Orphans

Первый поцелуй. (mini)

      4 октября.       07:15       С переездом в детдом, Чимину еще ни разу не выпадала возможность хотя бы раз проснуться с действительно хорошим настроением, с мыслью о том, как прекрасен этот Мир, с желанием учиться и познавать что-то новое. Все это приходилось делать лишь потому, что выбор ему никто не предоставлял, а поставил сразу перед фактом: ты должен. Однако, если бы после всего случившегося с ним когда-то в далеком прошлом, ему предложили бы продолжать жить, или же — умереть, Чимин, на тот момент, скорее всего выбрал бы второе, потому что жизнь без тех, кто тебя по-настоящему любил и заботился о тебе — самая, что ни наесть, пытка, и чувствовать кровоточащую дыру вместо бьющегося сердца — боль невыносимая, как и та пустота, хаотично и неумолимо странствующая по артериям. Время, как говорится, лечит, но Чимин опровергал это тем, что оно лишь убивает. Как морально, так и физически.       В возрасте от десяти до двенадцати, его впервые посещали мысли о том, есть ли жизнь после смерти; наблюдают ли с небес за ним родители; скучают ли по нему? Ведь Чимин скучал очень. До такой степени, что в свои полноценные тринадцать он чуть ли не покончил с собой, и все из-за того, что он думал, мол, таким образом их семья воссоединиться вновь и больше никогда не распадется. Глупый.       Да, уже в столь юном возрасте он размышлял о подобных вещах, но его попытка распрощаться с Миром разлетелась в пух и прах, потому что Сокджин не позволил. “Потому что это — не выход” — каждый раз твердил он мальчишке с совсем уже, как казалось старшему, помутневшим рассудком. Порой ему приходилось даже хватать Пака за плечи и трясти того до тех пор, пока вся дурь из его головы не исчезнет. Чимин лишь пустым взглядом смотрел на старшего и бессмысленно качал головой, соглашаясь лишь затем, чтобы Сокджин оставил его в покое. Но и Ким отступать так просто был не намерен...       Поначалу Чимин не воспринимал его слова всерьез, ведь его мысли, по большому счету, были забиты совсем другими вещами, но стояло пройти какому-то количество времени, как его мозг начал непроизвольно задумываться, особенно тогда, когда он впервые повстречал Намджуна: с тех пор много чего изменилось, но главное — появилось желание бороться. За это ему, конечно, огромное спасибо.       А так же он считал, что Сокджин — самый настоящий ангел-хранитель, спустившийся с небес, чтобы приглядывать за Чимином. И не удивительно, ведь случаев, когда Ким действительно выручал Пака из самых различных ситуаций и путаницей, не пересчитать на пальцах. Тем не менее, даже у его защитника не получалось уберечь младшего от ночных кошмаров и таких негодовавших утр, одно из которых выдалось Чимину сегодня...       Пот, озноб, внезапный холод а затем пылкий жар, до жути равномерно распределяющийся по всему телу. Нет, это не очередной нехороший сон, но Чимин уже под утро понял, что лучше бы это был именно кошмар, который быстро бы забылся в течении суматошного дня, в отличае от болезни, которая продлиться неделю как минимум. Проваляться в постели столь долгое время не хотелось совсем: по предметам, одназначно, появятся долги, которые придется нагонять самому, и ведь никто не поможет. Но Чимин понимал, что этого не избежать никоем образом, поэтому уже успел смириться.       Температура под тридцать восемь. Щеки пылают красным. Мокрые волосы сосульками липнут к покрытому внезапно выступившей испариной лбу. Из приоткрытых губ, которые хоть парень невольно и облизывал все равно оставались сухими, срываются лихорадочные стоны и затрудненное дыхание, которое больному давалось явно с большим трудом из-за золоженного носа, который, тем временем, неприятно пощипывал, так как был растерт до покраснения теми скомканными и одноразовыми салфетками, что валяются на полу и постели.       Тихие хныканья рвуться из юной груди, которые не услышать тяжело, разве что глухому. При этом создавалось впечатление, будто бы Чимин время от времени терял сознание, но быстро приходил в себя и стонал вновь, уже громче, рассчитывая, видимо, на помощь своих соседей, и не прогадал: мальчишки не смогли не обратить внимания на нездоровое состояние их соседа, хоть и не сразу.       — Хен, тебе плохо, хен? — смотря на Чимина, обеспокоино спрашивает Чонгук, на что старший в ответ лишь жалобно хнычет, не в силах разомкнуть глаза.       Голову, как будто бы, кто-то медленно и мучительно раскалывал на две половинки, а горло изнутри безжалостно скреб гвоздями, ибо при сглатываннии лишней слюны оно нещадно раздирало и ныло, из-за чего хотелось выть в голос и лезть по стене под самый потолок.       — Что с ним? — любопытно спрашивает Тэхен, возвращаясь из душа и протирая свое румяненное лицо бархатным полотенцем. Небрежно откинув его на свою кровать, он подходит к койке старшего и встает рядом с Чонгуком, облокотившись о его плечо.       — Кажется, у него высокая температура, — расположившись на краю кровати рядом с больным и касаясь своей холодной ладонью лба и пылающих щек Пака, сообщает Юнги и напряженно смотрит на остальных. — Что делать будем?       — Как что? Медсестру звать! — тут же восклицает Чонгук, наровясь уже выбежать из комнаты и рвануть в медпункт. Знать бы только, где он находится.       — Ага, если бы она еще у нас была... — робко пробубнил Тэхен позади Чонгука, а по младшему словно разрядом прошлись в двести двадцать.       На самом деле, Ким был прав лишь отчасти. Медсестра в их детдоме, конечно же, имелась, но застать ее было задачей фундаментальной, так как она в своем кабинете практически не появлялась. Лишь по определенным дням, и то в какое-то отведенное директором время. И даже если бы ребенок находился присмерти, плевать они все хотели, ведь это не дети каких-то известных или богатых личностей, а обыкновенные детдомовцы. До них дела нет...       — То есть, как это?       Мин пожал плечами, якобы, “а вот так вот”, после чего встал с кровати и направился к своей, выслушивая недовольные возгласы Чонгука и жалобные стоны измученного Чимина.       Смотря на состояние Пака, Юнги его было искренне жаль до глубины души, а так же, в его груди что-то болезненно сжималось от одной лишь мысли, что он ничем не может ему помочь. Ведь Чимин заботился обо всех как никто другой, не позволяя кому-либо оказаться в подобном положение, в какое сам же и угодил. Какая ирония судьбы...       — “Глупый, нельзя же быть таким невнимательным!” — про себя сердится Мин, вытаскивая из под металлической кровати небольшой рюкзак со множеством потрепанных кармашков. Он роится в нем, выкладывая на белый пододеяльник какие-то препараты и таблетки, выискивая те, в которых Чимин сейчас нуждался больше всего, но все тщетно. Он раздраженно цокает, щуря глаза от беспомощности и возвращается к остальным.       — Обезболивающее есть. — сообщает он через пару минут, тщательно перебрав свою медицину.       Чимин, кажется, слышит, но очень быстро теряет сознание и приходит в себя не скоро...       09:20       Чуткий слух ловит чьи-то размеренные шаги, передвигающиеся по маленькой комнатке, и женскую интонацию, откровенно чем-то недовольную. Возможно тем, что обладательницу этого прекрасного голоса вынудили примчаться к больному в ее выходной и возиться с пациэнтом уже достаточно долгое время, а все из-за того, что Чимин никак не просыпался...       После недолгой паузы он слышит как говорит Чонгук уже своим ломающимся и до безумия приятно ласкающим слух, голосом. По видимому, отвечая на ее вопросы. О чем именно шла речь разобрать Паку было тяжело: все вокруг мутно и неразборчиво; голова зудит от дикой боли; в ушах стоит тихий гул. Пак хмурится от ощущений, что-то протянув с придыханием на высоких и охрипших нотках, а Чонгук улавливает в его жалостном стоне свое имя и резко подходит к кровати, присаживаясь на край.       — Минни? — как-то эхом слышится Чимину в свой адрес, но отозваться попросту не было сил. — Проснулся? — стояло теплой руки Чона коснуться лица Пака, как старший потихоньку начал приходить в себя.       Он поворачивает голову, утыкаясь своим маленьким носиком и пухлыми губами в ладонь младшего, горячо в нее дыша, и чувствует как его сердце начинает набирать пугающий темп, напрочь сбивая дыхание, а волна жара накрывает Чимина с ног до головы, топя в непонятных чувствах и желаниях, чтобы донсен не уходил и посидел так еще какое-то время. И каково было его разочарование, когда рука отстранилась. Он чуть ли не захныкал, возмущенно сдвинув брови, но из-за слабости походило это больше на мольбу.       — Наконец-то! — восклицает медсестра.       Сонный мальчишка через силу размыкает тяжелые веки, которые поддаются лишь наполовину, и жалобно смотрит на уходящего к своей кровати Чонгука и встающую перед ним невысокую женщину в белоснежном халате с небольшим чемоданчиком в правой руке, который она тут же устраивает на кровати.       Головная боль вроде бы немного стихла, как и жар. И кто знает, может быть это медсестра успела постараться, а может и сон, ведь не зря говорят, что он лечит. Тем не менее, Чимин мог трезво соображать и даже свободно двигаться, чувствуя по телу конкретный прилив сил, разве что глаза резал яркий свет, от чего хотелось спрятаться под одеялом и не вылезать, особенно от мысли, что медсестра сейчас будет делать что-то неприятное и пугающее.       — Снимай трусы и ложись на живот. — грубо рявкает женщина, доставая из чемоданчика прозрачную колбочку с жидкостью и длинный шприц.       У Пака от ее слов глаза вдруг округляются. Он ожидал чего угодно, но к этому был морально не готов. Вернее, не был готов делать это перед Чоном. Конечно можно было попросить, чтобы тот вышел, но толку? Все равно сделает по своему...       Чимин, нервно сглатывая, смущенно и как-то умоляюще косится на Чонгука, развалившегося на своей кровати и внимательно наблюдающего за светленьким, а затем робко тянется к резинке белых боксер, медленно стягивая их с бедер и оголяя упругие ягодицы. Ему от чего-то было стыдно делать это перед младшим, особенно когда он совершенно случайно улавливал на себе его загадочную ухмылку и с каждой секундой лишь больший интерес от нерешительных действий старшего.       — Ну? Шустрее, шустрее. — она без всяких нежностей надавливает Паку на спину, отчего он прогибается в пояснице, слегка выпячивая попу, и резким движением стягивает с него белье до конца, на что Чимин стыдливо зарывается в подушку и послушно ждет.       Чонгук, с серьезным и каким-то деловым выражением лица, несильно прикусывает губу, слыша тихое ойконье со стороны пациента и наблюдает как медсестра медленно вводит острый шприц ему в правую половинку, запуская туда жидкость, а через пару секунд так же аккуратно и плавно выводит, выбрасывая иглу в мусорное ведро. Со словами “Вот и все” женщина отрывает кусочек ватки, выливая на нее пару капель чего-то жгучего и дезинфицирующего, и смазывает ею больное место, после чего вслед за шприцем летят и перчатки.       Задняя часть после процедуры жжет до такой степени, что Чимин, стиснув зубы, лежит неподвижно в подобной позе еще какое-то время и слушает указания медсестры о том, что таблетки, которые она положила на стол, следовало бы непременно выпить. После услышанного ею тихого “хорошо”, она покидает комнату, захлопывая за собой дверь и Чимин с облегчением выдыхает.       — Слышал, что она сказала тебе? — подходя к Чимину сзади и неотрывно любуясь оголенным и весьма привлекательным перед собой видом старшего, Чон натягивает белье обратно на его упругие ягодицы, несильно шлепнув по ним резинкой, от чего Пак уже не сдерживается и вскрикивает “Больно же!”, произносит Чонгук и присаживается рядом с любимым хеном. — Ты должен выпить таблетку.       Старший чувствует, как его кровать прогибается под новой тяжестью, затем он осторожно разворачивается набок, лицом обернувшись к Чону, и все с таким же смущением смотрит тому в глаза.       Ну вот почему каждый раз, когда с ним приключается что-то в край неловкое и постыдное рядом обязательно будет Чонгук? Почему не Юнги, почему не Тэхен, почему не Джин? Почему это именно тот, кто заставляет его сердце биться быстрее раза в три? Тот, на кого он хочет произвести хорошее впечатление, но, опять же, выходит все с точностью наоборот и, Чимин уверен, что выглядит в глазах Чона как самая настоящая тряпка. Вспомнить хотя бы ту ночь, когда он не сдержался и разревелся, как трехлетний мальчишка. И, быть может, Чимину и не было бы так стыдно за себя, если бы Чонгук его не утешал. Это бьет по мужскому достоинству, согласитесь.       И сейчас — будучи совершенно расклеенным; с оголенным задом; перед Чонгуком, Чимин готов был сквозь пол провалиться, летя на самое дно. Хотя, казалось бы, куда глубже?       Как только Чимин отворачивается, корча рожицу на слова младшего про таблетки, якобы он выпьет обязательно, но потом, Чон самостоятельно берет с тумбочки пилюли, кладя их себе на язык, и запивает водой. Шестое чувство в подозрительно-мрачной тишине подсказывает Чимину, что что-то здесь не так, и он взволнованно возвращает свой взгляд обратно на Чонгука, тут же оказываясь заложником его пленительных и упрямых губ.       Не успевает блондин возразить, как в его горячий рот помещают маленькую, безвкусную капсулу, скользнувшую по языку прямиком в горло с необходимой порцией воды. Чимин недовольно мычит, слабо отталкивая от себя Чонгука и испуганно вжимается в стенку, словно котенок.       По изящному подбородку плавно стекают струйки воды, скрываясь в изгибе шеи и падая на постельное белье. Чимин упрямо сглатывает все то, что передал ему Чонгук изо рта в рот, брезгливо зажмурившись, а после размыкает губы и жадно глотает дозу кислорода.       — Т... Ты с ума сошел?! — возмущается Пак, вытирая влагу с лица тонкой кистью руки.       — Иначе ты бы не выпил... — совершенно спокойно отвечает Чонгук, поднимаясь с пола и легонько пожимая плечами. Он стоит, скрестив руки за спиной, и не отводит своего очевидного и влюбленного взгляда со старшего, но тот наивно его не замечает. — Извини. Прежде, мне нужно было подумать о том, что тебе могло бы быть неприятно.       — Да дело даже не в этом! — отрицает Чимин, отчего-то зарываясь лицом в одеяло. — Ты ведь можешь заразиться.       Лицо Чонгука озаряет глупая и довольная улыбка, а его сердце начинает биться быстрее. Не сравнить, конечно, с ритмом Чимина, но все же...       — Об этом можешь не волноваться. У меня иммунитет выработанный.