, от которого щека налилась багрянцем, или плач невесты, а может удивление от столь яростного сопротивления и отказ в любовных утехах, но Лие было все равно. Она была готова занести руку в еще одном ударе, пусть даже он мог стоить ей сломанных пальцев. Но Баратеона от подобной участи избавил крик, донесшийся из коридора. Несколько десятков ног затопали по каменным полам, возбужденный гомон голосов говорил о том, что в эту ночь пострадала не одна волчица. — Вы оскорбили меня, Лианна, — поджав губы, проговорил Роберт, — наш брак – давно решенное дело, но вы сжимаете бедра как молчаливая сестра. Я видел, как слащавый арфист обнажил вас взглядом. Предпочитаете в постели недоросших юнцов? На этот раз пустые обещания облачились в новый удар, но Баратеон перехватил ладонь, стремившуюся причинить ему новое оскорбление. Северянка вскрикнула, когда паутинки боли пронзили ее запястье, на котором завтра синим обручем будет красоваться яркий синяк. Брандон узнает, Брандон непременно узнает и отрубит оленю его венценосные рога. Шум за дверью стал невыносимым. Он перерос в громкие вопли, которые более нельзя было игнорировать лорду Штормового Предела. Поднявшись в кровати, он бросил на Лианну взгляд, полный негодования, и оставил ее в полном одиночестве, втоптанную в грязь. Все еще дрожа, Лиа закуталась в мех, глубоко дыша. Произошедшее казалось ей страшным сном, настолько явственным и чудовищным, что не могло быть правдой. Что могло случиться с леди Винтерфелла, которую любил каждый северянин, некогда гостивший в оплоте вьюг и холодов? Дорожки слез все еще сияли на лице девушки, мутный взор едва различал предметы. Она прикоснулась к бледной коже, ощупала живот, трясущиеся ладошки скользнули по коже промеж ног. «Нет, он не успел. Я бы почувствовала, — убеждала себя Лиа, подавляя подступающую истерику, — была бы кровь, но ничего нет. Он не успел». Эта комната, этот замок, весь этот мир теперь качались на конце лезвия меча, готовые рухнуть куда-то вниз, в мрачную бездну. Будь здесь Бенджен, она бы нашла утешение в его словах, но Бенджена здесь не было. Не было и Неда, не было отца. Один только чужой холод, чужие люди и чужая жизнь, которая не принадлежала Лианне. Ей хотелось уснуть и проснуться где-то далеко отсюда, в месте, где никто никогда не сможет ее обидеть. Не сможет причинить ей боль и заставить бояться. Но вынеся и минуты уединения, северянка, все еще кутаясь в меха, очутилась в неприветливом коридоре. Факелы, горевшие на стенах, отбрасывали мрачные тени, в которых проглядывались мифические чудовища из сказок. Лиа ухватила за руку пробегавшей мимо служанки. Она была чем-то напугана. — Я слышала крики, что произошло? — Горе, госпожа. Страшное горе… Кто бы мог подумать, ей вот-вот минуло пятнадцать лет. Простите, госпожа, милорд распорядился… Служанка откланялась и скрылась из виду, что-то бормоча и охая. Не на шутку встревоженная Лианна направилась в сторону чертога, но далеко идти не пришлось. После нескольких поворотов и круглых лестниц пред ней показалась толпа, глазевшая в настежь открытые ставни. Витражные стекла, на коих были изображены цветастой мозаикой сюжеты сказания о Дюрране, открыты в сторону обрыва. Помещение наполнилось смердящими нечистотами моря. Не дожидаясь ответа сонных обитателей Предела, Лиа твердым шагом направилась к самому проему, проталкиваясь через скопище зевак. Их шепот, в котором сквозило непонимание, вывел северянку из оцепеневшего состояния, слезы успели высохнуть. — Брандон! — окликнула она высокого мужчину, что держал в руках толстую веревку, — Брандон, что происходит? — Взгляни сама, — мрачно ответил он. Лиа осторожно свесилась с края окна, серые глаза тщательно осматривали острые скалы, пиками раскинувшиеся внизу. Вдруг ее взор зацепила фигурка, в неестественной позе раскинувшаяся у подножия выступающего острого камня. Ночь не позволила ей узнать несчастного, но сомнений не было — человек был мертв. — Кто там? — Лиа едва дышала. Кого постигла мучительная кара и кто виновник этого злодеяния, что свершилось в дымке трусости под покровом темноты? — Какая-то беременная прислуга. Ужас обрушился на северянку приливной волной. — Тиана? Брандон кивнул, морщась. — Кажется, так. — Нет, - Старк затрясла головой, — нет, нет, нет… Не может быть… — Говорят, она сама сбросилась. Не пережила потерю ребенка. Обезумевшая от горя, Лиа опустилась на холодный пол. Гнев в стальных глазах сменился отчаянием, и они вновь наполнились слезами, тихими и теплыми, как дождь, пролившийся исповедью с печально-свинцовых туч. Страдания Тианы пропитали саму Лианну, выжигая в ней светлые надежды, оставляя глубокие кровавые раны, которые не способен залечить ни один мейстер Семи Королевств. Старк чувствовала себя предательницей, не сумевшей уберечь невинное создание от зла, что приносит этот мир. Для чего вообще существуют клятвы, если мы не в состоянии их исполнить?