Wonderwall

Какой-то тупоголовый придумал фразу, что ты в каждом облаке должен найти серебряную нить*. Микки видел вещи не совсем так. Он предпочитал циничную язвительную позицию по отношению ко всему (и никогда не мог разглядеть никаких серебряных нитей в облаках, хотя не сказать, что как-то усиленно вглядывался в них). Йен был совсем иным. Большую часть времени он видел светлую сторону, находя свет везде, где только мог, кроме тех времен, когда этому препятствовала его болезнь. Оба парня, казалось, были воплощение двух путей, по которым можно пойти, если ты родился в Саут-Сайде. Либо (скорее всего) ты закончишь как Микки: облажавшимся, агрессивным и погрязшим в криминале. Эта ситуация и ее безнадежность потянут тебя вниз, и на свете в конце тоннеля будет все труднее сосредоточиться. Или (реже) кто-то может закончить как Йен, когда смотреть вперед - единственный способ удержаться на плаву. Когда ты выбрался. Йен был таким человеком, тем мифическим созданием из Саут-Сайда, которое сохраняло не только надежду, но и свое будущее. Так что Микки считал совершенно оправданным свое нежелание становиться катализатором нарушения относительно устоявшегося режима жизни Йена. Он помнил те первые дни после выяснения диагноза Йена, когда они пришли к доктору и она сказала: "Йену нужна стабильность и жесткий график, который поможет поддерживать ее". Йен ненавидел эту докторшу, как говорила о нем с Микки в третьем лице, словно химический дисбаланс в мозгу Йена изменил его восприятие. Но Микки тоже не нравилась эта сучка. Но не потому, что ее глаза смотрели мимо него, словно его не было. А из-за того, что ее взгляд проходил сквозь него, словно она видела, как плох он был для Йена, словно знала, кто мог бы испортить Йену жизнь. Юному Микки не нравилось это: намек на то, что он не заботился о Йене достаточно, чтобы спасти его. Но с годами ретроспекции и взросления Микки признал, что готов в значительной степени согласиться с ней. Если он любил Йена, действительно любил, разве он не хотел бы спасти его от самого себя? Лили считала эти рассуждения чушью; она стукнула его по голове, когда он признался ей в них, будучи под кайфом от травки и от знания, что Йен (уже пьяный) валялся в отключке в его кровати. У Лили была какая-то странная вера в Микки, которой он не ощущал за всю свою жизнь - вера, что он может спасти Йена. Никто не доверял Милковичу. Никто не верил в Милковича. Милкович был хорош для травки, для дешевого кокса, для сравнения, когда кому-то хотелось ощутить себя лучше. Даже в куче отбросов, наполняющих Саут-Сайд, некоторые люди были лучше других. Сумасшедшая Шейла и ее дочь были лучшими в своем районе. Кев и Ви со своим бизнесом были хороши. Галлагеры тоже были получше многих. У них был дом, семья, любовь, даже если им постоянно приходилось бороться за это. Микки мог поручиться за тот факт, что здание, в котором ты живешь, не всегда можно назвать домом. Он был живым доказательством того, что значит расти без любви, больше всего бояться тех людей, которые были твоей семьей. Но Йен верил тому отбросу, которым он являлся. Лили верила ему, даже несмотря на то что, когда она впервые увидела Микки, он был в абсолютном дерьме и под наркотой. Эта вера согревала его сердце, а тот факт, что, уходя, он осторожно прижался губами к ее макушке, можно свалить на травку. Это мог быть побочный эффект от косяка, который они поделили на двоих, хотя организм Микки был намного выносливее этого. Но этот нежный жест никогда не будет стерт, останется между ними навсегда. Разум Микки раскручивался в красочных кругах, пока он поднимался по лестнице, дважды упав. А затем он залез в кровать к парню, которого любил, и для которого так отчаянно желал быть достаточно хорошим. // В доме Санчеса было негласное правило. Честность. Доверие между членами банды Санчеса никогда не упоминалось прямо, но предполагалось, что оно было повсеместным. Ладно, возможно, Микки не был абсолютно правдив, но даже если эта была лишь сраная недомолвка, ему было плохо. Он рассказал всем о том, что Энцо признал, что был ответственен за стрельбу, но опустил ту маленькую деталь, что целью Энцо было покорение Микки. Что-то в том, как собственнически Энцо говорил о Микки, словно владеет им, выбило Микки из колеи. Напомнило ему слишком многое о тех последних нескольких месяцах в тюрьме, об отношении Терри и обращение с ним как с товаром. Ни в коем случае больше никогда в своей жизни Микки не станет чьей-то собственностью против своей воли. Он не возражал против Йена, против его мирных рук. Он не возражал против принадлежности к клану Санчеса, против семьи, которая за него горой. Но это было совсем другое. Принадлежать Санчесу, Рамиресу, Лили, Йену означало доверить себя тем людям, которым он верил как самому себе. Но быть чьим-то мальчиком по вызову, быть под чьим-то полным контролем против его воли было тем, чего Микки хватило по жизни. Так что да, возможно, слова Энцо стали причиной небольших панических атак. Ничего чересчур интенсивного или парализующего, лишь серии внезапных моментов абсолютного ужаса. Моменты в душе, когда его дыхание могло остановиться, и он не знал, тонет или просто вообще не дышит. И когда Йен был там же, Микки просто сжимал его и содрогался несколько минут. Йен не просил у него объяснений или оправданий. У придурка, который всегда так легко читал Микки, вероятно, была подходящая идея насчет того, что происходит. Панические атаки не исчезали в присутствии Йена, но с ними легче становилось жить в таком случае. Как если бы он тонул, а Йен делал так, чтобы сопутствующая этому боль исчезала. Микки привык к этому, засыпая в объятиях Йена, просыпаясь в клубке конечностей и улыбаясь, делая утренние вздохи, точно так же, как годы назад. Он не был какой-нибудь прирученной домохозяйкой, но близость Йена заставила его засыпать легче таким способом, который он раньше посчитал бы малопривлекательным. Йен теперь становился все более активным членом семьи Санчеса. Его первая встреча с Санчесом была такой официальной поначалу, словно Йен был плохим парнем, который заехал за дочерью проповедника, чтобы пойти с ней на выпускной или что-то такое. Затем даже закаленный гангстер, бывший военный потерял голову перед щенячьей улыбкой Йена и его армейскими рассказами. Если бы Микки не был осторожен, его бы так называемая семья совсем забыла о нем в пользу рыжего парня. Возможно, это должно было заставить Микки ревновать. Это просто делало его очень, очень счастливым. Счастливым с улыбкой-на-все-лицо. Счастливым с улыбкой-в-никуда. Счастливым с Йеном. Господи, Микки уже и забыл, как это правильно - любить Йена и быть любимым им. Микки не повторял свое эмоционально насыщенное признание любви после той ночи. А Йен говорил это часто. Он делал это, когда Микки рывком просыпался среди ночи в муках паники. Говорил, когда они лениво просыпались от запаха блинчиков, которые делал Рамирес (на удивление оказавшийся отличным шеф-поваром) на завтрак. Говорил, когда они встречались или разделялись. Это было, словно он пытался наверстать упущенное время. Микки резко комментировал это, заставляя Йена широко улыбаться, но это не оказывало влияния на привязанность, которую он к нему ощущал. Йен не ждал, что он ответит. Микки даже не увидел разочарования в глазах Йена, когда он выдал очередное Я люблю тебя и не услышал то же самое в ответ. Микки хотел это сказать, хотел. Он хотел, чтобы Йен знал. Но не мог избавиться от страха, что Я люблю тебя станет знаком прощания и разрыва, как это всегда было у них. И это уже уничтожило Микки раньше. Дважды. Он знал, что они уже могут жить с датой истечения срока годности, и не хотел ускорить ее приход. Йен не знал об эпичном падении Микки на дно после того, как Микки добрался до Мексики, пока Лили и Санчес не приютили его. Микки всегда сбивало с толку, почему эти люди рискнули связаться с таким наркоманом, каким он тогда был, учитывая то, как они были тесно связаны и имели привилегии. Йен был слишком занят, чтобы думать с Микки об этих подробностях. - Ты... что? - резко спросил Йен, когда Микки проболтался, что был тесно связан с кокаином после прибытия в Мексику. - Это не было зависимостью или чем-то в этом роде, - быстро защитился Микки, - я довольно легко избавился от этого, когда Лили привела меня сюда. Мне просто нужно было увидеть, что у меня хоть где-то есть будущее. Какое-то время все выглядело довольно мрачным, чувак. Он понадеялся, что Йена в некоторой степени успокоит тот факт, что у него никогда (к счастью) не было зависимости как таковой, это было больше отвлечением. В любом случае, некоторое время он травился коксом. Его дилер умер от передоза, и это напугало его достаточно, чтобы в дальнейшем обходиться спиртным. Несомненно, Микки был несчастен, печален, но он не хотел умирать. Бесполезность его существования овладевала его мыслями темными холодными ночами. Конечно, он не был лучшим человеком в мире. Но так, что никто не хотел его? Никто бы не пришел за ним? Никто не скучал бы, если бы он умер? После того, как их отношения с Йеном стали серьезными, когда они были детьми, Микки думал, что есть по крайней мере один человек, который похоронит его. Но расставание на границе убило его маленькие фантазии. Он больше не был уверен, что Йен будет с ним в тот момент, хотя часть его продолжала верить, что Йен любит его достаточно, чтобы быть рядом при последнем прощании. Но Микки был бы в Мексике. Живой, мертвый, в гребаной коме - Йен не мог знать. Теперь это изменилось. Йен снова был рядом. У Микки даже была псевдосемья. Он больше не был одинок. Все больше не выглядело мрачным. Этого было достаточно, чтобы удерживать его от случайных пересечений или пары пива с любым из тех людей. Йену не понравилось это, он извинялся за то, к чему не имел отношения, обещал Микки, что больше не оставит его. Йен много раз говорил это. Микки знал, что он верит в это. Тем не менее он иногда нервничал. Как когда они проснулись, и начало вопроса начало формироваться на языке Микки: - Ты уже принял свои...? - он резко закрыл рот, но было слишком поздно. Его глаза расширились, ожидая, что случится что-то ужасное. Заботливость подарила ему только разрыв, разбитое сердце и тюремное заключение. - Мик, - нежно сказал Йен, определенно не разозлившись. Микки облегченно выдохнул, даже не замечая до этого, что затаил дыхание. - Ты можешь спросить. Ничего страшного, если ты спросишь. Микки кивнул, все еще колеблясь. - Я знаю, что ты просто заботишься. Я знаю, тогда ты слишком беспокоился, - Йен привлек его ближе, переплетая их пальцы. И два дня, когда Микки спрашивал это, Йен отвечал простым да, и это было лучшим подарком, который Микки мог бы получить. Конечно, когда Йен проболтался, что приближается день рождения Микки, Лили, Рамирес и Санчес были совершенно ошеломлены, и Микки знал, что может получить множество едва ли необходимых подарков. Октябрь подкрадывался к ним, красочные листья громко шуршали под ногами, погода становилась холоднее, ночи - длиннее. Бизнес снизил обороты, и так будет до Хэллоуина, когда все будут расслабляться с травкой. Октябрь также означал, что приближается день рождения Микки. Микки ворчал по поводу приготовлений, даже когда уже все было готово; весь день он должен был провести с членами всей банды, а ночь принадлежала Йену. Микки жаловался на то, что во всем этом нет нужды, но его сердце согревало то, что эти люди боролись за то, чтобы провести с ним время. В доме Милковичей Мэнди и Игги были единственными, кто помнил о его дне рождения. И не в том смысле, что они праздновали или делали что-то подобное. "С днем рождения" тогда означало бесплатный пакетик травы, и именно так все и было. Микки не жалел о тех годах, проведенных с братом и сестрой, когда они молча курили на крыльце. Это было все, что они могли тогда делать. Только так ты проявлял любовь в этом доме. Теперь все изменилось. Вечеринка проходила в доме Санчеса с Лили, Рамиресом, самим Санчесом, Йеном и кучей наиболее приятных коллег по бизнесу. Включая Элену, к вящей радости Рамиреса. Празднество было громким, хаотичным и напомнило Микки о множестве пятничных вечеров в "Алиби", что вызвало боль в груди. Он практически увидел Томми, сидящего у барной стойки, Фрэнка, идущего куда-то в сторону туалета. Микки был пьян; он закатил глаза на неряшливый торт, взбитый Лили и Рамиресом, и на кучу подарков, хотя он неоднократно просил всех ничего не дарить. Там были часы, сексуальная игрушка-пистолет от Рамиреса и множество менее невинных игрушек, которые, как он знал, были блистательным вкладом Рамиреса и Лили. Он запомнил тост Лили, закончившийся словами "Это день рождения моего брата Микки!" Он ждал, пока она поправит свою пьяную оговорку, осознав через пару минут, что это не было ошибкой. Она считала его своим братом. Санчес выглядел как гордый отец, которого у Микки никогда не было. Рука Йена Галлагера была в руке Микки. Это было чертовски идеально. // Микки нервничал из-за этой ночи. Потому что у него был план, в некотором роде возвращением подарка. Это было оно: Микки собирался сказать Йену, что наконец-то готов. Он долго думал об этом; вероятно, это было самым долгим временем для них без секса. Микки не хотел посреди процесса сорваться с катушек, так что удерживался. Но это было оно. Он был готов. Это было подарком не только для Йена, но и для него самого. Этой ночью Микки наконец собирался позволить себе двигаться дальше. В их отношениях были глупые моменты, но, как правило, они не были сверхслащавыми. Так что не было никаких свечей или роз, когда Микки вошел в квартиру Йена, но в воздухе был слабый сосновый запах и тихо играла "Love is a Battlefield", заставляя его улыбаться. - Ладно, - сказал Йен, усадив его на диван, - я знаю, что ты сказал не дарить тебе ничего. Микки простонал и закатил глаза, но это было больше демонстративным действием, чем чем-то еще, потому что Галлагер, которого он знал, не упустил бы шанса преподнести подарок. Он жил ради этой хрени. - Ты придурок, - прокомментировал он, заставляя Йена сиять улыбкой. - Но технически я не готовил ничего на твой день рождения. Но у меня было на это время. Я увидел это год назад на военной выставке и... подумал о тебе. Подумал, если когда-нибудь обрету тебя снова, то отдам это тебе. Сердце Микки сжалось при мысли о том, что Йен думал о нем, помнил его даже когда они расстались. Со своими словами Йен преподнес коробочку для ювелирных изделий, абсолютно озадачив именинника. Микки открыл подарок, чтобы увидеть серебряный жетон с выгравированным на нем слово "свободен" на задней части. Сердцебиение Микки замедлилось, дыхание сжалось. Йен занервничал: - У меня такая же, - он достал идентичную цепочку из-под рубашки. - Парни, которым это принадлежало, вероятно, имели в виду свободу для страны, но для нас... ты помнишь? Микки согласно кивнул, желая просто свернуться в клубок и заплакать. Йен, то что происходит между нами, делает меня свободным. - Это по-прежнему так, Мик. Ты все еще заставляешь меня чувствовать себя свободным. Неосознанно они сблизились, их дыхание смешалось. Микки потянулся, прижимаясь своими губами к его. - Йен, - практически прошептал он, отстраняясь, - я хочу, чтобы ты трахнул меня. Это заставило Йена чуть отдалиться, чтобы посмотреть в его глаза. - Мик, ты не обязан. Мне не нужно это, чтобы быть с тобой. - Я хочу, чтобы ты сделал это, - ответил Микки, приблизившись и практически забравшись к нему на колени. - Пожалуйста. Эта просьба убедила Йена, хотя он тысячу раз повторил, что Микки может попросить его остановиться в любое время, когда захочет. Это было не тем же самым, что все прошлые годы, но и не было другим. Это были просто они, и они по-прежнему также любили друг друга, и то же удовольствие пронизало их, когда их имена застывали на их губах. Это было нежно - впервые в жизни они не торопились. И Микки останавливал беспокойные комментарии Йена, говоря: "Все хорошо. Я знаю, что ты - не они". И, честно говоря, это вовсе не нервировало. Потому что это был Йен. Йен, который дарил чувство безопасности, который заставлял его ощущать себя свободным. И если Йен и пустил слезы от мысли, как сильно Микки доверяет ему, они никогда не говорили об этом. После этого Микки уснул. Йен сказал, что любит его, и они привычно устроились в позе большой и маленькой ложки. Это определенно был чересчур эмоциональный секс. Кто-то назовет занятием любовью. Они никогда не назовут, но всегда будут подразумевать это. Йен смотрел на парня, которого потерял и нашел, и терял и находил снова и снова, зная, что Микки всегда будет его выбором. Так что он лежал рядом с ним, зная, что вокруг миллиарды людей, но на самом деле их было только двое: самый счастливый в мире рыжий и его черноволосый любовник, бывший причиной того, что он заработал этот титул. // Пока оба парня лежали, сплетенные на простынях Йена, другой доставил посылку к дому Санчеса. Обернутая в темно-синюю бумагу с бантом, она выглядела невинно. Единственной коварной вещью была записка: Микки, Прекрасный подарок для прекрасного мужчины. С любовью Энцо