Чекистка

Все квартирантки, как по команде, встали и с удивлением посмотрели на нежданных гостей. Маша положила сушку на стол и спросила: — Ленка, а ты как здесь? И кого это ты приволокла? — Эту бедолагу я едва успела вытащить — с моста хотела прыгнуть. Я вот думаю: не твоя ли квартирантка бывшая? — Говорю сразу: не она. Эта постарше, да и с виду неместная. Женщина, державшаяся отстранённо, кивнула, подтверждая тем самым, что она пришлая. — Деньги на билет есть? — спросила Лена. — Нету, — тихо ответила незнакомка. — Ну ничего… Маш, у тебя место есть? Захарова вскочила, как ошпаренная. Куда ещё, когда у неё в квартире и без того целый муравейник?! Лена видела в комнате целый ряд спальных мест, где ютились квартирантки. В похожих условиях жила Мурка: дом их был тесным, а семья небогатая, но при том ещё и многодетная. Была она и в тесной квартирке Заики Заикиной, где в крохотной спальне громоздились двухъярусные нары, на которых спали сама Заика и её брат Егор, видела она и людей, живших в подвалах и на чердаках… — Слушай, Ленка, я тут не нанималась первых встречных пускать! Я могу скинуться на билет, но пускать на постой — нет уж, дудки! — Маша, войди в положение! — возразила Лена. — Не поступай, как твои родственники! Маша начинала испытывать сильную фрустрацию при упоминании родственников, которые, не желая возиться с воспитанием сироты, отдали её в приют, и с тех пор даже не вспоминали о ней. Маша испытывала к ним даже не неприязнь и антипатию, а настоящую ненависть. Она желала, чтобы они непременно примерили её шкуру, чтобы познали на себе нужду и горечь одиночества. Машу в приюте называли злючкой, она постоянно огрызалась, могла запросто накричать. Начальница сперва пыталась муштровать эту несносную воспитанницу, а потом просто махнула рукой — бесполезно её в чём-то убеждать. А ведь Маша была способной девочкой — она быстро усваивала науку, рукоделие и прочие премудрости. В последние годы она замкнулась в себе, и просто жила особняком, но няньки и воспитательницы скорее видели в этом положительный момент — проблем с Захаровой стало намного меньше. В семинарии она первое время держалась особняком, и лишь потом влилась в коллектив. Одна из товарок Маши, Зина Козлова, учащаяся акушерских курсов, девушка крупная, с большими мужскими руками и грубым голосом, резко прекратила их спор жестом руки и обратилась к вновь прибывшей:  — Звать-то тебя как? Незнакомка потупилась и прошептала:  — Маруся…  — А жить-то тебе, Маруся, есть где? А то у нас вот какой спор получился из-за тебя… Маруся не ответила. Она снова заплакала и уставилась в пол.  — А я её, кажется, знаю… — сказала маленькая чёрненькая девушка, работница текстильной фабрики, — она в булочной работала. Между прочим, замужняя она.  — Вдова я! — закричала вдруг не своим голосом Маруся, — Убили мужа моего на фронте! А дочка моя померла… Хозяин из квартиры выгнал, платить за квартиру нечем, с работы уволили, хотела к брату в деревню вернуться, а вчера пришли наши деревенские и сказали, что брата в солдаты забрали… А отец меня проклял. Нет мне места на этом свете.  — Отец проклял? — удивилась Маша Захарова, — за что же?  — Так невенчанные же мы жили с Колей… — неожиданно тихо и спокойно сказала Маруся и шморгнула носом.  — А почему невенчанные?  — Так отчим ему не разрешил жениться на мне… Всё хотел, чтоб женился он на богатой, а у меня и нет ничего. Так и жили, дочка родилась… А потом война… Лена оживилась:  — Я знаю, что нужно делать. Есть благотворительный комитет, я сегодня была на заседании! Я всё устрою! Тебе дадут пенсион! И это неважно, что Вы были не венчаны, сейчас так можно!  — Да разве ж я не обращалась в комитет? Я ж их все вот этими ногами обошла! Дочка болела, есть было нечего, хотела достать хоть какую копейку на прожитьё, отовсюду прогнали! Лене стало по-человечески жаль эту бедолагу. Она сама почувствовала неприятное щекотание в глазах. Вот ведь, как они «помогали» вдовам! Одну из них вообще до смерти чуть не довели! «Это ханжество! Как так можно?» Чувство несправедливости овладевало ей всё сильнее.  — Да ладно, не реви! — грубовато сказала Маша Захарова и налила в кружку чай, — на, вот, попей горячего. Бери-бери сушки, не стесняйся. Затем она осмотрела присутствующих с независимым видом, иногда у неё бывал такой вид, как у какой графини или княгини, будто хотела сказать «Да, а что?! Я сначала не хотела её принимать. А теперь вот хочу!» Поняв, что с Марусей всё будет в порядке, Лена поспешила домой. Было уже очень поздно. По дороге она думала:  — Как же так… Ведь Липницкая сама говорила, что теперь пенсии получают не только венчаные, но и не венчаные вдовы? Почему же Марусе отказали? Ларисе она верила безусловно. Но и Марусе она не верить не могла. И чего стоит тогда вся эта деятельность с привлечением героев войны и монарших особ, если вот такие вот несчастные женщины доходят до того, чтобы прыгать с моста от отчаяния! А что будет, случись что с Егором, братом Заики? Или с кем-то из старших Муриных? Тогда она без колебаний бросит всё и хоть душу заложит, но поможет близким ей людям! Стоит ли тратить своё время на работу в такой организации? Толкаться в этой пёстрой надушенной толпе вокруг кресла Государыни, в то время, когда можно принести реальную пользу в другом месте. Она уже почти дошла до дома, но тут услышала позади себя чьи-то шаги. Лена ускорила шаг. В последние недели активно циркулировали слухи об увеличении числа грабителей на городских улицах. Разорившиеся крестьяне переезжали в Петроград, но и здесь не могли найти себе места. Из-за этого они начинали вести не вполне честную жизнь, вначале подворовывая, а потом и в открытую грабя прохожих. Шаги позади Лены ускорились. Она пошла ещё быстрее, почти побежала. Звук шагов не отставал. Вот и знакомые ворота. Но они заперты! Дворник, по всей видимости, уже лёг спать. Лена подбежала к окну первого этажа, где была дворницкая квартира, и забарабанила в стекло. Человек, идущий позади неё, приблизился, и она с удивлением заметила знакомое лицо. «Бог любит троицу» — вспомнила она поговорку, которую очень любила её мать. Вот и третья встреча. Опять этот мастеровой. — Испугались, барышня? — весело улыбнулся он, — а я думаю, идёт барышня, совсем одна, а так поздно, дай, думаю, провожу, а то не ровен час обидит кто! Перепуганная Лена неожиданно для себя взвизгнула неестественным голосом:  — Что Вам от меня надо?! Потом овладела собой и сказала уже более спокойно: — У меня такое чувство, будто Вы меня преследуете. Третий раз за такое короткое время… В окне дворника зажёгся свет.  — Боже упаси! Зачем мне Вас преследовать? Питер — город маленький, вот и встречаемся. Меня Гриша зовут, а Вас как? Лена совсем успокоилась, так как со стороны двора уже слышались шаги дворника.  — А меня Лена. Кажется, я должна извиниться за то, что плохо подумала о Вас. Мастеровой усмехнулся:  — Да ничего страшного. Это и немудрено, плохо подумать. Ночь, безлюдная улица, и тут я. Заспанный дворник уже вставлял ключ в замок ворот.  — Спасибо, что проводили, — сказала Лена.  — Это я должен извиниться, что испугал Вас, — ещё раз улыбнулся Гриша, приподнял свою фуражку и зашагал в темноту. «А всё-таки, он следил за мной» — думала Лена, засыпая. Но эта мысль не казалась ей ни страшной, ни неприятной. С тех пор Гриша встречался ей часто. Уже не только ей, но и её подругам было понятно — у Лены завёлся поклонник. Его простецкий вид смущал только Машу Захарову, которая в силу своего крайне низкого происхождения была очень щепетильна к вопросам социального статуса, и считала, что девушка вроде Лены не может встречаться с мастеровым. Все же остальные посмеивались доброжелательно. Единственное, что слегка беспокоило Лену — это то, что она так и не смогла узнать, где именно работает её новый знакомый. На все вопросы он отвечал уклончиво. Да так, мол, работаю на хозяина. Но узнать что-то более конкретное Лене не удавалось. Кроме того, он всегда отводил взгляд, завидев полицейского или городового, а то и вовсе сворачивал с пути. «Неужели он в розыске?» Когда-то и её отец был схвачен с поличным — распространял карикатуры. Подозревали его и в том, что он ходил с листовками в рабочих общежитиях и агитировал против фабрикантов. Тогда-то его и предпочли отправить в дальний гарнизон — на Дальний Восток. Отец не упоминал, за что его отправили так далеко, не дав закончить академию (лишь раз проговорился), но говорил всегда с придыханием: тогда он только вёл переписку с юной портнихой Юлей, с которой познакомился на праздничной ярмарке. Рассказывал и про то, как всегда хранил её письма в нагрудном кармане, как оберег. Может, и Гриша политический? Верить в то, что он уголовник, Лене не хотелось, хотя она своими глазами видела, как он тащил весы из аптеки. Встретившись через несколько дней с Ларисой Липницкой, Лена рассказала ей историю Маруси.  — Да, такое случается, — печально вздохнула Лариса, — дайте мне сведения об этой девушке, где она сейчас живёт, откуда она родом?  — Откуда родом, я и сама не знаю, знаю, что из деревни, — ответила Лена, — а живёт… Вот адрес, — она подала Липницкой листок с адресом квартиры Маши Захаровой, — там живёт несколько девушек, которые на время её приютили.  — Я попытаюсь что-нибудь сделать для этой молодой особы, — задумчиво проговорила Лариса, но тон у неё не был слишком уверенным. А не декорация ли все эти заседания, снова подумала Лена. Шестого декабря у гатчинской тётки Али Кравченко были именины. В связи с тем, что на дворе стоял пост, большого собрания народу не предвиделось. Однако предполагалось некоторое угощение для самых близких. Аля предложила Лене поехать в Гатчину и помочь с приготовлением пирогов и приёмом гостей. Подумав, Лена согласилась.Было воскресенье, и не надо было идти на занятия. Соня давно выздоровела, и теперь может спокойно сходить в гости к подругам. А Лена исправно навещала Соню, точно сиделка, рассказывала ей тему занятий, заодно и о своей малой родине. Соня с удовольствием показывала Лене свой фотоальбом. Вот она ещё в шесть лет, маленькая кубышка, сидящая рядом с братом, а вот и её класс. — Это видишь, — указывала она на миниатюрную блондинку с насмешливым взглядом, — Катя Зверева. Наша кривляка. А вот и Ида Гельфман, — показывала она на с виду нескладную еврейку с худым вытянутым лицом. — Такие гримасы строила, а ещё она отличная актриса! Вот вроде и пигалицы они, а всё равно люблю их. Такие моменты помогали Лене на миг забыть о суровых буднях. Почти всё время своего пребывания в Петрограде Лена испытывала голод. В своих письмах к родителям она весело описывала свои занятия и неизменно уверяла, что деньги присылать не нужно. Но денег не хватало. Почти всё, что она зарабатывала уроками, уходило на покупку учебников и посещение платных лекций в военно-медицинской академии. Лена не переставала благодарить своего хозяина Фёдора Григорьевича. Сумма, которую он брал за оплату жилья, была ничтожна по сравнению с теми, что платили за квартиру другие семинаристки. Поэтому именинные пироги тётки Али Кравченко были очень кстати. Следовало только найти извозчика, который бы согласился везти девушек в Гатчину, так как в последние дни установилась собачья погода. Холодный ветер бросал в лицо мокрый снег, а дороги за городом в связи с военным положением плохо чистили. Когда Гриша встретил её после занятий, чтобы проводить на урок на Васильевский остров, Лена поделилась с ним своей заботой.  — Даже не знаем мы с Алей, где искать извозчика, и сколько он возьмёт, — переживала она.  — Да нигде не надо искать, — весело ответил Гриша, — мы с товарищем должны были ехать в Гатчину в субботу, но так и быть, отложим поездку на один день, и Вас с собой возьмём.  — Не знаю, согласится ли Аля, — с сомнением произнесла Лена. Дело было не в Але — эта простодушная башкирка не отказалась бы от компании. Сейчас у неё перед глазами, как живая, возникла её мать, которая говорила с неодобрением: «Что ты знаешь об этом молодом человеке? Где он живёт, кто его родители, чем он зарабатывает на пропитание, что это за товарищ, с которым он собирается ехать за город, разве можно быть такой легкомысленной, ты же ведь девушка из приличной семьи, как тебе не стыдно?» Лена призадумалась. Ведь она даже не знает фамилию своего знакомого.  — Гриша, как твоя фамилия? — тут же спросила она. Гриша удивился:  — А разве я не представился? Федотовы мы. Фамилия известная. Слыхала небось, о живописце Павле Федотове? Лена подумала. Фамилия казалась ей знакомой, но живописца она не припоминала. Однако и не хотела показывать излишне своего невежества.  — Да, кажется, слыхала, — тихо сказала она. Гриша рассмеялся:  — Вижу, в живописцах ты не очень разбираешься. Был такой известный, так вот, дядька он мне. Разорился и с ума сдвинулся на старости лет. А так, неплохие картины писал.  — Так ты живописец, тоже? — обрадовалась Лена.  — Не совсем, — весело улыбнулся Гриша, — но к изображениям отношение имею. Да ты и сама всё увидишь в воскресенье.  — Что я увижу, где? Мы с Алей будем у её тётки тесто месить, да капусту резать.  — Ничего, на всё времени хватит. Шестого декабря, задолго до света, в кромешной тьме, Гриша и его приятель заехали за Леной в экипаже. В экипаж была запряжена коренастая крестьянская лошадка со смешной кличкой Митька. Лена, закутанная в несколько шалей и пуховый платок, села напротив Гриши и его приятеля.  — Роберт Эйдеманн, — представился приятель.  — Вы приезжий? — робко спросила Лена, выглядывая из-под своих платков.  — Я латыш, — сухо ответил Роберт, и с этого времени за весь путь не произнёс ни слова. Зато Гриша говорил за двоих. Они заехали за Алей, и потом всю дорогу Гриша развлекал девушек историями из жизни своего сумасшедшего дяди-живописца. Дядюшка был занятный. Оказывается, он писал, кроме картин, ещё и литературные произведения, которые запрещала цензура, но дядюшка не унывал и издавал их за границей. Лена, наконец, вспомнила картины Павла Федотова. Она бы ни за что не сказала, что их написал сумасшедший, картины были очень хороши, и их выставляли в Манеже. Опасения по поводу тяжёлой дороги не оправдались. Не прошло и трёх часов, как доехали до Гатчины. Окошки в тёткином доме ещё не светились.  — Спит тётушка Ваша, — весело предположил Гриша, — поедемте, девушки, сначала к нам.  — Нет-нет, не стоит, — стала торопливо возражать Аля Кравченко, — тёте пора вставать, и сейчас мы её разбудим.  — И всё-таки я бы хотел Вас на полчаса пригласить на мою работу, а то уж Лена думать устала, чем я таким интересным занимаюсь, правда же? — Гриша хитро посмотрел на Лену. Аля, которой самой было интересно всё, что касалось загадочного Лениного ухажёра, пробормотала: «Ну, если только ненадолго…» На главной улице, недалеко от дворца, они остановились у ворот двухэтажного дома, на первом этаже которого висела вывеска «Гатчинская типография братьев Корнеевых». «Ах, вот оно что!» — воскликнула про себя Лена. «Но если он трудится в типографии в Гатчине, почему он так часто бывает в Петрограде, причём в разгар рабочего дня?» Обиженный, казалось, на весь мир Роберт уже открывал двери. Девушки вошли в помещение. Все стены были увешаны образцами продукции. Здесь были афиши известных петроградских театров, объявления о продаже краски для волос с изображением господина с неестественно чёрными усами, слащавые открыточки с кошечками и ангелочками, самые разные визитки и многое, многое другое. Лена разглядывала это всё с неподдельным интересом.  — Ты всё это рисуешь? — спросила она Гришу.  — Да, доводится и рисовать тоже, — ответил он. Роберт Эйдеманн, не задерживаясь, прошёл в соседнее помещение. Но когда Лена попыталась проследовать за ним, Гриша её остановил.  — А вот, смотри, последняя работа, — сказал он. И указал на заурядную почтовую карточку с довольно типичным изображением целующихся голубков.  — Как у Вас интересно… — протянула Аля.  — Да, — подтвердил Гриша, — а ещё у нас тут есть самовар, и я предлагаю попить чаю.  — Нет-нет, — возразила Аля, — тётя, наверное, уже проснулась, и ждёт нас. Нам надо приниматься за работу, ведь вечером у неё будут гости.  — Ну что Вы, уверяю Вас, Ваша тётушка ещё спит, — шутливо любезничал Гриша. Любопытная Лена прошла к двери, в которой скрылся Роберт, и заглянула в неё. На большом столе посредине комнаты был разложен типографский набор, над которым склонился Роберт. А в углу, наваленные друг на друга, лежали пачки каких-то газет. Лена прищурила глаза, и в неверном свете керосиновой лампы прочла ранее неоднократно встречающееся название «Искра».