Чекистка

«Где же я его видела?» — думала Лена про мастерового. Только у самого дома она вспомнила вокзал и пропавший тюк с Сониной одеждой. Кстати, вспомнились и весы для младенцев. Именно эта вещь ещё вчера стояла на витрине аптеки Шульца. «Как странно: в огромном городе можно годами не встречать знакомого, а тут два раза подряд один и тот же человек, и оба раза он мне помогает, — размышляла она, — какой-то подозрительный человек». В глубине души она прекрасно понимала, что оба раза ей помог самый обыкновенный вор. Но формулировать это определение прямо, даже для себя самой, она не торопилась. Воспоминание о здоровом, румяном лице и широкой, хотя и несколько холодной, улыбке было скорее приятным, чем тревожным. В обоих случаях было нечто необъяснимое, даже чудесное. А какая девушка не любит чудеса? Заседание дамского благотворительного комитета, на котором должна была присутствовать государыня, произошло через десять дней после встречи Лены с Ларисой Липницкой. Через Катюшу Лариса передала Лене просьбу подойти немного раньше условленного срока, «чтобы помочь подготовиться». Лена не имела понятия, в чём должна была заключаться подготовка к заседанию, - в голову лезли самые нелепые мысли, начиная от произносимых вслух совместных клятв не причинять вреда царственным особам до заполнения огромной горы бланков, которые потом зачем-то надо будет раздавать всем явившимся. Поэтому прибежала она одной из первых, когда слуги ещё только расставляли длинный стол и выносили в зал кресла и большие кадки с цветущими растениями. Собирались в особняке Будкевичей на Мойке. Дом был старым, и слегка обветшалая пышность парадного зала напоминала времена Екатерины. На потолке вокруг люстры водили хоровод нимфы и купидоны, мебель была широкой и тяжёлой. Хотя было ещё только три часа дня, плотные портьеры отгораживали хорошо натопленную нарядную комнату от холодного света питерской поздней осени. Липницкая уже была на месте. Лариса рассеянно улыбнулась Лене, проходя мимо с какими-то бумагами, но не остановилась, чтобы объяснить, в чём же должна была заключаться её помощь. Здесь же бегали девочки — Шура Липницкая и Катюша Бахметова, хорошенькая, как картинка. Они раскладывали перед каждым креслом изящные письменные приборы и стопки писчей бумаги. — Вот видите, Елена Васильевна, — подбежала к Лене Катюша, — тут мы делаем полезное дело! Сейчас начнут собираться гости, вот будет весело! Видимо, глупенькая девочка не видела разницы между заседанием комитета и детским праздником. Так и не поняв, в чём бы она могла пригодиться, Лена отошла к окну, и, отогнув портьеру, выглянула на улицу. Шёл снег. Он падал на мокрую мостовую и почти сразу таял. Только по краям проезжей части скапливались невысокие сугробы. Дальше, за парапетом, чернела покрытая мелкими барашками река. Несмотря на ужасную погоду, у парапета со скучающим видом через каждые двадцать шагов стояли прилично одетые мужчины, как будто любуясь панорамой замерзающей реки. Лена внезапно поняла — охрана. Значит, приезд государыни действительно состоится. Постепенно начинали собираться члены комитета. Впорхнула молоденькая и весёлая Анна Семёновна Щепановская, следом за ней прибыли жена банкира Лидова — Александра Николаевна и его сестра Анфиса Андреевна, затем пожилой лакей ввёл под руку баронессу фон Таубе. Баронесса сразу пустилась в какие-то малопонятные разговоры о неизвестных Лене лицах и своим резким громким голосом заполнила весь зал. Народ прибывал. Первым прибывшим Лариса Липницкая представляла Лену. Но людей становилось всё больше. Её покровительница куда-то отошла, и Лена оказалась в этой парадной толпе незнакомых людей предоставлена самой себе. Несмотря на недавно проведённое в особняк электрическое освещение, горничные в белых передниках расставили вдоль стола большие старинные подсвечники. Кто-то позади Лены шептал, что государыня не любит электрического света. Прошли два часа. Зал гудел, как улей. Люди переговаривались, разбившись на группки. Заседание не начинали, так как ждали императрицу. Отправляясь в этот день на занятия, Лена успела только торопливо попить чаю и вскоре к своему огромному конфузу услышала, что от голода у неё урчит в животе. Впрочем, в общем шуме, вряд ли это услышал кто-то, кроме неё. Она с интересом гадала, а не будет ли после заседания комитета хоть какого-нибудь угощения? Или так и придётся идти домой голодной… Стало жарко, и горничные открыли форточки. На улице уже было темным-темно. И только вдалеке под фонарём маячила у парапета неприкаянная парочка «любующихся на реку». Лена чувствовала себя очень неловко. Поговорить ей было не с кем, заняться нечем. К тому же куда-то скрылись девочки: видимо, Липницкая их увела во внутренние помещения особняка. А зря: если бы они были тут, Лена могла бы сыграть при них роль гувернантки. Роль, конечно, так себе, но это лучше, чем вообще никакой. Но вдруг на улице замаячили огни приближающегося экипажа. Лошади резко остановились у подъезда и толпа зашумела: — Приехали! Государыня! Все хлынули вниз, встречать царственную гостью. Лена осталась стоять в зале у окна, справедливо полагая, что нижний вестибюль всё равно не вместит одновременно всех прибывших на собрание. Вскоре все вернулись в зал. Посередине толпы шла, заметно прихрамывая, высокая, очень широкоплечая, статная женщина с тонкогубым лицом и мелко завитыми светло-каштановыми волосами. Императрица. На ней было тёмно-серое платье сестры милосердия и более светлый серый передник с нашитым на груди красным крестом. Рядом с ней шла спокойная круглолицая девушка в такой же одежде. Из перешёптываний окружающих Лена узнала, что это великая княжна Татьяна. Их одежда разительно отличалась от нарядов всех собравшихся дам. Именно это больше всего выделяло императрицу и её дочь среди всех присутствующих. Дамы кланялись и целовали царственным особам ручки. Откуда-то опять появились девочки, Шурочка и Катюша, и присели перед царицей в низком реверансе. Императрица не обратила на них ни малейшего внимания. Но княжна Татьяна дружески улыбнулась и ласково потрепала хорошенькую Катюшу по голове. Несмотря на то, что благотворительный комитет назывался дамским, среди собравшихся присутствовало и несколько мужчин. Пожилой одышливый князь Михаил Александрович Сигаев, успевший побывать на фронте, с рукой на перевязи, полковник Воронов, но особенное внимание привлекал ссохшийся от старости, в три погибели скрючившийся Хрисанф Чеславский. Старичок потянулся к ручке государыни и случайно наступил на край скатерти, покрывавшей стол. Лицо императрицы вспыхнуло и покрылось красными пятнами. «Уж не больна ли она?» — подумала Лена. Ей совершенно не хотелось проталкиваться вперёд и прикладываться к монаршей ручке. И вообще, обстановка в зале казалась какой-то странной и неправдоподобной. - Простите нас за задержку, — произнесла императрица с заметным акцентом. — Мы только что из госпиталя. Ольга и Мария тоже хотели заехать к Вам, но очень устали; присутствовали сегодня на трёх операциях. Императрица села в кресло, стали рассаживаться и остальные. И тут Лена в первый раз заметила, что стульев в зале намного меньше, чем собравшихся людей. Это её неприятно поразило, ведь она очень устала, проведя несколько часов на ногах. Императрица разговаривала короткими деловыми фразами, и по её словам было понятно, что она в курсе всех обсуждаемых вопросов. Но не собирается заниматься ими конкретно. Государыня протянула руку назад, не оборачиваясь. Стоящая позади девушка вложила в руку императрицы раскуренную папиросу. «Она курит!» — удивилась Лена. Ей вспомнились слова отца о том, что курение разрушает рассудок. После короткого обсуждения повестки заседания начались чтения прошений. И первым для рассмотрения прочли прошение промышленника Ломова, производителя кожевенных и суконных товаров для фронта. Речь председательствовавшего князя Сигаева текла плавно и ровно, но вдруг в его монолог вклинился голос Ларисы Липницкой:  — Позвольте мне перебить Вас, князь. Недавно мне стало известно, что промышленник Ломов недобросовестно выполняет свои контракты по снабжению армии. И здесь находится лицо, которое может это подтвердить. Лена вздрогнула от неожиданности. Но Лариса Липницкая нашла в толпе стоящих вокруг стола людей её глаза и сказала:  — Мадемуазель Шемякина. Расскажите нам, пожалуйста, что Вы знаете об этом деле. Люди, стоящие вокруг, внезапно расступились, и Лена встретила цепкий блестящий взгляд глаз императрицы. Машинально она присела в гимназическом реверансе. — Не смущайтесь, дитя моё, — сказала государыня. Но Лена уже овладела собой. Она вовсе и не думала смущаться. Память у неё была хорошая. И письмо Никиты она запомнила почти слово в слово. После того, как она процитировала его собравшимся, за столом поднялся шум.  — Безобразие! В то время, когда наши воины…  — Я давно подозревал, что этот Ломов… Лицо императрицы покрылось ещё большим количеством красных пятен. Глаза её горели каким-то экзальтированным огнём. Народ вокруг Лены снова сомкнулся, каждый старался показать своё возмущение.  — Предлагаю провести проверку на фабрике промышленника Ломова, — объявил председатель. Отовсюду раздались одобрительные голоса. Затем прочли несколько писем вдов погибших солдат и офицеров о предоставлении им пенсиона. Лена, стоя в дальних рядах, чувствовала, что ещё немного, и она упадёт в обморок от голода и духоты. Чад от свечей, запах духов, от всего этого становилось дурно. Пробираясь тихонько по стенке, она выскользнула на лестницу, сбежала на первый этаж, взяла у заспанного швейцара свою одежду и выбежала на улицу, в надежде, что её исчезновение никто не заметит. Было уже очень поздно. Лена искренне надеялась, что Фёдор Григорьевич ещё не запер двери на ночь и не лёг спать. «Любующиеся рекой» всё ещё стояли на своих местах и провожали Лену пристальными взглядами. На перекрёстке эти дозоры закончились. Впереди замаячил изогнутый мостик. На его середине Лена увидела нечёткую фигуру, склонившуюся к воде. Сначала она даже не разобрала, мужчина это или женщина. Подойдя поближе, Лена заметила, что вокруг ног фигуры обвевается на ветру юбка. Женщина. Внезапно незнакомка подняла ногу и закинула её за перила, как будто собираясь сесть на них верхом.  — Ты что делаешь?! — закричала Лена и рванула вперёд. Она не видела ни лица этой женщины, ни одежды, она просто схватила её за воротник и изо всех сил дёрнула её на себя. Женщина сопротивлялась и выкрикивала какие-то невнятные фразы. Но вскоре Лена поняла, что она намного сильнее незнакомки. Она уложила ту на мостовую и уселась верхом. Платок с незнакомки съехал, и в неверном свете выглянувшей из-за тучи луны Лена увидела совсем молодое заплаканное лицо. — Кто ты? — спросила Лена. Женщина молчала. Её плечи мелко дрожали.  — Куда ж мне тебя девать? Лена представляла реакцию дворника и своего квартирного хозяина Фёдора Григорьевича, если она приведёт домой незнакомую женщину, да ещё и в таком виде. — Где ты живёшь? — попыталась она выяснить хоть что-то. Но незнакомка молчала, плакала и трясла головой. Тут Лена вспомнила, что Маша Захарова недавно рассказывала о том, что одна из девушек, выпускниц приюта, с которыми она в складчину снимала квартиру, вышла замуж и переехала жить в семью мужа. — Ну-ка, пойдём, — Лена взяла женщину за руку и потащила её по улице к квартире Маши. В реакции Маши Лена не была уверена. Несмотря на то, что эта девушка сама в своё время закончила Мариинский приют, вела она себя иногда довольно заносчиво, про таких говорят «палец в рот не клади». Но, в конце концов, нельзя же бросать эту несчастную на улице, а то она снова захочет броситься с моста. Какими бы ни были причины, допускать этого нельзя. Маша и девушки, которые снимали с ней квартиру, ещё не спали. Они собрались вокруг кухонного стола, посреди которого стоял старый закопченный чайник. Рядом в треснутой тарелочке лежали сушки и карамельки. Появление Лены с незнакомой гостьей было встречено без большого удивления. Видимо, в эту квартиру многие заходили вот так запросто.