Достойная пара

« — Я скоро вернусь.» — сказал Кристофер и отправился на границы в очередной раз.       Он пообещал, что этот раз будет последним, и после некоторой отлучки он уделит мне достаточно внимания; еще убедительно попросил не бродить по опасным местам и снижать контакт с дочерью Вальгарда к минимуму, советник из мужа оказался посредственный — я и сама окончательно поняла неуравновешенность волчицы.       После моего ночного опроса Крис не изменился, он остался тем же ответственным и строгим, шутливым и саркастичным, иногда балбесом и то только совместно с Фероксом, хотя некоторые перемены всё-таки ощутимы.       Тем не менее с его отъезда прошло уже два дня.       Как и обычно, многие женщины завтракали вместе, обмениваясь добрыми напутствиями и пожеланиями на весь день. Подобные совместные приёмы пищи для стаи необходимы, ведь их отсутствие изнуряет и ослабляет волка, как и долгосрочное отлучение от семьи. Объятия, ласка, тепло и заботу человеку предоставляет его семья, без неё он слаб и беззащитен, словно один на поле боя, и если для людей эта фраза несколько в переносном, то для волков она так же и в прямом смысле слова.       Стая обеспечивает оборотня не только любовью, но и непременно оберегает его от чужаков или иных опасностей. Стая — это всегда защита и уют, и только формально неотъемлемо строгая иерархия. Однако, Северный клан мне чужд и потому не воспринимается как нечто близкое, родное и неразрывное. Я не могу целиком понять их привязанность, потому что ни с Кристофером, ни с Уни и Ракель тем более, у нас нет нужного соединительного звена и понимания, говоря попросту — мы непричастны к жизням друг друга. Но физически я всё же знала, какого это, и раньше испытывала, да и до сих пор тоже не перестану тосковать по дому.       Кристофер — единственный из всех, кому нет нужды в постоянной поддержке. Он почти как одиночка, может жить в стае, но так же легко может обходиться и вне, без ущерба для себя. До нашей свадьбы он, вероятнее всего, не жил тут и у него не было необходимости возвращаться постоянно обратно. Наверняка, Сверр охотно поощряет блудливый образ жизни: путешествует вроде маяка то тут, то там, плюс ко всему и грусти от потери чего-то дорогого не имеет. Впрочем, теперь всё совсем иначе, я стала той уязвимой частичкой его самого, из-за которой он обязан периодически показывать лицо отцу, Фероксу, Вальгарду, Ингрид и остальным; даже если как настоящая пара мы далеки от идеала, есть некоторая гарантия, что Кристофер не посмеет бросить жену на съедение врагам, пускай я ему ненавистна или противна, он не в силах бороться с данной волчьей связью — её невозможно прервать, к тому же старшие редко ошибаются, а именно они проповедовали образцовый союз.       Сегодня стоял тот редкий теплый день гадкого Северного лета. Женская половина стаи повытаскивала узкие вытянутые столы на тоненьких ножках на улицу, много непохожих между собой стульев и обольщающее количество еды и выпивки. — Альбиннен, ты наконец-то решила вылезти из норы и показаться клану? — Уни по-детски хихикнула, как умеет только она, и прихлебнула перелитый в блюдце чай.       Мой скромный визит сперва не заметили остальные волчицы, но после обращения подруги, они все, как одна, обернулись на меня, любопытно рассматривая точно диковинное явление. Я никогда не имела подруг, не считая Лексу, поэтому и сейчас не задавалась целью собрать вокруг себя многочисленную компанию, но базовые правила вежливости учла.       Внешность северянок преобладающе очаровывала, она не была жгучая как на юге, но и не уступала в прелести. Местные девушки казались более изящными, тем не менее и сильнее; их взгляд сочился холодом, в то время как кожа блестела нежно-розовым румянцем; большинство южанок хвалится густой копной темных волос, когда в Северном клане женщины имеют тонкие светлые волосы, видимо, по этой причине невесту, приехавшую из-под горячего солнца с неестественно платиновым цветом волос, восприняли дико, хотя, однозначно, есть и другие причины.       Недалеко от накрытого стола носились гурьбой щенки. Они кусались, падали и кувыркались по выросшей кое-где траве; их шерсть не была такой, как у взрослых: пуховая шкурка пропускала яркие лучи солнца и как будто впитывала их, и оттого светилась. Бездумно гоняющие по полянке, между ног столов и родителей волчата буквально врезались в меня и, растерянно задрав круглые блестящие глазёнки, потупили носы в знак уважения и искреннего чувства вины. — Какие хорошенькие! — я потрепала по холке замечательного серебристого малыша, и он задиристо подпрыгнул и рванул в гущу игры удравших собратьев.       Показалось, что некоторые из волчиц до сих пор не доверяют мне и даже с опаской относятся ко всем моим телодвижениям; как и сейчас: женщины испуганно замерли, когда я всего лишь приласкала волчонка. Их взгляды настораживали и обижали, неприязнью сочились чересчур явно.       Разговоры так же заметно притихли или стали недосягаемы даже моему острому слуху, данная ситуация вводила Уни в неловкое состояние и особо смущала, поэтому всеми способами она пыталась оказать мне поддержку непринуждённой беседой или улыбкой. Ингрид довольно улыбалась, и я догадалась, что негодяйка в любом случае успела сказать семье что-нибудь нехорошее обо мне. — Ингрид, что ты думаешь насчёт бумажных писем? Говорят, этот вид связи давно ушёл в прошлое, но некоторые ценят именно осязаемость переписки, способность через письма становиться ближе к собеседнику и узнавать его гораздо лучше, чем, например, по электронной почте или в повседневном разговоре… Ведь действительно, разве мы говорим о сокровенных вещах открыто? А на письме это получается невольно! — под конец окончательно развеселившись, я завершила монолог коротким смехом, но по диковатому взгляду Ингрид поняла, что попала в точку. — Что, ты любишь писать? Ничего себе! Почему я не знаю об этом? Вы что, девчонки, тайком переписываетесь? Признавайтесь! — Уни оживилась и, ухватившись за мои слова, намертво пристала к Ингрид. — Да, ещё как! Она очень любит и письма шикарные пишет, вам бы только видеть их! — Я подыграла, вовлекая в шалость присутствующих. — Ты ошибаешься либо очень плохо врёшь, я не писала тебе абсолютно ничего! — девушка-воин вскочила, чем слегка удивила всех. — Разве? Да вот же на днях, как сейчас помню… — У кого-то самооценка высоковата, мне незачем уделять тебе столько внимания, — она усмирила пыл, уселась обратно и принялась разливать всем чай. Готова поспорить — её пот прошиб от моей настойчивости. — Что происходит? Ты так странно реагируешь… — Уни шокировала необоснованная злость подруги, так же и иных женщин, кроме меня, потому что мне известно, чем вызвано подобное поведение. — Значит, я ошиблась, — наигранная обида в голосе претила торжеству в мыслях, — Но знаете, письмо действительно интересное…       Уни чуть привстала на стуле и, протянув руку над столом ко мне, передала чашку чая и обратно села, приглаживая живот и нашёптывая ему что-то невнятное. — Альбиннен, расскажите о Юге! — задала вопрос девица справа, и её голос поддержало большинство. — Лучше о том, как вышел ваш союз со Сверром! — спросили с другого конца стола несколько северянок.       Девушки почувствовали простоту моего общения благодаря воспеванию письма Ингрид, которое совершенно не заслуживает даже упоминания. Со всех сторон посыпались общие и не совсем расспросы о моей родине, людях, культуре и прочее, прочее, прочее. Иногда я отвечала с охотой, порой без, но никто не обижался, только воинственная дочь Вальгарда сидела насупившись и размазывала десерт по тарелке, а когда прозвучал очередной вопрос, она оживилась и вклинилась с собственным.       Я немного отпила чай в настороженном ожидании чего угодно от Ингрид. — Извините, мне не сластили? — я спросила у Уни, и она отрицательно покачала головой. Странно.       Вкус что-то напоминает, а что именно не могу вспомнить. Отпив ещё глоток, я ощутила, как горячий ожог не от кипятка разлился по горлу. Чай успел остыть и обжечься было бы невозможно. — Всегда было интересно, в Южном клане чай пьют? А то там же всегда пекло, поэтому пить теплое некомфортно, наверно? — Ингрид задала чудной вопрос. — Что за глупости, конечно пьём…       Рука дрогнула, и чашка выскользнула из пальцев и разбилась о землю. По горлу пошла вторая опаляющая волна, язык свело.       Отравили!       Звуки стали путаться в голове сумбурным комком, речь превратилась в гулкую пульсацию, деревья, люди, волки, стол — всё закружилось в глазах. — А еще наслышана о суеверии южан. Судя по всему, таких, ну, распущенных, у вас стращают до смерти, бедняжки становятся словно душевнобольными, боятся всего, сторонятся окружающих, манией страдают. За редким случаем их всё же берут замуж, вот тогда счастье для всей семьи! Так что? Слышала о таком? Как по мне, так правильно делают! А ведь делают так? Ты знаешь о таком? — Ингрид бесконечно задавала ужасные вопросы, но ответить я не могла.       Я схватилась за горло и попятилась назад, прочь от внезапно поменявшихся на немилость волчиц. Девушки оскорблённо и презрительно опустили глаза, женщины ненавидяще и жестоко устремили взгляды, стараясь или надеясь прожечь меня ими.       Уни ошарашено встала и медленно побрела ко мне с протянутой в знак мира вперёд рукой: — Я не… Это не я… Я не думала, что… Ингрид дала чай… — Осознав сказанное, девушка резко обернулась к ухмыляющейся подруге и бросилась на ту с кулаками, но всё это было уже так далеко от меня.       Рот испепелялся и, кажется, огонь постепенно спускался по горлу и медленным темпом отравлял нутро. Грудь сцепило холодом, а потом жаром, но дышать было невозможно.       Вся стая именно сегодня, как назло, обосновалась на улице, но это просто паранойя: они не могут пособничать и знать о проделках Ингрид, просто погода хорошая… Отовсюду погнались чужие злые упрёки и косые взгляды, мерзкие шёпот и слова вдогонку. Ненависть, гнев, ярость, зависть, отвращение, жалость и вожделение. Словно они только и ждали подобного момента, моего абсолютного бессилия, чтобы убрать помеху. Им это только на руку! Но за что?!       Всё больше и больше собственные мысли и слова казались бредом, потому что если глаза воинов и смотрели, то обеспокоено, если женщины прослеживали мой ход, то настороженно и удивлённо. Волчий аконит острой лапищей схватил меня за хребет и поверг в хаос за относительно короткое время. Мозг отказывался соглашаться с действительностью и скоро дал сбой.       Я запнулась ногой о ногу и рухнула, но моментально встала, гонимая личным убеждением в том, что на хвост сели враги и уже догоняют. Колени подкашивало, а руки обессиленно раскачивались, но определённая польза в суждении параноика была — мне действительно нужно бежать. Никто, кроме Кристофера, не заинтересован в моём благосостоянии подлинно, если кто-то захочет «случайным образом» посодействовать моей скорейшей смерти, то не встретит сопротивления.       Вспышками в голове всплывали ужасные картины, но я отчётливо вспомнила разговор Ферокса и Кристофера, когда они говорили о том, откуда больше всего идут одиночки. Нужно следовать именно туда, я однозначно встречу Криса там, и тогда всё сможет более или менее встать на свои места.       Лес пролетал мимо с безумной скоростью, и если это не жизнь вылетала из меня, покидая бренное тело, значит бежала я достаточно быстро для нынешне разбитого состояния.       Живот сдавил спазм, и приглушённый стон вылетел изо рта, руки сотрясала дрожь, а колени вмиг ослабли, позволив тяжёлому телу больно обрушится на землю, обрекая хозяйку на скудную смерть в грязи да еще в человеческой форме, не позволяя в последний раз вкусить дар обращения в волка. Я перевернулась на спину и посмотрела, как угловатые верхушки деревьев упираются в светлое небо, солнце проскальзывает между веток и пятнами покрывает землю в лесу.       На расстоянии десяти метров послышался мерный легкий приближающийся ход; а еще ближе, в шести шагах, я узнала поочерёдный топот четырёх лап, разрывание когтями земли и быстрое дыхание.       В глазах закишели мушки, и туманное бельмо затмило взор; язык не в состоянии пошевелиться и кажется, что во рту не было жидкости уже сотню лет. Руками нащупала под собой несколько шишек, больно впившихся в спину, и мох. Хоть сколько-нибудь угрожающих палок или булыжников вблизи не наблюдалось.       Над ухом закопошилось незнакомое животное, с безумным взглядом нависло надо мной, угрожающе приоткрыв пасть и постепенно распаляясь в охотничьем инстинкте. Волк-одиночка свирепо исследовал бессознательную девушку перед собой расширенными зрачками, решая, что же именно делать, убить сразу или поиграться. Одной лапищей он наступил на мои растрепавшиеся космы, вытягивая и подёргивая волоски из шевелюры, продолжалось это не меньше минуты, но потом животное глубоко вдохнуло мой запах и точно озверело.       Спертый воздух стал проникать в легкие и громким кашлем выходить оттуда же.       Болезненность жертвы подогревала азарт хищника, он раззявил челюсть и успел едва сомкнуть у моей шеи, как вдруг засопел, зубы его застучали, и слюна потекла с выпавшего из пасти языка. Кровожадный убийца качнулся на прямых лапах и упал замертво.       Пружинящие шажки были уже в паре метров от меня. Если б я не знала, что все охотники ходят очень мягко, то уверенно могла бы сказать, что это девушка. Кто-то надо мной создал тень, оттуда же зазвучал гибкий, как будто с акцентом, голос. — Ох, чёрт возьми, это же… — огненно-рыжие локоны, обожженные солнцем, заплясали перед глазами, опутывая лицо. — Эй, ты жива? Мне что, придётся тебя к себе тащить? Еще эти поганые одиночки, чёрт бы их…       Девушка с невероятно бледной кожей нависла надо мной, заслоняя от минувшей опасности и с недоверием оглядываясь по сторонам. Одета она была на удивление легко — ноги, живот и руки не обременены одеждой. Поэтому, прежде, чем отключиться, я единственно заметила небольшой шрам в виде растения цирцеи на правой стороне живота, место, куда обычно ставят руны ведьмы.