Чекистка

Чем ближе время приближалось к полудню, тем печальнее становилась Лена. Она всё сильнее ощущала тоску от расставания с родителями, подругами, родным городом. Настроение менялось каждый час. Девушка то сидела неподвижно, думая: «Хотя бы денёк ещё провести дома!», то вскакивала с места и быстро ходила из комнаты в комнату. Часы с кукушкой, равнодушно тикавшие на стене, показывали, что до отхода поезда осталось всего полтора часа. Мать засуетилась, в последний раз проверяя багаж Лены. — Тёплые вещи положила? — спрашивала Юлия Георгиевна. — В Питере рано холодает, бывает, уже в октябре снег ложится… А варенье-то, варенье забыли! С чем чай будешь пить? Лена не возражала — укладывала и варенье, и шерстяные чулки маминой вязки, и меховые рукавички… Мать всегда была такая — суетливая, беспокойная. По каждому пустяку давала десятки советов. Подошёл и отец. С улыбкой кивнул на уродливую куклу, сшитую Леной в детстве: — А этот памятник собственной глупости не возьмёшь? — Нет уж, спасибо, — отмахнулась дочь, — это чудище лучше смотрится тут, на подоконнике! Лена до сих пор испытывала лёгкий стыд, вспоминая, как изувечила чудесные игрушки маминой работы. И в памяти Василия Дмитриевича отчётливо запечатлелся тот день. Вернувшись домой, он увидел, что дочь сидит на полу между трюмо и комодом, хмурая и красная, как рак. Рядом лежала куча самодельных игрушек. Лена мрачно орудовала ножницами, распарывая нитки. — Что стряслось? На кого надулась, царевна Несмеяна? — спросил отец, потрепав девочку по голове. — Меня мама наказала, — пробурчала Лена. — Что ж ты такого натворила? Подоспела Юлия Георгиевна. — А вот погляди! — мать подняла с пола пару кукол, у которых были зашиты рты. — Полюбуйся, что наша доченька от безделья натворила! Как Василий не старался показать отцовскую суровость, всё-таки не выдержал — в голос расхохотался. — Да уж, дочка, недурно потрудилась! Это же надо — каких кикимор наделала! Но под строгим взглядом жены Василий Дмитриевич вмиг стал серьёзным. — Надеюсь, ты поняла, что нельзя портить чужую работу? Вообще-то, Лена не в первый раз попадала впросак с тряпичными куклами. Однажды перед Рождеством Юлия Георгиевна сшила из ярких лоскутков смешных уродцев. Лена пришла от них в восторг и уговаривала маму украсить куклами ёлку. Юлия Георгиевна пообещала сделать это, когда вернётся из лавки с покупками. Но девочке не терпелось осуществить свою фантазию. Вооружившись мотком бечёвки, она пыталась подвесить тряпичных человечков за руки. Оказалось, что это довольно трудно… Недолго думая, Лена завязала петли на длинных шеях кукол. Ей казалось, что получилось очень мило, и она ожидала от мамы похвалы. Но в глазах Юлии Георгиевны отразился ужас — уж слишком ёлка напоминала виселицу. За тот поступок Лену не ругали, она ведь сделала это по детскому недомыслию. Испорченные куклы — совсем другое дело. Девочке пришлось попыхтеть, распарывая зашитые рты. Вдобавок её лишили прогулок, что было для Лены страшнее порки. Впрочем, её родители не признавали телесных наказаний. Василий Дмитриевич считал, что люди, которых били в детстве, позже отыгрываются на состарившихся родителях. Гораздо правильнее — заставить ребёнка своими руками исправить то, что натворил. Лена частенько возвращалась с прогулок в разорванной одежде и грязных ботинках. Поскольку словесные внушения не действовали, Юлия Георгиевна объявила, что отныне девочка сама обязана приводить в порядок свои вещи. Сначала Лена не приняла угрозу всерьёз. Но когда ей на самом деле пришлось штопать разорванные варежки и стирать платье в огромной лохани, поняла, что труд следует уважать. Эти детские воспоминания яркой вереницей пролетели в сознании Лены. Минута — и девушка вернулась в реальность, где её ожидали дорожная накидка и перетянутый ремнями чемодан. Василий Дмитриевич приподнял его и воскликнул удивлённо: — Чего вы туда нагрузили? Даже мне тяжело! — Ничего, везде носильщики имеются, — махнула рукой жена. — К тому же, хозяин обещал встретить Лену на вокзале. Небось, поможет девочке с чемоданом. — Да ты что, — возразил Василий. — Он уже старик, куда ему тяжести носить! — Уток с охоты целыми связками таскает, — усмехнулась Юлия Георгиевна, — как-нибудь и с чемоданом справится! Лена, завязывавшая перед зеркалом ленты на шляпке, вмешалась в спор родителей: — Папа, а мой хозяин — какой он? — Фёдор Григорьевич? Приятный человек, душевный. Он у меня в Академии стрельбу преподавал. Частенько мы с ним на рыбалку ездили, а по осени — на уток. Когда он узнал, что я для дочери жильё ищу, сам предложил — давай, Василий, я твою Ленку на квартиру возьму. Он ворчливый немного, но добродушный. Привыкнешь! В этот момент кукушка в часах принялась назойливо куковать. Словно твердила: «Пора! Пора!». Шемякины присели «на дорожку». Через минуту все трое уже спешили по дороге к вокзалу.

***

На перроне уже собралась пёстрая толпа. Смех, плач и говор смешивались с музыкой оркестра. Глядя поверх бесчисленных шляпок, фуражек и картузов, Лена увидела, что двери поезда открыты, а в вагонах уже мелькают силуэты пассажиров. Она поспешила занять своё место. Отец нёс чемодан в вагон, продолжая наставлять девушку: — Смотри, не трать деньги на всякую ерунду! И лекции не пропускай. Сама понимаешь, это уже не гимназия. Ты однажды столько прогуляла, что на единицы съехала… — Ну, такое у всех бывает, — с лёгкой печалью в голосе отвечала Лена. — Неужели ты сам никогда школу не прогуливал? — Было дело, — усмехнулся Василий Дмитриевич. — Но я вовремя за ум взялся. Здесь, на вокзале отец и мать как будто поменялись местами. Юлия, которая прежде не упускала случая дать дочери сто наставлений на все случаи жизни, теперь стояла молча. Зато отец волновался, суетился, нервно притопывал. Поглядев Лене прямо в глаза, мать перекрестила её и прошептала: — Доченька, не забывай нас, пиши почаще! — Конечно, каждую неделю буду писать, — Лена крепко обняла мать, а следом отца. — Не переживайте! На рождественские каникулы я приеду! Раздался звонок. Побежал по коридору проводник, выкрикивая: — Поезд отправляется! Господа провожающие, покиньте вагоны! Отец сунул Лене в руку записку и сказал негромко: — Я сказал Григорьичу, что ты — моя мини-копия. Так что должен узнать! Василий Дмитриевич усмехнулся, покосившись на жену. Супруги до сих пор не определились, на кого больше похожа Лена, и могли подолгу спорить из-за этого. Шемякины ещё раз обняли дочь, и вышли из вагона. Лена стояла у окна и махала родителям, пока не потеряла их из вида. А родители ещё долго стояли неподвижно на платформе, глядя вслед уходящему поезду. — Боюсь я за Лену, — с коротким вздохом произнёс Василий. — Слишком она легкомысленна. Как бы не натворила глупостей сгоряча! — Бог даст, всё будет хорошо, — тихо ответила Юлия Георгиевна. В этом супруги были солидарны — темперамент у их единственного чада был слишком горячий. Частенько Лена совершала импульсивные, опрометчивые поступки. Если она не научится обдумывать свои решения, может попасть в большую беду. А Лена не задумывалась о будущем. Сначала она просто смотрела в окно, любуясь мелькающими рощами, крестьянскими избами и пасущимися на лугах стадами. Быстро проносились мимо широкие нивы, заросли алой рябины, маленькие полустанки. Но любоваться пейзажами девушке быстро наскучило. Взобравшись в кресло с ногами, она открыла последний номер «Задушевного слова». За чтением прошло несколько часов. Лена оторвалась от журнала, лишь когда начало смеркаться. Проводник зажигал газовые рожки. Пассажиры оживлённо беседовали, разворачивая свёртки со съестными припасами. «Дома тоже сейчас ужин», — подумала Лена. У неё был с собой узелок с заботливо уложенными матерью пирожками, огурчиками и половиной жареной курицы. Но девушка совершенно не ощущала голода. Она невольно задумалась об оставленном доме. Перед её мысленным взором возникли лица родителей. Отец, энергичный, неугомонный, всё на свете повидавший и сменивший множество профессий… Сколько интересных историй он знает! А мама, хлопотливая, строгая, но добрая… В раннем детстве Лена считала её настоящей волшебницей. Как искусно она ткала ковры, вязала платки, шила игрушки! Замелькали в памяти знакомые тверские переулки, витрины лавочек, коридоры гимназии. Она невольно улыбалась, вспоминая уроки и весёлые проказы подруг. Как же быстро, оказывается, прошло детство! Но девушка не жалела о нём. Лену всегда привлекали романы о приключениях и путешествиях, неизведанные тайны и дальние страны. Ей казалось, в Петрограде она погрузится в новую жизнь, полную волнующих событий… Замечтавшись, Лена не заметила, как заснула, свернувшись клубочком в кресле. Проснулась она от того, что её настойчиво трясли за плечо. Лена с трудом подняла голову. Над нею стоял проводник. — Извините, барышня, пора вставать. — А мы что, уже приехали? — спросила Лена. От сна в неудобном кресле всё тело её затекло, а ноги в ботинках застыли. — Да-с, приехали, через десять минут будем на Николаевском вокзале. Лена встала и потянулась до хруста в суставах. Времени хватило лишь на то, чтобы наскоро умыться да надеть шляпку. С трудом волоча чемодан в толпе пассажиров, девушка вышла на перрон, озарённый бледными лучами рассвета. Она озиралась во все стороны, ища взглядом своего квартирного хозяина. У столба с часами стоял мужчина лет шестидесяти пяти, выглядевший именно так, как отец описывал Фёдора Григорьевича. Высокий, худой, с лицом, иссечённым глубокими морщинами. Одет он был небогато — в поношенный коричневый пиджак поверх синей рубашки и потёртые твидовые брюки. Лене бросилась в глаза его манера покачиваться взад-вперёд, как маятник. Старик тоже обратил внимание на девушку — посмотрел несколько раз в её сторону, а затем подошёл, покачиваясь на ходу. — Доброе утро, — сказал он хриплым голосом. — Вы — Елена, дочка Василия Шемякина? — Да, это я, — Лена вынула из кармана накидки записку отца и протянула старику. — А вы, значит, Фёдор Григорьевич? — Точно! Мне ваш батюшка позавчера телеграмму прислал. Написал, что на вокзал прибудет его «мини-копия». Фёдор Григорьевич окинул Лену быстрым взглядом и добродушно улыбнулся:  — А ведь и правда, похожа! Васькины глаза, черкесские! Лена смущённо улыбнулась, пробормотала «спасибо» и поспешила вслед за квартирным хозяином к извозчику. Фёдор Григорьевич сначала помог девушке подняться на ступеньку пролётки, затем втащил её чемодан, одним словом, — заботился, как будто Лена была ему родной. По пути старик рассказывал о том, каким был в молодости Василий Шемякин, об их совместных поездках на рыбалку и охоту. Девушка слушала не слишком внимательно. После ночи в поезде она чувствовала себя разбитой. К тому же, ей интереснее было поглазеть на петроградские улицы, старинные здания и роскошные витрины магазинов. Отец нечасто рассказывал о своих охотничьих похождениях. Лена помнила лишь историю о том, как отец впервые загонял кабана и, выстрелив прежде времени, угодил зверю в лоб. Пришлось убегать со всех ног от разъярённого кабана под дружный хохот товарищей. Но Фёдор Григорьевич Шкурин, как поняла Лена, был очень одиноким человеком. Для него любой разговор, даже с незнакомой молоденькой квартиранткой, был в радость. Старый охотник овдовел двадцать лет назад, больше не женился, и жил один в маленькой квартирке. Извозчик остановился у большого серо-жёлтого дома на Забалканском проспекте. Фёдор Григорьевич провёл Лену на третий этаж, где находилась его квартира. Она оказалась такой крошечной, что Лена тут же мысленно прозвала её «спичечным коробком». «Как же мы тут вдвоём уместимся?» — в смятении подумала девушка. Хозяин словно прочитал её мысли. — Вы, барышня, не беспокойтесь! У меня вторая комната имеется. Раньше мы её как кладовку использовали. Когда моя Вера была жива, она всякое старьё туда складывала. А как не стало Веры, я часть рухляди старьёвщикам продал, кое-что выбросил. Но до конца так и не прибрался. Он распахнул скрипучую дверь, и глазам девушки предстала пыльная комнатушка, по углам которой высились груды разнообразного хлама. — Вот это кавардак! — воскликнула Лена. — Придётся тут поработать! Она тотчас сбросила дорожную накидку и шляпу на хозяйский диван и засучила рукава платья. Через минуту девушка уже вытаскивала из кладовки ржавый таз, набитый каким-то древним тряпьём. — Фёдор Григорьевич! Несите-ка мне веник и тряпку! Улыбаясь, Шкурин поспешил исполнить просьбу своей юной квартирантки. Девчонка, видать, бедовая, но это к лучшему — самостоятельная, не белоручка. Однако Василий предупреждал, что нрав у Лены отчаянный, сгоряча может в беду попасть. Надо бы за нею присматривать! Но сейчас девушка вела себя, как опытная хозяйка — вынесла хлам, смела пыль и паутину, дочиста отмыла пол, причём не только в своей комнате, но и в хозяйской. Закончив работу, Лена плюхнулась на диван и весело сказала: — Вы, дядя, учтите: уборка не бесплатная! Беру, как обычная горничная, три рубля в месяц. Так, глядишь, и оплату за комнату отработаю! Фёдор Григорьевич расхохотался: — Ну, не барышня, а генерал! Два часа как заселилась, а уже командует! А стряпать-то ты умеешь? — Ну, не очень, — честно ответила Лена. — Яичницу изжарю, картошку отварю. А всякие изыски — не по моей части. Хозяин и квартирантка сдружились с первого дня. Девушка называла Шкурина не иначе как «дядя», а он обращался к ней на «ты», словно к родственнице. Немного опекал, слегка поучал, стараясь, впрочем, не докучать наставлениями. Лена считала его скучноватым, но очень добрым человеком. — Лена, если хочешь, можешь подруг к себе приглашать, — предложил Фёдор Григорьевич в первый же день. — Посидите, чайку попейте. Только не шумите, а то соседи заругаются. — Знаете, дядя, я не особенно люблю гостей, — ответила Лена, выкладывая свою одежду из чемодана. — Как начнут по головке гладить да сюсюкать — ах, какая взрослая стала, наверное, уже жених есть… Противно! — Ну, а жених-то есть? — с хитрой усмешкой спросил старик. Лена вдруг страшно смутилась. Её лицо залилось краской. Никогда и ни с кем она ещё не говорила о своих чувствах. Родители, конечно, догадывались, что девушка влюблена. Слишком она была рассеянна, слишком часто улыбалась нежной и мечтательной улыбкой, Видя, что Лена застеснялась, старый хозяин сказал негромко: — Он сейчас на фронте, правда? Девушка не ответила. Она отвернулась к окну и прерывисто вздохнула. Вспомнилось двадцать третье июля, когда она шла с вокзала, с лицом, залитым слезами и тяжелой тоской в сердце. Шкурин мягко потрепал её по плечу: — Не грусти, дочка. Вернётся он живой-здоровый! Главное, жди! Лена слегка обиделась на старика. «Даже не выслушал меня»! — она с досадой захлопнула дверцу старого шкафа, но вслух ничего не сказала. Разложив вещи, она наметила в уме, что нужно сделать сегодня — купить учебные принадлежности, написать письма родителям и подругам. До начала занятий оставалось три дня. Вполне достаточно, чтобы пройтись по магазинам и хорошенько изучить дорогу до семинарии.