Вовсе не скучно...

Панем, дистрикт 11. — Мистер Воттерман, это невозможно! Я видела этого человека! И мой муж может все подтвердить, — глаза женщины метались в панике, руки судорожно перебирали ткань осеннего голубого пальто. — Ваш муж? — уточнил капитан. — Да, сэр, мой муж, — твердо сказала Аманда. — Миссис Локкер, ваш муж трагически погиб на войне. Прошло уже пять лет, миссис Локкер, — с сожалением в голосе произнес мужчина. — Но каждый вечер, когда дочь остается со своим молодым человеком, мы ужинаем вдвоем, — рассказывает женщина, сдерживая слезы, — Он постоянно рассказывает мне про революцию. — А он рассказывает про какие-нибудь события после нее? — спрашивает полицейский. — Нет, мистер Воттерман, — коротко отвечает она. — Правильно, потому что его нет, — говорит капитан. По телу Аманды пробежались мурашки, к горлу подступил ком, в глазах застыли хрустальные слезы. Она сидела на стуле и не могла ничего сказать, вспомнив то оповещение о его смерти. Слезы скатились по ее щекам, оставляя на них обжигающие дорожки. Женщина закрыла лицо руками, зажмурила глаза. Она видела своего улыбающегося мужа, его радостное выражение лица, которое моментально сменилось чем-то грустным. Позади него загорелось пламя, он помахал ей рукой, грустно и устало улыбаясь; картинка начала рассыпаться, распадаясь на мелкие частицы пазла. Изображение пропало. Аманда почувствовала теплые руки, обнимающие ее, подняла глаза и увидела его, мистера Локкера. Затем в ее голову вновь ударило воспоминание: громадные вековые сосны, шумящие своими массивным кронами, ветер забвения, в котором растворилась скорбь, люди все облачены в черное. Она видела плачущую дочь, опустила глаза перед собой и увидела черный ящик, обитый изнутри белой тканью. В нем лежал ее муж с закрытыми глазами, его руки приобрели леденящий душу холод. Ее тело невольно сжалось, отказываясь верить во все это. Крышка ящика захлопнулась. Мир миссис Локкер погрузился в вечную тоску и отчаяние, он стал серым, хотя нет, серый — тоже цвет, ее мир стал бесцветным. Жизнь стала опустошенной. Пусть вокруг твердили, что жизнь продолжается, но они просто напросто не понимали, что значит терять родных людей. Они не чувствовали то, что чувствует она. Она осталась одна, потому что дочь уже взрослая, и живет со своим мужем. А эта женщина одна в своем тусклом мире, ужинает каждый раз с воображением, которое рождает ее мозг. — Миссис Локкер, я знаю, где Вам помогут, — сказал Воттерман. Он накинул на себя черный плащ, и уже вдвоем с Амандой они вышли из его кабинета. Женщина взяла себя в руки и утерла слезы. Они сели в служебную машину и поехали в неизвестном направлении. Ей было все равно, она хотела помощи, но что-то внутри подсказывало, что ей там не помогут.        Через двадцать пять минут машина подъехала к огромному белому зданию, которое отталкивало своим холодом и цветом. Этот дом казался Аманде какой-то крепостью, в которую входят и больше не выходят никогда. Она и не думала, что такое здание есть в ее родном дистрикте. Хотя дистрикты полностью изменились за эти годы, прошедшие после революции. Дома, больницы, магазины, школы — все стало совершенно другим, как будто это уже вовсе не тот Панем, где кто-то проводил Голодные Игры. Муж Локкер погиб во время военных действий в восьмом дистрикте, он по профессии был сборщиком фруктов в солнечных садах дистрикта, но война все поставила с ног на голову. Капитан Воттерман, когда они подъехали к парадному входу, написал смс: «Мы на месте». Только дверь машины открылась, и женщина принялась выходить, к ней подбежали санитары в голубых медицинских костюмах и взяли ее под руки, буквально внося в здание. — Они мне не помогут! — кричала женщина, размахивая руками, брыкаясь, как дикий зверь в клетке. — Здесь лучшие врачи всего дистрикта, миссис, — ответил ей Воттерман и сел в машину. Аманда поняла, что вырываться бесполезно и оставила попытки к бегству. Ей казалось, что пришло время вернуться в правление деспотичного Сноу, когда никто никого не спрашивает, чего тот хочет. Она была уверена, что не она обезумела, а этот проклятый мир, в котором давно не было для нее цветов. Женщина закрыла глаза и обмякла в руках санитаров; те схватились в панике приводить ее в чувство. Ближайшие месяцы ей предстоит пить множество таблеток, получать уколы и общаться с психиатром, который «поможет» ей. В один миг ее жизнь стала еще более бессмысленной. Теперь ее дом — холодные белые стены, санитары в голубых халатах и десятки врачей, которые никогда ее не поймут.       Женщине выдали одежду зеленого цвета, как и у остальных, с номером шесть. Сделали идентичную всем остальным женщинам в отделении прическу: коротко стриженные волосы. Выдали койку в палате, обрекая ту на неимоверные моральные страдания. — Зеленый цвет успокаивает, миссис Локкер, — писклявым голосом произнесла молодая санитарка. Да плевать она хотела на их цвета и, в принципе, уже на все, что ее окружало. Психиатрическая больница не предвещала никакого перспективного или хотя бы спокойного будущего. Дни стали нескончаемыми за постоянном просмотром безобидных программ, игрой в нарды и обсуждением нового политического строя. Аманда постоянно садилась есть одна в надежде, что образ ее мужа придет вновь и поговорит с ней или улыбнется, вселяя в нее дух жизни, но нет. Ее взгляд стал пустым, отчаянным от понимая того, что даже ее родная дочь не захотела ее разыскать. Вечно яркие и радостные карие глаза миссис Локкер завлекла пелена грусти и печали, она каждый день молила Господа забрать ее из этого бренного мира, а тот в ответ на ее мольбы во снах говорил, что ей еще рано уходить. — Привет, Аманда. Я Морис, — заговорил с ней смуглый мужчина пожилых лет в таком же зеленом одеянии, когда они сели обедать, — У тебя не занято? Она отрицательно покачала головой, мужчина сел на стул напротив нее. Она пристально следила за его движениями, которые напоминали ей ее покойного мужа. У Мориса такие же, как и у нее, выцветшие глаза, волосы на голове уже полностью покрылись серебром, на руках видны все вены. — Я знаю, ты не сумасшедшая. Тебя сильно потрясла смерть мужа и это логично. Знаешь, я считаю, что все в этом мире сумасшедшие, а здесь только те, кто не смог это тщательно скрыть, — произнес он и сдавленно засмеялся. — Тебе смешно, — впервые за три недели заговорила она, — А моя дочь даже не соизволила найти меня, не звонила, не писала. Что же мне теперь, тоже веселиться? Где твои дети, Морис, если ты находишь в этой жизни хоть что-то веселое? Мужчина тяжело вздохнул, отвел глаза и сжал челюсти до боли в висках. Он зажмурил глаза, нахмурил брови, переживая ту боль, что вновь нахлестнула на сердце. — Мой единственный сын погиб на Семьдесят Четвертых играх, Аманда. Почему я и сказал, что здесь только те, кто не смог скрывать свою душевную боль. Китнисс Эвердин тоже могла бы оказаться среди нас, но ее ментор взял девчонку под свою опеку, парня ему уберечь от мозгоправов не удалось, но парень и был тяжелее болен. Эти победители еще сумасшедшее, чем мы, причем они умеют убивать, не дрогнув рукой, однако находятся на воле, — произнося это, из глаз Мориса сыпались искры ярости и злости. Женщина посмотрела на него и даже испугалась, не посмев ничего сказать против. — Аманда Локкер, к Вам посетитель, — монотонно произнесла санитарка. Женщина глянула на нее, ее лицо вновь приняло безжизненный и уже безразличный ко всему вид; Аманда поднялась со стула, оставив свой поднос с едой на столе.        Санитар взял ее под руку, которая безжизненно была просто принадлежностью к женщине. Этот молодой парень каждый раз, когда приходил к ней, чтобы убрать или помочь с чем-то, удивлялся такой безжизненности и обреченности. Аманда зашла в комнату для встреч и увидела свою дочь. Глаза женщины моментально оказались на мокром месте, она стояла, не двигаясь с места. Дочь подбежала к матери, в слезах упала на колени и стала просить о прощении. Миссис Локкер стояла, как статуя, не проявляя никаких эмоций, как просто безжизненный кусок плоти. — Мама, ты меня слышишь? — дрожащим голосом говорила девушка, пытаясь достучаться до материнского сознания, — Мама! Она то хватала, то оставляла руки матери, стараясь вдохнуть в нее жизнь. Все попытки оказались тщетны. — Я вытащу тебя отсюда! Слышишь? — говорила она, целуя руку мамы, — Ты не должна здесь быть! Я займусь этим всем, только прости меня, прошу. — Не трать свое драгоценное время, Линда, — произнесла женщина, — Расти мою внучку, а мне уже недолго осталось. — Нет! — воскликнула она, — Не говори так! Я освобожу тебя! Я смогу тебя высвободить. — Тебе не к кому идти, а простым смертным нельзя вылетать из страны, — сообщила мать, — Уходи, Линда. Она сама встала со стула и двинулась к двери. Линда дернулась за матерью, но сотрудники резко остановили ее, потащив к другому выходу.       Линда не отступила от дела. Целый месяц она искала хоть какие-нибудь ниточки, адреса, чтобы вытащить мать из лап грозной обреченности. Она ходила в полицию, заявляя о том, что ее мать силой отправили в психбольницу, но, когда она произносила ее имя, никто даже не оставался ее слушать. Девушка плакала ночами, жалуясь своему мужу, не спала, она уже не могла успокоить свою дочь, которая хотела к маме, плача, тогда муж Линды из раза в раз находил в себе силы, вставал посреди ночи и шел к кроватке своей дочурки, брал ее на руки и обещал, что мама вернется. А мама никуда не уходила.       Еще через некоторое время Линда шокировано узнала, что она дочь некого Рубаки — победителя 45-х Голодных Игр. Но даже это познание уже не давало никаких плодов, девушка запуталась в своей жизни, как ее отец не смог выбраться из джунглей. Она решила рассказать своему мужу об этом. — Фрэнк, представляешь, Рубака мой отец, — произнесла она, прервав мертвую тишину во время ужина. — Какой Рубака? — муж оживленно вступил разговор. Он уже научился закрывать глаза на все, что происходило в их жизни; он просто верил, что все это пройдет, рассеется тучами. — Победитель, — коротко объяснила Линда. — Здорово! — воскликнул муж — Что в этом хорошего? Я уже ничего не понимаю, Фрэнк. Я запуталась в этих разгадках, меня уже в полиции называют Шерлоком Холмсом в юбке, — девушка закрыла лицо руками, понимая, как глубоко погрязла во всем этом. — Шерлок Холмс, — размеренно произнес Фрэнк, как будто пробуя имя на вкус; в его голове щелкнула неуловимая мысль, — Обратись к нему. — Он в Англии живет, мне туда дорога закрыта, — опустив глаза, сказала Линда. — Нет! — отрицательно покрутив головой, сказал мужчина, — Ходили слухи, что его лучшим другом был ментор Двенадцатого — Хеймитч Эбернети. Мы могли бы к нему обратиться. — К Эбернети? Ты знаешь, что он из себя представляет? Пьет уже сколько лет… Нет, это не выход. — Ты могла бы попробовать. Если откажет, то будем искать другие зацепки. Поезжай завтра в Двенадцатый, а мы с дочкой справимся. Линда подперла голову рукой, устало глядя на мужа. Она, конечно, поедет ради своей матери и ее свободы.        К 12:00 поезд прибыл на станцию угольного дистрикта. Оживленная станция, скопление людей не вызывали былого восторга или просто безразличия. Разумеется, Линде уже ничего не хотелось, Господи, как же она теперь понимала свою мать, которая когда-то пыталась разыскать отца, чтобы захоронить его. В моменты, когда жизнь не кажется сказкой, многим не хочется жить. Но сейчас она шла на встречу с тем, для кого жизнь никогда не была сказкой: на встречу с победителем. — Мистер Эбернети, — окликнула того девушка, увидев мужчину со светлыми волосами в темно-сером, как мокрый асфальт, драповом пальто. Тот обернулся, выискивая взглядом зовущего. — Мистер Эбернети, — оживленно повторилась девушка, подходя ближе. От этой встречи в ней загорелась какая-то мнимая надежда. — Мы с Вами знакомы? — спросил Хеймитч. — Нет, но я звонила Вам не так давно. Вы хорошо знали Рубаку, — сконстантировала факт девушка. — Даже лучше, чем Вы себе представляете, — безразлично посмотрев на нее, ответил ментор с грустной ухмылкой на губах. — Я его дочь, мистер Эбернети, — боясь реакции победителя, произнесла Линда. — У него не было детей, — уверенно сказал Хеймитч. — Я внебрачный ребенок. Мать и отец разошлись до того, как я родилась, — рассказала Линда. Хеймитч нахмурился, глядя в пол, словно вспоминая какие-то разговоры с Рубакой, его рассказы. — Я вспомнил, Рубака говорил мне об этом. Он очень любил твою мать… — Мое имя Линда, — подсказала девушка. — Линда, — договорил Эбернети. — Но почему они расстались? — Понимаешь ли, Рубака сделал несколько заявлений против президента, тот решил ему прикрыть рот и пытался выпытать у него имя твоей матери, чтобы наказать его, используя ее. Сноу всегда так делал: он не трогал победителей, он причинял вред их родным, что просто выжигало победителей изнутри. Твой отец не сказал имя твоей матери и лишился руки. Потом он решил разорвать с ней все связи, чтоб никто не смог причинить ей вреда, — рассказал Хеймитч, — Поверь, он безумно любил ее. Только я не пойму одного, ты за этой историей сюда ехала? — Нет, мистер Эбернети. Моя мать попала в психбольницу, потому что накануне на нее напал Эрих Бирментон, — попыталась объясниться Линда. — Эрих Бирментон мертв, — оборвал ее Хеймитч, — Он участвовал во Второй Квартальной бойне. Я собственными руками… Ментор запнулся, сжав руки в кулаки. — Что Вы? — поинтересовалась девушка. — Я сам убил его, — нахмурив брови, ответил он. — Но моя мать не сошла с ума! — Я готов искренне в это верить, а теперь, извини, мне пора, — язвительно произнес мужчина. Хеймитч развернулся и своей вальяжной походкой пошел прочь. — Мистер Эбернети, если Ваш друг любил ее, почему Вы не готовы помочь ее дочери? — возмущенно спросила Линда, остановив того за локоть. — Потому что я ничем не могу тебе помочь! — раздраженно заявил Хеймитч, высвободив свою руку из ее хватки, — можешь им сказать, что я убил Эриха. Что бы ты не думала на сей счет, таков закон Голодных Игр: либо ты, либо тебя. Кстати, так твой отец говорил. Ментор не стал слушать девушку дальше, а решил покинуть ее общество. Линда последовала за ним. — Мне нужен вылет из страны, а простым людям он запрещен. Купите мне билет в Лондон, мистер Эберенти. Я буду обращаться к Шерлоку Холмсу! — умоляла девушка, семеня за мужчиной мелкими шажками. — Не смеши, дорогая! Если ты не перестанешь гнаться за тем, что невозможно догнать, окажешься рядом со своей матерью! — грубо объяснил обстоятельства Хеймитч. Девушка расплакалась, а тот, ничего не ответив, ушел по своим делам. Линда уже смирилась со всем и была готова проститься со своей матерью, попросту заключенной в той больнице. Хеймитч часто в своей жизни был груб с теми, кто в нем нуждался, сам не зная почему. Он словно переступал через людей, не зная их бед. — Вы ужасный человек, мистер Эбернети! — крикнула Линда ему вслед, но он даже не обернулся.       Переночевав в гостинице, потому что билет на поезд был только утром, Линда позавтракала и решила подняться в свой номер. Неожиданно для нее самой в холле ее остановил сотрудник гостиницы. Линда сначала чуть не отпрыгнула от него, но потом поняла, что все нормально: это просто работник. — Миссис Тир, тут Вам передали билет до Лондона, — произнес молодой человек и отдал ей конверт, на котором было написано: «В память о твоем отце»