Вовсе не скучно...

      После того, как семейная пара Эбернети покинула общество детективов, Джон все еще прибывал в неком недопонимании от слишком непредсказуемого поступка друга. Это Шерлок Холмс, поэтому о какой-то простой логической цепочке не могла идти речь. А тут еще и такая сложная последовательность событий, в которой ничто не обеспечивало уверенность в последующем. В общем, незаурядному мозгу Ватсона, как обычно, пришлось непросто. Не то, чтобы он считал себя глупым болваном, как многие люди, окружающие этого феноменального детектива, просто в его голове с великим трудом укладывалось то, что весьма необычные хитросплетения событий Шерлоку кажутся детской головоломкой. Джон сидит и смотрит на тот белый конверт подписанный Хеймитчу, словно пытаясь понять всю сущность бытия. — Каким образом ты это сделал, Шерлок? — членораздельно произносит Ватсон, разрезая словами надоевшую тишину, — Каким? — Это все наблюдательность, Джон, — как ни в чем не бывало ответил Холмс, бросив взгляд на часы, — Ровно в час сюда пришёл один мужчина, сел за столик, который обеспечивает ему одного собеседника, но так, как мест много, вероятность, что кто-то к нему подсядет ничтожна. Он пришёл пообедать именно сюда, потому что крутил головой, осматривая интерьер, однако это был не просто интерес, его глаза бегали по всему помещению, а потом, приметив вон те часы за барной стойкой, успокоились. Кстати, он не разу больше не бросил на них взгляд. Ни на них, ни на свои наручные часы. Согласно статистике, люди в ожидании кого-то постоянно смотрят на время. Теперь о его внешнем виде: чёрный костюм прямого покроя с гербом Панема на груди, начищенные с блеском ботинки, классическая стрижка и широкие плечи — военный. Однако никакие войска страны не носят такую одежду, он либо в отставке, либо просто я промахнулся. Но я же бью точно в цель. Этот мужчина служил в разведке, а теперь частный агент, о чем говорит беспроводной наушник в его левом ухе. Теперь складываем пазл: агент с военным прошлым, пришёл по назначению в это кафе так ещё и заказал немного, чтобы уменьшить вероятность встречи с Эбернети. Как я понял, что именно с ним? Подумай, Джон, агент во всем прикиде появляется в кафе после того, как в СМИ разлетелась информация о покушении на Эффи Эбернети. Кого он планировал встретить? Трудный ребус, да? Ты скажешь её саму, но я опровергну, потому что это раскроет его личность, а этого допустить нельзя. Тем не менее, он пришёл в самый популярный ресторан, увидел нас и тут уже был уверен на сто процентов, что Эбернети придёт сюда. Он выбрал официанта помоложе, чтоб не задавал лишних вопросов, и повернул то, что было запланировано. — Почему всему постоянно находится логическое объяснение? — неожиданно для детектива спросил Ватсон. Его возмущение было похоже на недовольство маленького ребёнка, которому, наоборот, не понятно, почему взрослые не могут объяснить каких-то вещей. Он поднял брови и в недоумении уставился на психопата-социопата. — Потому что мы все живём в обществе, — для Шерлока многие понятия были самим собой разумеющимися, очевидными в какой-то мере смешными, — оно, как известно, часть материального мира. А всему, что носит материальный характер, можно найти объяснение, Джон, Эта фраза прозвучала голосом уставшего после работы родителя, который с каждым днем выжимает из себя все больше и больше информации для своего чада. Впрочем, особо удивительно это не выглядит ни для одного из них. Конечно, ведь обладание чем-то великим верно склоняет человека к высокомерию и тщеславию, ибо контролировать это очень даже нелегко. И это касается любого, потому что каждый из таких людей, не беря во внимание невероятные способности, остаётся всего лишь человеком, которому свойственно все.       Темнота рано опустилась на дистрикт, охватила его своим холодом и заставила дрожать каждый оставшийся на дереве листик. Но несмотря на эти обстоятельства вечера, в дистрикте, по-прежнему, кипит жизнь, бьёт ключом до самого неба, оставляя на чёрном полотне слабый отлив разноцветной радуги. Люди спешно оглядываются на Шерлока и Джона, садящихся в чёрное такси на площади, озадаченных делом, в которое ввязвлись ранее по инициативе Холмса; он, кстати, был несказанно рад происходящему, о чем свидетельствовала его радужная физиономия под маской непоколебимости. Милые парочки выходят из кинотеатра, мимо которого проезжает такси, везущее Хеймитча и Эффи на железнодорожную станцию. Впервые за последние дни между ними нет никаких недомолвок и разногласий, у нее нет страха и переживаний, которые просто выгрызали спокойствие своими стальными клыками, отрывая куски нервов. Эффи не уставала удивляться такому хладнокровию и безразличию мужа, но в его глазах видела бушующий шторм, из которого тот умудряется выйти совершенно сухим. И никакая мышца не дернется на его теле без осознанного контроля. А может он не человек? Нет. Человек. Имеющий душу, чувства и эмоции, знающий все свои страхи в лицо. И тщательно скрывающий это ото всех. — Знаешь, я переживаю: а вдруг что-то случится? — тихо произнесла женщина, приблизившись к супругу. — Эффи, вдруг… — начал Хеймитч, повернувшись на нее. — Знаю, что ты хочешь сказать, — оборвала она, попыталась успокоить свою интуицию, но та кричала во все горло, что грядет что-то неисправимое. Мужчина тоже что-то чувствовал. Да мало того, трезво осознавал, что является красной тряпкой для быка и едет туда не потому, что слишком давно ничего не отмечал. Однако он продолжал успокаивать жену, убеждал ее в обратном, понимая: если она узнает и встанет против, реки потекут вверх по течению, дождь пойдет с земли, а не с неба — случится все, что угодно, только бы ничто не угрожало их семье. Ведь слишком много пройдено и пережито, слишком много стоит на кону и им обоим с некоторых пор есть что терять. И все же, она должна быть готова к любому развороту событий. — Даже если так, ты не сможешь помешать чему-то произойти, — реалистично высказался ментор. — Ты сможешь. — Я что, господь Всемогущий? — посмеялся Эбернети, сверкнув ироничной улыбкой, — милая, я рад, что ты такого хорошего мнения обо мне, но я не… — Я серьезно говорю, Хеймитч, — остановила веселье женщина, слегка нахмурившись, — я чувствую, что мы делаем неправильно. — Это всего лишь страх, — его голос приобрел вселенскую мудрость, сложилось впечатление, что страх — действительно такая же ерунда, как пробитое колесо велосипеда. Он нахмурился, бросил ласковый взгляд на ее руки, взял их в свои и добавил: — Нужно учиться жить со своими страхами, признавать их. Никому еще не удалось полностью лишиться страхов. И мы с тобой не исключение. — Да, я помню: вселенная исключений не делает, — тяжело вздохнув, сказала Эффи и слабо улыбнулась уголком губ. Этот реализм, которым была пропитана вся сущность Хеймитча, возвращал её на землю, опуская все возвышенные чувства романтичной Эффи. Поначалу это казалось пессимизмом со стороны ментора, нежеланием видеть свет, его слова обижали, оставляя неприятное послевкусие, а потом она поняла, что он во многом был прав, резко высказываясь. Эффи многому не верила, потому что мир не мог так сгнить, по словам Хеймитча, но потом сама же удостоверилась в деградации человеческих чувств и мотивов.       Четверка села в поезд под унылые завывания осеннего ветра; Шерлок и Джон любезно поприветствовали Эффи. Еще бы… один суровый взгляд ее мужа заставлял это сделать любого, но здесь сыграли роль хорошие приятельские отношения. Отношения — пожалуй, единственная тема, являющаяся труднодоступной для могучего мозга Холмса. Атмосфера ночи сгущает все события к ожидаемому финалу, но мужчины понимали, что до него еще далеко. Да, пройдено много дорог, ведущих к разгадке, как к Риму, но не стоит останавливаться на полпути. Победители не останавливаются. Поезд принял частых гостей капитолийское гостеприимностью, и только персонал входил в значимые различия: они теперь могли разговаривать и быть полноценными присутствующими всех ситуаций. Каждый уголок поезда начищен до блеска, кровать и банные принадлежности выставлены с точностью до миллиметра, вкушая в себя капитолийскую манеру перфекционизма. Эффи почувствовала себя неуютно в богато обставленном купе, ощутила гнетущее одиночество и даже осадок вины, нерастворившийся, а памяти уже с прошедших Голодных Игр.       Оставив чемоданы в купе, приятели встретились в общем вагоне за столом из красного дерева. Эффи огляделась вокруг, рассматривая убранство до боли знакомого вагона. Ей моментально показалось, что все вернулось назад: Голодные Игры, ежегодные смерти детей, слезы, страх, грубость со стороны Хеймитча и та разукрашенная, с натянутой улыбкой на губах глупая Эффи Тринкет. Жизнь каруселью вертелась в голове, перещелкивая кадры, заставляя вспоминать и видеть различия. Этот же стол, где они с Китнисс и Питом в тот год ждали Хеймитча, опустошающего бар. Те же подставки, хрусталь бокалов, гравировка на стекле, лакированная поверхность дорогого стола — все напоминало зловещие Игры. Женщина нахмурилась, ее сердце сжалось, а душу настигла неминуемая боль воспоминаний, как будто полноводная река прорвала плотину и затопила все, что так тщательно строилось ранее. Ноги охватило неприятной легкой судорогой, принудив мышцы к напряжению. Вмиг Эффи поняла, что чувствовал Хеймитч те мучительные двадцать пять лет менторства, и как она ошибалась, осуждая его все прошедшие годы. Она сильно сжала кулаки, дабы удержать то, что выплескивалось наружу, как закипевшая вода из кастрюли, и почувствовала теплую ладонь на своей спине. Развернувшись, Эффи увидела стоящего рядом мужа и тут же обняла его, ощутив сполна все его тяготы. — Я бы не смогла переживать такое каждый год, — стараясь скрыть ком в горле, прошептала ему Эффи, — я думала, что это все ерунда, но теперь я тебя понимаю. Эбернети прижал ее к себе, слушая. Ее слова его не радовали. Теперь она понимает его, но смысл? Она получила этот опыт не просто так, не без потерь. Жизнь, конечно, дает нам хорошие уроки, которые мы запоминаем навсегда, но и берет она за них дорого.       Эффи решила покинуть общество мужчин, аргументируя это тем, что неважно себя чувствует. Хотя, на самом деле, ей было трудно находится там, где каждая мелочь, словно нож, вскрывает недавно зажившие раны. Ментор и детективы сели втроем за стол, приняв правило тишины. Шерлок ощутил весь вкус ожидания, засады и «тот самый момент». Он сидел и молча складывал в своей голове картинку из кусочков, которые уже собрались, и прикидывал то, что осталось собрать. Аманда Локкер — проводница. Именно она подсказала нам это дело о «живых мертвецах», но ведь их нет, как нет и ничего опасного для окружения. По крайне мере, все те нападения и покушения — пыль в глаза полиции, пелена, чтобы скрыть сущность и увести от действительности. Все эти наркотики, галлюцинации — легкое прикрытие глобального убийства, жертвой которого обязан стать Хеймитч Эбернети. Именно на нем сошлись все точки воедино. Но причина…она осталась тайной, покрытой мраком. Она лежит на поверхности, но я копаю куда-то глубоко, однако нет ведь ничего проще, чем взять то, что у находится у тебя перед носом. И тем не менее, наш мозг автоматически исключает нос из поля зрения, хотя он постоянно находится там. А если я не вижу нос, так же беспросветно слеп в поисках истины. Ну, конечно! Возмездие Альмы Койн. Отстроченная месть. Все дело в том, что он — неподвластный, прямолинейный, неудобный победитель, имеющий свои ценности и их придерживающийся. Она бы и сама совершила это, если была бы жива. Но она подготовила людей, которые теперь, когда воспоминания улеглись и Эбернети обрел все, что нужно человеку, чтобы быть счастливым, его убьют, лишив всего этого. Изящно! А жизнь без риска скучна, и не один я скучаю… — Думал, что кто-нибудь из вас хоть слово проронит, — начал Джон, обратив на себя внимание мужчин, — объясните мне, для чего мы едем в Капитолий? — Сыграем в кошки мышки, — с душевным подъемом сообщает Шерлок. — И ради кого все это? — удивляется доктор, пожав плечами; он перевел взгляд на ментора, — ради Эффи? — Какого черта ты так печешься об этом, Вастон? — вспыхнул Хеймитч, не дернувшись с места, контролируя себя вдоль и поперек. — Да потому что я знаю о женской любви, ощущал ее, знаю, что ее нужно заслужить, — продолжает возмущаться тот, — и ты не заслужил того, что испытывает к тебе Эффи. Холмс снова стал невольным свидетелем спора между ними. Ему казалось, что это они с Хеймитчем должны вечно спорить и перерекаться, но догадки оказались ложными. И все же, это Шерлок сохранял перемирие. Если бы он лез на рожон на ментора, принудив того к резкому ответу, они явно б не ехали в этом поезде сегодня. Эбернети подался вперед, поставив локти на столешницу, заглянул в полные горечи глаза Ватсона и произнес, сохраняя самообладание, сведя брови: — Тебе ли решать это? Если ты решил поставить меня на праведный путь, вселить в меня частицу вины, то это пустая трата времени. Я понял, чего ты переживаешь: тебе самому тошно смотреть на это все, потому что ты, имея, потерял. Так я тоже знаю, что такое терять того, кто дорог, знаю не понаслышке то чувство, но знаешь, что самое противное, доктор Ватсон? Что люди, испытывающие боль, причиняют ее другим людям, которые никак не виноваты в их бедах. Все, что сейчас происходит, что приходится преодолевать, существует благодаря таким людям. И ты, кстати, такой же. Хеймитч встал с кресла, обвел уставшим взглядом приятелей, очутившихся в недоумении, и, холодно бросив фразу: «В Капитолии будем после полудня», покинул вагон, удаляясь своей коронной походкой, будто ничто в ее душе не колыхнулось. Было слышно только как его туфли касаются паркета пола, а снаружи тихо, лишь внутри снова ураган.