Чекистка

«Где… Где она…» Лена в беспамятстве металась по комнате. Она живо представила себе стук в дверь, протокольную мину следователя в сопровождении полицейских, наручники и… Боже мой! Так глупо попасться из-за того, что пошла на поводу у двух проходимцев! И ей, и Кравченко теперь не избежать ссылки. Отцу-то Лены повезло — командиры части не захотели лишнего скандала, особенно по отношению к одному из лучших служащих, да и то отправили на службу в логово хунхузов. А что будет с ней? В который раз она перетряхнула свой чемодан, мало ли, вдруг засунула газету туда и забыла, но «Искры» в чемодане, конечно же, не было. Не было её и под кроватью, под подушкой, в тумбочке и под тумбочкой. Лена пролистала каждую книгу из тех, что были в её комнате, на всякий случай, хотя прекрасно помнила, что оставила газету прямо на тумбочке, на виду. За стеной раздались шаги и шевеление, вернулся Фёдор Григорьевич. Лена хотела выйти и спросить его, не брал ли он «Искру», но было страшно. Да и вероятность того, что газету взял квартирный хозяин, была минимальной. У старика не было обыкновения входить в комнату Лены в её отсутствие. А уж если вошёл и газету взял, и отдал, куда посчитал нужным, то, что уж теперь спрашивать… У Лены в мозгу трепыхнулась слабая мысль: «А может быть, сбежать, не дожидаясь ареста? Куда? А хотя бы на фронт! Перевязывать раны она умеет не хуже Мурки или Заики, крови не боится, да и вообще не робкого десятка… Назваться сестрой милосердия… Хотя нужен какой-то документ…» В комнате было очень тепло. Огромная печка, стоящая в комнате хозяина, входила одним пузатым боком и в комнату Лены. Эта печка была явно велика для таких небольших помещений. В квартире было всегда жарко, несмотря ни на какие морозы. От дневной беготни, встряски из-за пропажи газеты, лихорадочных поисков и последующих за этим сладких мечтаний о побеге на фронт Лену неожиданно разморило. Она опустилась на развороченную постель и заснула бы, если бы не деликатный стук в дверь. — Дочка, иди ужинать! Я селёдочку достал — объеденье. Соседка Осиповна угостила. Картошечки сварил, это хорошо, что ты сегодня рано домой вернулась Лена встала, вздохнула, пригладила волосы и опять оглянулась по сторонам. Стариковский говор хозяина ласково журчал за стеной. Лена попыталась представить, что скажет этот старик, когда увидит, как его квартирантку выводит полиция. Почему-то ничего не представлялось. А, между тем, понять, куда делась «Искра», надо было срочно. Если у Гриши и его товарища есть ключ от её квартиры, то это полбеды. А вот если газету взял посторонний человек… Что Гриша мог сделать себе ключ, Лена допускала. Возможности у него были. Чего стоил, например, день рождения Алиной тётки. Ведь, если быть честной перед самой собой, Лена тогда мало что соображала от усталости и выпитой наливки. Гриша мог десять раз залезть к ней в карман, вытащить ключ и сделать слепок. Но зачем, зачем?! — Что же ты, Елена Васильевна, — не унимался за стеной хозяин, — картошка стынет! Ещё раз тяжело вздохнув, Лена вышла из комнаты. Хозяин при её появлении расплылся в улыбке. На столе в глубокой тарелке с синей каймой горкой лежала варёная картошка, а рядом в длинной селёдочнице, посыпанная колечками лука, плавала в подсолнечном масле разделанная селёдка. Несмотря на отчаянное положение, Лена вдруг поняла, что дико хочет есть. Она с благодарностью взглянула на хозяина, присела к столу и принялась за еду. Фёдор Григорьевич, по своему обыкновению, что-то рассказывал про охоту и про то, как провёл этот холодный зимний день. Лена, занятая своими мыслями, почти не слышала его. Но внезапно одна фраза, сказанная хозяином, заставила Лену вздрогнуть: — Ты меня прости, дочка, я у тебя сегодня газетку взял на тумбочке, селёдочку почистить. Нет ничего лучше, как чистить селёдку на старую газету. Тарелку моешь-моешь — всё равно запах остаётся, а газетку скомкал, выбросил — и всё в порядке. Ты не волнуйся, я проверил, газетка старая была, не свежая, свежую я бы не взял! Фёдор Григорьевич смотрел на Лену бесхитростными стариковскими глазами с лёгкой тревогой (а не будет ли ругаться квартирантка за то, что он заходил в её отсутствие в комнату). Лена отвела взгляд от лица хозяина в сторону помойного ведра и увидела промасленный кончик несчастной скомканной «Искры». Поверх газеты лежали картофельные очистки и разобрать, что же это была за газета, теперь не представлялось никакой возможности. Лена смотрела на помойное ведро, и внутри её как будто рос воздушный шар, который вдруг лопнул с громким хохотом. — Что это с тобой, дочка? — спросил хозяин с лёгким неодобрением, — не простудилась ли ты? Может, жар у тебя? Уверив старика, что у неё всё в порядке со здоровьем, и что она ни капельки не сердится за то, что он взял у неё старую газету, Лена с удвоенным удовольствием принялась за картошку с селёдкой. Сказать, что история с пропавшей газетой прошла для Лены без следа, было бы неправильным. С того самого дня и до конца жизни она приняла для себя правило, никогда не оставлять ничего из того, что может её скомпрометировать, на виду. Из довольно безалаберной особы, которая не слишком затруднялась уборкой своих вещей, она в один день превратилась в аккуратного и очень внимательного к мелочам человека. Это качество не раз послужило ей в будущем.