Вовсе не скучно...

      Сев в поезд, Джон и Шерлок отправились в вагон-ресторан, а Хеймитч решил зайти к себе в купе. Все его мысли уже пересекли тысячу километров и оказались рядом с самой желанной им женщиной — Эффи Эбернети. Впервые ментор поймал себя на мысли, что так много думает о ней. Когда она была рядом, все было обычно: только встав, слышишь ее «Доброе утро», вечером она желает спокойной ночи, обнимает, находится рядом, слушает, смотрит в глаза, а тут ее нет и вся жизнь становится совершенно другой. Китнисс была права, сказав: семейная жизнь меняет людей.       Эффи одна ложилась спать, одна просыпалась в большой кровати, скиталась по дому и не могла найти себе места, понимая, что у Китнисс с Питом тоже уже своя жизнь. Без этого холодного и довольно скупого на эмоции человека, которого она избрала в мужья, дом опустел. Она не смеется над его какими-то комментариями, никто ее не обнимает во сне. Как она жила так всю свою жизнь? Понятно, что к хорошему привыкаешь быстро, а к любимому человеку еще быстрее. Его не было третьи сутки, а ее душа так истосковалась, что готова была волком выть. Женщина прекрасно понимала, что он приедет, но неспокойно было на ее душе, будто она что-то чувствовала. И каждый раз, ложась вечером спать, она просила небеса сохранить ему жизнь.       Хеймитч зашел в купе, включил свет и его взгляду предстала странная, мягко говоря, картина: на стенах расклеены фотографии всех его мертвых трибутов. За двадцать пять лет их было пятьдесят, и только двое выжили. Внутри у ментора все сжалось, воспоминания понеслись калейдоскопом, мелькая. На каждом фото он видел боль, страх, безысходность и смерть. Голова заболела, вспоминая литры выпитого алкоголя, слезы Эффи на напудренных щеках, свою боль, выжигающую все внутри. Эбернети нахмурился и огляделся вокруг, замечая, что все остальное не тронуто. Внезапно зазвонил телефон, стоявший на тумбочке из дорого лакированного дерева. Хеймитч подошел к нему, посмотрел с пару секунд и поднял трубку. — О, мистер Эбернети! — послышался радостный восклик незнакомым голосом. Ментор молчал, сдерживая в душе все, что всколыхнулось заново. Все раны, что рубцевались столько лет, снова сделались свежими. Голос звучал, словно кто-то тупым лезвием пилит сердце. — Вы оценили мой подарок? — спросил несколько писклявый, несвойственный мужчине голос, — на кровати у Вас. Не нужна ли чья-нибудь помощь? Хеймитч оглянулся и увидел на темно-зеленом покрывале длинную скрученную веревку из пеньки, которую обычно принято видеть на шее у висельников. Глядя на предмет, Эбернети позволил себе ухмыльнуться и все с той же ухмылкой произнес: — Что же такое должно случиться, чтобы я покончил жизнь самоубийством? Его голос был пропитан привычной для самого себя сталью и безразличием к своему существованию. — Да что угодно! Вы — моя марионетка. Какая ирония: Хеймитч Эбернети у меня на ладони, — посмеялся голос. — Ваша ладонь слишком мала и ничтожна, чтоб я там уместился. Впрочем, точно так же, как и Ваша душа. Так что, не трудитесь, мистер, — язвительно произнес ментор. — Я добьюсь своего, — прошипел голос в ответ. — Не зная Игр, пожелал бы Вам удачи, — бросил колкость Эбернети. — Как там говорила мисс Тринкет?..И пусть удача всегда будет с вами? — переспросил голос. Слух моментально резануло то, что голос назвал ее Тринкет. Хеймитч хотел было переправить незнакомца, но вовремя закрыл рот и понял, что это сыграет ему на руку. Голос не знает, что Эффи его жена, а значит, не найдет причины трогать ее. Вот это новость! Несмотря на то, что свадьба была негромкой и вовсе приличных масштабов, о ней прознали многие, потому что людской язык хуже пистолета. — Думаю, Вам удача уже не поможет, — вновь сказал Хеймитч и гордо положил трубку. У него внутри почему-то не было страха, неуверенности или растерянности, была какая-то непонятная самому радость и чувство… надежды? Конечно, надежда — единственная вещь сильнее страха, но именно она лишает нас ощущения реальности и способности соображать. Хеймитч не мог допустить этого. Тут помогли фотографии: они окатили ментора холодной водой, вернув в настоящее, потому что каждый запечатленный момент напоминал худшие годы жизни. Хеймитч сел на край кровати и устремил взгляд куда-то вдаль. Мало того, что мозг подвергся воспоминаниям, моментально вся прожитая в те времена боль накрыла вновь. Прошлое никак не оставляло Эбернети, оно гналось за ним, как хищник за жертвой. Однако любые воспоминания и любую боль можно пережить если рядом есть тот, кто способен понять, а ее рядом нет. Кроме того, Эффи последнее время вовсе не понимает действий и мотивов своего мужа, бродит как в тумане, разыскивая его среди вязкой белой пелены.       Через какое-то время, которому Эбернети потерял счет, в его купе вошли Шерлок и Джон. они были крайне удивлены, увидев фотографии. Ватсон открыл рот и не мог поверить, что действительно видит это все своими глазами. Да, он был на войне, но столько убитых детей никогда не видел. Шерлок же не сразу принялся за улики, он подошел к Хеймитчу и с его ракурса посмотрел, куда направлен его взгляд. Детектив увидел одну фотографию, которая размером была чуть больше остальных. На ней был изображен симпатичный юноша с пшеничными волосами и светлыми голубыми глазами, на нем надет шикарный костюм василькового цвета вкупе с белоснежной рубашкой, а на голове золотая корона. Казалось, ничего не могло смутить Холмса, кроме надписи внизу: «Смотри, каким ты был и что от тебя осталось сейчас.» — Это кто? — крутясь вокруг своей оси, как юла, спросил Джон. — По именам называть? — невозмутимым голосом ответил вопросом на вопрос Хеймитч. — Помнишь имена всех своих трибутов? — скрестив руки на груди, спросил Шерлок и бросил взгляд на ментора. Джон раскрыл от изумления глаза и развел руками. — Как ты понял, что это его трибуты? — произнес он. — Ну, элементарная дедукция, — ответил Шерлок, самодовольно улыбаясь, — Хеймитча настиг шок, потому что он не пришел к нам, а остался в этом храме воспоминаний. Отсюда можно сделать вывод, что это не просто люди, а те, кого он знал, чьи судьбы коснулись его. Откуда столько людей, а я бы даже сказал детей, могут знать Хеймитча, если он не особо ратует детишкам? Плюс ко всему, я увидел его фотографию, где написано: «Смотри, каким ты был и что от тебя осталось сейчас.» На фото изображен молодой Хеймитч в шикарном костюме, в каком мог быть только в Капитолии, значит, он был в тот год победителем, а несколько раньше трибутом. Остальные фотографии окружают фото с Хеймитчем, соответственно он тут главная фигура, которая всех их знает. Отсюда вывод: он — ментор, а они — трибуты. Ватсон сжал руки в кулаки и сдержанно кивнул, продолжая разглядывать фотографии. — Кто-то не пожалел трудов, чтобы раздобыть эти фото, — усмехнувшись, говорит Эбернети. — А это что? — удивляется Джон, указывая на веревку. — Тебе нужна? Можешь взять, — колко пошутил ментор, обернувшись через плечо. — Тебя не хотят задушить, Хеймитч, — говорит Холмс. — Знаю. У меня есть подозрения, что меня они и пальцем не тронут. А вообще, это не лучшее место для разговоров, — невозмутимо произнес Хеймитч и направился к выходу из купе.       Попросив персонал прибраться в купе, мужчины сели за облюбованный ими стол. Каждый молчал, изучая структуру и затейливые завитки дерева, которые когда-то вполне могли быть его годовыми кольцами. Шерлок сложил руки в привычном для окружающих жесте и крутил какие-то мысли в голове. Хеймитч встал, налил себе в стакан Швепс и сел обратно в кресло. — Никогда бы не подумал, что человека, способного убивать, можно чем-то затронуть, — не веря тому, что видел, сказал доктор. — У каждого человека есть, так называемая, болевая точка. Нужно только найти ее, — качнув головой, произнес Хеймитч тому в ответ. — Неудобный победитель, — шепчет Холмс. Джон и Эбернети резко поворачиваются в сторону детектива, решив, что тот начал бредить. — Послушайте, я знаю, по крайне мере предполагаю, почему Хеймитча хотят убить, — выдает тот. — Ну, — ожидающе говорит Эбернети. — Ты им неудобен, — поясняет Шерлок, — Сноу думал, что задавил тебя, убив всех, так и было, — Шерлок взглядом указал на стакан с напитком, говоря про тягу к спиртному, — однако, ты все равно остался тем же Хеймитчем Эбернети. ничто не смогло тебя переделать. Всю жизнь ты творил, что хотел и как хотел, и никто не мог тебе что-либо сделать, потому что твоя смерть была бы для тебя только облегчением. А теперь, когда есть люди, которым ты дорог, кто-то решил отыграться. — И я уже знаю, как мы узнаем кто, — загадочно, может даже с некой издевкой, говорит Хеймитч и делает глоток из стакана. — И как? — не понимая, интересуется Ватсон. — Вернемся в прошлое, — односложно говорит ему ментор. — Алкоголь? — сводит брови Джон. — Да, — кивает Эбернети. — Но… — доктор не находит слов, — а как же миссис Эбернети? — Думаю, она поймет. — Рискованно, — реагирует Шерлок, признаваясь, что не понимает, к чему клонит бывший наставник угольного дистрикта. Тот наклоняется поближе к приятелям, поставив локти на стол и приглушенным голосом произносит: — Убийца решит, что я законченный пьяница и придет, а мы, разумеется, будем ждать его. Шерлок остается поражен таким предложением Эбернети и улыбается тому. Один Джон не приходит в восторг. Он вспоминает свое ощущение, когда нашел Шерлока среди наркоманов, хотя тот всего лишь играл в игру. Он понял, на что эти двое обрекают Эффи. — Я против этого маскарада, — негодует Ватсон, — Мало того, что ты, Хеймитч, вновь начнешь портить себе жизнь, так вы оба подставите Эффи. Она не заслужила этого! — С каких пор ты думаешь о моей жене, Джон? — нахмурившись, возмутился Эбернети. — Вот именно, что она твоя жена. Так и думай о ней, а не о том, как поймать очередного убийцу с Шерлоком Холмсом, иначе в один день оглянешься вокруг, а ее уже не будет нигде! — выпалил Ватсон и моментально смолк. Хеймитч свел брови до боли в голове, думая над его словами. Эффи, конечно, дорога Хеймитчу, да что там скрывать, он не представляет своей жизни без нее, но боится, что кто-то сможет добраться до нее, а Эбернети никак не сможет ее защитить, потому что теперь, когда она его жена, где бы она не была, везде будет под прицелом. — А я поддерживаю, — встрял Холмс, глянув на приятелей. — Еще бы, — колко бросил Джон. — Это нам поможет, а я, как ты знаешь, во всем ищу выгоду, — говорит детектив. — Хеймитч тоже, — указав в сторону того пальцем, уже спокойно произносит Вастон, — Выгода выгодой, но есть же душа… — И что? — вмешивается Эбернети, прищурив глаза, — кому она принесла пользу? — Вы оба только строите из себя недотрог, — тяжело вздыхает доктор, — а на самом деле, уязвимее любого человека. Больше никто ничего не говорил. Хеймитч и Шерлок лишь переглянулись, понимая, что стали фанатами этих беспорядков. Ладно Шерлок, а вот Хеймитч… Сначала он хотел потешить свое самолюбие, а потом, когда выяснилось, что кто-то решил свести счеты с ним, действительно испугался. Но не за себя, а за ту единственную, чья жизнь дороже собственной. А Ватсон снова оказался умнее их обоих.       Ночью ментора мучили кошмары как года три назад, когда они уже с Эффи были женаты. Раньше, что там говорить, он вообще засыпал с ножом в обнимку, и лишь она смогла отогнать всех демонов. Сейчас снились сны, как он теряет ее, как бросает в Капитолии, как видит ее безжизненное тело, и в душе все сжимается. Да, это было самым ужасным, что только могло случиться. Ведь наши сны — плоды нашего же воображения. Проснувшись посреди ночи, Хеймитч хотел было по привычке сходить в бар, но потом вспомнил, что прошли те времена, и лег обратно. Он долго думал над словами Ватсона, который потерял жену и теперь всеми силами против любых манипуляций. Однако Эбернети не видел ни одного достойного выхода из этой ситуации, потому что должен был защитить ее от всего, что могло быть опасно. А лучшая защита — это нападение, поэтому найти убийцу было необходимо.       Ближе к полудню поезд прибыл на станцию дистрикта Двенадцать. За окном светит яркое осеннее солнце, взглянув на которое и не скажешь, что сейчас уже осень. Однако ветер почти оголил все деревья, лишив их листьев, заставив замерзать все оставшееся время до весны. В небе над Двенадцатым повисла серая дождевая туча, но она еще не прошла над бескрайними темно-зелеными лесами дистрикта, которые чаруют своей глушью. Мужчины втроем вышли из поезда, станция встретила привычным множеством людей и их суетой. Решив созвониться, каждый поехал домой. Люди уже перестали оглядываться на ментора и его приятелей, словно готовы принять уже что угодно с его стороны. Да, они-то готовы, но не Эффи.       Такси довезло победителя до Деревни, в которой с некоторых пор кишит жизнью. По тропинкам бегают дети, играя в беззаботные игры, не думая о Жатве, не жалея умерших братьев или сестер. И только они могут довольствоваться такой беззаботной и простой жизнью, потому что все остальные прекрасно помнят Голодные Игры. Пройдя несколько метров, Эбернети оказался на пороге своего дома, в который теперь он возвращается с великим желанием. Пару раз постучав в дверь, послышались шаги. — Кто там? — спросил мягкий голос Эффи. — Открывай, — сквозь улыбку произнес ментор. Дверь вмиг распахнулась, разорвав все пороги и расстояния между этими двумя людьми. Хеймитч прошел в дом и моментально заключил в свои объятия жену. Она вновь почувствовала его рядом, дом словно приобрел краски, которые Хеймитч увез с собой. Он нежно поцеловал Эффи и снова прижал к себе, вдыхая запах ее волос. Он никогда не был романтиком, не умел проявлять чувств, но Эффи почти все время знала обо всем, что творится у него в душе. Женщина обвила руками шею мужа и уткнулась в его шею. — Мне тебя не хватало, — прошептала она, боясь спугнуть свое счастье. — Я больше не оставлю тебя, — проговорил мужчина и поцеловал ее в щеку. Они долго стояли в коридоре в объятиях друг друга, потому что только расставание дает понять насколько сильно ты любишь кого-то.