Вечер весны

      Когда пишешь, ты как будто разговариваешь с самим собой. Мне кажется, что я обижена на себя и не хочу с собой разговаривать.       Да, я не хочу с собой разговаривать. Но я хочу разговаривать с вами. Я хочу, чтобы эти буквы преодолевали время и расстояние и делали вас богаче. Но при всём этом мне кажется, что я просто трепло. Не хочется отнимать ваше время на что-то пустое, а я не уверена, что в конце мы хотя бы узнаем, кто я. Но, знаете, ведь всякое может случиться, верно? Вдруг я случайно открою что-то невероятное? Да, это почти так же невозможно, как выиграть что-то в конкурсах на репост в ВК. От скуки я занималась этим весь июль и ничего так и не выиграла. Но вероятность победы была одна к трём тысячам, а то и больше. Вот так и сейчас.       Но, знаете, я продолжу своё повествование, потому что интуиция мне подсказывает, что оно будет полезно, как для меня, так и для вас.       Наступил август. Я вспоминаю июнь. В июне я иногда стояла вечером лицом на запад, смотрела на синие облака, смущающие порозовевшее небо, и думала. Как же это прекрасно, когда тебе семнадцать, а впереди лето, предвещающее столько нового! А сейчас уже август, и ничего нового так и не появилось в моей жизни. Сейчас август, и я хочу уехать жить в деревню, отдыхать в одиночестве, собирая ягоды и целебные травы. Дарина мне как раз дала травник, так что я, скорее всего, случайно не отравлюсь.       Первого августа я, наконец-то, встретилась с Рыбкой. Перебирая пакеты, отданные Энжи, я нашла там брелок: ярко-розовая пластмассовая рыбка. Даша терпеть не может ярко-розовый, но я люблю. Так что я решила написать ей письмо и положить в конверт этот пластмассовый брелок, путешествующий от кого-то к Энжи, от Энжи ко мне, а от меня к Даше.       Я написала следующее письмо:       «Благодарственное письмо       Помнишь, нас на уроке английского учили писать такие письма? А ещё тогда нас учили подписывать открытки к подаркам. Кажется, в графе «подарок» ты написала про звезды на небе. Или это хотела написать я, но не осмелилась. Ох, как же часто я принимаю чужие идеи за свои собственные.       Я не о чем важном писать не собираюсь. То есть всё это, безусловно, важно, но лишь для меня и, возможно, немного для тебя. Не те масштабы, которые занимают мой разум.       Но спасибо, что поговорила со мной по телефону. Мне надо было с кем-то поговорить. С кем-нибудь вроде тебя. Спасибо.       Это как тогда, на Рождество, когда мы с Аней и её мамой поехали в ТЦ, и я тебе позвонила вечером. Не помню, было ли мне тогда плохо, потому что я помню только хорошее из того дня. Но я точно знаю, что когда-то зимой мы разговаривали по телефону, когда я была в отчаянии. В том возрасте мне тяжелее было справляться с этой моей болью. Поэтому очень хорошо, что ты тогда подняла трубку, и мы поговорили. Ничего страшного не произошло бы, но я ведь тогда была… вот не знаю подходящего слова. Но это слово значило бы стремление к тому, чтобы все знали и видели, как мне приходится, чтобы все пожалели и почувствовали вину, а ещё в определение надо добавить щепотку позёрства. Или чуть больше, чем щепотку. На эмоциях я способна на многое, и меня не остановить, пока я сама этого не захочу. Хотя, конечно же, меня можно просто отвлечь на пробегающую мимо собачку, и я обо всём забуду.       Как бы там ни было, но просто спасибо и всё тут. Ты классная, хотя и расстраиваешь меня часто. Но мне это нравится. Достоевский мной гордился бы: я люблю пострадать.       Это всё так странно. Только тебе я пишу письма просто так, потому что мне этого хочется. И наша дружба тоже очень странная. Ты её не признаешь. И это неправда, когда я сказала, что ты и все остальные друзья слились у меня в один образ, это неправда. Я назвала тебя Анжелой и думала, что если скажу про общий образ, то это всё исправит. Но стало хуже. Мои идеи в основном так и работают. Созданные для блага, они творят зло. Как Воланд у Булгакова только наоборот.       Ты не обобщённый образ для меня. Ты — это просто ты. И я тебя не знаю, а ты знаешь меня так хорошо, как никто другой. И я это серьёзно. Ты читала то, о чём я думала и что никогда не озвучивала. Ты знаешь меня. И надеюсь, когда я умру, ты проронишь хотя бы одну слезинку. (Меня очень задело, когда ты сказала, что не заплакала бы, если бы я умерла.)       Что ж пора закругляться. Как обычно оставляю текст песни. Правда, она про любовь, но дружба для меня выше любви. Даже наша полудружба.       P.S. Слушай кавер, а не оригинал. Я тебе не указываю, делай, что хочешь. Но писала я это письмо под кавер.       Scala and Kolacny Brothers — Use Somebody       Я долго путешествовал,       Смотря свысока на всё, что я видел —       На разрисованные лица, заполняющие места, недосягаемые для меня.       Знаешь, я ведь мог быть с кем-нибудь…       Знаешь, я ведь мог быть с кем-нибудь…       С кем-нибудь вроде тебя,       Со всем, что ты знаешь,       С твоей речью…       Бесчисленные влюблённые под покровом улиц…       Поздно ночью, когда ты только начинаешь жить, я ложусь спать,       Начиная войну за придание формы поэзии и ритму…       Я надеюсь, ты обратишь на это внимание,       Я надеюсь, ты обратишь на это внимание.       Кто-то вроде меня…       А дальше я нарисовала огромную «А» в круге, но вместо круга получился овал.       Поэтому ниже я нарисовала свою роспись в уменьшенном варианте и надпись в скобочках: «Та роспись вышла слишком овальной, поэтому их две».       При встрече Рыбка даже не обняла меня, и это сильно ранило мои чувства. А я ей ещё письмо писала, я ради неё ещё страдала, старалась! Но, конечно, остыла я так же быстро, как и загорячилась.       Мы собирали четырёхлистный клевер на школьной лужайке. Даша нашла два, а я не нашла ни одного и была жутко расстроена. Поэтому, когда она нашла очередной четырёхлистный клевер, Рыбка позвала меня, чтобы я сорвала его собственноручно. И это меня действительно приободрило. Но, кажется, так поступают мамочки по отношению к своим несмышлёным детишкам. Ну и ладно, из нас двоих младше я, хотя по возрасту я старше её на несколько месяцев.       Когда надоело собирать клевер, мне нужно было отправиться за покупками. В августе уезжает Энжи и нужно что-нибудь подарить ей на прощание. А ещё в августе наш с Аней выдуманный праздник, что-то вроде общего Дня Рождения.       По пути к магазинам наши с Рыбкой руки время от времени друг к другу прикасались, потому что я шла слишком близко. Если бы я шла с Дариной, я бы просто взяла её за руку и всё тут. Но с Рыбкой такое не пройдёт. Она ведь даже обнять меня не захотела.       Я указывала на разные вещи и говорила всякие глупости. Сразу я указала на мусорный бак и сказала: «Здесь нужно написать: «Место для тебя». У меня как раз с собой маркер!» Понятное дело, она мою идею не поддержала. На ямки в асфальте я сказала, что это норы асфальтных кротов.       Мы стояли на улице и ждали, когда распечатают фотографии, из которых я собиралась делать коллаж для Энжи. Мы смотрели на здание центра внешкольной работы.        — А ты была в нашем классе, когда мы туда ходили на всякие кружки?       — Аня, я была со второго класса, — сказала она с раздражением.       — А такое чувство, что нет.       Это всё из-за того, что мы с ней начали общаться не со второго класса. А люди, с которыми я не общаюсь, для меня просто не существуют. Да, знаю, я просто несносная. Кстати, конверт я Даше всё-таки передала, а она дала мне две фенечки: я просила её сделать их для меня и Энжи.       На самом деле я была очень рада, что встретилась с Рыбкой. И на прощание она обняла меня, исправив тем самым свою ошибку. Мы попрощались на остановке (к ней как раз подъезжал мой автобус), так что Рыбка развернулась и ушла, когда двери открылись. Она не смотрела назад, но я всё равно уверенно пошла вперёд, будто собираюсь войти в первую дверь, но в итоге прошла мимо неё. Мне хотелось пройти пешком. И у меня совсем не было денег на проезд.       Вечером мама с папой ругались. Ничего особенного, у нас такое часто бывает. Мы с папой сидели вдвоём на кухне.       — Сегодня я чуть не убил мать.       — Знаю, слышала от неё.       — Единственное, что мне жаль — это вас, нельзя же оставить вас одних.       — Да, я не умею готовить.       — Ты всё умеешь, но тебе лень.       — Ага, я думала, что и костры разводить умею. Кстати, — вспомнила я, — ты покормила Бакса?       — Кролика покормил твой брат. Я припугнул его, что, если он не будет о нём заботится, то мы его зажарим и съедим.       — О, я бы ела и заливалась слезами.       — Я бы тоже. А вот Коля, наверное, не стал бы есть, он у нас моралист.       — Кто разбил банки для закаток?! — влетела на кухню разъярённая мать.       — Ну, предположим, я, — сказал папа. — Нечаянно бросил в стену. Три раза.       «Лучше пусть бьёт банки, чем тебя», — подумала я и вышла из комнаты. Не люблю смотреть на то, как они ругаются. Вечером мы снова говорили с папой, и я поняла, что он серьёзно готов мать убить, так она его бесит своими постоянными скандалами. Я его понимала, я тоже от этого устала. Мы стали говорить о деньгах.       — Надо зарабатывать больше, чем тратишь, — сказал он.       Но родители у меня зарабатывают мало, поэтому я перефразировала для себя его совет. Нужно тратить меньше, чем зарабатываешь. Это проще. У себя в комнате я лежала и думала о разных несвязанных между собой вещах. Я решила, что буду разбивать здесь каждый месяц на четыре части — как недели. Так, наверное, будет удобней. А ещё я думала о том, что принесёт август. И осознала, что он, как и июнь и июль может не принести ничего. Как это я так живу, что два месяца ничего не изменили в моей жизни?! Это ведь долгий срок. Но только ведь менять что-то должна я, а не они. И тогда я уснула.       На следующий день мне пришлось выбраться в центр, чтобы отнести в школьную библиотеку учебники по биологии, по которым я готовилась к ЦТ. Валенти на месте не оказалось, но там была её помощница, Саша, так что книги я отдала ей. Она, кстати, сказала, что я очень хорошо выгляжу, и мы ещё немного поговорили прежде, чем я вышла из школы.       Я стояла какое-то время на школьном крыльце. Я думала о комплименте. Мне нечасто их делают, потому что, если бы их делали часто, то они точно были бы неискренними. Я не считаю себя красивой и, наверное, никто меня таковой не считает. Но почти всё лето я пью льняное масло, может, оно действует? Кстати, попробуйте, оно невероятно полезно! Но вкус мерзкий, всё-таки это масло, не забывайте. Единственное вкусное масло, которое мне доводилось пробовать, — шоколадное.       — Аня! — передо мной внезапно выросла Аня. (Тавтологии в нашей дружбе не избежать, простите.)       Мы обнялись так крепко, как давно не обнимались.       — Что ты здесь делаешь?       — Книги в библиотеку относила. Как удачно вышло, что мы встретились!       И, разумеется, остаток дня я провела с лучшей подругой. Она была так счастлива, они с Яновским встречаются, и это просто сводит её с ума. В хорошем смысле, я давно не видела её такой счастливой.       Они целовались. И, конечно, первые два раза были неудачными. Сначала она лежала у него на коленях, и он наклонился, чтобы её поцеловать. А Аня испугалась и отвернулась.       — Детка, ты чего?       И знаете, что она сказала? Она начала говорить ему мои слова о том, что всё, кроме объятий, это слишком. Когда целуешь, ты как бы пытаешься съесть, а когда обнимаешь — защитить и спрятать от всех бед.       Я захохотала:       — Мне лестно, но не надо ведь повторять мою чушь перед другими!       — И он рассмеялся!       — Так вы поцеловались?       — Потом тоже не вышло. Как только мы наклонились друг к другу, у меня зазвонил телефон.       — Как в фильме!       — Вот! Я тоже об этом подумала! Но в третий раз всё было иначе, и, о, Аня, мне так понравилось. Когда я целовалась с Димой, это было так мерзко. Но сейчас всё иначе. Просто идеально, не считая моих волос, которые постоянно лезут нам обоим в рот.       Мы захохотали. Пошатавшись немного по городу, Аня предложила поиграть у неё в гараже в бильярд. Я играю плохо, но мне нравится, поэтому я с радостью согласилась. Пока она меня учила играть, я задними мыслями думала о любви. Аня так прекрасна, когда влюблена. Хотелось бы мне понять, что она чувствует? Я ведь никогда никого не любила.       Пожалуй, мне бы хотелось влюбиться. Любовь — это платоническая дружба. Телесные удовольствия и при этом тонкая духовная связь. Но я не романтик. И телесные удовольствия меня скорее пугают, чем привлекают. Мне приятнее было, если бы мой воздыхатель боялся ко мне даже прикоснуться, чем, если бы мы проводили дни напролёт в постели.       Иногда мне кажется, что я создана исключительно для дружбы. Наверное, если бы кто-то меня попросил называть его папочкой, я бы ответила что-то вроде: «Ещё чего! Я не буду назвать тебя папочкой, но, если хочешь, могу называть тебя батей. А, батя? А?» И в конце я бы обязательно стукнула его кулаком в плечо. Друзья, не любовники. Разве что самую малость. Совсем чуть-чуть.       Мы попрощались, договорившись где встретимся, чтобы праздновать двести восемнадцатый день в году. Наш праздник. Что-то вроде общего Дня Рождения. В мире, где праздников слишком мало, нужно выдумывать свои собственные.       Я шла домой пешком, и мне посигналила машина. На душе стало как-то противно. Возможно, грязно. Когда сигналит машина, мне всегда становится как-то мерзко на душе, но, если бы мне посигналил велосипедист, это было бы чертовски мило. Тем более я люблю звон колокольчиков на велосипеде.       Я предвкушала грядущий праздник, и мне не спалось. Но, как и полагается, я незаметно уснула и так же незаметно проснулась на следующее утро. Чтобы мысль, оставшаяся ото сна, не исчезла, я схватила блокнот и записала: «Поймать и поместить рыбку в аквариум легко. Легко сделать её ручной. Но что ты будешь делать со львом?» И это была последняя запись в моём оранжевом блокноте. Надеюсь, вы поняли, что запись касалась Даши и Ани.       Но дружба с Аней уже не была на грани срыва. Ведь у нас праздник! Мы встретились, обнялись, свернули за угол ближайшего дома и сразу же стали обмениваться подарками.       — Дорогая Аня, — обратилась ко мне Аня (порой так странно, что наши имена одинаковы), — вот и пришёл двести восемнадцатый день! Наш праздник. Снова мы встретились, чтобы его отпраздновать. Я уверена, что и через год, где бы мы ни были, мы сумеем встретиться, чтобы его отпраздновать! Я счастлива, что у меня есть такая подруга, как ты. Ты чудесный, чудесный человек. И я очень сильно тебя люблю, мы всегда будем вместе. Наверное, нас даже и похоронят рядом.       — И в один день, — шутливо добавила я, расплываясь в довольной улыбке.       — Аминь! — ещё более шутливо добавила она. — А сейчас мой подарок. Эх, чёртов рюкзак, вечно не открывается, сейчас, минуточку. Та-дам! Даже пакетик новый, а не передаренный, как обычно! Вот, смотри, новый блокнот!       — У меня как раз утром кончился! А ведь ты мне его на 5 августа тоже подарила! Ровно год продержался.       — Похоже, это будет новая традиция. И гель для умыванья, с апельсином, как ты любишь.       — Отлично! У меня и тоник закончился!        Потом пришло время поздравлять её мне. Мне добавить было ничего, поэтому я просто сказала:       — Ты потрясная, и я очень тебя люблю. Помнишь, ты хотела плойку?       — О, нет! Не может быть!       — Закрой глаза.       Она закрыла глаза, а я вытащила огромную синюю коробку с голубым бантом.       — Открывай.       — Боже! Боже!       — Снова закрой.       Она закрыла глаза, а я вытащила из коробки игрушечную розовую плойку.       — Открывай!       Она открыла глаза и залилась хохотом. Конечно же, я подарила ей ролик от кругов под глазами и огуречную маску для глаз, всё, как она и хотела. И ещё рисунки, открытки и плакат для её стены.       — Ты как всегда меня переплюнула.       — Ещё бы, — пожала я плечами. — Я мастер выбирать подарки.       — Куда теперь?       — Будем, как обычно, пить литрами колу, делать фотографии и просто шататься по городу?       — Поддерживаю!       Мы пили пепси (да, изменили коле, но нужно ведь пробовать что-то новое!), шли к перрону и говорили:       — Ты должна сделать так, чтобы я посмотрела на Яна!       — Его так только друзья называют, — подняла палец вверх Аня.       — Парень моей девушки автоматически мой друг.       Парень. Моей. Девушки.       — То есть, ты моя. И ты девушка, — я покраснела, а мои попытки исправиться лишь сильнее заставили её смеяться.       На стене перрона красовалось яркое граффити, мы сделали пару (десятков) фотографий, и я достала маркер. Там я написала текст песни «ночных грузчиков». Мне их творчество не нравится, но отрывок, который я написала, меня очень зацепил. Вот он:       «Но совесть-сука! Сука-совесть! Вставляет мне палки в колеса       Из-за нее я никогда не смогу стать человеком свободным, счастливым       Совесть-сука, сука ты, совесть. А я ведь так и подохну       Треклятым порядочным гражданином».        День вышел замечательным. На лавочке я дала маркер Ане, чтобы она написала что-нибудь. Ей в голову ничего не пришло, поэтому я сказала:       — Позвони ему.       — Что?       — Напиши это.       — А, — протянула она, снимая колпачок. — Кстати, когда мы гуляли с Настей, и там на заборе была написана революционная надпись, она спросила, не ты ли это написала. Ты писала что-нибудь на Молоково?       — О, люди меня начинают узнавать. Но там я ничего не писала. К сожалению.       Вот так меня и запомнили левые одноклассники, вроде Насти. Девочка, осуждающая политиков, революционно настроенная и склонная к философским изречениям. Неплохо, кажется, этого я и добивалась.       Той ночью я плохо спала. В коле, пепси и других газировках чертовски много сахара и, возможно, кофеина. Поэтому ночью, пока родители дома ругались и били посуду о стены кухни, я сидела не лавочке во дворе и смотрела на небо. Я рассматривала знакомые созвездия: Большая и Малая Медведицы, Кассиопея, Орион (моё любимое созвездие), Возничий, Дракон. Да, я неплохо разбираюсь. Но под доносившиеся из дома крики я не так уж сильно хотела изучать созвездия. Я хотела, чтобы меня, наконец, забрали инопланетяне. Мне так часто снилось это в детстве. И вот я снова чувствую себя напуганной маленькой девочкой, которой хочется сбежать из дома и отправиться ближе к звёздам. Мой дом не здесь. Нет.       Упала звезда. В августе они всегда падают. Глядя на ещё не погасшую полосу, показывающую траекторию падения, я загадала желание. Я хочу быть счастливой. Раньше я всегда загадывала славу, признание и известность. Я загадывала это на День рождения, Новый год, когда в небе падала звезда и когда часы показывали 11:11. А сейчас я просто хочу быть счастливой.       И в следующую ночь мне тоже не спалось, хотя дома и было тихо. Я внимательно изучила карту звёздного неба, висящую у меня над столом, и отправилась искать Цефия, Северную Корону и Волопаса. Я хочу быть мастером, я хочу знать о звёздном небе, я не хочу, чтобы какой-то бледный и романтично настроенный юноша рассказывал мне про звёзды. Что может быть пошлее?       Снова упала звезда, снова я с опозданием загадала быть счастливой. А потом я решила, что изучать созвездия так же ужасно, как подсчитывать стоимость салюта, взрывающегося в небе. «Анна, — сказала я себе, — наслаждайся. Тебе не нужны названия, чтобы видеть в этих блёсточках на небе красоту». И я с собой согласилась.       А ещё я подумала об августе, как о парне. Июнь и Июль — двойняшки, довольно скучные светловолосые двойняшки. А у Августа волосы тёмные и там блестят падающие звёзды. А ещё у него губы сладкие, как сахарный арбуз, и такие же красные, будто помадой накрашены. Он бывает жарким, а иногда по-осеннему холоден. Но он всегда спокоен. И он мне, пожалуй, нравится.       А потом я заметила, что в ВКонтакте у Даши-Рыбки всего один друг: я. Она удалила всех, даже Аню, с которой сидела, а меня оставила. Я была счастлива, я позвала её гулять, а она, к моему удивлению, сразу же согласилась. А ещё она сказала, что ей очень понравилась рыбка-брелок из конверта, что я ей отдала.       На следующий день мы гуляли по полю, разделяющему наши с ней районы. Уран бегал рядом, я ходила с травником в руках и склонялась над всеми цветами. Красивый розовый цветок я вложила ей в волосы, а она сначала сорвала точно такой же для Урана и продела его в ошейник, а потом протянула ещё один мне. «Это и есть нежность, — подумала я. — Мне этого не хватает».       Мы не занимались ничем увлекательным. Сходили на остановку, где клеили красную букву «А», чтобы убедиться, что она на месте. Я дописала маркером слово «resist», что значит «сопротивление». Было бы слишком избито писать: «Борись с системой». А мне хотелось, если честно, но гораздо больше я не хотела показаться перед Рыбкой слишком банальной. А внизу я оставила подпись: «Анна Фаер». И маленькое сердечко.       Очаровательный нежный революционер.       А потом мы поднялись на мост над железной дорогой.       — Я напишу: «Прыгай», — я достала маркер.       — Не надо, — покачала головой Рыбка.       — Думаешь, кто-то прыгнет? Я стану косвенной убийцей?       — Какая-то вероятность есть, не пиши.       — Или что?       Она смерила меня строгим взглядом.       — Да ладно! Ещё больше ты во мне не разочаруешься. А моей скрытой злобе нужно иногда выходить на волю.       И я написала это. И сразу же пожалела. Надо было как-то исправить.       — Зачеркни «П». Будет призыв рыгать. Забавненько.       — Иу, — сказала я. — Лучше поставлю восклицательный знак.       — Отлично. Теперь точно выглядит, как призыв.       — Никто ведь не умрёт. Не умрёт ведь? Думаешь, моя совесть выдержала бы такое?       — У тебя её нет. Хотя, если ты задаёшься таким вопросом…       — У меня её нет, — улыбнулась ей я. — Пойдём!       Она провела меня немного до дома, и я была снова растрогана. Это нежность. А когда она решила возвращаться, я вызвалась проводить её. Это гипернежность.       А потом я долгое время не виделась ни с Аней, ни с Рыбкой. Мы с Дариной запирались в моей комнате, рисовали картинки для прощального коллажа (Энжи ведь улетает так скоро) и смотрели мультики. И я была счастлива. Иногда я слишком увлекалась рисованием и не отвечала Дарине.       — Не молчи на меня! — так она сказала мне однажды, а я молча взяла новенький блокнот с синими котами на страницах, чтобы это записать.       А ещё, когда Дарина икает, она не пытается с этим бороться.       — Икота-икота, иди на Федоту, с Федоту на Якова, с Якова на всякого! — скороговоркой проговорила я. — Повтори это и икота пройдёт!       — Ты такая суеверная! Но нет, не буду.       — Почему?       — Мне нравится это чувство.       — Ого! Потрясающе! Ты единственная из моих знакомых, кто не старается избавиться от икоты!       Мне нравилось рисовать с ней и смотреть мультики. Особенно смотреть мультики.       — Почему мы не в мультике? — спросила она у меня, не представляя даже, что она может оказаться в книге. — В мультиках всё всегда так весело, и все живые.       Минута молчания. Все живые? Что она имеет в виду?       — Да, смерть неизбежно приближается к нам, но мы должны смело смотреть вперёд. Таков уж наш удел, — произнесла я со вздохом.       Дарина покачала головой.       — Наверное, ты в детстве смотрела мультики про тайные заговоры и философские размышления.       Кажется, я точно для всех буду девочкой, обсуждающей масонов и иллюминатов, отвлекающая учителей вопросами о смысле жизни и прочее, и прочее. И хорошо. Это я. И я себя принимаю. Чёрт возьми, да ведь заговоры и философия — это круто! Кто не согласен? То-то, молчите! Даже не думайте спорить!       Каждый вечер мы с Ураном провожали Дарину через поле. О да, не забывайте, что они с Рыбкой живут в соседних домах. Замычала корова.       — У, — протянула я. — Это был шаман?!       — Нет, корова. Но ты права, все шаманы воют совсем как коровы.       И попрощавшись на распутье с Дариной, я обычно возвращалась домой в сопровождении Урана и музыки в наушниках. Именно тогда я как-то подумала о брожении воображения. Я просто использовала в своём мысленном диалоге это словосочетание. И только потом поняла, как идеально эти слова подходят друг другу. Брожение воображения. Словно две детали паззла. Вот бы собрать мозаику целиком! Вы только подумайте, какой бы вышел текст! Идеальный. Ох, хотелось бы мне это прочесть. Чтобы каждое слово идеально сочеталось с соседним. Я бы была так счастлива, если бы такой текст существовал. Только ведь в буквах и словосочетаниях каждый видит что-то своё. И только поэтому такого идеального текста не существует.       О, новость! Совсем забыла сказать! Я решила, что разбивать здесь месяц на недели было бы ужасно глупо. Такая идея могла прийти только очень сонному и уставшему человеку. Нет, я не хочу делать из этой истории дневник. Это не дневник. Это что-то гораздо более личное, чем дневник. Это настолько личное, что хочется поделиться с каждым желающим.       Я буду разбивать текст так, как мне этого захочется. Например, прямо сейчас! Внезапно, да?! Ох, готова поспорить, что август принесёт мне гораздо больше внезапного. Но мы узнаем это, только если продолжим наш путь вперёд.       Всё-таки очень мило, что я, как и вы, не знаю, что несут в себе следующие страницы. Мы так близки, хотя и не знакомы. Знаешь, сейчас хорошо было бы обняться. Но мы же не обнимемся, да?       Странная просьба, но дай этим буквам пять, ладно? (Поверь, я тебе уже ответила, я дала этим буквам пять, а через них наши пятюни будут связаны, дружище.)       Будем друзьями по страницам?