Think Up Anger – Shout (feat. Malia J)
Дерек Хейл платит пятьдесят долларов в месяц за площадь три на четыре на местном кладбище. Он покупает каждый день ровно четыре алые, выжженные мексиканским солнцем розы. И почти ломает стебельки, когда пытается совладать с приливом панической атаки перед безжизненными мраморным надгробием. Разбитая острыми костяшками нервная система, хрустящая острым каблуком суки-судьбы, раздалбливается на мелкие осколки. Влюбиться — это как получить ледорубом в лоб. С детства знал, еще когда невинная девочка на руках у него умирала, пальцами дрожащими за запястья тонкие хватаясь. И сейчас ему давно уже за тридцать перевалило, а по-прежнему с душевной апатией бороться не научился: на сердце истерзанном волчьими когтями "я, сука, скучаю" вычерчивает, зубы до подрагивающих скул сжимая. — Привет, Брейден, - розы выскальзывают, ладони шипами царапают; случайно. Он натягивает рукав кофты и протирает выгравированную надпись — пыль, в этом октябре Кинтана-Роо особенно ветреный, - я пришел. Снова. Сегодня пасмурно и чувствуется осень, как-то даже несвойственно для Мексики. Здесь обычно жарко все триста с чем-то там дня в году. Может, просто, моим солнцем была ты? Дерек опускается на землю и долго сидит. Молча. Шершавым языком по сухим губам проходиться — гложущая пустота высасывает из него способность жить. Он ровно два месяца и девять дней уже не тот Дерек Хейл, которого знают все в округе — не тот волк, который вскроет тебе подрагивающую жилку на шее; не тот парень, который взглядом испепелит за неподобающий вздох в свою сторону. Тот Дерек Хейл похоронен здесь же, под бездушным камнем. Навеки. Его топливо — жажда мести. Его смысл жизни — жажда мести. Его мысли — жажда мести. Его имя стало синонимом к понятию "жажда мести". Кора за ним на кладбище не сунется — Дерек внятно объясняет, что хочет там побыть один. И прячется от мексиканского шума и басов хейловского паба среди мрачной гложущей тишины. Слезно молит, мол — прости меня, Брейден, за то, что не спас. И так изо дня в день, как привычка, наравне с чисткой зубов по утрам и выкуриванием пачки синего бонда. Сегодня снова все по графику: голландские розы четыре штуки, полупустой бак Кадиллака и гробовое молчание. Издалека замечает чью-то сгорбленную худощавую фигуру, щуриться, пытаясь разглядеть. Кончик носа чуть подрагивает, совсем по-волчьи — что-то знакомое, что-то нёбо царапающее. Дерек вдыхает воздух на полную грудь, кулак крепче сжимает и осознает — его бета. Он шаг учащает, быстро лавирует между заброшенными могилами и руку массивную на выпирающее плечо кладет: — Медленно повернись и скажи, кто ты, - слышит неровное сердцебиение, возбужденное. Парнишка боится, чувствует власть. Он судорожно вздрагивает и не спеша поворачивается лицом к Хейлу, чуть вздернув острый подбородок. — Айзек? - Дерек глазам своим не верит. Искренне улыбается, обнимает, словно сына родного. Он же уехал столько лет назад с помойного Бейкон Хиллс куда-то в сладостный Париж вместе с Арджентом. Потом, кажется, слышал, что Лейхи переехал в другое место, что ли. Живет счастливо, все у него отлично. Так почему вернулся? — Дерек, рад встречи, - он сдержанно уголки губ поднимает и руку жмет. Хейла не проведешь — чувствует, что у беты нервы натянуты как гитарные струны. Нервничает? Боится чего? — Какими судьбами в нашем штате? Да и вообще, на нашем континенте? - голос дрожит от радости. Волк правда скучал, для него же этот малыш был родным; он за него был готов и в воду падать, и в горящую избу войти. Парнишка был частью его стаи; частью его крови. — Узнал о смерти Брейден, решил навестить. Она мне, все таки, жизнь спасла, - Лейхи неловкую паузу выдерживает, в голове прокручивает различные варианты своей лжи. Не может же признаться, что с Гиенами уже пару лет возиться, что видел, как пулю наемнице в грудь всадили. Не скажет же, что сбежал с места убийства, словно испуганный щенок. Не может врать, не может в глазах упасть, не может стать предателем для того, кто однажды толчок к жизни дал. Айзек совсем забывает, что Дерек всего еще оборотень, что чувствует ложь не только на душевной связи альфа-бета, но и из-за изменения частоты сердцебиения. — Где ты сейчас живешь? — Во Франции, - Лейхи наигранно-счастливо улыбается, а Хейл осознает, что ему врут. Загар на теле парня бронзовый, точно мексиканский — такого в Париже или в Марселе в максимум плюс двадцать пять по Цельсию не заработать. На наручных часах Айзека время местное — ни минутой раньше, ни минутой позже. Если бы только сошел с самолета, то не беспокоился о переводе стрелки часов. Дерек пристально пробегается взглядом по парню и недовольно поджимает губы. — А я Лидию видел в Париже, - внезапно выпаливает бета. Не хотел этого говорить, наверное, не хотел еще больше путаться во лжи, - она по-прежнему с Джексоном? Видел их в одном кафе, парой слов перекинулись. — Да-да, что-то вроде того, - Хейл теряется. Этот парень все таки врет или, как и раньше, наивный болван? Лейхи задумчиво поглядывает на часы и протяжно вздыхает — спешит. На прощание жмет руку Дереку и обещает, что пришлет новогоднюю открытку с Франции. Удаляется с кладбища с неимоверной скоростью, садиться в авто, где его ждет личный водитель Джексона и уезжает. Волк тяжко вздыхает и склоняется над мрамором, опустив розы на камень. Замечает странный обтрепанный листочек возле надгробия — может, Айзек что-то потерял; может, это вовсе не должно его волновать, правильно? Он — Хейл, ему должно быть плевать на все окружающее. Но странное чувство берет верх над его принципами и он тянется за листочком. Неуверенно поднимает его, оттряхивает от земли и читает неразборчивый размашистый подчерк:Помогите Лидии. За мной следят, прости
А.Л.
***
Стайлз забивается в угол комнаты и ладонями лицо закрывает. Кричит, стонет и неразборчиво что-то повторяет под нос. Худощавое тело содрогается, будто в лихорадке; холодный пот рекой струиться вдоль позвонка. Тонкая секондхедовская футболка к телу липнет — точно не от повышенной температуры на улице. Стилински страшно, Стилински не понимает, куда ему спрятаться от этого гложущего чувства. Острые лопатки упираются в стену — он буквально в тупике, он буквально не знает, куда бежать дальше. Он веки крепко смыкает, как в детстве: когда в пять боишься монстра под кроватью, ты же глаза закрываешь, что бы его не видеть; надеешься, что так злой домовой пропадет. Стайлза это не спасает — чувствует, как чья-то шершавая рука шею сжимает, будто какую-то бесполезную вещь. Дыхание затрудняется, и он лишь жадно ртом воздух хватает, пытаясь вырваться из этих оков. Он не может больше кричать — хватка неизвестного становиться сильнее. Стилински судорожно вспоминает текст Отче Наша. Пересохшими губами едва ли шевелить, вязкой слюной давиться — Бога молит, что бы спас, но вместо этого ощущает, как грудная клетка сжимается до минимума, удаляя возможность дышать. Мечислав руками хаотично машет, в темноте собственных мыслей пытаясь ухватиться за какой-либо якорь. Тонет. Кончики пальцев покалывают, все движущиеся части тела начинают неметь. Ледяной поток воды. Стайлз вскрикивает, резко подается вперед и различает размытые очертания потресканного кафеля. Тонкие пальцы до побелевших костяшек хватаются за край акриловой ванной, корпус парня движется то вперед, то назад от жадного, неровного дыхания. Чьи-то мягкие, влажные руки обхватывают его лицо. — Стайлз, давай дышать вместе, давай? - бархатный голос внушает доверие. Он смутно понимает, кто перед ним — короткие каштановые волосы застилают лицо девушки. Она считает, медленно проговаривая какие-то заученные фразочки, которые Мечислав когда-то слышал в кабинете психолога, но это действует. Вдох — пять секунд, пауза — одна-две секунды, выдох — десять секунд. Тяжесть постепенно отпускает его тело. Он видит перед собой взволнованную Кору — чуть заспанную, чуть уставшую. Она сидит перед ванной, в которой расположен Стайлз, на корточках. На ней черная растянутая майка, одетая на голое тело — Стилински пытается не смотреть на ее вздымающуюся грудь. Хейл кратко кивает стоявшему на пороге Лиаму, который в руках нервно вертит бархатное полотенце. Помогает Сти из ванны выбраться и добраться до кровати, потому что "тебе нужен сон, чувак". Стайлз краем глаза поглядывает на растрепанную Кору, которая курит возле открытой форточки, тяжело выпуская кольца дыма. Тлеющая сигарета — единственный свет на фоне пустынной улицы, которую окутал мрак. Волчица острым плечом уткнулась в дверь и не поворачивается лицом к парням, дух переводит после этого пятиминутного адреналина. Не упрекает никого ни словом, наоборот — молча жалеет, фильтром бонда вбирая остатки помады со своих губ. Данбар выключает без умолку работающий телевизор и поглядывает на Стилински, который колени к груди поджимает, освобождая место рядом с собой для Марли. Он и слова благодарности не выдавливает — не может, знает, что простыми словами здесь не помочь. Просто грустным взглядом провожает друзей, которые тихо закрывают деревянную дверь и оставляют парня один на один со своими мыслями, собакой, песней сверчков с улицы, повисшим запахом табака и озаряющей комнату лампой. — Что с ним было, Кора? - Лиам неопытный. Лиам знает лишь что такое приступы агрессии, а какого черта происходило только что даже не догадывается. — Паническая атака, слышал о таком? - она говорит об этом так, будто это повседневность. Недовольным взглядом окидывает хаос на кухне и понимает, что дом без Малии пустует уже несколько дней. Без лишних вопросов о разрешении становиться около раковины, едва теплую воду включает и по-хозяйственному начинает перемывать всю грязную посуду, - только я тебе тут не мамочка и не лучшая подруга, понял? — Да, да, конечно, - Данбар головой машет, ведь запомнил раз и навсегда — Хейлам перечить нельзя, - может тебе помочь? — У тебя была возможность навести здесь порядки и держать порядок в доме. В итоге: срач и мольба, что бы я примчалась за две минуты к вам. Дети, - раздраженно фыркнула Кора. Играет в сильную-независимую барышню, которой плевать на окружающих. На самом-то деле сердце кровью обливается: и паренька с россыпью звезд на скуле жаль, потому что мучиться, потому что не знает, где его единственная, родная девочка с апельсиновыми локонами пропала; и мальчишку с надеждой в глазах, которого с верного пути сбили, которого на части и молекулы разбили хочется обнять. — Прости, - Лиам пожимает плечами и устраивается в углу кухни на диване, сложив руки на груди. Долго держится, молчит, наблюдает за Корой, которая плиту моет, затем яйца взбивает. Засыпает как раз тогда, когда Хейл переходит к жарке блинчиков — окно настежь открывает и спортивную кофту со стула снимает, кое-как укрыв ею спящего Данбара. Заботливая мамочка, почти что. \\ZAYN – Dusk Till Dawn feat. Sia
Скотт вжимает хрупкое девичье тело в душевую кабину с запотевшими стеклами. Искусанными в кровь губами ловит судорожные стоны и уверен, что это самая чертовски правильная вещь, которую он делал в своей жизни. У него тело обжигается сладостными рваными поцелуями-укусами Малии, смешанными с дробящим по хрупким костям желанием и ледяным душем с ржавой водой. Им как будто бы восемнадцать, они как будто только научились любить. Им как будто осталось мгновение до этого гребанного рассвета, которое мефенаминовым порошком разотрет их реальности. МакКолл фиалково-лиловыми засосами ставить клише-метки на изгибающимся в его ладонях телу Тейт. Прерывисто дышит, бедра хрупкие, фарфоровые, буквально хрустальные к себе жмет. Языком шершавым вдоль ключиц скользит, вырисовывая приторное "ты никогда больше не будешь одна, поняла?". Малия людям, обычно, не верит, но у него в объятиях растворяется, каждым движением впитывая "детка, я рядом с тобой, хорошо?". Отдается ему без остатка, в эйфории всем телом содрогаясь, тонкими ногами хватаясь за мощный торс. — От заката до рассвета я буду с тобой, - горячим дыханием дрожь по телу вызывает, заставляя тонкими пальцами за шею хвататься, в желанно-хмельном поцелуе снова тонуть. Оба ловят от жизни момент. И лежат на растрепанной кровати лишь выстиранной в дешевой стиралке простыню прикрыты. Ногами переплетаются, чувствуя, как дует ветер, как он задувает сквозь открытое в этой дряхлой комнате окно. Они ощущают друг друга, дымно-ментоловыми губами соприкасаясь. Руки в замок вечный скрепляют, не обращая внимания на вибрирующий на тумбочке телефон Скотта: "Возвращайтесь в штат. Мы летим во Францию"