Вовсе не скучно...

       Пролетя метров десять, тело Шерлока охватила холодная вода, покалывающая кожу, разбегающаяся судорогой по мышцам. Он выныривает на поверхность, вздыхая не менее холодный воздух. Парик слетает с его головы, волосы намокают и вся одежда тоже. Неприятель смотрит вниз, но прыгать не решается. Он обезумевшим взглядом смотрит на детектива, подойдя к краю, и отпрыгивает назад, убегая. Холмс быстрее плывет к противоположному берегу, потоки воды неприятно остужают тело, которое начинает приобретать чрезмерную бледность. Шерлок вылазит на сушу и дико дрожит, ненавидя себя за такую непредпреимчивость. Он решил, что тот прыгнет следом, но ошибся. Разумеется, все мы ошибается, и Шерлок тоже, потому что и он всего лишь человек. Поднявшись выше он находит сухих веток и, используя все свои знания в области разжигания костра без спичек, разводит костёр, что удаётся не сразу.       Детектив сидит у огня и, пожалуй, впервые чувствует себя в безысходности. Ему довольно чуждо это чувство, потому что великий разум привык действовать, а тут как раз помогает бездействие. Его уникальность в сочетании того, что никак не сочетается: сладкого и соленого, черствости и понимания, эгоизма и альтруизма. Секрет Шерлока прост — он наркоман. И его доза не марихуана или кокаин, а риск. Его жизнь скучна и однообразна без риска и расследований, она вянет, как растение без дождя. Каждый из нас зависит от чего-то и винить кого-либо в его пристрастии, как минимум, глупо и низко, потому что мы не выбираем то, что полюбит наше сердце.       Через пару часов, когда вся одежда почти высохла, а руки вновь стали ощутимыми, Холмс двинулся к выходу из леса. Последний раз ощущение себя где-то чужим было в лесах Сербии, когда тот закрывал преступную сеть Мориарти. Он измотаный бежал, ломая ноги о ветви, которые беспощадно, как сегодня, хлестали его по лицу. Бежал, спотыкался, падал и вставал. Но не смог убежать от судьбы. Сейчас потрясающий мозг настигли эмоции, которые сдержать было трудно. Невозмутимость ушла на второй план, а вперёд вышли чувства. Шерлок испугался, поймав себя на мысли, что он ощущает себя просто человеком.       Ватсон же постоянно чувствовал себя обычным и недоумевал от своей уникальности. Ему было не чужд людской букет эмоций и переживаний, не чужд страх и привязанность. Сидя в кресле в гостиной, Джон обдумывал поступок своего друга. Холмс чрезвычайно невыносим, но оно того стоит. Порой за его привычку актерствовать ему хочется ударить в нос — не всем по нраву такое проявление интеллекта. Тем не менее, необыкновенная связь с Хеймитчем моментально погубила Холмса. Тот заставил его слишком уважать себя и даже подчиняться. Однажды Шерлок сказал, что одиночество бережет его, на что доктор ответил: «Нет, Шерлок, людей берегут друзья». Может, он был и прав, но слепота Шерлока в человеческих отношениях сделала свое дело. Джон нашёл подвох во всей этой истории: Шерлок посчитал ментора своим приятелем, а тот даже руки в ответ не протянул. Ватсона, как кипятком, ошпарила мысль, кто на самом деле Хеймитч Эбернети. Неужели его друга так легко обвести вокруг пальца? Неужели Шерлок полный болван, гоняющийся за преступниками, рискуя жизнью? Эти раздумья сжирали доктора изнутри, заставляя его мозг взрываться, как пороховая бочка. Хотя, дело не в Шерлоке, который оттаял душой, позволил себе понимать хоть кого-то, дело в Хеймитче, который нагло этим воспользовался.       Блуждая по чаще в поисках выхода, Шерлок понял, что забрел в непонятные дебри. Время близится к вечеру, оставляя в воздухе небольшие сумерки, промакивая его туманом. В доме Эбернети все достаточно спокойно. Однако Хеймитч все чаще и чаще бросает взгляд на часы, чьи стрелки тянутся к девяти часам. Поступок Холмса вызывает у него благодарность, а его задержка в лесу — тревогу. Не менее человеческое чувство, чем у Шерлока. Хеймитч тоже понимал, что все не может кончится полностью хорошо и быстро. Он видел переживания жены, ребят, Ватсона, который, казалось бы, должен уже привыкнуть к подобным делам. Да уже сам Хеймитч должен привыкнуть, потому что нет ничего страшнее детских смертей на Голодных Играх. И все же, после того, как ощущаешь покой, как начинаешь жить обычно, раскрываешь крылья, поток чёрной смолы, залепляющей любые щели, в которые мог пробиться свет, перекрывает доступ кислорода, удушая в этой мгле. Любое ощущение после перерыва становится, как никогда, сильным и ярким. Так же и страдания: становятся ярче своих регулярных предшественников. — Эффи, мне нужно идти, — наконец поднявшись с дивана, говорит Хеймитч. — Куда? — встревоженно интересуется она. — За Холмсом. Он не вернулся к назначенному времени, а уже сумерки спускаются, — объясняет тот. — Ты сумасшедший? — выпаливает Эффи. Зрачки её глаз расширились, голова наполнились ужасными раскладами событий. — Разве не за это ты меня полюбила? — ехидно улыбнулся Хеймитч, заставив щеки жены покрыться румянцем. — Теперь не знаю, — удрученно говорит она и опускает взгляд. — Если меня не будет через полчаса, звони Ватсону, вызывайте полицию с собаками, но не раньше. Мужчина накидывает куртку и подходит к жене, берет её лицо двумя руками, заставляя смотреть на себя, и многообещающе целует. — Я вернусь. Не скучай, милая, — произнёс он и, медленно отпустив её, вышел за дверь. Эффи тяжело вздохнула, разрешая единственной слез скатится по щеке. Она слишком устала. Устала терпеть, отпускать, быть сильной. Её жизнерадостность пропала, в глазах нет яркой искры, потому что вся её энергия идёт на то, чтоб хоть как-то упросить небеса оставить его в живых. И уже даже его слова не казались правдоподобными: любое обещание — сказка с плохим концом. Порой ей хотелось все бросить, очистить свою жизнь от этих передряг и просто насладиться моментами. Но это все значит оставить Хеймитча. И лишь только подобная мысль бросала тело в дрожь. Как-то давно, в очередной ссоре, когда они ещё были коллегами, Хеймитч в порыве злости, закончив свою гневную речь спросил: «В чем твоя проблема, Тринкет?» Она набрала воздух в лёгкие, посмотрела в его разящие холодом глаза и, сдерживая эмоции, ответила: «Моя проблема в том, что ты — её решение.» Увы, с тех пор ничего не изменилось.       Небо затянуло тёмной вуалью, луна поднялась выше, атмосфера так пропиталась тишиной и холодом, что стала прям-таки давить, налегая сверху. Эбернети бодрым шагом направился к лесу. Он пересек тёмную Луговину, которая издалека показалось мелким, шумящим озером, и у забора заметил двух мужчин. На подходе к границе он услышал своеобразное стрекотание, похожее на перестук цикад своими мощными крыльями. Но это не цикады и не сверчки. Это ток, сумасшедше несущийся по проводам под огромным напряжением. — Господа, — подойдя к мужчинам, обратился ментор, — не знаете, из-за чего такое напряжение сегодня? Те обернулись, посмотрели на Хеймитча, и их глаза моментально загорелись дьявольским пламенем. Губы одного из них тронула исковерканная улыбка, а брови поползли вверх. — О, кто пришёл! — воскликнул тот, чьё лицо было плохо видно в темноте, — мы только тебя и ждали. Эбернети нахмурился, понимая, что снова во что-то влип. Второй, который более молчалив, замахнулся на Хеймитча, но тот, приняв удар под дых, сбивший дыхание, резко перехватил его руку и завёл её за спину, заставив того издать животный вопль. Получив удар под коленку, который выбил чашечку с места, молчун упал на землю, скорчавшись от неимоверной боли. Первый, что повыше, достал нож и пошёл на ментора, направляя его спиной к забору. За два шага до электрических прутьев, Эбернети встал, как вкопанный. Он жестоким взглядом смотрел на противника и понимал, что готов убить его. — Не наигрался ещё? — прерывает молчание, заглушая цокот тока, мужчина с ножом. Он подходит ещё ближе к ментору, сжав нож сильнее в руке, заставляя того испугаться. Но испуг не приходит, Хеймитч убирает светлые волосы, закрывшие глаза и приподнимает голову вверх, показывая свое величие над недругом. Сердце бешено бьётся, заполняя своим стуком каждую клеточку тела, будто сообщая мозгу, что оно ещё живо. — А напряжение не идёт тебе на пользу, — ответил Эбернети и издевательски улыбнулся. Противник ринулся на него, но ментор схватил его за свободную руку и отправил прямо в забор за свой спиной. Того обожгло током, он несколько раз судорожно дернулся и упал на землю, скрутившись в узел. На секунду Хеймитч оторопел от ужаса своего действа — он давно не считывал такое свое состояние, не говоря об убийствах. Воспоминания, внутренние демоны утопили его в волне боли и непонимания. Второй мужчина замер, съежившись, схватил ногу под коленом и прижал ее к себе. Позади Хеймитча слышится громки одиночный топот, он оборачивается и видит Шерлока, спрыгивающего с дерева неподалеку. Холмс понял, что забор под напряжением, и быстро нашел выход. Он встал рядом с Эбернети и внимательно посмотрел на двух лежащих мужчин. — Отделал двоих в одиночку голыми руками? — почти с восхищением спрашивает он. — Я участвовал в Голодных Играх, — напомнил Хеймитч. — Ну да, руки распускать много ума не надо, — решая задеть ментора, выдает детектив. — Тебя тоже особо не одарили мозгами, если их не хватило, чтоб выйти из леса вовремя, — язвительно парирует тот. Шерлок бросает на него взгляд и подходит ближе к тому, что лежит у забора. Он ищет его пульс на руках, затем на шее и не находит. — Мертв, — выносит вердикт сыщик, глядя на Эбернети, скрестившего руки на груди. Он идет к следующему, тот поднимает на него болезненный, томный взгляд и щурится. Его глаза красные, как у сварщика, руки дрожат. Шерлок берет того руку и резко задирает рукав его толстовки; на венах видны мелкие красные точечки. — Как твое имя и кто дает тебе дозу, наркоман? — спрашивает Холмс у него, присев на корточки. — Я…я Гэри Доун, а он, — тот трясущимися пальцами указывает на ментора, — чуть не убил меня! — Ты, Гэри, чуть не зарезал его, — безмятежно выдает Шерлок в оправдание приятеля, — ты не ответил на мой второй вопрос! — Мы называем его боссом, — начинает рассказывать Доун. Детектив поднимается на ноги, и, засунув руки в карманы практически высохших брюк, внимательно слушает, смотря на того сверху. — Знаю только, что босс чиновник, его мотив всех этих действий в том, что он всегда был рядом с Тринкет, а она вышла замуж за того, кого никогда ненавидела. — Зачем он использует наркотики? — задает вопрос Шерлок. — Путает полицию, чтобы отвлечь их от этих двоих, — Гэри кивает в сторону Хеймитча, — а от спайса сносит крышу: начинаются глюки. Холмс кивает, уверяясь в своих догадках. Он слишком удивлён поведением того, кто только что прикончил человека. Хеймитч спокоен и непоколебим, выражение его лица умиротворенное, лишь слегка тронутое чем-то неуловимо горьким, как деготь. — Слушай, Гэри, мы поможем тебе, если ты вступишь с нами в союз, — предлагает Шерлок. — Я что, ненормальный, чтоб вступать в союз с психопатом и алкоголиком? — с полными страха глазами, выдаёт он. — И это говорит наркоман, — упрекает детектив, — и я не психопат, а высокофункциональный социопат! — Да уж, так себе компания, — усмехается Хеймитч, глядя на Доуна с презрением. — И все же, если готов сотрудничать, найдёшь меня в гостинице у площади Правосудия, а теперь можешь идти отсюда, — указывает на тропинку, ведущую прочь, сыщик. — У меня нога! Ты почти убил и меня! — на повышенном тоне говорит наркоман, прожигая взглядом ментора. — Не смей повышать на меня голос, — разделяя каждое слово, цедит Эбернети, — мне очень жаль твою ногу. — Ладно, я помогу вам, — скулит Гэри. Шерлок ничего не отвечает, он вызывает скорую и полицию. На этот раз Воттерман не задаёт лишних вопросов, его люди молча соскребают труп с земли и увозят. Инспектор лишь подходит к Хеймитчу и спрашивает: — Неужели смерть была обязательна? — Она в любом случае приходит, другое дело, в какой момент и благодаря кому, — бесчувственно отвечает Хеймитч. — Вашей жестокости нет границ. Как Ваша жена не боится? — Моя жена — это моя забота. И, если Вы хотите моего раскаяния, его не будет. Всего доброго, инспектор. Эбернети разворачивается и уходит, не пожав руку даже Шерлоку. Снаружи он такой невозмутимый и безразличный, но лишь снаружи. Внутри волки воют от совершенного действия. Любой победитель убивает — без этого никак, но после каждый боится, что однажды ещё раз встанет поперёк чьей-то жизни. Они все знают, что такое идти по краю обрыва, чувствуя дыхание смерти в спину. Знают, каково терять кого-то и чувствовать на себе клеймо убийцы. Но порой эмоции превосходят страх.       Он пришёл домой ровно через полчаса, сел на диван к Эффи и молча смотрел её модное шоу минут двадцать, пытаясь свыкнуться с мыслью о безнаказанном убийстве. Жена ничего даже спрашивать не стала, потому что ощутила груз на душе супруга, и решила не приставать. Ей было, наверно, трудно, как никому. Любить Хеймитча — великий труд, а вот понимать его… Свыше человеческих возможностей. — Почему приезжала полиция? — все же решилась спросить она. — Я убил человека, — грузно вздыхая, ответил он. — Что? — недоумевая, удивилась Эффи и уставилась на мужа. — Ты не ослышалась, дорогая, — произнёс Хеймитч, повернув голову в её сторону. — Как? Зачем? — Руками, Эффи, — съязвил ментор, — Он со своим другом хотел прикончить меня, а я не позволил. Он увидел нотки разочарования в её глазах и нахмурился. — Да, милая, твой муж убийца, — с горечью в голосе признался Эбернети и поднялся с дивана, — можешь меня ненавидеть. Эффи почувствовала, что что-то кольнуло в области сердца, увидела в скрытом взгляде мужа вселенскую усталость и какое-то странное, но трепетное чувство, пролетевшее совершенно незаметно. Она подошла к нему, стоящему лицом к окну, его руки в карманах брюк, и обняла, положив щеку на плечо. — Не вешай на себя этот ярлык, Хеймитч, — попросила женщина. — Он уже есть. Я в шестнадцать убивал людей просто потому, что они убили бы меня, — приглушенным голосом с мягкой хрипотцой сказал мужчина. — Не говори так! — вскрикнула она, заставив мужа развернуться лицом к себе, — Я знаю, кто сделал это с тобой, кто превратил тебя в такого человека, знаю, что принесло тебе боль. Я знаю, что такое Голодные Игры, знаю, что они делают с людьми. У Эффи внутри все сжалось до размера крошечной монетки, в душе разгорелся огонь и сразу же потух. — Я не могу отнять того, что уже есть, — продолжая смотреть на неё, сказал ментор, — и лгать тебе нет смысла. — Мне грустно, Хеймитч, но я все равно люблю тебя всем сердцем. И никто не изменит моё мнение о тебе, пока я сама в тебе не разочаруюсь. Но, знаешь, я любила тебя любым, потому что ты мой самый близкий человек. — Я тоже люблю тебя, принцесса, — улыбнулся Хеймитч и поцеловал свою жену. Настоящая любовь не проходит, она крепчает, как вино, усиливается, преодолевая преграды, и не даёт сердцам остыть. Вообще, нетрудно умереть ради любви. Трудно найти любовь, ради которой нестрашно умереть.