„Я все помню: секс на кухонном столе на репите в голове, детка, ты меня ещё вспомнишь“
Он правда скучал. Правда задыхался от недостатка цитрусовых духов в жизни. Правда давился сыростью Лондона, пытаясь заменить апельсиновые локоны жгучестью фигуристых брюнеток. Сейчас скалится по-волчьи, но готов утонуть в глубине изумрудных глаз. Скучал до ломоты в голосе, но никогда не признается ей в этом. Гордость. — Очень рада познакомиться, господин, - Мартин ведет себя так, как сказала Барбара. Лидия следует кодексу ночных фей — она не должна как дешёвая винная пробка вылететь отсюда. Джексон кривится и подзывает официанта, который наполняет бокал пришедшей девушки сухим вином. Сердце сейчас стекает грустью так же, как и капли по фужеру; тошно. Он задаёт заезженные вопросы: как, почему, какими судьбами? Но не запоминает из сказанного ни слова: в голове тридцатое мая того-самого-года, когда садился в самолёт и видел плачущую в зале ожидания Лидию. Любила же. И пухлые губы до крови искусывала, лишь бы не звонить, не писать, не курить дамские сигареты, когда он ушёл. Джексон не надеялся хоть когда-то снова увидеть Мартин, хоть и часто слышал упоминание ее имени среди своих "собратьев". Он не думал, что снова будет рвать крышу, как тогда. Настоящая любовь не проходит? — Прокатимся? - он галантно протягивает руку Мартин, а та лишь осекается и удивлённо хлопает длинными ресницами — зачем? Но пахан не отвечает, лишь молча выволакивает из душного ресторана. Уиттмор везёт ее по ночному городу и прибавляешь громкости к The Weeknd. Ее любимому, как сейчас помнит: она в нижнем белье от Виктории Сикретс [последняя коллекция, дорогой подарок от любимого парня] танцует на его кухне, а потом долго, приторно целует в шею. Стонет, хрипит сквозь сжатые зубы «люблю». Жаль, что теперь в прошедшем времени. Мартин рисует указательным пальцем разводы на автомобильном стекле. Взглядом на сидящем рядом Уиттморе не задерживает ни на секунду: не может. В своё время выстрадала свою любовь к нему, выхаркала вместе со слезами. Он не знает этого и, вряд ли бы хотел узнать, — если бы любил, не бросил бы, она уверена. А он до сих пор вместе с ней в каждом сантиметре, в каждом гигабайте. На уровне воспоминаний, конечно же. — Почему так низко, Ли? - у него взгляд стал взрослее — понимающий, ласковый и Мартин хочется по-кошачьи замурчать. Почему-то, доверяет, хотя знает, что табу: не привязываться, не снова. — А куда мне идти? У меня жизнь сломалась, - и Джексон в дрожащем тембре замечает — не лукавит, не врет. И жутко хочется ответить «спасибо за искренность, даже сквозь года». — Я же говорил, что всегда приму, помогу, потому что... - осекается. — Потому что чувство вины жить не даёт? Уитмор молчит. Не сказать же, что был дурак, идиот и деспот, что ни на гребанный процент не ценил ее, а лишь задаривал дорогими подарками — покупал привязанность. А Мартин с головой в его омут. Обычная школьная игра переросла в нечто большее, тамблеровское "первая любовь". Джексон лишь вжимаясь спиной в самолётное кресло понял — любил. Только опоздал он со своими признаниями, а сейчас бесполезно — словно кричать в ущелье и ждать ответа. — Ты опытная в плане пыток и хладнокровных нападений. — Откуда такие познания? — Слушай и не перебивай, - Джексон злится чуть заметно, напрягая скулы, - к нам в бордель часто приходят люди, которые мешают или моему бизнесу, или мне в целом. Обычно богатые папеньки, как ты любишь. — Очень мило, что ты не забыл о моих предпочтениях, - язвит. Не потому что стерва, а потому что обида замедляет сердцебиение — больно. У Джексона в голове «Таких, как ты, не забывают», но на деле: — Тебе нужно будет убирать этих клиентов. Качественно и бесшумно. Ты же любишь изощрённость? - вскидывает брови и вызывающие смотрит на Мартин. — Вау, элитная шлюха? Очень приятно. — Лучшее для лучших, - и он глушит мотор возле небольшого загородного домика. Выжидающе смотрит на Лидию, которая поспешно отворачивается и сухо спрашивает, где они. — Тебе не обязательно каждый день быть в борделе. Тебя заранее будут предупреждать о работе. Здесь ты будешь жить вместе с одной девчушкой, которая хоть статусом и ниже, но тоже хороша. Такая же обездоленная, как и ты. — Вы недооцениваете меня, господин Уиттмор, - Лидия короткими ноготками впивается в ладонь, лишь бы не плюнуть ему в лицо. Ее любимый мотылёк в глазах стал обычной тварью. Джексон проводит ее взглядом, когда она хлопнет дверцей автомобиля. Между лопатками щемит, ломит выпирающие позвонки — скучал же, но ни за что ей этого не скажет. Не сейчас. // Пустой деревянный загородный дом на несколько комнат заставляет Мартин взвыть от грусти. Она долго стоит на крыльце, вальяжно курит и дрожащими пальцами набирает смс Дереку: «Я жива. Вхожу в доверие. Передай Стайлзу, что люблю». Голова, словно ватная, а накопившиеся на стенках горла котушки вызывают хриплый кашель. На улице точно +25, но Лидия мёрзнет: пар костей не ломает. Она безуспешно выглядывает на дороге свою сожительницу, но трасса пугает своей пустынностью — что если Джексон врет? Что если хочет уничтожить Лидию? Что если раскрыл ее враньё? Рыжеволосая кутается в плед и, свернувшись калачиком, засыпает на кресле на кухне. Тяжёлые веки стимулируют ее скорейший вход в реку Грёз, втекающую в царство Морфея. Облака массивные в снах ее, девушки красивые-агрессивные и почему-то плачущие. Вот Барбара рассыпает героин по столешнице, а Лорэн стопку за стопкой заливает в себя. Алые стены кухни проституток заставляют проснуться в холодном поту: неистовый крик застывает на уровне гортани и Мартин ледяными ладонями вытирает выступивший на лбу пот. Самым жутким кошмаром для неё вдруг стала не смерть кого-то, а пустота в бездонных глазах обездоленных. Кажется, словно сердечный механизм со скрипом ломается; кажется, депрессия — это заразно. — Лидия, все хорошо? - до боли знакомый взволнованный голос без ножа скользит по ключицам Мартин, которая испуганно поворачивает голову в сторону источника звука. — Хэйден, как же так?.. - думает, что у неё лихорадка, точно подхватила какой-то местный вирус и теперь страдает от его последствий. — Пожалуйста, не говори никому, - и Лидия понимает, что это точно не мираж. Ромеро колотит горячий чай с мёдом и ставит большую желтую кружку перед Мартин — заботливо улыбается и садится напротив, поджав ноги под себя. — Спасибо, - рыжая обхватывает тонкими пальцами чашку, вдыхая мятный запах напитка. Она не вовремя простудилась: 37.6 и ее знобит. Хэйден точно как заботливая сестрёнка освободила кровать в гостиной и нашла таблетки, удивительно. — Как ты здесь оказалась? Ты же уехала с сестрой в другой штат и, кажется, поступила в хороший колледж... Ромеро беззаботно смеётся, совсем жизнерадостно, будто не стонала пару часов назад под хрущявым стариком, который приковывал ржавыми наручниками ее к расшатанной кровати: выезд на дом намного опасней, нежели служебный час в борделе. — Я пошла в модельный бизнес, но стать красоткой с обложки так и не получилось, - она спокойным и ровным тоном начинает свой рассказ, намазывая шоколадную пасту на зерновой хлеб, - была симпатичной фоновухой на всяких званных ужинах. А потом сестра заболела, рак... А жить-то нужно. Мартин вздрагивает — неужели, если ты родом из Бейкона, то пиздец преследует тебя всю жизнь? — Я зубами выгрызала себе место на этих фуршетах, пока не познакомилась с нашим паханом. Он предложил лёгкие деньги, а я не смогла отказаться — как же я могла бросить сестру?.. — И как она сейчас? — Временная ремиссия, - Хэйден улыбается ее шире, чем прежде, - путешествует по Европе. — А как же ты? Ты же могла вернуться к... нормальной жизни? - Ромеро для Мартин не чужой человек. Она девочка, по которой по-щенячьи скулил Данбар; девочка, которая иногда задерживалась в доме Лидии после собрания стаи. — Ремиссия — это не полнейшее выздоровление. Мне нужно держаться на плаву, да и, кому я теперь нужна? - она облизывает шоколадные пальцы и смеётся, доливая кипятка в чашку. У Ли мурашки по коже от ее смирения с этим дерьмом. — А как же Лиам? — У него девушка беременна, разве нет? Я узнавала у Мейсона, кажется, пятый месяц. Я ему точно уже не сдалась. Мартин дурно. Они были детьми с бриллиантовым блеском в глазах: полны энтузиазма и перспективности. Чего же они достигли?.. — Как ты вообще? — Смирилась, а как ещё? - Хэйден пожимает плечами и поспешно направляется к раковине: начинает нервничать. Лидия даже без способностей оборотня чувствует возникшее напряжение в воздухе. Ей хочется пообещать, что поможет девчушке выбраться, но совершенно не уверена — а стоит ли?.. Ближе к полуночи Ромеро снова уедет, оставив на кухонном столе несколько обезболивающих на случай высокой температуры, а Мартин попытается уснуть в пустом доме и вдруг почувствует, как чертовски ей не хватает Стайлза.***
Джексон пьёт. Стучит стаканом по барной стойке и практически опустошает бутылку французского коньяка в одиночку. Ему паскудно и хочется забыться в сладостных стонах проститутки: беспроигрышный вариант. — Барбара-а-а-а, - он пьяно тянет имя блондинки Морс, которая, покачивая бёдрами, заваливается на первый этаж-ресторан. — Чем больше денег платят — тем хуже трахаются, - сунет деньги пахану и плюхается рядом с ним на мягкий кожаный стул, закинув ногу на ногу, - ох, знал бы ты, как это утомляет... — Скажи, ты любила? - коньячные глаза мечутся по залу и замирают на удивленной Барбаре, которая ёрзает на стуле и звонко цокает язычком. — Господин, грустите? - Морс приторно тянет каждое слово и склоняется к Джексону, ладонью выше и выше скользя по его ноге к паху. — Я любил. Звучит, как "я дибил". Блондинка смеётся и кончиками пальцев очерчивает внутреннюю сторону бёдра мужчины. Судорожный стон стрывается с уст Уиттмора и он за запястье притягивает бабочку к себе: языком скользит по верхней искусанной губе и хрипло дышит, сбивчиво. — Бобби, жизнь — дерьмо. Я неудачник. — С вами я не иммитирую, так что могу поспорить, - Морс медленно растегивает пуговички на его брендовой рубашке и ладонями исследует грудную клетку. Заученная до скрипа зубами схема: пахану плохо. Пахану нужно помочь. — Ты кукла, без чу-у-увст, - Уиттмор упирается в спинку стула и тянется за бутылкой, - а мне хреново, Бобби. Барбаре не впервой. Она тянет его в вип-комнату с приглушенном светом и долго протяжно стонет в темноте, бёдрами двигая в унисон под хмельное «Лидия!». Он посасывает фарфоровую кожу, горячим дыханием опаляет шею и безустанно повторяет: — Ты не она. Морс не привыкать.