В объятиях щупалец

Лианейн чувствовала себя маленькой и бесполезной куклой, которая даже искупаться не может без посторонней помощи. В короткие часы бодрствования ее тело постоянно сковывали слабость и апатия, и так до тех пор, пока она не проваливалась в глубокий сон. Да практически вся жизнь обедневшей аристократки обернулась в один вязкий сон с небольшими перерывами на реальность, что, безусловно, удручало. Зато Эштен, ставший для нее почти всем, окружал таким концентрированным вниманием, что от внимания этого хотелось сбежать куда подальше (только, вот, ноги сейчас едва держали). Но в излишней заботе были и определенные плюсы… С таким трепетом о дочери банкира не заботился вообще никто, и в те мгновения, когда Эш безропотно омывал ее тело или расчесывал непослушные кудряшки, можно было расслабиться и отдаться самым родным прикосновениям на свете, довериться целиком и полностью своему любимому. Утонуть в его осторожных руках и тихом биении двух сердец, приветливой улыбке, озарявшей полумрак… Ночь. Тихая, безмятежная, полная легкого странного шелеста, едва различимых силуэтов и танцев светлячков. Раньше в подобные ночи Лианейн с огромным удовольствием бродила по маленькому саду, сжимая ладонь избранника. А теперь она тихонько лежала в его объятиях, завернутая в шерстяное, добротное одеяло, как ребенок, и разглядывала спящие клумбы, родной дом да и самого монстра тоже, который за пределами их уютного гнездышка сразу преображался в ночного хищника. Глаза его горели по-особому ярко, а стоило какой-нибудь глупой мышке прошуршать под кустами — он тотчас весь замирал и впивался в тот несчастный куст горящим, пугающим взглядом. Инстинкты… Собственно, на этом все и заканчивалось, еще ни одну мышь, крысу или мотылька арига так и не поймал. А сейчас и тем более не собирался, ведь что может быть важнее, чем обнимать любимого человечка своими щупами, слушая его ровное дыхание, расположившись на одной из скамеек сада? — Эш, — начала Лиа, вложив в фразу радостные и озорные нотки, — за эти два месяца я не видела ни одного твоего друга. Да и не слышала про них. Не может быть, чтобы у тебя не было совсем друзей… или ты боишься меня с ними знакомить? — Вы знаете, что такое одиночество? — ответ Эштена прозвучал весьма грустно. — Настоящее одиночество — это когда у вас нет не то что друзей, но и шанса их завести. Понимаете, мой вид слишком уродлив, даже по меркам других рас Орена. Моя внешность и репутация отталкивают всех… — Но девушки у тебя были, — хитренько заметила Лиа. — Были. Я… я… — Ты покупал «крылатеньких», да? — Да. Но все это непередаваемо больно. Больно, когда каплю живого тепла ты можешь получить, только заплатив. Когда вечера одиноки и бесконечны, когда ты всегда один и лишь книга может тебя утешить… бескорыстно. Книги стали моим спасением! И призванием тоже… Я не только читаю их, но и лечу. И помогаю им родиться на свет. Я счастлив, переплетая их… Это создание не переставало удивлять. Казалось, мир сделал все, чтобы Эштен возненавидел его, ожесточился и стал монстром еще и внутри. Чтобы душа его пропиталась черной злобой, но этого так и не случилось. Он упорно боролся с тьмой, сохранив в своих сердцах всего один любящий взгляд умирающей матери. А еще он не сдавался, принимая все несчастья, как заслуженную кару за грехи собственного вида. — Теперь у меня есть смысл. Впервые за столько лет я нашел его, нашел свою семью и своего собеседника, — и в подтверждение этих слов щупальце мягко скользнуло по щеке Лиа, убрав одну из ее кудряшек, от чего она и не думала морщиться, наоборот, поймала его ослабшей ладошкой и крепче прижала к собственному лицу. — А у меня было очень много друзей. Но фальшивых… со мной осталась лишь Ми — моя бывшая горничная. А остальные забыли, как меня звать, едва наша семья обеднела. — Это ужасно. Это же настоящее предательство!!! — Это высшее общество. И его законы, — вздохнула Лианейн и прикрыла глаза, окунувшись в весьма неприятные воспоминания. — Наша семья тоже «забыла» всех друзей, потерявших положение и богатства. Знать Орена — самые настоящие монстры, Эш. Помню… помню, правда, это было давно, к нам на приемы часто приходило семейство торговцев Редрайти. Мой отец даже вел какие-то общие дела с их главой. Вроде… не уверена… я ведь маленькой была, кто мне рассказал бы детали? Да и мне не до того. Я просто играла с младшими Редрайти, когда они к нам захаживали. Мы бегали, веселились, менялись конфетами… — Простите, а вам не холодно? — немного сконфуженно оборвал монолог Эштен, на что девушка сонно улыбнулась. — Нет, мне тепло и уютно, ведь рядом мой десятиножек, с которым невозможно замерзнуть! — хихикнула она в ответ и продолжила: — В общем, это было прекрасное и светлое время, пока однажды они не потеряли вообще все. Я спрашивала: «Почему же они не приходят в наш дом больше?» И, конечно же, мои родители соврали про далекое путешествие, болезни и переезд, а после и вовсе запретили глупости спрашивать… а потом… потом… — Лиа всхлипнула, запнувшись. На это арига среагировал моментально: — Вам больно вспоминать это? При других обстоятельствах, я бы советовал высказаться, освободить сердце от тяжкого груза. Но сейчас вы слишком хрупки и я не хочу, чтобы вы страдали! — Глупенький, пока ты рядом, мне ничто не навредит, — успокоила Лиа, погладив ослабшими пальцами темно-бирюзовую щеку избранника. — Ну вот, значит, прошло несколько месяцев, и Ваолинн Редрайти вместе с сыном появились в нашем доме. Я не знаю, как они проскользнули мимо охраны, видимо, не обошлось без обмана… Если бы ты их только видел, Эш! Сначала я их даже не узнала. Они были истощены, грязны неимоверно, словно ночевали на улице… Выглядели хуже рыночных попрошаек! — девушка исчерпала лимит бодрствования и уже отбивалась как могла от сковывающих снов, поэтому ее голос звучал более приглушенно. — Женщина настаивала на встрече с моим отцом, умоляла о чем-то, но я не помню о чем… Помню стеклянный от горя и голода взгляд да нечеловеческие стенания, когда слуги ее выталкивали из нашего особняка… И помню глаза Редрайти-младшего, которые пронизывали насквозь нечеловеческой ненавистью. Раньше у этого мальчика глаза были чудесные, голубые, радостные, словно летний день, а в те минуты казалось — он с ножом на меня кинется! Это был звереныш, озлобленный от лишений и бессилия… А потом… потом, когда их буквально вышвырнули, как собак, мне строго-настрого запретили про эту семью хоть что-то говорить. Велели забыть об их существовании, будто они умерли… будто их и не было… и я забыла, забыла, понимаешь? Я не говорила, не спрашивала, не приставала с расспросами, чтобы не расстраивать родителей. И чтобы меня не наказывали. Я боялась их гнева… И я все это время знала, что у моего друга ужасное горе, что ему, возможно, жить негде, но не попыталась хотя бы найти его… поделиться буханкой хлеба… спросить, как он живет. Это чудовищно… Я тогда не понимала насколько это чудовищно, пока сама не потеряла все! Моих родителей… мой дом… мои наряды, которыми я так гордилась и которые меняла на еду… Потом… Боги наказали меня за мое же предательство и за махинации моего отца, — она тараторила уже из последних сил. — Я думаю, это были не совсем боги… А как звали того мальчика с глазами убийцы? — Келгар, — прошелестела Лиа почти неразличимо и моментально сникла, провалившись в сон, став совершенно беззащитным и спящим комочком в руках Эштена, полностью доверив хрупкое тело его теплым объятиям.

☆☆☆

Ганс по обыкновению вешал лапшу на уши хозяину, старательно описывая все вымышленные страдания Лианейн, уже даже толком не обдумывая свои слова и их последствия: — Господин, она просто в ужасном состоянии! Подавлена, разбита… почти уничтожена! Нет, конечно, эта тварь не забывает ее кормить. Но ест она уже так… не очень. Взгляд у нее померк, кудри свалялись, кожа совсем бледная. Эти монстреныши все соки из нее выпили, да что там, — Ганс помялся для вида, — она же их, мерзость эту, чувствует, вот и сходит с ума. Или уже сошла… Она точно сломана всем этим кошмаром, — он наигранно вздохнул и замолк, разглядывая свои разношенные башмаки. — Чудесно. Я должен это видеть, — заявил Келгар вместо привычных восхищений и расспросов, смешанных с эйфорией. Он был краток и невероятно сдержан на эмоции. Лишь его ледяные глаза горели злорадством, как адские сапфиры. Юноша медленно поднял побелевшее лицо и с минуту вглядывался в нанимателя, облизывая пересохшие губы и пытаясь зацепиться хоть за одну из разбежавшихся мыслей: — Г-господин, вы желаете?.. — Заглянуть в лицо этой сучки. Я долго ждал именно этого момента, но она оказалась сильнее, чем я предполагал. Голод, смерть близких и предательства ее не сломали. А теперь, когда ее обрюхатил урод со щупальцами, когда ей некуда деться и никто не будет ее защищать, я должен навестить последнюю из рода Арзеви и заглянуть в ее мертвые глаза. Пока она окончательно не обезумела. — Этот… этот урод, наверно… будет… защищать свое п-потомство, — запинаясь, прошептал Ганс, врастая в пол и покрываясь испариной. — Я знаю, — Келгар улыбнулся, пробежавшись брезгливым взглядом по дрожащей фигуре подручного, — поэтому мне нужен адрес твоего «наблюдательного пункта». Ну, а артефактом, который я же тебе и одолжил, не волнуйся, пользоваться умею. Хм, к слову, ты так внезапно изменился, Ганси. Заболел? — Н-нет, просто… вы меня так без… без работы оставите и жалование б-будет меньше, — Ганс робко попытался отшутиться. — Твое жалование в скором времени вырастет втрое. За прекрасную и добросовестную службу и за полные и правдивые доклады. Знаешь, как тяжело найти слугу, не лгавшего бы на каждом шагу, исполнительного и верного? Очень тяжело, — Келгар театрально вздохнул, — поэтому я и ценю честных людей, Ганси, таких, как ты. Еще пара предложений, и Ганс либо в окно выбросится, либо от отчаяния своего белобрысого хозяина забьет насмерть одним из ажурных магических светильников. Терять все равно уже нечего, ведь если Келгар увидит настоящие страдания Лианейн, то уничтожит подлого прислужника, озверев от ярости. Возможно, самым извращенным и мерзким способом! Да и родственников его тоже не пощадит. Он никого и никогда не щадит же. — Благодарю, господин, — почти уже не дрожащим голосом пролепетал слуга, пытаясь взять себя в руки и успокоиться хоть на миг. Ведь не все потеряно, в запасе будет несколько часов, а то и целый день. Можно попытаться сбежать из города. Из королевства. Сбежать, не оглядываясь, хоть в болото! Главное — подальше от разъяренного господина и его власти! — Ну, я смотрю, новости о денежном вознаграждении тебя обрадовали. Даже заикаешься сейчас меньше. Так, а что там с адресом? Откуда ты обычно наблюдаешь за этой брюхатой сучкой? И у Ганса просто не осталось иного выбора, кроме как рассказать про съемную комнатку, из которой он следил за жизнью необычной молодой семьи, и про самые «оживленные» часы в доме напротив, когда можно застать в мутной поверхности артефакта бодрствующую Лиа, и про спрятанное под кроватью магическое зеркало, завернутое в тряпье. Нет, он понимал, что это конец, что не будет как раньше и что его ждет неминуемая кара за ту ложь, коей он кормил своего ненавистного господина. Также он понимал, что вряд ли скроется… Нет, попытаться-то, конечно, можно, но разве скроешься от столь влиятельного человека? В вереницу мрачных мыслей юноши совершенно внезапно ворвалась крошечная идея, осветившая немного его истерзанную душу и подарившая последнюю надежду. Это был шанс спастись. Ничтожно маленький шанс, но лучше уж это, чем трусливый побег, который все равно не увенчается успехом…