Действующие роли

      Зачем лукавить с самим собой? Он знал, как это называется. Малодушие. Может быть, даже трусость. Несомненно, найдутся те, кто назовёт это именно так. Но не лучше ли назвать это здравым смыслом? Впрочем, у омег не бывает здравого смысла, когда речь заходит о детях, и альфам этого не понять.       О рождении сына Квентин узнал от врача Мариона. Тот позвонил новоявленному отцу и поздравил с пополнением. Он также сказал, что ребёнок родился недоношенным, слабым и слишком маленьким. Шансов на выживание у него немного, на нормальное развитие – и того меньше. "Первая неделя должна решить всё", - так сказал доктор. Потом позвонил и Беатрис, но к тому времени Квентин уже принял решение: имеет смысл подождать. Если ребёнок умрет, он останется для отца лишь абстрактной потерей, тяжелой, но не очень личной. И это, несомненно, к лучшему. Легче будет забыть, чтобы найти общий язык с супругом, чтобы со временем попытаться снова. Если же младенец выживет, то нет никакой срочности в его поездке. Навестить семью можно и позже, когда улягутся страсти и жизнь войдёт в обычное русло.       Квентин ждал. Врач звонил каждый день, давал подробный отчёт: температура, давление, что-то ещё. Он слушал не слишком внимательно, понимая одно – его сын ещё жив. И родивший его звездный омега не отходит от ребёнка ни на шаг. Это было неожиданно и, пожалуй, волнующе. Это добавляло новые штрихи к личности и без того сложной и многогранной.       Он следил за новостями о Марионе Эстер, немного стесняясь собственного интереса, тщательно скрывая его от прочих. Новостей было немного, его беременный супруг жил затворником. Весной появилось интервью со знаменитым продюсером, его имени Квентин не запомнил. Мариона пригласили на главную роль в новой картине. Известие вызвало отторжение. Как же его супруг собирается совмещать семью и работу? Неужели отдаст новорождённого ребёнка нянькам, а сам отправится на съемки?       Квентин доставал из ящика стола открытку с черным лебедем, проводил пальцем по изгибу длинной шеи, по линии тонкой талии. Разве такой совместим с пеленками и памперсами? Странно, что он вообще согласился рожать. А вместе с новостью о недоношенном ребёнке пришла и предательская мысль: если младенец умрет, Марион будет свободен. Он сможет снова отдаться любимой работе, играть главные роли, получать призы. Неужели?.. Холодно и жёстко смотрели глаза черного лебедя. Квентин соглашался: да, пожалуй, такой сможет. От этой мысли мороз пробегал по коже. Но в то же время чувство опасности, исходящей от гордой птицы, делало образ ещё более притягательным. Будто в старинном перстне, и без того прекрасном, вдруг обнаружилась тайная игла с ядом...       Наконец, врач сообщил радостную новость: ребенка выписали из больницы. Самое страшное осталось позади. Квентин понял: нужно ехать, ждать больше нечего. Вот только подпишет договор с "МегаСофт" о выпуске новых печатных плат со встроенной операционной системой, и можно будет ехать. А пока остается только следить за новостями и разглядывать открытку с лебедем.       А потом в один из дней, ничем не отличающихся от прочих, не думая ни о чем и ничего не желая, Квентин вдруг взял в руки телефон и нашёл полузабытый номер. На другом конце света, в уютной вилле на берегу тёплого моря ему ответили. – Будьте так любезны, оставьте свой номер, по которому Марион может с вами связаться...       Квентин оставил. Это было странно: полагаться на чужую волю, не иметь контроля над событиями. Он решил, что омега, помня прошлые обиды, заставит его ждать. Но супруг позвонил на следующий день. Голос его был приветливым и ровным. – Здравствуй, Квентин.       На мгновение перехватило дыхание. Хватило соображения лишь на самое обычное: – Здравствуй, Марион. Поздравляю с сыном!       В ответ послышалось вежливое: – Спасибо, Квентин, тебя так же. И спасибо за подарок, твои бриллианты прелестны.       Гарнитур стоимостью в хорошее поместье трудно было назвать прелестным, но Квентин думал о другом. – Как ты себя чувствуешь? Как ребёнок? – Спасибо, мы оба здоровы.       Вот и все, таким тоном заканчивают ненужные разговоры. Оставалось только попрощаться, но Квентин молчал, слушая, как на другом конце света тихо дышит его омега. – Почему ты не сказал мне, кто ты на самом деле?       Теперь уже молчал Марион, может быть, справляясь с волнением, подыскивая нужные слова. – Не все ли равно? Я – это я. – Так это был ты или Кристелль Террье?       В ответ – тихий смех. – Ладно, теперь-то какая разница?       В самом деле, какая разница. Просто придётся начать все с начала. С самого первого взгляда, с первого знакомства. – Когда мне можно приехать? – В любое время. Беатрис пришлёт тебе адрес и всё прочее.       Так просто, будто договаривается о доставке нового холодильника. Омеге, несомненно, все равно, когда приедет его супруг и приедет ли вообще. – А ты все ещё на островах? – Да, пока не хочу брать Джулиана в дорогу. Но скоро придётся. Осенью у меня съемки, мы должны быть в Старвуде.       Значит, Джулиан. Его сына зовут Джулиан. – Рад был поговорить с тобой, Квентин. Мне пора. У нас очень строгий распорядок дня. – Да, да, конечно! – проговорил он со смесью облегчения и странной досады. – До скорой встречи! – До свидания, Квентин!       Короткий гудок, и телефон онемел. Оборвалась тонкая нить, связавшая два материка. Квентину вдруг стала понятна причина его досады: разговор вёл омега, контролируя абсолютно все: время и продолжительность звонка, темы беседы, общий тон. Так вежливый босс звонит менеджеру среднего звена, передавая информацию, ничем не подчеркивая превосходство, ибо незачем. Даже упоминание о Кристелле не слишком выбило супруга из колеи. Он ни о чем не жалеет и ничего не хочет менять.       Может быть, поэтому Квентин не спешил. Подписал договор с "МегаСофт", пережил ещё один кризис с отцом и, лишь получив приглашение на конференцию на Изумрудных островах, понял: ехать всё-таки надо. Конференция – знак свыше. Острова в конце августа должны быть изумительны. В конце концов, разве он не заслужил небольшого отдыха? Полежит на пляже, поплавает в море, может быть, съездит на рыбалку. А между делом навестит супруга с сыном. Это не займёт много времени.       Квентин приехал в Лахайну за два дня до начала конференции. Разместился в гостинице, принял душ и переоделся, заказал в номер легкий ланч. И лишь потом набрал номер супруга. Ответил ему Беатрис: "Да, можно прийти в любое время. Нужен ли вам адрес? Прислать ли за вами машину?" Обойдётся. Водителя можно нанять и в гостинице.       Лишь приближаясь к цели, почувствовал волнение. Признаки чужой роскоши, вертолетные площадки, причалы для яхт, поля для гольфа - всё это неожиданно давило. Волнение сменилось раздражением: только нувориши так кичатся богатством. Россы тоже могли бы позволить себе это всё, но предпочитали умеренность и породистую сдержанность. Выскочкам, сколотившим состояние за пару лет, этого не понять.       Лёгкие, обманчиво ажурные ворота раскрылись перед ним, зашуршал под колёсами гравий обсаженной кипарисами аллеи. А в конце аллеи распахнул крылья стеклянный дворец, похожий на готовую к полету птицу. Небо отражалось в бесчисленных гранях стен и окон, и оттого казалось, что дом не стоит на земле, а парит над морем, сливаясь с синевой воды и неба. Это было красиво и ни на что не похоже.       Немного волнуясь, поднялся по ступеням. Дверь открыл Беатрис, и Квентин не сразу узнал бывшего секретаря. Его волосы, обычно короткие, красивыми локонами лежали на плечах, бусы из бирюзы оттеняли загорелую кожу, правильное лицо по-омежьи дышало спокойствием. Следом за бетой Квентин прошёл в просторную гостиную, светлую и приятно прохладную.       Марион сидел в большом кресле: в одной руке – какие-то бумаги, на сгибе другой – дремлющий ребёнок. Он поднял на Квентина глаза. Альфа почувствовал, как земной шар продолжил своё вращение, а сам он остался позади, в странной пустоте, где нет под ногами опоры и воздуха тоже нет. А ещё он почувствовал легкий и свежий аромат – запах цветущего сада влажной весенней ночью... – Здравствуй, Квентин, – приветливо заговорил смутно знакомый омега. – Садись, что ты стоишь. Хочешь кофе? Воды, вина? – Воды, пожалуйста.       Беатрис принёс стакан воды и блюдо с фруктами и сразу же удалился. А лучше бы остался. Квентин не знал, как начать разговор. На помощь пришёл Марион. – Где ты остановился? – В Лахайне. В гостинице. "Гайят клуб". – Нормально? Удобно? – Да, вполне. А значит, это и есть Джулиан? – крохотный кулачок, золотистая шерстка на макушке. – Он такой маленький. – Ему почти четыре месяца со дня рождения, – заметил Марион довольно холодно, – но биологически ему два. Для двухмесячного младенца он довольно крупный.       Квентин понял, что сморозил глупость, задев какую-то болезненную ноту. Срочно нужно было исправлять положение. – Хорошенький. Странно, что блондин. – Это ещё неизвестно, – как-то загадочно улыбнулся Марион. – Родился он без волос, даже бровей и ресниц не было. Зато потом выросли чёрные кудри. Я уж думал – в мою масть. А буквально месяц назад весь этот чёрный пух вычесался. И теперь растёт вот эта белобрысая щетина. А вот что будет дальше, это ещё посмотрим.       Хватило ума понять: для Мариона этот ребёнок – чудо из чудес. И всё, что с ним происходит, неимоверно важно и полно таинственного смысла. – А что это у тебя? – Квентин кивнул на бумаги, отложенные Марионом. – А, это! – улыбнулся омега. – Это моя новая роль. Довольно сложная. Впрочем, сниматься у Новака всегда сложно. Он очень требователен, и у него всегда своё представление о героях. Переубедить его очень трудно. Впрочем, не всегда это необходимо. – А ты раньше у него снимался?       Они говорили не о том. Но Квентин цеплялся за пустой трёп, чтобы нащупать почву под ногами. Чтобы понять, как мог он не увидеть этого лица, не узнать этих глаз, сияющих так глубоко и сильно. Так невозмутимо. И что же теперь делать? Как повернуть разговор к главному: к их супружеству? Как напомнить о том, что они – семья? – Значит, осенью ты переедешь в Старвуд? А я надеялся, что ты вернёшься домой. Ко мне. – Я не могу, – легко пожал плечами Марион. – Может быть, после съёмок, на какое-то время. – А кто же будет с ребёнком, пока ты работаешь?       Снова улыбка, мягкая и чуть снисходительная. – Квентин, в наше время большинство молодых пап работают. Дети или в яслях, или с нянечками. Впрочем, у нас не без проблемы: Беатрис слишком требователен. За четыре месяца у нас сменилось шесть нянь. И это при том, что я провожу с Джулианом почти все время. – Джулиан... – пробормотал Квентин. – Моего папу звали Аллен. Я надеялся назвать сына в честь него. – Аллен – красивое имя, – после недолгой паузы проговорил Марион. – Тебе следовало озвучить своё желание, я принял бы его ко вниманию.       "А тебе следовало посоветоваться с отцом, прежде чем оформлять документы!" – подумал Квентин, но не решился произнести упрёк вслух. Казалось ему, что он имеет на этого малыша не слишком много прав. Отчего-то он почувствовал тяжёлую и внезапную усталость. – Марион, – вздохнул он, потирая глаза. – Я хотел бы попробовать начать сначала. Я знаю, что был тебе плохим супругом. Но может быть, мы могли бы...       Могли бы что? Он и сам не знал, как продолжить. Впрочем, все равно. Лишь бы глядели на него эти удивительные глаза, лишь бы запах цветущего сада напоминал о весне. – По этому поводу есть одна тема, которую я хотел бы с тобой обсудить.        Показалось Квентину или глаза омеги налились холодной синевой? – Подожди, пожалуйста, это не займёт много времени.       Кресло оказалось слишком глубоким, и Мариону не удалось встать с него с первой попытки. Квентин торопливо пришёл на помощь, подхватив омегу под локти, легко подняв его вместе с нетяжёлой ношей. На мгновение они замерли в том, что могло бы сойти за объятия. Всем сердцем, каждой клеткой кожи ощущал Квентин близость супруга, как чувствуют близкий огонь или луч солнца, коснувшийся лица. И этот нежный запах, и свежий, и сладкий. Как мог он подумать, что его супруг пахнет можжевельником? – Я сейчас вернусь. Только отдам Джулиана няне, – тихо сказал Марион, и Квентин отступил.       Вернулся он действительно быстро, без ребёнка, но с чёрной кожаной папкой в руке. Присел в этот раз на краешек дивана, положил папку на журнальный столик, подвинул её Квентину. – Посмотри, пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты ознакомился с этим и подписал. Вернее, подпись нужно поставить в присутствии нотариуса, так что сейчас просто ознакомься. – Что это? – проговорил Квентин, просматривая официально составленный документ. Смысл простых слов ускользал от него. Нет, это не заявление на развод, но что-то очень похожее. – Это твой отказ от легальных прав на меня и Джулиана, – очень мягко, негромко ответил Марион. – Видишь ли, мне выгодно быть замужем, как, вероятно, и тебе. Но я не могу позволить тебе распоряжаться нашей судьбой. Я не верю в то, что ты сделаешь это наилучшим образом. – Я никогда не слышал о подобном! – Квентин возмутился бы, если бы не был так растерян. – Фактически ты требуешь, чтобы я отказался от нашего ребёнка! – Нет, не совсем так, – и снова этот терпеливый тон взрослого, говорящего с подростком. – Фактически ты продолжаешь считаться отцом Джулиана, но утрачиваешь право принимать за него решения. Так же, как и за меня. – Я не стану этого делать, – Квентин бросил папку на стол. – Я никогда не откажусь ни от тебя, ни от сына. Вы – моя семья. Да, я не был добр к тебе, не уделял тебе достаточно внимания. Но это не значит, что ты можешь... – Ты думаешь, дело в этом? - перебил Марион скорее удивлённо, чем сердито. – Ты думаешь, что я пытаюсь взять реванш, как-то отомстить тебе за то, как ты принял меня? Это такая ерунда, Квентин! Это все в прошлом, вода под мостом! Только Джулиан имеет значение сейчас. И когда его жизнь была на волоске, тебя не было рядом. Я ждал тебя, Квентин, и он тоже ждал, хоть и не знал об этом. А ты не приехал. Ты откупился от нас бриллиантами.       Марион вскочил, прошагал к окну, обхватив себя за плечи, застыл темным силуэтом на фоне сияющей синевы. Он показался Квентину тонким росчерком, тенью - захочешь и не обнимешь, лишь скользнёт по рукам легкий холодок, оставив руки пустыми...       Омега снова обернулся, но его лица было не различить. – Это не говорит о том, что ты плохой, или злой, или бессердечный. Это говорит лишь о том, что тебе плевать. В этом есть и моя вина, что скрывать. – Твоя вина? – повторил Квентин лишь оттого, что надо было что-то сказать. – Да, – вздохнул Марион. – Один циничный и умный омега говорил, что альфам нужны их дети, лишь пока нужны родившие их омеги. Я никогда не задумывался над этим, но и не слишком верил. Похоже, что в нашем случае так и было. Я не сумел тебе понравиться, я был тебе безразличен, может быть, даже неприятен. И, к сожалению, ты перенес эти чувства на нашего сына. – Ты и не пытался мне понравиться! – возмутился Квентин. – Ты сделал всё, чтобы произвести самое неприятное, отталкивающее впечатление. Вместо того, чтобы остаться собой, ты предпочёл сыграть роль.       Марион, очевидно, взял себя в руки, вернулся к дивану, сел, опустив взгляд на сложённые на коленях кисти. Длинные пальцы чуть подрагивали. Волнуется или снова играет роль? И может ли он сам отличить искренние чувства от притворства? – Попробую объяснить.       Он поднял глаза на Квентина, и взгляд его снова был спокойным и уверенным. – Предположим, ты глядишь на "Око Астории" в Императорском музее, в витрине под пуленепробиваемым стеклом. Ты видишь древнее сокровище, бриллиант размером в 317 каратов, почти магический раритет с богатой и таинственной историей. Ты поражён его великолепием и ослеплён его блеском. А если бы ты увидел этот же предмет, прижимающим стопку бумаг в офисе городского полицейского управления, ты и вовсе не обратил бы на него внимания. Хотя он не стал бы от этого меньше и чистоты не утратил бы. Так вот, знакомясь с тобой, я хотел лишить себя истории, контекста, антуража, внешнего блеска. Назови это как хочешь. Я хотел, чтобы ты увидел меня и сам решил: бриллиант перед тобой или простая стекляшка. – Это не так, Марион, – вздохнул Квентин. – Ты подменил одну историю другой. Ты сыграл не стекляшку даже, а поломанную одноразовую авторучку. Ты – гениальный актёр. Стоит ли удивляться, что я поверил тебе?       Марион слабым жестом взмахнул рукой, на мгновение прикрыв глаза. Заговорил негромко: – Пусть, это теперь не имеет значения. Так или иначе, Джулиан тебе безразличен. А отец, которому безразлична судьба его сына, не должен иметь над ней власть. Это я знаю по себе. Мой папа оставил мне состояние, но отец лишил меня этих средств, когда я поступил по-своему. У него было такое право. Право отнять у меня деньги, имя, семью. Я думаю, если бы он мог меня убить, при этом не повредив себе, убил бы. И если случится так, что Джулиан попадёт в больницу, я не хочу, чтобы решение о том, отключать ли его от аппарата жизнеобеспечения, принимал ты... – Откуда ты знаешь, что я приму такое решение? – ахнул поражённый Квентин. – Я не знаю, какое ты примешь решение, – ответил омега чуть слышно. – Но я не намерен давать тебе такую возможность. – Этого не будет, Марион, – ответил Квентин твёрдо. – Ты мой супруг и Джулиан – мой сын. Я не откажусь от прав на свою семью. – Хорошо, – ответил Марион спокойно, очевидно, справившись с собой. – Тогда попробуем по-другому. Посмотри, там, в папке.       В руках Квентина оказалась стопка бумаг. Уж это ни с чем не спутать, сертификаты акций. Акций "Барбер ЛайфТек". – В течение нескольких лет я скупал отцовские акции, как только они падали ниже назначенного лимита, – продолжил рассказ поразительный омега. – Сам не знаю зачем. Детские фантазии. Набрать контрольный пакет, зайти к отцу в кабинет, усесться на угол его стола и сказать: "Потрудитесь освободить помещение", - или что-то в этом роде. Потом понял, что этого не случится, но продолжал скупать. Выяснилось, что по ним платят хорошие дивиденды. На один этот доход мы можем жить безбедно. Мне стало известно, что ты провёл голосование на тему закрытия завода запчастей в Галстоне. Твоё предложение не прошло: не хватило голосов. Я сейчас владею примерно семью процентами компании. Вместе с твоими двадцатью шестью это, безусловно, контрольный пакет. Посмотри: вот это формальная передача контроля над моим пакетом. Прокси - ты. То есть, ты не можешь их продать и дивиденды по-прежнему выплачиваются мне, но в остальном... – Я знаю, что означает прокси! – отрезал Квентин. – Я не понимаю, почему ты считаешь, что эти акции принадлежат тебе? По нашему брачному договору ты обязан был передать мне все акции "ЛайфТека"... – Все, полученные от отца, – перебил Марион. – Что я и сделал.       И после паузы добавил: – Подписывай мою бумагу, и я подпишу эту. Закрывай завод в Галстоне, закрывай хоть всю компанию. Это всё не имеет значения. Только Джулиан.       Квентин аккуратно сложил бумаги, закрыл папку, отодвинул её прочь. – Я уже дал тебе ответ. Я не изменю своего мнения. – Жаль, – вздохнул Марион. – Правда, мне очень жаль, Квентин. Потому что в таком случае я вынужден буду подать на развод. И я его получу, можешь не сомневаться. Как ты понимаешь, моей репутации скандал не помешает, в отличие от твоей. Ты потеряешь не только меня и Джулиана, но и "ЛайфТек". И, может быть, не только его.       День перевалил за середину. Золотой шар солнца задел верхнюю раму огромного окна, бросил в комнату пригоршню золотых лучей. Марион поднялся, подошёл к окну, опустил полупрозрачную панель, пропускающую достаточно света. Квентин наблюдал за грацией неторопливых движений, за выбившимися из хвоста прядями волос, а в груди уже оседала горькая тяжесть и, кажется, навсегда. – Сделаем вот как, Квентин. Бери с собой эти документы, почитай в спокойной обстановке. Посоветуйся с адвокатами. Если ты рассмотришь мое предложение без лишних эмоций, ты поймёшь, что не теряешь практически ничего. А получаешь полный контроль над уважаемой, финансово стабильной компанией. Пойми, я предлагаю тебе остаться супругами. Мне это выгодно, тебе, как мне кажется, тоже. Если ты встретишь кого-нибудь, с кем захочешь разделить судьбу, мы вернёмся к этому разговору. А сейчас так лучше, согласись. Так лучше для нас всех. – Я подумаю, – ответил Квентин неожиданно для себя самого. Слишком большая усталость вдруг навалилась на плечи. – Я позвоню тебе завтра утром. – Буду ждать, – отозвался супруг с милой улыбкой.       Марион сам проводил его до двери, даже постоял на крыльце, поглядел, как Квентин садится в наемный автомобиль. Может быть, даже глядел ему вслед, но альфа решил не оборачиваться ни за что и не обернулся.       Когда он вернулся в гостиницу, погода неожиданно испортилась. Небо заволокло тучами, почти прозрачными над головой, темными на горизонте. Душно стало в номере, невыносимо тесно, и Квентин бросился прочь, торопливо прошёл через мраморный холл, через тревожно притихший сад и оказался на опустевшем пляже. Серые волны отливали сталью. Тёмное небо на горизонте сливалось с темной водой. Сам того не замечая, Квентин вошел почти по колено в потемневшую прохладную воду, замер на самом краю мира.       В котором все сместилось странно и болезненно, все перемешалось непонятным и неприятным образом.       С молоком папы он впитал одну простую истину: альфа – глава семьи, её опора, защитник и добытчик. Омега – хранитель очага, дающий жизнь, посвящающий своё существование детям и его альфе. Он понял это едва ли не раньше, чем осознал себя. Понял по кроткому взгляду папы, по тому, как шёл он всегда чуть позади супруга, как одним ласковым движением умел остановить гнев своего грозного альфы. При этом он не был забитым или ничтожным. Была в нем гордость, гордость за мужа и сына, за принадлежность к их семье. Точно так же, со смесью нежности и превосходства, представлял себе Квентин и своего омегу. Он знал, что сумеет его защитить и обеспечить всем необходимым и примет в ответ заботу и покорность.       Как получилось, что его омега был совсем другим? Он способен позаботиться о себе сам, что и делал с шестнадцати лет. В этом возрасте Квентин больше всего боялся контрольной по математике. В этом возрасте Марион стал самостоятельным. Он зарабатывал себе на жизнь, снимал собственное жильё и, может быть, спал с альфами.       Внезапная волна окатила его почти до пояса, плеснула в лицо россыпью солёных брызг. Квентин не отступил. Его омега превосходил его во всем. В мире сотни предпринимателей уровня Квентина Росса, может быть, тысячи. И единицы звёзд величины Мариона Эстер. Тысячу раз Марион доказал способность распоряжаться своей жизнью, не рассчитывая ни на чью поддержку. Отчего же сейчас должен он зависеть от воли чужого альфы? У него есть все: деньги, карьера, талант. Дом-птица, золотая Ника и новая роль. И маленький омежка, доверчиво дремлющий в сгибе его руки. Младенец, которого Квентин не решился даже взять на руки. Марион совершенно прав: он может лишь формально называться отцом и супругом. Фактически он не был ни тем, ни другим. Был лишь обручальный браслет на запястье. Была лишь одна ночь, когда он не любил – отдавал долг, не ласкал – выполнял необходимую работу. Он не заслужил ни доверия, ни снисхождения. Лучшее, что мог сказать ему супруг: мне выгодно оставаться замужем.       Так что же может он дать своему звёздному супругу? Абсолютно ничего. А впрочем, он может дать ему именно то, о чём тот просит. Свободу.       Вдалеке громыхнуло, порыв ветра коснулся лица, взволнованно вздохнул под ногами прибой. Предчувствие грозы сгустило воздух до удушливой вязкости, которая липла к коже и тяжким грузом ложилась на плечи. Скорей бы... Скорей бы молнии разорвали эту свинцовую пелену, навалившуюся на волны, и на берег, и на весь притихший в ожидании мир. Скорее бы гнев богов обрушился на него, и смыл сомнения и горечь, и выжег жалость к себе небесным огнём. Что видел он в жизни, чего хотел? Хотел лишь одного: заслужить одобрение отца. Это не удалось ему и теперь вряд ли удастся. Все реже отец узнает его и почти никогда не выражается законченными фразами. В последний раз, когда Квентин кормил отца, когда-то умнейший альфа стал грызть ложку, перепутав её с едой... Даже горе внезапной смерти папы у него отняли. Квентин не видел папу мертвым, ждать его не стали, и он приехал лишь в день похорон. Папы не было, был лишь чёрный лаковый гроб с огромным венком белых хризантем на крышке. Отец велел не раскисать, и он задушил горе, так и не дав ему родиться. Он не проронил ни слезинки, ни тогда, ни позже.       Белые змеи заскользили по черным тучам, утробно ухнул океан. Тяжелые капли покатились по щекам, и Квентин не знал, были ли это слезы или первые вестники наконец-то накрывшей его грозы.       Их переписка тем же вечером была короткой. Строго по делу. "Я согласен", – набрал Квентин и торопливо, пока не передумал, отослал сообщение.       Ответ пришёл тотчас же: "Хорошо. 10:30 тебя устроит?" "Да." "Спасибо. До завтра."       Назавтра Беатрис провёл Квентина в кабинет, такой же светлый и воздушный. Чёрная папка, двойник отданной ему накануне, лежала на стеклянном столе. Поднялся из кресла сухощавый бета, представился нотариусом. Не успели они пожать рук, появился Марион. На нем был костюм, скорее элегантный, чем деловой. – Здравствуй, Квентин. – Здравствуй.       Тот же взгляд синих глаз, спокойный, глубокий. Ни злорадства в нем, ни удовлетворения. А должно было быть. Этот взгляд достоин восхищения. Или ненависти, а возможно, того и другого разом. – Могу ли я тебе что-нибудь предложить? – Спасибо, ничего. Давай поскорее покончим с формальностями.       Подписи на документах. Подписи в книге нотариуса. Отпечатки пальцев. Всё. – До свидания, Марион. – Всего тебе хорошего, Квентин.       Солнце в лицо, и тихий щелчок захлопнувшейся за спиной двери. Действительно, всё.