Сведенные судьбой

Прошло два года. Мари превратилась из хорошенькой девушки в красивую молодую женщину, став героиней грез едва ли не всех мужчин высшего света. Многие готовы были отдать жизнь за один только благосклонный взгляд красавицы фрейлины, но вечерами девушка неизменно спешила домой, где ее, разогрев ужин, ждал тот единственный, кому предназначались все теплые улыбки и ласковые взгляды — Франсуа Дебре. В свете все знали о наличии у герцогини возлюбленного, но не придавали этому значения, ошибочно принимая их бурный роман за мимолетную интрижку, искру, которая погаснет так же внезапно, как и зажглась. Подогревал это мнение тот факт, что маркиз Дебре, по слухам, не отличался моногамией, хотя сам он упорно утверждал обратное. — Где ты была? — тихо спросил Франц, едва Мари, сияя счастливой улыбкой, переступила порог родного дома. — Мы ставили придворный спектакль, — ответила счастливая Мари, вольготно раскинувшись на софе. — Я хочу, чтоб ты прекратила участвовать в этих спектаклях, — с непривычной для него жесткостью заявил Франц. — Что? -оторопело переспросила Мари, удивленно воззрившись на возлюбленного. — Что слышала. Я хочу, чтоб ты прекратила лицедействовать, Мари. — Никогда, — отрезала девушка. — Придворные спектакли — моя единственная отдушина! — Прости, — слабо отозвался юноша, держась за сердце, — я не должен был просить тебя об этом. — Франц, что с тобой? — рвущимся голосом просила разом забывшая всякую твердость Мари, отлично знающая о слабом здоровье возлюбленного. — Сейчас пройдет… Не волнуйся так… — прошептал он, морщась от боли. — Иди… Не бойся… Иди в Лувр, тебе там лучше… Ты там нужнее… Прости, что хотел лишить тебя этой радости… — Молчи, — ласково сказала Мари, коснувшись пальчиками его губ. — Не трать силы. Если тебе так будет спокойнее, я перестану лицедействовать, любимый. Дебре осторожно поцеловал пальчики герцогини, слабо улыбнувшись: — Сделаешь мне мятный чай, любимая? — Да, конечно, сейчас, — Мари умчалась на кухню, вернувшись с кружкой ароматно пахнущего чая и поднесла ее к губам маркиза. Почему она делала это? Почему из герцогини, сама того не заметив, превратилась в некую помесь служанки и гувернантки и была готова исполнить любой каприз Дебре? Мари часто спрашивала себя об этом, и ответ всегда был одним и тем же: она любила и боялась. Как огня боялась того, что любимый человек, не блещущий здоровьем, может умереть в одночасье на ее руках и виновата в этом будет только сама Мари, которая не уступила его просьбе, тем самым разволновав его и спровоцировав роковой приступ. Поэтому увидев, что Францу лучше, Мари облегченно выдохнула и принялась гладить его по волосам, как вдруг услышала тихий судорожный всхлип, вырвавшийся из его груди. — Франсуа, ты чего? — ласково спросила девушка, с нежностью проведя тыльной стороной ладони по бледной щеке и вытирая влажную дорожку от слезы. — Завтра же я уеду, — прошептал он. — Я никому не нужен. Я всем приношу лишь несчастья. — Неправда, — ласково улыбнулась девушка, — ты нужен мне. — А нужен ли? — горько усмехнулся Дебре. — Ты не в себе, любимый. Не понимаешь, что говоришь, — прошептала Мари, целуя его в макушку. Знала бы она тогда, сколько раз ей потом придется, точно мантру, повторять «Франц, ты не в себе! Ты не понимаешь, что говоришь!» кусая при этом губы в кровь, чтобы не разрыдаться от бесконечного потока площадной брани в свой адрес. Пыталась ли она этими словами привести его в чувство? Нет… Она пыталась убедить себя, что любимый не понимает смысла сказанного, потому как больнее, чем слышать эти оскорбления, было знать, что они сказаны сознательно. — Мари… — тихий виноватый голос вывел девушку из задумчивости. — Прости меня… Я правда не понимал, что говорю. — Все в порядке, мой ангел, — Мари одарила любимого ласковой улыбкой, осторожно поправив одеяло. — Спи, уже поздно. — А как же ты? — сонно спросил он, беря ее ладонь в свою. — Посижу с тобой, а когда уснешь — лягу сама. Спустя четверть часа, убедившись, что Франсуа уснул, Мари осторожно высвободила свою ладонь из его руки. Распустив волосы, смолистым каскадом заструившиеся по плечам и спине, и, стараясь двигаться бесшумно, выбежала из дома, попутно шепнув верной Ирени: — Прикрой меня, если он проснется. *** Бесконечные россыпи ярких, как драгоценные камни, звезд, вкупе с голубоватым сиянием луны, освещали путь лучше любых фонарей. Девушка бежала по траве, ступая босыми ногами, пока не увидела вдали яркие всполохи костра и множество разномастных шатров. Табор. Здесь, среди вольных цыган, она провела лучшие годы своей жизни. Девушка полной грудью вдохнула свежий ночной воздух и побежала к костру, откуда доносилось звучное, рвущееся вверх цыганское пение. — Ягори, сестренка! — Едва девушка подошла к костру, к ней подбежала черноокая цыганка и крепко обняла. — Обжилась среди гаджен*, а о нас совсем забыла! В голосе девушки был такой явный укор, что Ягори пристыженно опустила глаза: — Лачи, каюсь, виновата, впредь буду бывать здесь чаще. — Да ладно вам ссориться, — вмешался в разговор пожилой цыган. — Сегодня же праздник, купальская ночь! — Дедушка Янош! — Ягори с нежностью обняла старика. — Ишь, какая красотка стала! Аж и не узнать! — усмехнулся он. — Танцевать-то хоть не разучилась, по-нашему, по-цыгански? Девушка с вызовом посмотрела на собравшихся и, тряхнув львиной гривой черных волос, ответила, сверкнув белозубой улыбкой: — Не разучилась! В тот же миг ромА**, не сговариваясь, ударили по струнам и в небо взвился звонкий напев цыганской народной песни. Ягори весело посмотрела на собравшихся и пустилась в пляс. Воланы цветастой юбки в такт музыке взметывались вверх, вторя всполохам костра и обнажая босые ноги, отбивающие безумный ритм таборной пляски. Миг, и Ягори застыла, упав на колени, и прогнулась, чуть подрагивая плечами в такт мелодии так, что волосы коснулись босых пяток. Снова вспышка. Безумная, безудержная пляска; взлетающие вверх, подобно искрам костра, воланы юбок, звон золотых монисто*** и босые ноги танцовщицы, отбивающие ритм в такт музыке. Завтра эта девушка снова станет фрейлиной Мари де Шеврез, обожающей вальсы и полонез, но сейчас… Сейчас она — ТАБОРНАЯ ЦЫГАНКА ЯГОРИ, для которой не существует других танцев, кроме этой разрывающей душу пляски.