☆☆☆
Мир постепенно стал пробиваться сквозь вязкое ничто. Сначала появились звуки, правда, неясные, приглушенные и нечеткие. Вслед за ними — легкая боль, разливающаяся по всему телу неприятной волной. Ну, а в довершение — нечеткая и неясная темная фигура с горящими глазами, которые для Лианейн были маяками сейчас. — Эш… — пробормотала она почти онемевшим языком и слегка улыбнулась уголками губ. — Лиа, как ты? Тебе очень больно? Я… я сделал тебе больно? — Эштен обрушил на любимую все свое беспокойство, обнимая маленькие ладошки похолодевшими от волнения пальцами. — Спать… хочу, — пробормотала Лиа, все еще пытаясь сфокусировать взгляд, а заодно вспомнить, что же произошло. Сквозь спутанные мысли пробирались обрывки воспоминаний со щупальцами и чернотой, и они все никак не хотели выстраиваться в единую картину произошедшего. — Нет… мне не было больно… или… было? Я не помню… — Лиа, я… Прости меня. Я не думал, что это будет настолько ужасно! Я… просто представить не мог… Даже без слез, по дрожащему голосу и почти черному окрасу с синими пятнами девушка сразу определила, как же тяжело и больно ее десятиножеку, чьи оба сердца буквально разрывались в клочья. Еще немного, и он начнет выдергивать собственные волосы, то есть жгутики, растущие вместо волос. А сейчас он уронил голову, дрожа, словно от лихорадки. — Эш, — Лиа постаралась говорить посерьезнее, — я счастлива… — Ч-что? Арига поднял огромные круглые от удивления, горящие голубые глаза, словно еще раз переспрашивая, правда, без слов. И на него смотрела пусть и сонная, но действительно счастливая и улыбающаяся, самая родная на свете девчушка, в окружении легиона непослушных кудряшек. — Я счастлива. Мне… очень спокойно… как после настойки сонолистника*. Мне так спокойно никогда еще не было. И так тепло. И хорошо… — Это дети… они хотят выжить, поэтому меняют ваше настроение, — ответил Эш немного растерянно, все еще не веря услышанному. — Глупенькие. Прямо как ты. Им нечего бояться, я же их уже люблю. Всех... Эштен ожидал упреков, хотя бы один, но девушка и не думала его корить. Совсем наоборот: она светилась от радости, как и положено будущей матери, которая носит под сердцем долгожданное дитя от любимого мужчины. Не зная, что ответить, Эш несколько минут молча поглаживал слабенькую ладошку пальцами, всматриваясь в синячище, горевший на запястье, словно хотел стереть его своим взглядом. — Ну… Это ерунда. Они быстро заживут же. А ты еще будешь меня лечить, — немножко игриво заметила Лиа, — мазями и вкусностями! — О боги, — монстр подскочил, вспомнив нечто важное, и уже практически рванул на кухню, — вы же пить хотите, наверно, а я забыл принести чашку! Я сейчас… — Эш, стой. Я не хочу пить. И есть тоже… Успокойся… Все хорошо… — А как же чай?! Вам нужно пить, как можно чаще! Я читал в книгах… — Эш, все хорошо, мне ничего не нужно сейчас… кроме тебя самого. И мне немножко прохладно без тебя, — хитренько заметила Лиа. Через несколько секунд Лиа заботливо укутывали в кокон из одеяла и нежно обвивали уже такие родные щупальца, а она, в свою очередь, полностью расслабилась в надежных объятиях и сразу же доверчиво прижалась к темно-бирюзовому телу, прикрыв глазки, вслушиваясь в равномерный стук двух любящих сердец арига. — Вам точно ничего не нужно? Я могу принести… сделать, я… — вновь предложил Эштен. — Защекочу сейчас, — пригрозила Лиа в своей манере, отчего щупалки, окутавшие ее, аж вздрогнули. — Я хочу быть полезным… для своей семьи, — немного виновато произнес Эш. — Ты самый-пресамый полезный в мире десятиножек! Твои детки уже могут тобой гордиться… — Наши, — поправил Эш. — Ну... формально, я всего лишь инкубатор. Но я все равно их люблю, ты не думай! Я рада, что помогаю тебе… и нашим малышам. Вы уже моя семья. — О, вы думаете, что дети арига — уменьшенные копии отца? И от матери они ничего не берут? — Ну да. А разве это не так? — Ну что вы, так не бывает, — улыбнулся Эштен. — Если бы все было так легко, то икринки достаточно было поместить в какой-нибудь сосуд с питательной средой и подождать две недели. Увы, но без женского организма ничего не получится, как ни бейся. Детям нужна мать, а не просто сосуд. А потом, когда они родятся, вы найдете в них свои черты. У меня, например, глаза мамины, а еще — ее форма лица и носа. Я понимаю, это ничтожная мелочь, но все равно, в каждом ребенке будет ваша крупица. И каждый из них будет бесконечно сильно вас любить. Как и я… — Это чудесно… нет, правда, это невероятно. Значит, я настоящая мама, а не обычный инкубатор, — голос Лиа звенел сейчас, будто счастливый колокольчик. — Самая-самая настоящая! Эштен все прекрасно понял по ноткам радости, по неподдельному детскому смеху и восторгу, по биению самого родного сердечка. Он понял даже то, чего сама взбудораженная девчушка не понимала. Все хотят именно своих детей. Это естественное желание, заложенное самими богами во всех живых существ. Никто не желает на самом-то деле быть просто сосудом, если только за крупное вознаграждение… — Я не буду задавать вопросов, — коротко произнес он, разглядывая легион озорных кудрей, разбежавшихся по его груди и плечам. — Что, прости? — удивленно переспросила Лианейн. — Если вы захотите завести нормального человеческого ребенка. Потом. То я не буду задавать вопросов. Я очень постараюсь стать для вашего малыша хорошим отцом, если позволите, конечно. — Эш, ты с ума сошел? Девять месяцев сплошного кошмара, и еще несколько лет ада с карапузом, от которого и на шаг не отойдешь, да я в жизни добровольно не пойду на эту беспросветную пытку! О боги, ужас-то какой, я лишь представила, а мне уже плохо, — Лиа наигранно поежилась, а потом привычно уткнулась мордашкой в шею своего десятиножка. — Вы… не хотите обычного малыша? — У меня уже есть малыши. Мне хватит. И поверь, тебе тоже! Нам еще имена придумывать, — зевнула Лиа и блаженно потерлась щечкой о темно-бирюзовую кожу. — Но это потом. Все потом… когда вздремну, а то спать резко захотелось… И Лианейн моментально провалилась в глубокий и безмятежный сон, чем монстр сразу же поспешил воспользоваться и тихонько оплел ступни, проверяя, не замерзла ли его возлюбленная, а после, как бы случайно, его ладонь сама легла на чуть округлившийся животик, где прямо сейчас творилось самое невероятное волшебство! Прикоснувшись к нему, почувствовав его, он уже не мог отдернуть руку от этого маленького чуда. Внутри него самого творилось нечто невообразимое, чему он не мог найти объяснения, лишь чувствовал — это правильно. Все, что происходит в данную минуту, — правильно. Ровное и спокойное дыхание, щекотавшее его шею, — правильно, тепло, разливающееся в глубине его души, — правильно. И ничего более правильного в мире быть не может! Будто изувеченные инстинкты его проклятой расы, которые он давил всю жизнь, не желая их знать, излечились и теперь вместо боли дарили лишь покой и умиротворение.☆☆☆
Ганс, как и прежде, тихо наблюдал из своей конуры за размеренной жизнью семейной пары из дома напротив через магический артефакт. Лиа почти все время проводила во сне, закутанная, словно ребенок малый, в теплые одеяла. Просыпалась она каждые четыре-пять часов, от силы на полчаса. Бродила по дому сонной, неуклюжей мухой, норовя то и дело упасть на пол от постоянной усталости, но кто ей это позволит? Эштен всегда оказывался рядом, подхватывая ее, словно перышко. А еще он готов был сделать два завтрака на выбор и кормить девушку с ложечки, терпеливо и осторожно, будто он ее удочерил, не обращая внимания на ее детские капризы. Он мог заботливо расчесывать роскошные волосы любимой гребнем, пока она сладко посапывала. Он мог вообще все, подчас выбешивая пунктуальностью и гиперзаботой не то что Лианейн, но и самого Ганса, ставшего невольным свидетелем их жизни. Нет, естественно, в донесениях дочь банкира страдала. Страдала круглосуточно, даже во сне, и не только от издевательств, плохого обращения, от мерзкого потомства, которое носила под сердцем, но и от ночных кошмаров тоже. А Келгар радовался, впитывая каждое слово и нередко просил повторить полюбившиеся фрагменты. Иногда слугу посещали дьявольские мысли (ну, после желания избить нанимателя ногами и табуретом): было бы неплохо рассказать ему правду. А лучше — показать, как Лианейн счастлива в руках своего монстра и с какой нежностью поглаживает животик, ожидая прибавления в семействе. Он бы не выдержал этого ошеломляющего удара и собственной желчью бы захлебнулся. Но кто же знал, что тайные желания очень часто становятся явью, а ложь, сколько ее ни сплетай из невидимых нитей — все равно рассеется, как дым?