Пустыня

И это так надо: чтоб были размыты дорожки и клумбы, скамьи и заборы... Я знаю, что выйду однажды отсюда и кончится осень. Но это не скоро. Где блуждаю я? Где? Тол Мириам, «Осень»

Прошлое Далеко за руинами этой части Города солнце медленно катилось к горизонту, утопая в бледной туманной дымке. Он, кажется, не видел солнца с того самого момента, как попал сюда, в логово банды Аогири. Месяцы прошли или годы – он не взялся бы предполагать. Было время – кажется, вечность назад, – когда он мечтал увидеть солнце в последний раз. Потом можно было бы умереть спокойно. Теперь это ушло. Как и многое, что казалось важным в другой, чужой жизни. Он будто бы смотрел туда сквозь серую пелену. Смутно помнил далекий всепоглощающий ужас, когда он осознал, что с ним произошло. Помнил безумную ярость, сменившуюся пламенной ненавистью, которая постепенно уступила последнему его горячему желанию – умереть. Со временем дотлели и эти угли. Вместе со страхами, желаниями, надеждами в этом пламени сгорела его душа, осыпалась на дно серыми хлопьями пепла. Он чувствовал себя пустой оболочкой, которая создает лишь видимость человека. Он мог ходить, отвечать на вопросы, что-то делать – это уже не имело значения. Серое море сомкнулось над его головой; он не был против, хотя предпочел бы, чтобы и оно исчезло тоже. Еще лучше было бы никогда не рождаться. Так просто. Зачем через усилия и старания идти от одной пустоты к другой? Зачем было бороться столько лет, ведь это так очевидно – смысла нет, его не было никогда, был один лишь самообман. С высоты на него смотрело негреющее солнце и совершенно пустое небо. Он шел следом за мутантом-охранником в надземную часть укреплений базы Аогири. Лестницы-коридоры-переходы. В большой комнате с окнами сидели местные шишки. Раньше они бы чрезвычайно его интересовали – верхушка розыскного списка Цитадели, самые опасные и кровожадные из мутантов. Но не теперь. Их имена, преступления, место в банде... Высокий мутант с холодным взглядом и маской на пол-лица смотрел на него испытующе, говорил серьезно, что-то предлагал. Он не слушал, ему было все равно. Он знал их предложения: присоединись к нам, стань бойцом, ходи в рейды, получи все, что хочешь, все, что можешь взять. Тот, другой он в другой жизни рассмеялся бы на это предложение, спросил бы, почему они не скажут про условия вступления: кого нужно будет убить или, может быть, съесть, или и то и другое. Но ему-настоящему было безразлично. Кажется, он так ничего им и не ответил. Мутант говорил еще, наверное, угрожал. Они и так могут сделать с ним что угодно – какой смысл в угрозах? Молодая женщина с копной зеленых волос сидела на подоконнике, беспечно покачивая ногой. Она ничего не говорила – только наблюдала. Под ресницами правого глаза поблескивало что-то красное – она не скрывала свое увечье, а выставляла напоказ. Одноглазая Сова, ночной кошмар Цитадели. Она фыркнула и отвернулась к виду за окном. Кажется, ей было скучно. – Достаточно, Татара. Он не в себе. Еще один провальный эксперимент, – она размышляла вслух, – а такой был хороший экземпляр. Его увели. Снова были коридоры, лестницы, переходы. Цепь гремела по ступеням... Цепь? Он не помнил, когда она появилась, посмотрел на нее будто впервые – щиколотки охватывали массивные кольца. Зачем? Неужели они боялись, что он сбежит? Как нелепо. Снова дверь и солнечный свет, там где-то играют дети. У мутантов тоже есть дети. Вполне обычные. Еще один переход по шаткому мостику над огромной бетонной емкостью неизвестного назначения, лязг железной двери – и вот они снова в темноте уходящего под землю бункера. В голове навязчиво стучалась о череп боль, под ногами оседала пыль и бетонная крошка. В большом сводчатом помещении толпились несколько десятков мутантов. Кто-то получал порцию еды из привезенного с кухни бачка, кто-то забился в угол и быстро поглощал свою долю серой субстанции. Другие курсировали по залу, высматривая, кого можно безнаказанно лишить еды. Его провожатый буркнул на прощание: – Не хочешь быть бойцом – будешь работать. Начнешь послезавтра. Здесь еда, там, дальше, – он махнул на темный проем в дальней стене, – жилье. Благодари начальника за великодушие. Он поплелся к раздаче и получил свою миску с серой жижей. Голова раскалывалась. Есть не хотелось, блуждать впотьмах – тоже. Он нашел себе уголок поспокойней и устроился там, вытянув длинные ноги. Ходить по лестнице с цепью на щиколотках оказалось утомительным. Он откинулся к стене и уставился в серые плиты потолка, стараясь избавиться от мыслей и звуков окружающего мира. Недалеко послышались назойливые голоса и ругань. Он оторвался от созерцания плит. В двадцати шагах от него два здоровых мутанта что-то требовали у третьего. Нашли, значит, жертву. Ну зачем же так громко? Шум все не прекращался. Он подобрал так толком и не отдохнувшие ноги и со вздохом поднялся. Если они не заткнутся прямо сейчас, он точно кого-нибудь убьет. Когда он дошел до группы скандалистов, его лицо приобрело весьма угрожающее выражение. – Эй ты, – обратился он к ближайшему мутанту, – что тут забыл? Здоровяк уже открыл было рот, чтобы ответить достойно, но, увидев мрачную мину и совершенно пустые глаза противника, предпочел пожать плечами и отступить, прихватив с собой дружка. Еду, впрочем, они унесли тоже. На месте остался только вжавшийся в стену тощий мутант с седыми волосами, но молодым – и почему-то знакомым – лицом. Он распахнул глаза, которые на изможденном лице смотрелись просто огромными. Их постоянно меняющееся выражение производило жуткое впечатление. Наконец он остановился на одном из них, решился слегка оторваться от стены и с какой-то детской интонацией произнес: – Амон-сан? Это вы. – То ли вопрос, то ли утверждение. Рука мутанта уже потянулась вперед, но тут глаза закатились, и он начал падать. Он наблюдал за этой сценой, как зачарованный: вот распахиваются глаза, вот губы произносят никому не нужное здесь имя, вот поднимается тонкая, почти прозрачная рука – все происходило так медленно, так бессмысленно, распадаясь на множество частей. Оказалось, что-то в нем помимо сознания понимало, что делать – он шагнул вперед и подхватил мутанта вовремя, не дав ему упасть. И что теперь? Сам не понимая, что делает, он поднял бесчувственное тело на руки и отнес в свой уголок – оно оказалось неестественно легким. Чудом никто не успел утащить его миску с едой – наверное, сегодня у него был слишком устрашающий вид. Он прислонил бесчувственное тело к стене и принес кружку вонючей воды, которую здесь почитали за большое счастье, посмотрел внимательнее на свою находку – осунувшееся лицо, бледная кожа, костлявое тело, спрятанное в складках свободного темного балахона. Глубоко внутри в памяти что-то зашевелилось, будто пытаясь выбраться из-под обломков давно рухнувшего здания. Он равнодушно наблюдал за этим бестолковым копошением. Надо было привести этого несчастного в чувство, чтобы мог уйти своими ногами. Он легонько шлепнул его несколько раз по щекам. Глаза под опущенными веками задвигались, ресницы чуть приподнялись. Он решил, что этого достаточно, и поднес кружку к бледным губам. Они разомкнулись, ощутив вкус воды. Наконец мутант взял кружку своей рукой и открыл глаза. В них вновь загорелся неуютный огонь узнавания. – Ты слишком мало ешь, поэтому упал в обморок. На вот. – Он протянул мутанту свою миску с несъеденной кашей – или чем оно там было. Тот ел жадно, а глаза были прикованы к нему. Доев, мутант изобразил что-то вроде благодарной улыбки, но получилось больше похоже на гримасу. – Я ведь узнал вас, это вы, Амон-сан. Он поморщился. Зачем, зачем ему это – имена, лица, прошлое, память. Там, где от тебя ничего не зависит, где ты не можешь ничего изменить – все эти вещи лишние, они могут лишь причинять боль. – Амон-сан? – Прекрати. – Что? Почему? – в голосе Та... его голосе звучали непонимание и обида. Ну и пусть, какая разница? Он не будет объяснять. Они сидели молча в напряженной тишине до тех пор, пока непрошеный спутник не произнес: – Пора идти спать. – Он кивнул в сторону проема, где теперь горел тусклый свет. Они встали и поплелись вслед другим людям – то есть, конечно же, мутантам. По одну сторону длинного широкого коридора были устроены небольшие ячейки. Их стены, сложенные из обломков кирпича и бетона, были неровными, но довольно надежными. Двери здесь не предполагались – кто-то занавешивал проем тканью, кто-то обходился так. Пустых ячеек-пещер оказалось много. Он выбрал себе первую попавшуюся, устроился в углу и попытался завернуться в накидку. В открытом проеме вновь показалась белая голова. – Амон-сан? – Пришелец смутился на секунду, встретив холодный взгляд, но все-таки решился продолжить: – Здесь дают матрас, если просить один на двоих. Тут холодно спать... – Он выжидающе смотрел на бывшего товарища. Тот хотел было проигнорировать непрошеного гостя, но холод уже крепко держал его за плечи – уснуть так вряд ли удастся. Он вздохнул и поплелся следом за худой фигурой. После ритуального ворчания и препирательств кладовщик все-таки выдал им тощий матрас. Не так уж сильно отличается общество мутантов от человеческого, думал он, пока они волокли матрас в убежище его спутника. Тот оказался здесь на несколько дней раньше и успел кое-как обжиться, да и просто ему было не все равно. Они постелили матрас и укрылись каждый своим балахоном, но скоро стало понятно, что это не помогает. Пришлось прижаться ближе друг к другу и укрыться сразу двумя одеялами. Когда между ними родился маленький комочек тепла, они смогли, наконец, уснуть. Впервые за долгое время ему снился сон. Мальчик, пронзенный пробивающимися сквозь цветное стекло закатными лучами, в сводчатом зале молился древнему Богу. Может, этот Бог давно умер, вместе с прежним миром, потому что ни один бог не мог бы допустить того, что знал мальчик. Он рвался куда-то изо всех сил, но не мог сделать ни шага, хотел кричать, но за грехи был поражен вечной немотой. Тебе не уйти, потому что дом твоего отца есть твой дом. Здесь больше никого нет, здесь больше никогда никого не будет, кроме нас двоих. Мертвые дети тянули к нему руки из темных ниш, мертвые дети покоились голыми остовами туловищ на разделочных столах, а рядом сложены были руки и ноги; мертвые дети варились в огромном котле в подвальной печи, а потом на стол подавалась густая похлебка с нежным сладковатым мясом. Ешь все до капли – иначе нельзя, иначе сам окажешься здесь – мягким розоватым куском между луком и морковью. Ешь и не заботься о тех, кто умер бы все равно: на свалке или в борделе, от голода, цинги или трудными родами, кто был бы избит, изнасилован или избивал и насиловал сам. Ешь, мальчик, потому что твой отец позаботился о тебе. Он проснулся от ужаса и застывшего в горле крика. Хотелось вскочить на ноги и ходить по комнате, чтобы вытряхнуть из головы тошнотворный привкус, но на его руке так сладко спал сосед, пригревшийся рядом, что он не решился нарушить его покой. Он не хотел возвращаться к липкому кошмару, но первое за долгое время тепло победило, и он снова погрузился в сон. На этот раз снилось солнце. Нестерпимо яркое, горячее, летнее. И высокое небо с тонкой прозрачной вуалью перистых облаков. – Охотник старшего класса Амон, что ты делаешь? Считаешь облака? Мы опаздываем на дежурство. Он обернулся к ней, и глаза заслезились от слепящего света. Акира Мадо старалась смотреть серьезно, но в глубине глаз затаилась улыбка. Он уже научился это видеть: когда она шутит, радуется или готова вот-вот засмеяться. – Красиво… Акира, ты никогда не глядела на небо просто так? Столько света. Что если мы бы лишились его? Что если… подожди немного, постой… Я так долго был в темноте, я… так долго не видел тебя. Это облако похоже на самолет или птицу. Ты любишь птиц, Акира? – Что за чушь, ты перегрелся, охотник старшего класса Амон? – Акира схватила его за руку и потащила дальше по улице. Они шли неизвестно куда – точно не на дежурство – а все вокруг было залито мягким солнечным светом и теплом. Они встречались ему по дороге: заразительно смеющийся Шинохара-сан и Сузуя, готовый всем показать свое новое оружие, сдержанный Ходжи и болтающий без умолку Сейдо. Маруде-сан как обычно отпускал свои бестактные шутки, хитро улыбался Мадо-сан – но Акира все тащила его вперед. Куда? Неважно. Там было солнце и тепло, и он готов был идти за ней куда угодно. Он хотел бы шагать так вечно, но пришлось проснуться. Он не чувствовал боли в этом потерянном прошлом, оно будто держало его за руку. Кажется, было еще рано идти на работу. Хорошо, потому что им целиком владело смятение, он будто бы все еще был в этом теплом радостном сне – перед глазами плыло летнее марево, а сердце бухало где-то в горле. Только теперь он обнаружил, что сжимает в объятиях теплое существо – того самого мальчика из своего сна, из своей прошлой жизни. Сейдо. Амон Котаро уткнулся лбом в совершенно белый затылок и беззвучно заплакал. Ему казалось, он жил здесь много дней без воздуха и только теперь снова вспомнил, как дышать. *** Он почувствовал, как Сейдо проснулся, как вздрогнул в его объятиях, а потом расслабился. Все это почему-то не казалось странным и неловким, хотя Амону прежде и не приходилось быть так близко к кому-то. Он просто отпустил его и сел на матрасе, пытаясь привести мысли в порядок. Сейдо повернулся к нему, глянул непонимающе заспанными прозрачными глазами. – Что-то случилось? – Голос у него был чуть хриплым со сна. – Ничего. – Амон не знал, как рассказать об этом: о сне и пробуждении, и переполняющей его сейчас жизни. Он запустил пальцы в волосы, взлохматил их и улыбнулся: – Сейдо, – он только это и произнес, только имя, и глаза у Такизавы расширились удивленно, будто он понял. Что он мог понять? Что мог знать о том, что творилось внутри у Амона? Но это его удивленное лицо будто сразу сблизило их. – А… Амон-сан? – Его голос звучал так неуверенно, что Амону на миг стало стыдно. Он улыбнулся Сейдо ободряюще, спросил: – Нам ведь нужно на работу сейчас? Сейдо кивнул, потом добавил: – Сначала завтрак. *** Они миновали длинный пыльный коридор и влились в очередь – все тот же унылый брюзжащий кладовщик выдавал таким же серым и невзрачным рабочим инвентарь: кирки, ломы, лопаты, тачки и ведра. Мрачные работники показались Амону все на одно лицо. Он оглянулся на Сейдо и подумал, что он выглядел ничуть не лучше – равнодушный взгляд и тёмные круги под глазами – и выпросил себе тачку. Кладовщик отдавал её нехотя. Они прошли пару больших гулких залов, сумрачных и пустых, и оказались в тоннеле. Должно быть, когда-то здесь обрушилось перекрытие, создав немалый завал из глыб бетона и торчащих из него покореженных арматурных стержней. Часть тоннеля уже была расчищена – новое перекрытие держалось на подпорках, не внушающих особого доверия. Впереди оставалось сплошное бетонно-металлическое месиво. Появилась пара охранников, с треском загорелись, моргая, тусклые электрические лампы на стенах. Работники без излишнего энтузиазма начали колоть и оттаскивать камни. Амон взглянул на стоявшего рядом Сейдо – уже сейчас он казался уставшим. – Давай договоримся: я бью камни, ты таскаешь их в тачку, но только битую мелочь. – Сейдо резко вскинулся, собираясь возражать. Амон остановил его жестом: – Ты просто свалишься от усталости, и тебя убьют. Порадуешь их. Сейдо подумал несколько секунд, но спорить не стал. – Вы там, новенькие, хватит болтать! – рявкнул на них охранник. Свет неровно мерцал. Кирка поднималась и падала вниз на бетонные глыбы, в стороны разлетались осколки. Амон удивительно легко управлялся с тяжелым инструментом. Его мысли блуждали далеко от каменного завала. Что было до этого, он помнил смутно – только то, что ему было тесно, душно, будто он забился в самый дальний пыльный угол внутри себя, желая спрятаться, исчезнуть, раствориться. И почти добился этого – в памяти от этих недель или месяцев не осталось почти ничего, кроме ощущения удушья. Он прислушивался к себе, пытался осознать, что происходит. Он будто родился в ином качестве, получив новое тело, пробивал постепенно твердокаменную скорлупу, отгораживающую его и от хищников, и от их жертв. Разум распахнул настежь все окна и двери в своем затхлом доме и выгнал оттуда дух небытия. Какое-то время казалось, что его подхватил воздушный поток и поднимает вверх подобно птице или древнему самолету… но лишь до тех пор, пока к нему не начало возвращаться то, от чего он бежал. Бесконечные пустые дни в камере наедине со своей слабостью и липким страхом ожидания новых экспериментов. Белые стены лабораторий, яркий режущий свет, бьющий по глазам, отвратительная беспомощная нагота, холод металла под лопатками, холод железных скоб на запястьях, щиколотках и шее. Бесцеремонные чужие руки и равнодушные взгляды. Он даже был благодарен за это, когда ненависть не застила разум. Старик с точно отмеренной улыбкой и ледяными глазами. Инъекции для новых экспериментов. И боль. Каждый раз это было иначе – не угадаешь заранее: боль, раздирающая мышцы и выворачивающая суставы, или внезапно нападающий холод, а за ним жар; другие препараты не вызывали боли, но были едва ли не хуже первых – они будто сминали сознание: мысли, чувства, воспоминания превращались в вязкую кашу, где мешались воедино память и бредовые фантазии: лица, имена, места собирались, как в дьявольском калейдоскопе, и распадались на кучку цветных осколков. Все это чередовалось, разрушая его тело и разум, самую его суть. Но было кое-что хуже экспериментов – непреходящее чувство полной беспомощности перед старым ублюдком с фальшивой улыбкой. Амон ненавидел его как мог, ненавидел, как того, другого, когда-то давно. Он снова оказался слишком слаб, чтобы кого-то спасти. За стеной надрывно кричал Сейдо – палачи намеренно сунули их в соседние камеры. Ненависть жгла его каленым железом до смердящих гарью отметин, до красных всполохов перед глазами. В этом месте не могло быть борьбы, выбора, стыда... личности. Им нужен был объект для опытов, он оставил им его... А сам ушел, провалился в ничто, оградил себя от мира непроницаемой стеной. Амон глубоко вздохнул, чтобы почувствовать, что способен на это. Камни рушились под его ударами, острые грани ранили руки. Он не хотел возвращаться к пустоте и апатии – они не могли исправить ничего. – Амон-сан? ... Амон!? Хватит... – Его тянули сзади за куртку. – Что? – Кирка опустилась, не получив новой жертвы, и он ощутил досаду. – Уже все, день кончился. Идем. – Сейдо смотрел встревоженно. Позади гоготали охранники. Они собрали инструменты и отправились обратно. Тачка подпрыгивала на камнях, раздражающе звякала цепь. Возле хранилища толпились мутанты. Они замолчали как по команде при приближении бывших охотников. Одни вызывающе нагло разглядывали их, ухмыляясь, другие смотрели равнодушно. Кто-то сплюнул, кто-то отпустил матерное замечание в пустоту. Находиться там сразу стало противно. Они были чужими, врагами, даже здесь. Сейдо быстрым шагом направился к их жилью, Амон шел следом, с трудом приноравливаясь к слишком короткой для него цепи. Получалось плохо – раз или два он сбился с шага и чуть не упал. Тут его неожиданно окликнули. – Эй ты! Да, ты, охотник! В одной из ячеек сидел старик – согнутый и совершенно лысый, но в его широких плечах угадывалась былая сила. Он оторвался от починки одежды и вперил в Амона неприятный взгляд цепких маленьких глазок. Амону захотелось сбросить с себя этот взгляд, как что-то гадкое. – Не высовывался бы ты, охотник. И без того чересчур заметный. – Он осклабился собственной шутке и вернулся к своему занятию. – Не усердствуй особо, здесь этого не любят. *** Сейдо с тревогой смотрел на дверной проем. Его не покидала глупая мысль, что Амон просто исчезнет и оставит его тут в одиночестве. Спустя длинную минуту он все же появился. Хмурый и задумчивый. – Кажется, мне только что угрожали. Старик с гнусным прищуром. Сейдо пожал плечами. – Охранники опаснее. Так мне сказали. Амон тяжело опустился рядом с ним на матрас, зашвырнул в угол пыльную рабочую куртку. Начал стаскивать с себя майку. Как-то слишком уж резко. – Ты что делаешь, Амон-сан? Тут холодно… – Плевать. Хочу посмотреть. Избавившись от одежды, он ощупал правое плечо, где начиналась страшная нечеловеческая рука. Она была неестественно темной и казалась частью другого существа, пересаженной человеку. Вряд ли тут умели делать такое. Она походила на крученый канат, сплетенный из прочных волокон-мышц, кое-где ее покрывали совсем уж странные узоры – линии и спирали. Вместо ладони была трехпалая лапа с длинными пальцами с крупными суставами и когтями. Сейдо поежился. Он неосознанно потянулся, чтобы коснуться темной кожи, но, наткнувшись на колючий злой взгляд Амона, тут же отдернул пальцы и опустил глаза. – Она сильно пострадала в бою, ты бы вовсе остался без руки… если бы она не превратилась в это, – Сейдо хотел как-то подбодрить товарища, но тот встретил его таким испытующим взглядом, что он замолчал. – Смотри... – Амон протянул ему лапу. Сейдо провел кончиками пальцев от запястья к локтю по гладкой коже. Если тут вообще была кожа. На ощупь не так страшно. – Если бы мог обойтись без руки, избавился бы от нее к чертям... – он помолчал и продолжил совсем тихо, будто размышляя: – Это как... осквернение, словно со мной всегда рядом часть мертвеца. Сейдо не смотрел на него – он тоже мог бы сказать многое об этом и в то же время хотел бы никогда не рассказывать. Если к одной боли добавить еще одну, легче не станет. Они молчали. – Тебе страшно? Амон покачал головой, а чуть позже сказал: – Я бы хотел уничтожить все здесь. Все и всех, и себя тоже. Взрывом, пожаром, смести все, чтобы не осталось следа. Знать бы, где взять достаточно горючего, я бы попробовал. Не страх, а ненависть, – понял Сейдо. Раньше он не слышал от Амона таких речей. Раньше с ним такого не случалось. – Я бы тебе помог, – неожиданно для самого себя ответил Сейдо и понял – да, он бы тоже хотел этого. Амон кивнул и продолжил сжимать и разжимать длинные пальцы, заворожено глядя на жуткую лапу. *** Они пришли во время перекура – четверо крепких бойцов в одинаковых куртках – и с нескрываемым пренебрежением окинули взглядом работников, сгрудившихся у входа в тоннель. Бойцы будто кого-то высматривали и не сразу заметили Амона и Сейдо, усевшихся прямо на пол чуть поодаль от основной группы. – Эти, что ль, пленники? – спросил один из бойцов, ни к кому особо не обращаясь. Сейдо стало тревожно, ладони мгновенно вспотели, сердце забилось со скоростью убегающей от хищника жертвы. Только жертва связана и далеко не убежит. Кому-то сегодня предстоит пиршество. Зачем мы им? У нас ничего нет, кроме нас самих и этих цепей. Работники пришибленно молчали, Сейдо с Амоном промолчали тоже, но из других соображений: слишком уж по-хамски был задан вопрос. – Я спросил! – боец гаркнул и пнул какого-то парня. Тот упал и молча скорчился на полу. «Он мог бы ударить меня. Он и хотел ударить меня», – подумал Сейдо обреченно. – Эй! – Амон поднялся и сделал шаг к бойцу. – У тебя не к нему вопросы, так что держи руки при себе, мутант. Не надо. Не дерись с ними. Только не дерись с ними, я не выживу без тебя. Сейдо встал с ним рядом: унизительно, если тебя избивают ногами, глядя сверху вниз. Хотя этим все и закончится. Всегда так заканчивается. – Так это ты? – боец ухмыльнулся, смерив Амона презрительным взглядом. – Шавка охотничья, что только лает, а укусить боится? В броне и обвешанные оружием вы выглядите чуть получше, но ненамного. Амон сжал кулаки. – Подойди и проверь, боюсь ли я укусить. – Некогда руки об тебя марать, мусор. – Боец сплюнул на пол и скомандовал: – Вы двое идете с нами. Приказ Одноглазой Совы. Что?! Она ни разу не хотела их видеть, так почему теперь? Что-то случилось? Они шли за бойцами все дальше от заваленного тоннеля и жилых помещений, отведенных работникам. Они ведут нас на смерть. Мы бесполезны, не нужны мутантам, и Одноглазая Сова казнит нас. Ослабевшие ноги не держали его, и Сейдо качнуло в сторону. Один из мутантов замахнулся было, чтобы ударить, но другой его остановил: – Не велено было трогать. Они нужны старику, и побыстрее. Сейдо обмер, не в силах сделать больше ни шага. Старику? Доктору Кано? Зачем?! Все же закончилось, мне сказали, что все закончилось. Он лгал? Боже, да он всегда лжет, но в этот раз я поверил. Не надо… остановитесь, пожалуйста! Я не хочу к нему, я не могу, я… – Сейдо. – Амон-сан держал его за плечи, и Сейдо вцепился в его руку, сжал изо всех сил, пережидая панику и муть, подступившую к горлу. – Вы… ты слышал? Они ведут нас к нему. К доктору Кано. Сделай что-нибудь! Ты не можешь так просто… ты не должен просто смириться. Неужели ты просто смиришься?! – Я знаю. – Амон казался сосредоточенным, ушедшим в себя. – Знаю, Сейдо… отойди. Сейдо не успел заметить его подсечку, пока один из мутантов не растянулся на полу, кряхтя и матерясь. Трое других бросились на Амона одновременно, в ярости даже не потрудившись вооружиться. Сейдо на миг зажмурился. Амон вывел из строя еще одного бойца, разбив ему нос, но двое других успели достать оружие. Сейдо бросился на того, что уже занес дубинку над затылком Амона, ударил куда-то в лицо, а потом под дых, и мутант согнулся пополам, а потом кто-то дернул за цепь, и земля ушла у Сейдо из-под ног. Боль была меньше, чем он ожидал, но тут дубинка с силой опустилась на спину – снова и снова. «Он сломает мне позвоночник», – Сейдо почти бессознательно попытался отползти, но его удержали за цепь. Он огляделся в поисках спасения: Амон лежал на земле совсем рядом, двое бойцов избивали его дубинками и ногами, не щадя, кажется, даже голову. Сейдо рванулся к нему и закричал.