Чекистка

Агурееву сразу стало ясно, что это такое.  — Извините, господа, позвольте пройти! — он ловко вклинился в нарядную толпу, как нож в тёплое масло. Да, в руках перепуганной провинциальной барыни, которая с дочерью решила в этот вечер посетить столичный театр, была та самая листовка, в котором чёрным по белому говорилось о необходимости свержения самодержавия для того, чтобы прекратить бессмысленную и изматывающую народ войну. Брать показания у перепуганных женщин было бесполезно, они только и могли сказать, что при выходе из театра обнаружили в кармане небрежно свёрнутый листок. Вскоре раздались и другие удивлённые возгласы. Некоторые зрители спектакля, обнаружившие в своих карманах листовки, тут же начинали кричать о подозрительных личностях, одетых, как настоящие бродяги, которые якобы были ими замечены при выходе из театра. Следователь отнёсся к этим заявлениям скептически. В подобных ситуациях всегда найдётся кто-то с не в меру бурной фантазией, который «увидит» что-то, чего и в помине не было. И эту выдумку активно поддержат другие. Причём все эти люди, включая и того, кто первый пустил ложный слух, обычно вовсе не хотят помешать следствию или повести его по ложному пути. Просто срабатывает эффект толпы. Пару выкриков — и вот, уже десяток человек утверждают, что своими глазами видели преступников, которые поджидали их у театра и начали рассовывать людям в карманы подстрекательские листки, едва толпа хлынула на улицу. Агуреев практически на сто процентов был уверен, что искать нужно не на улице, а в самом здании театра. Он вернулся в фойе, где инвалид-гардеробщик выдавал последние шубы и шинели. Рядом, за соседним барьером ту же работу уже закончила шустрая бабёнка с форменнымзначком на платье. — А что, много публики сегодня? — небрежно обратился следователь к ней. — Да как всегда, — ответила она, — в зимний сезон, перед постом, зритель так и валит. Едва успеваю одёжу подавать. Вот Ивану племянница помогает, а мне некому помочь, — она кивнула в сторону инвалида, — а вы, господин, забыли что-то? Калошки не ваши ли? Гардеробщица указала на пару стоптанных мужских калош, забытых хозяином под вешалкой. Калоши Агуреева не интересовали.  — Да, работа не лёгкая у тебя в зимний сезон, милая, — продолжил он разговор, — а калоши не мои, нет, я тут просто приятеля жду. А вот скажи, голубушка, а что же племянницы не видно у вашего Ивана? Говоришь, что помогает, а я смотрю, что он один ковыляет едва.  — Не знаю, перед спектаклем, вроде была… Гардеробщица помедлила, а потом сказала:  — Племянниц много у него. Иногда одна помогает, а иногда и две-три приходят. Ласково улыбаясь, Агуреев вновь пересёк фойе, направляясь к инвалиду-гардеробщику.  — Ну что, старик, будем здесь говорить или в участок поедем? Оказавшись в толпе гимназистов, которые первыми начали штурмовать гардеробную стойку, Лена поняла, что свою одежду из гардероба взять, скорей всего, не получится. Человек, который при её появлении со скучающим видом беседовал с Зоиным дядей, явно пришёл по её душу. Скоро публика получит свою верхнюю одежду, и наверняка разгорится скандал. Хорошо, что она сегодня повесила свою бекешу не на виду, а в закутке, где висели какие-то шинели и салопы, принадлежащие, видимо, самому гардеробщику и членам его семьи, которые периодически приходили в театр помогать заслуженному родственнику. Чувствуя, что у неё горят пятки, Лена рванулась сквозь толпу в зрительный зал, уже почти опустевший, а там вошла в маленькую неприметную дверку позади угловой ложи. Это был ход за кулисы. В некоторых пьесах, например, когда ставили Шекспира, по ходу действия герои должны были появляться внезапно из зрительного зала. В таких случаях как раз и использовали эту дверцу. Когда Лена попала в театр первый раз вместе с Зоей, подруга провела её через этот ход за кулисы, и Лена была поражена, насколько там всё огромно и запутанно. Громадное пространство, ни капельки не уступающее зрительному залу, было заполнено натянутыми колосниками, и многослойными кисейными занавесями, среди которых висели куски декораций, какие-то фанерные деревья и гипсовые статуи. Зоя строго предупредила Лену, что ходить самой здесь нельзя. В полу есть специальные люки, которые иногда по недосмотру могут оказаться открытыми. Несколько лет назад в один из таких люков упала балерина и переломала ноги, что полностью лишило несчастную заработка. Но сейчас Лене было не до соблюдения осторожности. Она бежала вперёд, путаясь в занавесях, едва различая в дымке многослойной кисеи противоположный конец помещения, опоясанный деревянными балконами с лестницами между ними. Откуда-то со стороны раздался женский смех, торопливый шёпот, мимо пробежали, держась за руки, две молоденькие хористки. — Дамочки, подождите! — окликнула их Лена. Девчонки с удивлением оглянулись: — Ты кто? Здесь нельзя посторонним! — почти хором ответили они. Лена судорожно соображала, как быстро объяснить своё присутствие, чтобы не вызвать подозрение. Как всегда в минуты опасности, ум у неё начал работать очень быстро. Легенда родилась в один миг: она пришла в театр без ведома своего жениха с братом подруги. А страшно ревнивый жених тайно последовал за ней. После спектакля он устроил скандал, брата подруги вызвал на дуэль, а теперь разыскивает её для расправы. История была как раз такой, чтобы вызвать сочувствие у глупеньких молоденьких девочек. Они тут же прониклись состраданием и потащили Лену в гримёрку актрисы Семёновой-Жемчужной, которая была не занята в сегодняшнем спектакле, а значит, гримёрка была пустая. Там девчонки старательно потрудились над лицом Лены. Через полчаса из зеркала на неё смотрела дама лет сорока, с подозрительно чёрными бровями и ресницами. Финальным штрихом стал взбитый чёрный парик. Поверх парика надели шляпку, которую актриса иногда надевала в пьесах Островского, когда играла купчих средней руки, и такую же шубку, слегка побитую молью. — Вот! — радовались новые подруги, — нипочём теперь он тебя не узнает! Лена была вынуждена признать, что в таком виде её не узнала бы и родная мать. Легкомысленные хористки взяли Лену с двух сторон под руки и повели к чёрному ходу. — А одежду можешь не возвращать, — на ходу тараторили они. — Да, оставь себе, а то эта Семёнова-Жемчужная такая придира! Пусть поищет! И никакая она не Жемчужная, а Кирдяпкина! Хороша артистическая фамилия — Кирдяпкина! Вот она и обозвала себя Жемчужной. На улице уже никого не было. Мела лёгкая метель, воздух был пьяняще свежим после тесной гримёрки. Девчонки проводили Лену до самой квартиры, втайне надеясь встретить этого «дикого ревнивца» — Лениного воображаемого жениха. Но их никто не встретил. Попрощавшись с девочками, Лена прошла в парадное и открыла дверь квартиры своим ключом. В прихожей ярко горел свет. Этот яркий свет сразу сказал Лене: «Беда!». Старик хозяин жил экономно и понапрасну керосин не жёг. В тесную прихожую набилось множество людей, среди которых Лена сразу заметила двоих в полицейских шинелях. Тут же был дворник в расстёгнутом тулупе, соседка с верхнего этажа и тот самый подозрительный господин, которого Лена видела в театре. Впервые она поняла, что означает выражение «Пол поплыл под ногами». Ранее, встречая эти слова в романах, Лена считала их художественным образом. Нет, никакого художества, пол действительно, как будто рухнул куда-то глубоко вниз. Оглушённая увиденным, Лена напрочь забыла о том, как она сейчас выглядит. И вспомнила о гриме только тогда, когда хозяин, которого она в первые минуты не заметила среди других людей, неуверенно пробормотал: — Это как же? Откуда ключ у вас, барыня? «Бежать. Сказать, что ошиблась квартирой, ключ случайно подошёл», — мелькнуло в голове у Лены. Одно короткое мгновение ей казалось, что этот план может сработать, вот сейчас надо пробормотать извинение, развернуться и… — А я, кажется, знаю, что это за гостья! — весело объявил господин, которого она видела в театре, — Елена Васильевна Шемякина, если не ошибаюсь? — Да нет, не она это! — начал возражать хозяин, но пришелец уже протянул руку и дёрнул за край чёрного парика. Парик, не будучи как следует закреплённым, съехал набок. Хозяин охнул, опускаясь на табуретку, полицейские, наоборот, встали и вытянулись, а господин продолжал ещё более радостным тоном: — О, спектакль даже с переодеванием! Какая, однако, вы артистическая натура, Елена Васильевна. Сколько изобретательности, сколько фантазии! Только боюсь, что эта фантазия такого свойства, что вам придётся последовать с нами. Нехорошего свойства артистизм ваш, барышня. Часы, оставшиеся до утра, прошли для Лены как будто в какой-то дымке. Вещи актрисы Кирдяпкиной у неё отобрали. В камере предварительного заключения было очень холодно, особенно после всегда жарко натопленной квартирки Карпыча. Одно было хорошо — Лена здесь была одна. Чтобы хоть немного согреться, она ходила из угла в угол по мрачному тёмному помещению с высоченным сводчатым потолком и думала, думала… Почему-то, когда она так весело рассовывала листовки по карманам высокопоставленных членов комитета и публики в театре, она совсем не думала, что её могут поймать. Казалось, что ловят других — глупых, а она хитрая, она умная, она обязательно сможет вывернуться и обвести преследователей вокруг пальца. Теперь же оказалось, что вся её хитрость, весь ум — это просто детское самобахвальство. Хотя, где доказательства, что листовки оставила именно она? Лена постаралась взять себя в руки и взглянуть на ситуацию спокойно и трезво. Есть ли свидетели того, что она засунула хоть в один карман хоть одну листовку? Она полагала, что нет. Швейцар в особняке генерала Бахметова явно спал, когда она распространяла первую партию листовок. К тому же она действовала у него за спиной. Зоин дядя тоже находился за стойкой и не видел, что она делает в глубине гардероба. К тому же, он больше всего на свете боится потерять своё место, а значит, говорить, что в помещении находилась посторонняя особа, ему явно невыгодно. Но как её смогли вычислить? Почему пришли именно к ней? Всё-таки проговорился гардеробщик? Но он не знал её адреса! Как смогли узнать, где она живёт так быстро? Незнакомая до сих пор с методами ведения следственных действий, Лена по-детски недоумевала и ещё надеялась, что получится сыграть под дурочку и выйти из неприятного положения с наименьшими потерями. В голове толпились вопросы, сообщит ли квартирный хозяин о её аресте родителям, что будет после этого известия с матерью, сможет ли правильно её понять отец. Также ей хотелось знать, дойдёт ли информация об аресте до руководства семинарии, до подруг… Она представляла расширенные от удивления глаза Али Кравченко, её слова: «Представляете, дамочки, а Ленка-то бомбисткой оказалась!», охи и ахи девушек, поджатые губы начальницы семинарии, грустный, суровый взгляд любимой подруги Сони Костантиниди. Уже когда в зарешеченном окошке небо начало светлеть, Лена прилегла на лавку и задремала. Разбудил её лязг железа. Дверь камеры распахнулась, и Лена услышала: — Пожалуйте, барышня, к следователю. Лену неприятно поразило, что следователем был тот самый господин, которого она первый раз заметила в театре. Девушка примерно могла представить, что он испытал, когда она смогла улизнуть тогда от него, поэтому она сейчас не ждала ничего хорошего. Но припомнив все предостережения адвоката Чибрякова, Лена посмотрела следователю прямо в глаза. На первые вопросы об имени, фамилии, возрасте и вероисповедании она отвечала ровным, спокойным голосом с твёрдой, уверенной интонацией. Этот тон в сочетании с размазанным по лицу гримом (ни вчера, ни сегодня ей так и не дали умыться) производил странное, комическое впечатление, поэтому сидящий у стены стенографист постоянно широко улыбался. В конце концов, Лена не выдержала. Она решила, что неуместная улыбка стенографиста является отличным поводом показать характер. — Я разве говорю что-то смешное? — кротко, но достаточно громко спросила она у Агуреева. «Ого!» — с уважением воскликнул он мысленно и тоже улыбнулся. — Нет-нет, — ответил он, — в ваших словах, Елена Васильевна, ничего смешного нет, но вот в вашем облике… Скажите мне на милость, что заставило вас явиться вчера вечером, практически ночью, к себе на квартиру в столь неожиданном виде, прямо не похожем на себя? — Эти причины личного характера, — светски ответила Лена, помня указание Чибрякова, не давать вовлекать себя ни в какие разговоры. В конце того памятного разговора в Твери адвокат дал ей несколько советов, как вести себя при аресте и допросе. В тот момент эти сведения казались Лене лишними. Её тогда интересовали только нарушения в благотворительных комитетах, но теперь девушка поняла, насколько предусмотрительным был Чибряков. — Но согласитесь, что всё это, по меньшей мере, странно и наводит на подозрения, — не отступал Агуреев. — Возможно, кого-то и наводит, а меня не наводит, — не сдавалась Лена и добавила: — Я бы очень хотела узнать причины, которые заставили вас привести меня сюда, заставить провести ночь в ужасной, холодной камере, не дав возможности даже умыться. — Разумеется, Елена Васильевна! — ещё шире улыбнулся следователь и выложил перед Леной одну из вчерашних листовок, — знаком ли вам сей предмет? Решив играть роль до конца, Лена взяла измятый листок двумя пальцами, презрительно оглядела со всех сторон. Затем ответила высокомерно: — В первый раз вижу. — Вы даже не потрудились прочесть то, что там написано. Видимо, и так знаете содержание, — заметил следователь. — Нет, я просто никогда не читаю грязных мятых бумаг, — парировала Лена и добавила, — так я хотела бы всё-таки знать, в чем конкретно меня обвиняют. «А девка не промах, — отметил следователь. — Она точно не заблудшая овечка в этой организации». И всё же следователю с трудом верилось, что Лена, фактически, ещё ребёнок, способна была на подобное. Напускную браваду он бы счёл стрессом, и может, удовлетворился бы ответами девушки, если бы не знал одну важную деталь. С самого утра он запасся козырями, и один из них лежал юуквально под рукой Агуреева. Тонкая картонная папка содержала в себе информацию по делу двадцатилетней давности, а именно, протокол задержания и допроса учащегося военной академии Шемякина В.Д., приходившегося Лене родным отцом.