Действующие роли

      Назавтра Марион отправился за покупками, зашёл к стилисту, посетил ещё пару мест в центре города. Позвонил Беатрису. И в подходящее время оказался в холле хрустального небоскреба, в стерильном царстве мраморных плит и идеальных деревьев в изящных кадках. Беатрис встретил Мариона, приветствовал тепло и радушно, оценил строгий, но элегантный костюм, серый с сиреневым. – Сегодня вы особенно неотразимы, Марион, – проговорил ассистент, сияя глазами. – А вы – особенно любезны, – блеснул улыбкой омега.       В кабинете Беатрис лишь успел бросить в селектор быстрое "к вам супруг", и тотчас же Марион вошел в кабинет. Жестом он заставил сесть приподнявшегося с кресла супруга и постарался не заметить досады на милом лице. Присел на край стола. Положил перед альфой конверт. Пояснил: – Билеты на гонки "Ветер Астории". Центральная ложа. – Я не люблю гонки... – начал Квентин. – Зато их любит советник Президента по вопросам здравоохранения. Владельцу "ЛайфТек" есть о чем с ним поговорить, не так ли? – Это интересно... – проговорил Квентин. – Я полагаю, мне нужна награда, – улыбнулся Марион. – О, не волнуйся! Всего лишь поцелуй.       Поцелуй немного разочаровал. Но начало было положено. Он ещё научит мальчика целоваться. И бегать голым по песку. Кататься на лыжах, нырять с аквалангом и ездить верхом. Управлять парусной яхтой. Однажды Марион перевернул катамаран. До сегодняшнего дня это осталось одним из самых смешных воспоминаний...       Очевидно, мальчик прятался от него, быть может, напуганный напором нелюбимого супруга. Марион решил не навязываться, строго соблюдая одно правило: каждая встреча, какой бы мимолетной она ни была, должна оставлять приятное воспоминание. Изящные запонки с бриллиантами, оставленные в спальне Квентина, бутылка коллекционного вина, поданного к ужину, короткое упоминание "СтратоМайнда" в самом популярном вечернем ток-шоу – все это должно было закрепить в мозгу упрямого альфы один простой сигнал: супруг – это хорошо.       В день гонок, собравших в центральной ложе красу и гордость Хартана, Марион оделся с особой тщательностью. Облегающие кожаные брюки, изящные шпильки (не самые выдающиеся, чтобы не быть выше супруга), чёрный топ, красиво обхватывающий тонкую талию, и лиловый кардиган тяжёлого шёлка, спадающий крупными складками с прямых плеч. Рискуя быть узнанным, он нанёс легкий макияж, распустил по плечам блестящие чёрные локоны и сменил уродливые окуляры на большие солнцезащитные очки. Первым зрителем нового эпизода оказался горничный, его упавшая челюсть стала лучшей наградой. Звон каблуков по мраморным плиткам коридора походил на аплодисменты.       Квентин ждал его в холле. С улыбкой Марион протянул ему руку, и альфа взял её немного растерянно, не совсем понимая, что делать с ней дальше. Что-то похожее на несильный разряд тока пробежало по пальцам Мариона, будто эхо близкой опасности, пролетевшей совсем рядом. Так волнующе, так возбуждающе...       В автомобиле Квентин отодвинулся в угол, уткнулся в телефон. Марион напомнил себе: терпение и ещё раз терпение. Отчего-то хотелось снова взять мальчика за руку, прижаться к плечу, прихватить губами мочку уха, тонкую кожу на шее... Лёгкое возбуждение было приятно, хоть и не своевременно.       У входа на трек караулили папарацци. Марион привычно ссутулился, опустил голову, занавесившись длинными прядями, спрятался за плечо мужа. Несколько вспышек не стали поводом для волнения: фотографов интересовал молодой предприниматель, а не его незаметный супруг. В ложе собралось уже достаточно зрителей. Некоторых из них Марион встречал, но никого не знал близко.       Супруг подвел Мариона к креслу в углу и тотчас же оставил его. Марион снял бокал с подноса официанта, стал по привычке оглядываться, отмечая пожилых альф с чрезмерно молодыми омегами, промышленников, финансистов. У самого стекла маячил знаменитый горнолыжник, во время последней олимпиады Марион познакомился с ним на вечеринке. Советник президента говорил с Квентином, супруг нервничал, чиновник скучал. – Простите, я не помешаю?       Не слишком молодой, но эффектный альфа с проседью в тёмных волосах глядел на Мариона с вежливой улыбкой. – Прошу вас, – прошелестел робкий омега. – Позвольте представиться, Ронар Трент. Я знал Мелона Барбера, хоть и не был ему близким другом. Вместе мы работали над несколькими проектами в области молекулярной диагностики... – Так вы – "Трент Мобил"! – обрадовался Марион. – Очень рад! Должен вас познакомить с моим супругом, Квентином Россом. – Я знаю Квентина, – отозвался Трент довольно сдержанно. – Ему повезло, что вы интересуетесь спортом. Моего супруга на такие мероприятия не заманишь никакими силами.       Мариону понравился красавец-альфа. Понравился его открытый, дружелюбный взгляд без тени заигрывания и то, что сразу, с первых фраз, он упомянул супруга. Говорить с ним было легко, смеяться – весело. А когда начался заезд, Мариону удалось блеснуть. Знаний, полученных на съемках картины о гонщиках, какими бы поверхностными они ни были, оказалось вполне достаточно, чтобы произвести впечатление на дилетантов. Вскоре вокруг Мариона уже собралось кольцо заинтересованных собеседников. Кто-то принёс ему вина, кто-то спросил об изменениях в двигателе, допустимых правилами именно этой дисциплины. Внимание альф было приятно, но и опасно. Тот же горнолыжник, отлипший от стекла, стал смотреть на него слишком пристально. Марион несколькими невинными вопросами перевёл внимание на тучного альфу с огромным рубином в галстучном зажиме. Альфа, разбирающийся в гонках немногим лучше самого Мариона, принялся вещать. За спиной его кресла стоял тонкий, очень красивый юноша, то ли бета, то ли омега...       Мимо стекла пролетали завершившие круг автомобили. На огромном телеэкране дымились шины сошедшей с трассы машины, комментатор объявлял промежуточные результаты. Марион глядел на Квентина, глядел с неожиданной жадностью, будто впервые замечая красивый, чуть капризный изгиб его губ, гордую посадку головы, движения длинной кисти. Казалось, в шумной ложе, пропахшей альфами, лишь он один, его мальчик, его супруг, оставался заметным и завершенным, остальные превратились в неясные тени, в отзвуки чужих голосов. Желание подступало медленно и неотвратимо, словно прилив, поднимаясь и опускаясь, но с каждым мигом все ближе. Тихий голос, кажется принадлежавший Тренту: – Мне кажется, вам лучше уйти, Марион. Вы позволите, я позову вашего супруга? – Да, пожалуйста...       Запахи стали слишком острыми. Слишком много вокруг альф, и они слишком близко, слишком громки их голоса, слишком жадны взгляды...       Появление Квентина совпало с окончанием первого заезда. Альфы поднялись с мест, обсуждая результаты, официанты принесли закуски. Сухая и крепкая рука подхватила Мариона под локоть, он едва не застонал в голос, увидев Квентина рядом. – Пойдём! – скомандовал супруг.       Машину пришлось ждать. Марион прижался к плечу мужа, пытаясь унять дрожь, глубоко вдыхая знакомый запах, мята и лимон, и ещё что-то почти родное... – Держи себя в руках!       Это требовало особых усилий. Никогда ещё Марион не испытывал такого желания, никогда ещё омежий недуг не наступал так внезапно. В салоне автомобиля Марион поднял перегородку, отделяющую пассажирские сидения от водительского, и со стоном впился в сухие губы своего альфы. Тот пытался оттолкнуть его, но вскоре сдался, ответил на поцелуй, обняв за талию, прижал к себе. Не разрывая поцелуя, Марион оседлал бедра Квентина, заскользил горящим пахом по животу альфы, прикусил милые губы. Как будто издалека донёсся тихий окрик: – Что ты себе позволяешь! Прекрати сейчас же, мы в машине!       Но привкус крови обжигал губы, и легли на ягодицы ладони, и Марион задохнулся: – Я так хочу тебя, так хочу! Возьми меня, прямо сейчас! Не могу больше, пожалуйста!..       Супруг силой оторвал его от себя, усадил рядом, крепко стиснув запястья, зарычал: – Возьми себя в руки! Ты ведёшь себя, как животное!       Слезы потекли по щекам. Его супруг – бесчувственная тварь. Из всех альф, часами осаждавших его гримерку, засыпавших его цветами и подарками, пытавшихся его купить, соблазнить и завоевать, ему достался именно тот, кто может отказаться от него течного. И именно этот альфа так нужен ему, так болезненно и остро необходим.       В холле Марион сбросил туфли, лиловыми лепестками упал на пол кардиган. Пролеты лестницы, стены коридоров, складки портьер и глубины зеркал - все казалось незнакомым ему, все дрожало, меняло форму и цвет, изгибалось причудливо и тошнотворно. Так было с ним лишь однажды, в далекой юности, когда альфы из знакомой рок-группы подсунули ему чего-то тяжёлого. В спальне, ломая ногти, сорвал с себя одежду, звездой раскинулся на неразобранной постели, заскользил, пачкая смазкой атласное покрывало. Глядя, как Квентин, не сводя с него глаз, вешает на стул пиджак, медленно расстёгивает рубашку, аккуратно складывает брюки, Марион стал ласкать себя, почти до боли сжимая в ладони член. Когда супруг повернул его на живот, он кончил в первый раз.       Пальцы входили в него, погружались глубоко и мерно. Силы Света, откуда у него столько терпения. Марион захныкал, насаживаясь сильнее, требуя большего, и, наконец, крупный и твёрдый член коснулся его входа. Омега вскрикнул и резко подался назад, принимая сразу до конца, чуть болезненно, жадно. Супруг подчинился его темпу, но размеренных, почти механических движений было так мало. Так хотелось его губ и рук, тепла его тела, дыхания, голоса и запаха, его всего, сразу и без остатка, чтобы слиться с ним в одно целое, сплестись, срастись. Тихое рычание где-то сверху и позади, несколько быстрых и мелких толчков, и горячая волна разлилась где-то глубоко. Крепкие руки подхватили его, не дали разорвать контакт. Вместе они улеглись на бок. Узел набухал, раздвигая стенки спазмами желанной боли. Марион застонал: – Подвигайся же!.. Глубже, протолкни... Не лежи, пожалуйста...       Протянув руку, вцепился в крепкую ягодицу, вонзив ногти в кожу, прижал к себе, задёргался быстро и резко. И не сдержал крика, когда темнота перед глазами брызнула ослепительными осколками.       Сладкое томление там, где их тела соединились в одно. Тихий голос за спиной: – Не ожидал, что ты не девственник. – Мне двадцать шесть лет, Квентин. Я не ребёнок. – Все равно странно. Ты ведь такой...       Обидное слово осталось непроизнесенным. Да и времени на обиду не оставалось. Омега ещё не получил своего. Он требовал и не принимал отказа.       Марион снял с бедра руку супруга, потянул к себе, обхватив пальцами, заставил сжать ладонь вокруг оживающей плоти, стал двигаться сначала не спеша, потом быстрее, тихонько заскулил, почувствовав новый прилив. – Марион... – Пожалуйста, Квентин... Давай же! Быстрее!..       Не было ни изысканных ласк, ни умелого балансирования на самой грани оргазма, ни радостного и любопытного изучения чужого тела. Была только нужда и удовлетворение. Хлеб для голодного. Вода для испытывающего жажду. Марион мог бы обидеться, но слишком сильными были голод и жажда, слишком нужным – альфа в его постели.       Проснулся он именно от жажды, в этот раз настоящей. Тело била противная дрожь, будто от высокой температуры, как при болезни, ломило кости. Марион с трудом поднялся, поплелся в ванную, налил в стакан воды из-под крана, жадно осушил. Из зеркала на него смотрела жуткая образина с синяками под глазами, с каплями пота на бледной коже. Спазм скрутил живот, он едва успел наклониться над раковиной. Струей фонтана вырвалась едва проглоченная вода. Это было странно. Болел он редко, не раскисал никогда. Снова налил себе воды, стуча зубами, забрался под одеяло. Стал пить маленькими глотками, по каплям, будто лекарство вливая в себя воду. С удивлением заметил, что день перевалил за половину, часы показывали половину второго. Как он мог проспать так долго? Отчего Квентин оставил его одного в такое время? Почему ему так плохо? От неожиданного открытия Марион замер. Желание пропало. От течки не осталось и следа. Обычно его трепало дня три-четыре и лишь потом немного отпускало. В этот раз хватило суток. Непослушными руками он отыскал телефон, дрожащие пальцы не могли совладать с клавиатурой. Номер хартанского врача удалось набрать лишь с третьей попытки.       Квентин пришёл домой, как обычно, поздно. Прошёл через холл, не заметив свернувшуюся клубком в кресле фигуру. Мариону пришлось окликнуть его. Догнать уже на лестнице, зябко кутаясь в теплый шерстяной плед. – Что с тобой? – спросил альфа. В его голосе звучало плохо скрываемое раздражение. – Ты болен? – Нам нужно поговорить, – твёрдо сказал Марион. – Я устал... – начал Квентин, но супруг перебил его решительно: – Ты уделишь мне десять минут времени. После чего можешь отдыхать. – Хорошо, – вздохнул Квентин. И обратился ко встречающей его горничной: – Подайте ужин в кабинет.       В кабинете мужа Марион был впервые. Ему не было дела до кожаных переплётов старинных книг, до дубовых панелей и персидского ковра у камина. – Скажи мне, – начал он, глядя в тёмное окно, – когда у твоего папы была течка, твой отец оставлял его одного? И шёл на работу? Это в вашей семье в порядке вещей? – У нас в семье это не принято обсуждать. – Как благородно! – горько усмехнулся Марион. – Ты заснул, – проговорил Квентин тоном угрюмого подростка. – Я подумал, что не нужен тебе больше... – Ты и в самом деле не нужен мне больше, супруг, – негромко проговорил Марион. – Я жду ребёнка. – Как! Ты знаешь это точно? Как ты можешь быть уверенным, ведь прошёл лишь день?       Такая неприкрытая детская радость прозвучала в голосе Квентина, что что-то дрогнуло в груди Мариона. Болезненно сильно забилось сердце. Он смахнул с глаз неожиданные слёзы. – У меня был врач. Он не может дать гарантии, но вероятность беременности высока. Такое внезапное окончание течки обычно объясняется именно этим. И другие симптомы тоже совпадают. Он записал меня на приём через три недели. Тогда мы узнаем точно.       Шокированные неожиданной новостью, они молча глядели друг на друга. Настольная лампа бросала светлый круг на тёмное полированное дерево. Громко тикали часы на каминной полке. Нарушил молчание Марион. – Ты рад? Правда рад? – Да, я рад, – ответил Квентин с гордостью. – Отец всегда мечтал поглядеть на моего сына-альфу. Надеюсь, он успеет.       Нужно помнить о голосе. Если волнуешься, говори медленно и на полтона ниже, чтобы не сорваться на истеричный визг... – А если будет омега? – У нас могут быть и другие дети. Рано или поздно родится и альфа.       Казалось, Квентин вспомнил сценарий. С положенным текстом пришла и уверенность в себе. – Конечно, Хартан – не лучшее место для беременного омеги. К тому же приближается осень, дожди, холода, сезон вирусов. Ты хотел бы уехать домой в Аурику? В противном случае могу предложить тебе нашу виллу на Изумрудных Островах, там очень мило и до города недалеко...       В каком же фильме это было, когда рушились вокруг горы и лишь один острый осколок оставался у него под ногами? Так он и стоял, один на свете, продуваемый всеми ветрами, а вокруг выла голодная бездна и сворачивалась в воронку. А может быть, это было не на съемках, а в жизни? Ведь в жизни у каждой сцены один дубль и отснятого не исправишь.       Словно издалека доносились реплики партнёра: – Ты не обязан решать прямо сейчас, Марион. У тебя ещё есть время подумать. До твоего визита к врачу три недели, ты успеешь принять решение...       Вошёл горничный с подносом, принялся накрывать на стол. От запаха еды мутило. – Я уезжаю завтра, Квентин. Провожать меня не нужно.