Сведенные судьбой

Ягори вместе с Лачи и ее старшим братом Мирчу, смуглокожим юношей лет двадцати пяти с черными, как смоль, вьющимися волосами, ниспадающими на плечи, мирно пили чай в цветастом шатре, освещаемом пламенем свечи, как вдруг Ягори заметила, как завораживающе выглядит ее кольцо, когда в нем, точно звезда в ночной мгле, отражается отблеск пламени. Наблюдая за этой странной, но завораживающей игрой света и мрака, девушка сама не заметила, как вновь погрузилась в воспоминания. В тот день Мари как обычно сидела в гостиной, увлеченно читая очередной любовный роман, когда к ней неслышно подошел Дебре и, мягко забрав книгу из рук девушки, начал осыпать ее тонкие пальчики поцелуями, жарко шепча: — Я недавно присмотрел колечко, которое достойно этих нежных ручек. — Франц, я правильно тебя поняла? — обескураженно спросила счастливая герцогиня. — Я хочу, чтобы ты официально стала моей невестой, Мари, — кивнул он. — хочу, чтоб наконец утихли все разговоры и пересуды за нашими спинами. Поэтому уже на днях эти очаровательные пальчики украсит не менее очаровательное серебряное колечко с рубином, если, конечно, ты согласна выйти за меня. — Надо подумать, — с притворной задумчивостью отозвалась Мари и, усмехнувшись, счастливо произнесла заветное «согласна!». Следующие несколько дней Мари лучилась неимоверным счастьем. Душа герцогини готова была вырваться из тела и звонкой цыганской песней взлететь в небеса, подобно птице. — Ты прямо светишься вся, — заметила однажды Лачи. — порхаешь, словно бы у тебя крылья за спиной выросли. — Так и есть, пхЭнори*, — отозвалась она, сияя неизменной улыбкой, и, взяв названную сестру за руки, прошептала, захлебываясь счастьем, распирающим душу: — Скоро я стану его невестой! — Не тот он человек, сестренка… — начала было цыганка, но, видя ее безмерное счастье, осеклась и многозначительно покачала головой. Вернувшись в тот день из табора, Мари застала Франца, чеканным шагом расхаживающего туда-сюда по комнате. — Что-то случилось? — тревожно спросила Мари, приобняв его за плечи. — Убери руки! — рявкнул Дебре, круто повернувшись на каблуках. — И верни мне мои деньги! — Какие деньги? — опешила Мари. — Двести четыре пистоля, что вчера ты получила от Кортни де Ланжер! — Я их уже потратила, — робко ответила Мари, вспомнив как вчера вечером купила себе новые бальные туфли на деньги, которые графиня де Ланжер заплатила ей за эпиграмму на главного сластолюбца высшего света — небезызвестного шевалье д’Эрбле. Франц помог герцогине придумать всего одну строчку и теперь с пеной у рта требовал денег, невзирая на то, что когда его знакомые платили ему за стихи, которые на деле сочиняла на досуге Мари, девушка никогда не просила, чтобы он поделился с ней заработанными по сути ею же деньгами, а когда один раз все же заикнулась об этом, ответом ей послужило обиженное и возмущенное: «Какая же ты жадная! Какие могут быть счеты между родными людьми?!». После этого Мари устыдилась своего корыстолюбия и больше не заводила подобных разговоров, продолжая писать «родному человеку» стихи, за которые он получал неплохие деньги. — Какая же ты все-таки жадная, подлая змея! — бушевал тем временем Дебре, сверкая глазами, точно кот в темноте. — Теперь, когда я вижу твое истинное лицо, я могу честно тебе признаться, что не только до сих пор не купил то кольцо, но даже не собирался этого делать! Мари ощутила, как по спине пробежал холодок, а сердце словно оборвалось, гулким эхом рухнув куда-то вниз, и больше не вернувшись назад. Казалось, кто-то невидимый одним резким движением вырвал ей крылья, и эта боль, пронзительная, обжигающая, мучительная, молнией пронзила тело насквозь. — Зачем ты это сделал? — не своим, каким-то окаменевшим голосом спросила она, стиснув зубы, чтобы не разрыдаться. — Хотел чтобы ты была счастливой хотя бы какое-то время, — губы Дебре исказила сардоническая ухмылка. — Я не знаю большей подлости, Франц, чем подарить человеку надежду, осчастливив его, а после собственноручно забрать этот дар назад, — отчеканила Мари и, повернувшись на каблуках, вышла из залы. Именно в тот день герцогиня с ужасом осознала, что что-то внутри нее сломалось под тяжестью его бесконечной лжи, что душа ее словно бы выжжена и желание возвращаться домой, понимая, что там ее ждет тот, к которому прежде хотелось лететь на крыльях, исчезло безвозвратно. Брошу я в омут колечко на счастье, Трудно найти, но легко потерять. Чтобы не плакать — не надо влюбляться, Чтобы не падать — не надо летать. ** — Задумчиво пропела девушка и невольно вздрогнула всем телом, когда до нее донесся насмешливый голос Лачи: — Со ж ты так убиваешься-то, золотая? Ты ж так не убьешься! — Не убьюсь, — согласилась Ягори, горько усмехнувшись. — Но попытка-то — не пытка. — Вставай, пошли, — скомандовал вдруг Мирчу, поднимаясь из-за стола. — Куда? -оторопело спросила Ягори. — Пошли, пошли, — Мирчу нетерпеливо потянул девушку за собой, и той не оставалось ничего иного, кроме как покориться. Выведя девушку из шатра, молодой цыган жестом указал на старый дуб, стоящий посреди степи, с прикрепленной к нему доской: — Вставай к щиту. — Мирчу, я… — Вставай! В глаза мне не смотри и не дергайся, а то ведь и попасть ненароком могу. И на нож тоже смотреть нежелательно. Ягори покорно встала к щиту, краем глаза наблюдая за тем, как молодой цыган готовится метнуть поблескивающий в свете полуденного солнца клинок. Миг — и воздух разрезал оглушительный свист, спустя секунду прервавшийся глухим стуком, заставившим девушку вздрогнуть: брошенный Мирчу нож врезался в щит в паре миллиметров от ее уха. Следующие пять минут ножи, со свистом рассекая воздух, летели в окаменевшую от ужаса Ягори, втыкаясь в щит в опасной близости от нее. — Когда стоишь под ножами — понимаешь всю ценность и хрупкость жизни, — улыбнулся цыган. «И жить сразу ОЧЕНЬ хочется», — подумала про себя она и тихо вскрикнула: последний клинок едва не задел ей руку, скользнув аккурат по рукаву блузки. — Совсем рехнулся?! — воскликнула Ягори, у которой в один миг вся жизнь пронеслась перед глазами. — Это был единственный способ выбить из твоей головы всю дурь, — пожал он плечами. — Ягори, ты кольцо обронила, — Лачи нагнулась и, подняв с земли украшение, вскрикнула. — Ты чего? — изумилась девушка. — А колечко-то у тебя непростое: от касания к нему мне руку точно огнем обожгло.