Вовсе не скучно...

      После происшествия в комнате повисла тишина. Никто не знал, как теперь быть. Шерлок отпрянул от стены, оправился, поправил съехавший немного вперёд пиджак. Эффи подошла к нему и произнесла: — Мистер Холмс, мне очень жаль, что так вышло. Прошу прощения за моего мужа. Китнисс посмотрела на неё, как рублем одарила. — Ничего страшного, миссис Эбернети, — ответил Шерлок, потерев горло, — Ваш муж очень помог нам. Спасибо. Победители очень удивились его словам. Для них вмиг стало понятно все и ничего одновременно. Они оказались в полном замешательстве. В головах этих молодых, но уже таких наученных жизнью людей возник миллион вопросов и ни одного ответа. Давно такого не было. Китнисс снова почувствовала страх, ощущение которого так ненавидела. Пит понимал, что их ментор впутан во что-то и им нужно ему помочь, если даже тот того не желает. Пусть терпит. Они ж его терпели столько лет.       Накинув свое чёрное пальто, Шерлок вышел из дома вслед за Джоном, который явно был недоволен произошедшим. Когда только детектив заикнулся про этот человеческий фактор, Ватсон уже представлял, чем это все кончится. После знакомства с Хеймитчем он знал, что тот не будет им помогать, потому что он просто не тот человек: он не доверяет каждому встречному, а помогать тем более не станет, для него важно быть уверенным в человеке. — Мёртвые не могут восстать, лишь мы, живые, пробуждаем их в своей памяти, — пробубнил себе под нос Холмс. — Чего ты там говоришь? — злясь, спросил Джон. — Эбернети сказал одну мудрую вещь: мёртвые не могут восстать, лишь мы, живые, пробуждаем их в своей памяти, — чётко произнёс Шерлок. — Ты дурак, Шерлок! Он тебя чуть не задушил. — Ты видел, как я дерусь. — Против него ты бы ничего не сделал! Он сказал тебе какой-то бред, а ты… — Это не бред! — выпалил детектив, перебив Джона, — он понимает, что эти люди не могут стать живыми, только живые могут держать их в своей голове и выдавать. Только почему они это делают? Нужно искать не среди тех, кто умер, а среди тех, кто жив. Это противостояние живых и мертвых слишком заботило детектива. Он не боялся умреших, будучи уверенным, что бояться стоит живых: именно они могут навредить. Поэтому Шерлок никогда не показывал своих чувств — он боялся стать уязвимым. — Я не об этом, — отрицая, покачал головой Ватсон, — Вот ты постоянно говоришь, что я смотрю, но не вижу, однако сам делаешь так же. — Я более наблюдателен, Джон, я замечаю все мелкие детали, ускользающие от твоего взгляда, — остановившись, произинёс Холмс, — Я вижу людей на сквозь. — Нет, — невозмутимо ответил приятель, — Ты слеп, Шерлок. Ты повенчан с работой, тебе важен твой профессионализм, а сами люди тебе по боку. Тебе наплевать на них. Ты не смотришь глубже, чем видишь. А видишь ты только внешнюю оболочку, ничего не говорящую о душе. Хеймитч же, напротив, видит всю людскую сущность. После своих слов Джон развернулся и быстрым шагом пошёл к гостинице, оставив детектива с его мыслями наедине. Временами Шерлок жутко раздражал его, потому что был слишком увлечен делом и не видел очевидного, копал куда-то слишком глубоко оставляя самое главное на поверхности. В Лондоне Холмс привык, что Молли никогда не отказывает ему в помощи, а тут мало того, что ему отказали, так ещё и чуть не придушили.       Темнота спустилась на Двенадцатый, накрывая и деревню победителей. В доме Эбернети горел тёплый свет, но обстановка теплом не согревала. Снаружи казалось, что словно туча повисла над домом, проливая на него холодный дождь, делая серым и мрачным. Эффи и ребята редко перебрасывались фразами, прибирая посуду после ужина, потому что каждый был погружен в свои мысли. Солнце давным давно село за густые леса дистрикта, на улице зажглись фонари. — Эффи, мы приберем до конца, — произнёс Пит, — поговори с Хеймитчем, потому что нас он и послать может, а тебя точно нет. Женщина кивнула, поблагодарив ребят, надела пальтишко, взяла его пальто и пошла на задний двор.       Выйдя, она увидела черты мужа. Он стоял лицом к небольшому костру, закатав рукава рубашки до локтя, с бутылкой в правой руке. Эффи грустно взглянула на эту картину и решила подойти ближе. От огня было действительно тепло, своими языками он согревал воздух, облизывая его каждую частицу. Настроение было вовсе не романтичное, хотя обстановка подходящая. — Опять за старое? — мягко, без упрека спросила она, дотронувшись до его руки с бутылкой. — Почти, — нахмурившись, произнёс Хеймитч и плеснул дорогого алкоголя в огонь. Тот вспыхнул, выкинул искры на землю, а потом вновь утих, горя привычным пламенем. Эффи протянула мужу пальто. — Спасибо, — поблагодарил он, надев, — Ты извинялась перед ним за меня? — Да. — Не нужно было, — повернувшись на неё, сказал Хеймитч. — Чего? — удивилась Эффи, — ты чуть не убил его. — Только не на твоих глазах, — сведя брови, сказал Эбернети и даже немного улыбнулся. — Да ну тебя, Хеймитч! Тот приобнял жену за плечи. Он смотрел на пламя, которое золотом отражалось в его голубых глазах. Страх, который поселился у Эффи внутри исчез, когда она поняла расположение мужа. Она боялась его реакции на её возмущения, но её козырем была его любовь к ней. — Хеймитч, что было тогда? Почему тебе так больно об этом вспоминать? — вдруг спросила Эффи, перебивая своим приятным голосом потрескивающие угольки. — Я никому никогда об этом не рассказывал. — Мне тоже нельзя? Я уже видела в тебе все самое ужасное и до сих пор остаюсь с тобой. Ментор улыбнулся, прижимая её крепче к себе. Он посмотрел куда-то вдаль, дальше, чем мог видеть, и начал: — Не буду говорить тебе об ужасах Игр, ты и сама все это прекрасно знаешь. Выиграв, я получил большую популярность среди капитолиек, президент Сноу счел меня привлекательным и решил сделать на этом деньги. Он заставил меня продавать себя, предложив немалую сумму и прекрасные условия жизни для моих родных. Я отказался, да не просто, а выдал все, что думаю по этому поводу. Он посмотрел на меня своим змеиным взглядом, и в этот же вечер я уехал домой. Утром прибываю в дистрикт, радостный, счастливый, самонадеянный. На станции меня из близких никто не встречает, ну, только обычные жители. Я думаю, что они готовят мне сюрприз или что-то ещё. По дороге домой встречаю Сэй, она говорит мне, что вчера ночью никого из них не осталось. Прихожу к дому и вместо родных мне людей вижу пепелище. Его голос предательски дрогнул, ком встал посреди горла. Эффи взяла его за руку, бросив бутылку в огонь. Тот озарил своим светом ещё больше пространства. — Помню, как упал на колени с открытым ртом и не мог поверить. Никому не мог поверить. В шестнадцать лет это сильно подклосило все в моей жизни. Злость, боль, отчаяние — все смешалось в моей голове. А в душе одна лишь пустота. Я злился на себя, свою несдержанность, на эти обстоятельства, на необдуманный поступок, который повлек за собой все это. Моя семья мертва. В глазах застыли слезы, заслонившие весь мир, кроме очертаний сгоревшего, как моё сердце, дома. Эбернети тяжело вздохнул. Ему впервые приходилось рассказывать об этом. Внутри все ныло сильнейшей болью. — Люди проходили мимо, кто-то предлагал помощь, кто-то просто смотрел. Я до вечера провалялся в этой золе. Потом пришли миротворцы и заставили меня переехать в этот дом. Кто-то даже приходил, выражал свои соболезнования, но, знаешь, затуманенному какой-то бодягой, что была в Двенадцатом, мозгу было все равно. Я их не слышал. Потом в моей жизни появились разукрашенные, как клоуны, капитолийцы, какие-то шумные компании. В первые годы я не мог никому помочь выиграть, а потом, когда увидел этих хилых детей, которые приходят с вопросом, когда они умрут, понял, что даже и заморачиваться не стоит. Не, я даже пытался помочь. Но я бессилен, если человек не желает моей помощи. Смерти детей ещё больше выбили меня из калеи. Ему казалось, что он говорит сам с собой. В принципе, так и есть. Она не отдельный человек, она — часть его души. Только к ней он может повернуться спиной и быть уверен, что в неё не будет воткнут нож. — Затем появилась ты на посту сопровождающей дистрикта Двенадцать, потому что другие не могли ужиться с таким хамом, как я, ну, дальше ты все знаешь. Я стал примером, как не надо делать, для молодых Финников, Джоанн, Китнисс, Питов. Хотя, Китнисс натворила бы беды, если б не научилась вовремя закрывать рот. Между ними повисла тишина, как ненатянутый канат над пропастью. Хеймитч только что перешёл его без страховки, не глядя вниз. — Я же совершенно тебя не знала. Жила в каком-то тумане, а теперь он рассеялся, и я все понимаю, — прошептала женщина кивая головой, — Я и поверить не могу. Почему ты раньше не рассказывал? Я бы раньше поняла тебя. — Раньше ты была просто капитолийкой, слишком правильной сопровождающей, а теперь ты моя жена, — объяснил ментор. — А что теперь с Холмсом? — Извиняться я перед ним точно не буду. А на счёт помощи, соглашусь, когда будет просить. — После такого я б к тебе не пришла, — отрезала Эффи. — Ты столько лет терпела мои выходки, а потом согласилась выйти за меня, так что… Губы Хеймитча растянулись в ироничной улыбке. — Если бы ты сразу согласился, ничего этого не произошло бы. — Если бы я сразу согласился, я бы не был для него так важен, как сейчас. — Ты что, делал это все, чтобы стать для него важным? — ошарашенно спросила жена. — Чтобы стать для него не просто важным, а неотъемлемым, — будучи собой довольным, сказал Эбернети. Костёр уже потух, оставив после себя чёрные угли. Лишь дым столбом поднимался вверх. — А меня ты что заставил пережить? Ты обо мне подумал? — возмутилась она. — Я постоянно думаю о тебе, — ответил Хеймитч, заставив Эффи засмущаться. — Я не шучу, Хеймитч. Я хочу, чтоб мы жили, как нормальные люди. Я не хочу этих разборок, не хочу никаких проблем. Мы столько лет жили в каком-то сумасшествии. — Ну, только ты у нас выглядела очень экстравагантно. Я одевался обычно. — Я не об этом. Вспомни эти сборы наставников, эти просмотры Игр, смерти, щуплых детей, постоянный страх, боль, горечь. Я не хочу так больше. Не хочу! Она схватила мужа за руки и выговоривала ему все, что думала. — Я наконец-то могу быть собой, такой, какой мне хочется. Мне не нужно улыбаться, искать спонсоров. Я оставила эти вычурные, по твоему мнению, наряды. Я стала другой и возвращаться к прежней жизни не хочу. На её глаза навернулись слезы, потому что вспоминать все те события просто невыносимо. Любое воспоминание будоражит то, что вроде уже улеглось на дно памяти. — Послушай, Эффи, знаю, тебе не нравится эта затея. Но я обязан в это ввязаться. Я говорил с Сэй, в народе посеян страх и ужас от этих живых мертвецов, а на самом деле их нет. Я теперь отвечаю не только за себя, я обещал защищать тебя. — От всего ты меня не огородишь. И ты сам сказал, что этих мертвецов нет, — подметила женщина. — Есть что-то другое, что заставляет людей вспоминать умерших, и это вовсе не здоровая память погибших. Знаешь, я последние семь лет нашей совместной работы защищал тебя. — Своим безразличием, — напомнила Эффи. — И это сработало. Ты жива, — почти воодушевленно произнёс Хеймитч. — Дурак ты, — сказала Эффи и пошла в дом быстрым шагом. — Не, нормально, — возмущенно выдал он и пошёл следом. Эбернети нагнал жену и остановил за руку, развернув к себе лицом, и попросил тихим голосом, будто его может кто-то услышать: — Эффи, просто доверься мне. — Ты постоянно так говоришь. — Я не знаю, что нас ждёт. Но прошу тебя без лишних вопросов всегда доверять мне. Его лицо, стало серьёзным, взгляд встревоженным, как тогда, когда он просил Эффи доверять перед восстанием. В то время Хеймитч тоже не знал, что будет дальше с ним и со всеми вокруг, но в душе теплилась надежда освободиться, вновь расправить крылья и лететь, не думая про страх. А ведь надежда — единственная вещь сильнее страха.       Эбернети никогда не был параноиком, поэтому его предчувствие редко подводило. Он чувствовал неладное за несколько мгновений до того, как оно придёт, поэтому и победил в Играх: его остроумие, стратегический склад ума и вот это тонкое чутье помогли выковать победу. Но нужна ли она была потом?       Ватсон и Шерлок сидели напротив друг друга в большой комнате. Спать не хотелось. Джон задумчиво читал книгу после общения с дочерью по телефону; маленькая Рози очень скучает по отцу. Холмс, сложив руки, сидел молча; он все это время прокручивал в голове фразу ментора, которая не могла быть брошена просто так. Ему впервые было что-то недоступно. Точно так же, как и действия Хеймитча. Шерлок уже изучил книжную обложку вдоль и поперёк, но никак не находил ответа на свой вопрос. Ни автор, ни название книги Джона ничего ему не подсказывали, однако обычно именно какие-то мелочи, никак неотносящиеся к делу, делали подсказку. — Ну, конечно! — вдруг воскликнул детектив. Джон несколько равнодушно и не совсем заинтересовано поднял на него глаза. — Джон, мне нужен твой мозг. — Уже даже не я, а мой мозг. Отлично! А ты знал, что мозг — составляющая часть человека? — ехидно спросил доктор. — Глядя на некоторых, я бы с этим поспорил, — не намекая, сказал Холмс. — И что тебе нужно? — Твоя врачебная практика, Джон. Смотри, если мертвецов нет… — Мы уже точно знаем это? — Узнаем, когда встретимся с Эбернети, — ответил Шерлок. — Что? — Да послушай ты дальше! Если мы будем уверены, что они точно мертвы, но люди их до сих пор видят, какой можно сделать вывод? — Шерлок, ты думаешь про галлюциногены? — Да, Джон, да! — восторженно произнёс Холмс, — Если в психбольнице больных спокойно поют ими, то почему бы нашему дружку не воспользоваться наркотиками? — По наркотикам ты у нас спец, — сказал Ватсон, уколов Шерлока, и добавил: — Нашему дружку?! — Это я так назвал потенциального шутника, который затеял все это, — объяснил Шерлок. Джон кивнул головой, дав знак, что понял. — А что на счёт Эбернети? — спросил он. — Созвонимся завтра, назначим встречу. Ты же знаешь, я не стану отступать, — рассказал детектив и улыбнулся своей коронной улыбкой, введя Джона в смятение. Ничто так не радовало Шерлока, как сложные, запутанные дела, а ещё этот Хеймитч со своим характером. Ух! Что может быть веселее? В душе играла музыка, наполняющая голову мыслями, не хватало только скрипки.