мы так сильно боимся пуль, что берём и стреляем сами
Джексону Уиттмору пять лет. Он отчаянно рвется на детскую площадку возле центрального парка в Бейкон Хиллс. Ладошки сбивает об колотый асфальт, коленями скользит по неоново-зеленой траве. Смеется искренне, немного надрывно, не боясь сорвать голос, когда убегает через мокрый после ночного дождя песок, набивая белоснежные брендовые кроссовки песчинками. Он выглаженную прислугой клетчатую рубашечку от Гуччи пачкает крошками от сырных чипсов, которыми с ним поделился новоиспеченный друг Митч. Мальчишка бродячую собаку за шею обнимает, при этом брезгливо не скидывая с себя клоки пересушенной шерсти — лишь носом трется об плечо, чертова аллергия. Дома он обязательно получит выговор — и нет, не за порванные джинсы Дольче Габанна. Смиренный взгляд матери, чье напудренное личико явно отличается от тех уставших, счастливых женщин с детской площадки, пробирается малыша Джексона до кончиков пальцев. Ему даже стыдно, ведь он же —Уиттмор, он не должен возиться с теми, чье имя ничего не значит в этом мире. Джексону Уиттмору девять лет. Он ерзает на стуле в своей комнате, маленькими пальчиками выстукивает по деревянному столу: голос элитного преподавателя из Кэмбриджа давит на детский мозг. Он расчерчивает какие-то кривые таблицы на доске, вводит новые и новые научные термины — семья Мартинов в восторге от такого способа обучения, параллельно переводя любимую дочь на экстернат. Джексону откровенно скучно — он взглядом хватается на мелькающие за окном апельсиновые локоны соседки, ладошкой подперев подбородок. Он завидует неудачнику Стилински, которые нервно переминается с ноги на ногу и протягивает Лидии букет нарванных где-то домашних цветов. Уиттмор хочется так же беззаботно гонять по улице, лазить через заборы и красть яблоки, которыми потом бы обязательно угостил малышку Мартин в небесно-голубом платьице в бабочках. Джексону Уиттмору двенадцать лет. Он впервые видит такое количество охранников и дорогих джипов с тонированными окнами под двором. Мать строго настрого запрещает выходить из собственной комнаты и обещает наказать отменой занятий по ненавистному ей лакроссу. Приставляет к сыну дворецкого, а сама, борясь с дрожащим по телу волнением, сбегает по ступенькам, ладонью придерживая пистолет на приталенных брюках. — Что происходит, Альфред? - Джексон хмурится, из окна выглядывает, но прислуга молча задергивает жалюзи. — Твои родители сами тебе расскажут, если посчитают нужным, - и он даже не вздрагивает, когда властный басс господина Уиттмора снизу приказывает найти чертовых подонков и проломить их черепа. — Мой папа — убийца? - мальчишке впервые страшно. Он не трус — преподаватель по фехтованию заставил забыть об этом термине раз и навсегда. Он просто путается в собственных мыслях, которые походят на липкую паучью паутину. — Твой отец — уважаемый человек, - дворецкий сухо констатирует факт и прислушивается к цокоту женских каблуков за дверью. Джексон понимает, что ни черта не знает, в какой семье живет. Джексону Уиттмору тринадцать лет. Отец везет его на каникулы куда-то в Швейцарию, где они живут в маленьком элитном поселке чуть больше двух недель. Конрад Уиттмор бесцеремонно вручает сыну пистолет — попади в мишень на дереве. Гоняет его в течении четырнадцати дней, как проклятого — выстрелом из пушки каждую ночь ровно в три часа будит, по утрам спросонья к деревянной стене прижимает, кончиков лезвия скользя по позвонку. — Еще бы мгновение, и ты был бы трупом. Началась гребанная игра на выживания и на пятнадцатый день пуля из пистолета свистит в сантиметрах над головой отца. У Джексона даже мимические морщины не подрагивают, а с уст глухо срывается — "объясни мне, мы кто, черт возьми, такие". Джексону Уиттмору семнадцать лет. У него под подушкой несколько патронов, между школьными грамотами за игру в лакросс — липовый паспорт и карточка полная денег. Его отец — дон Уиттмор, глава семьи, которая стоит наравне с Нью-Йоркскими Бонанно, Гамбино, Дженовезе, Коломбо и Луккезе. Конрад родом из Сицилии — города, где мафия скорее всего закономерное правило, нежели исключение из него. Пробраться в калифорнийскую династию Лос-Анджелеса было не сложно, а завоевать уважение своих братьев еще легче — Конрад в неполные двадцать пять не то что бы руки измазал в кровь, он сам полностью искупался в ванной из алой жидкости. Подтвердить свою верность пришлось чредой массовых убийств во благо семьи, а не себя самого. Джексон начинает ощущать власть над остальными. Многие знают, кто такие Уиттморы, но никто в голос не посмеет произнести и без того очевидный факт. Родители покидают Бейкон Хиллс и возвращаются к семье Лос-Анджелеса, что бы Конрад смог занять почетное место крестного отца из-за смерти предыдущего. Джексу будто развязывают руки, давая возможность завладеть всеми и вся, но единственное его истинное желание — чувствовать дорогой запах Шанель номер пять на своей подушке и до лиловых отметин сжимать округлые бедра манящей магнитом к себе Лидии Мартин. Он вполне оправданно представляет ее своей женой — роскошной женщиной, в черном обтягивающем платье и сверкающими бриллиантами на руках. Она будет ходить в самые дорогие бутики и гореть в аду его любви до полного самосожжения. Он думал об этом каждый Божий день, пока по приказу родителей не сел в самолет и не улетел в Лондон. "Это все во благо семьи", - а сердце разбилось на триллионы осколков. После этого он даже не знал, насколько сломалась Лидия Мартин. У него жизнь была просчитана на несколько лет вперед — Конрад обеспечил ему пару ночных клубов с подземных казино. Отличная прибыль, не смотря на крупный процент дани для семьи. Джексон быстро отрывается от родителей — ему так проще, да и мексиканские земли открывают лучшие горизонты перед собой. Он продает те жалкие ночные клубы, которые даровал ему отец, а выручку тратит умно — строит нашумевший во всей округе Бартоломео. Дон радуется крупной сумме, которую получает от своего сына раз в месяц, а молодой Уиттмор стремительно завоевывает звание самого уважаемого человека во всей Мексике — руководство непоколебимо-властными Гиенами подтверждает его статус. Стать главой преступной банды в двадцать с лишним лет — достижение, не иначе. Однако, жизнь в двенадцать он представлял немного иначе. \\ Лидия возвращается домой поздно вечером. Натянуто улыбается и, стараясь не стучать тонкими каблучками по кафелю, заходит в квартиру — пахнет дорогим мужским парфюмом и свежезаваренным кофе. Из дальней комнаты доносится тихий шум телевизора, а, значит, Джексон дома. Она аккуратно раскладывает продукты на кухне, греет чайник и выглядит так, как Уиттмор мечтал с шестнадцати лет — волной спадавшие на выпирающие ключицы персиковые локоны, винно-красная помада, аккуратное черное платье и элегантный брендовый плащ, наброшенный на плечи. — Выглядишь, словно сошла с картинки, - он появляется в дверном проеме абсолютно внезапно, сложив руки на груди. Взглядом жадным, ревностным и немного разбитым скользит по отблескивающему свету темного полотна. Чувствует себя снова в семнадцать, когда хотелось дрожащими от волнения пальцами пахнущую лавандовым порошком простынь комкать, губами коньячными судорожные вздохи ловить, а после засмоленные легкие обжигать никотином. Хочется — внизу живота предательски тянет, хрустящие позвонки оскомой сводя. И хочется металлическую турку с грохотом на стеклянный кафель смести, и ей без колебаний показать, как сердце колотится в костяной клетке при виде её болотно-изумрудных глаз. — Ты меня напугал, - улыбка взрывает внутри него жгущий взвинченные нервы пожар. Лидия аккуратно заправляет за ухо локоны цвета коррозии металлов и ставит фаянсовую кружку мятного чая на стол, - я купила шоколадные круассаны. Поужинаем? И Джексон готов сейчас разорвать телефонный заказ на элитную бабочку Мартин; готов рукояткой крупнокалиберного пистолета пробить голову тому, кто томный многозначительный вздох кинет в ее сторону; готов греть ее пересохшие из-за октябрьского ветра ладошки в своих руках. Уиттмор с трудом балансирует на цирковом тросе — голову виновато опускает и кладет на стол несколько долларов и упаковку клофелина. Лидия кивает, тянет улыбку — хочется в след крикнуть, спросить "какого хрена, Джекси? Ты же любишь", но вспоминает, что лишь пешка в этой гребанной игре. И поэтому лишь покорно натягивает сетчатые чулки повыше, отсчитывая минуты до прибытия такси; отсчитывая секунды до того дня, когда всадит крысу* ему в глотку, проталкивая глубже, до самой рукоятки. Перед выходом из квартиры Мартин наигранно-покорно целует Уиттмора в висок, тянет приторно-тошнотное "господин". Полумесяцы от ногтей остаются на ее ладошках, когда пахан аккуратно приобнимает за талию. Оба заигрались в счастливую парочку с уютной белоснежно-серой квартиркой в центре Парижа, заваривая бразильский кофе по утрам. Теперь не знают, что не так: Джексон винит себя за то, что позволил больше, чем нужно; Лидия ненавидит себя за то, что снова ему поверила. — Ты же умница, все будет хорошо, - неистовое желание выхаркать ему в слащавое личико смешанную с кровью ненависть бурлит на уровне солнечного сплетения. Ли смеется (немного истерично, нервно, неразборчиво) и застегает кожаные ботфорты, кружась перед зеркалом. Тошнит от одеколона Уиттмора, тошнит от собственного отражения в натертом стекле, тошнит от мысли о том, как пройдет сегодняшний вечер. Но молча выходит из подъезда, поправляя меховой ворот кашемирового пальто. Холодно. Октябрь ледяным ветром стучит по треснувшим ребрам и морозит легкие, забиваясь в организм вместе с вишневым дымом. Рыжая фильтр метит алой помадой от Шанель — мама безумно любит этот оттенок, цифра 58 на обратной стороне колпачка золотистыми полосочками впечатался в кору головного мозга. Таксист останавливается возле элитной пятиэтажки и культурно открывает дверь клиентке, жадно-желанным взглядом окидывая ее с ног до головы. Барбара бы отпустила пошлую шуточку, Лидия же нервно пытается отдернуть неприличную мини-длину платья ниже. Она не боится: именной нож прячет в сапоге, пакетик с клофелином оставляет в левой чашечке белья Виктории Сикретс. Она знает, почему заходит в первый номер с левого крыла отеля и заказывает самое дорогое шампанское на рецепшине. Она молится, когда взглядом хватается за тату с цифрой четыре — они ждут ее на другом континенте, держа пересушенные мексиканским ветром ладошки на арджентовских пистолетах. Лидия наполняет бокалы Круг Брют Винтаж и размешивает препарат в жидкости. Пальто оставляет на тумбочке при входе и расхаживает по люкс-номеру, осматривая огоньки ночного Парижа. Завораживающее, Эллисон всегда отмечала красоту ночного города: "днем все как на ладони. А ночью можно насладиться загадочностью каменных улочек". Может быть, Мартин бы почувствовала себя счастливой, наблюдая за молодой парой, изящно прогуливающейся вдоль тротуара. Может быть, Мартин бы представила на месте этих двух незнакомцев себя и Стайлза. Может быть, если бы не открылась дверь в номер и не появился он, жертва. Мужчина, на вид старше Джексона, определенно — зеленые глаза темнеют с возрастом, а у него они почти болотные. Аккуратная щетина, пересохшая линия губ и запах дорого табака. Лидия, ищущая покорного папика в старших классах, положила бы на него глаз; Лидия, желающая перерезать сонную артерию главарю Гиен, едва ли борется с желанием убежать отсюда. Рыжая идет по наработанному бабочками из Бартоломео плану: смеется, предлагает алкоголь и чуть заметно нервничает, когда клиент галантно отказывается. Тихо включает музыку на одной из блюз-радиостанций и по-кошачьи опускается ему на колени, ерзая бедрами. Актерская игра из лучших: внутренний пожар неприязни утихает, сплетаясь в страстном танго с холодной лицемерностью. Теплые ладошки скользят под его идеально выглаженную рубашку от какого-то известного бренда (скользя пухлыми губами по пульсирующей жилке на шее Лидия не обращает внимания на бирку), вызывая чуть заметную дрожь по загоревшей под дубайским солнцем коже. Она делает все движения не размыкая веки — страшно? Нет. Отвратительно? Да. Отчаянно пытается представить Стайлза: хрупкого, любимого, с россыпью шоколадных родинок на подрагивающих скулах. Их бы целовать, кончиками пальцев касаться, языком аккуратно скользя, опускаясь ниже и ниже. Мартин упирается лопатками в мягкую кровать и ловит судорожные поцелуи незнакомца — Стилински целует не так. Он не хватается зубами за нижнюю губу, не слизывает капли крови с дёсен и не долбится языком сквозь замок клыков. Ли изгибается в пояснице — инстинкты, не более — когда загрубелые пальцы мужчины скользят под тонкую ткань платья. Массивные пальцы уверенно пробираются по бёдрам, понимаясь все выше и выше... — ПОЛИЦИЯ, ВСЕМ СТОЯТЬ! Рыжая вскакивает буквально машинально, подхватывая бутылку со стола — готова разбить голову любому, кто к ней подойдёт. Но представители порядка берут ее силой: грудкой клеткой вжимают в стену, заставляя остатки алой помады размазываться по стене. — Осторожно, окей? - шипит Лидия сквозь сжатые зубы, пытаясь вырваться, но лишь слышит щелчок наручников. Краем глаза видит — мужчина аккуратно застёгивает рубашку и жмёт руку полицейскому. Все. Было. Подстроено. Мартин толкнули в хищный капкан: возможно, специально, а, может быть, враги Уиттмора сделали в этих клетчатых шахматах чуть больше ходов вперёд. Ее дергают за плечо и выволакивают, словно старую потрепанную игрушку: проституция во Франции нелегализована, арест бабочки Джексона ударит ему по карману крупной суммой. — Я имею право на один звонок! - Мартин дергается в руках крупных парней: тщетно. Она чувствует себя загнанным в клетку зверьком — понятия не имеет, спасет ли ее пахан или оставит гнить в темнице. Никто не обещал полной защищенности, это словно идти в полной темноте на ощупь, не догадываясь, что через несколько шагов обрыв. Лидия слышит десятки голосов вокруг и тихие присвистывания в спину. Ее будто окунают в ванную, полную дерьма и грязи; она буквально тонет в этом болоте и захлебывается чувством собственной низости. Она мысленно мирится с тем фактом, что Уиттмор не приедет за ней; что Дерек поднимет стаю по стечению ее трехдневного молчания, но ищите ветра в поле — никто даже не знает, где ее закроют и не накинут ли еще пару лет за липовый паспорт. — Парни, я сам с ней разберусь, - бархатный голос отбивается от стенок разума Мартин, у которой невольно подкашиваются ноги каждый раз, как только офицеры отпускают ее локти. Она упирается в чью-то массивную грудную клетку и обмякает в руках, не в силах больше строить из себя сильную и независимую стерву: она запутавшаяся в паутине судьбы девчонка, у которой внутренняя сила уже давно равна нулю. — Все будет хорошо, Лидс, - чья-то рука осторожно скользит по ее взъерошенным волосам и она судорожно поднимает голову, увидев перед собой Пэрриша, который лишь тянет свою невинную улыбку и выводит ее из отеля. \\ В кабинете Джордана пахнет корицей — не изменяет своим предпочтениям даже спустя столько лет. На столе откровенный бардак, он никогда не умел правильно рассортировывать собственные вещи, поэтому не редко Лидия оставалась в участке Бейкон Хиллса до полночи, раскладывая криминальные дела за степенью жестокости. А Пэрриш в это время приносил шоколадные пончики из ближайшего киоска: "Я как типичный полицейский из фильмов, правда?". Сейчас Мартин не стремиться перечитать несколько запретных документов, лишь ерзает на стуле и коситься на настенные часы: ее держат здесь уже несколько часов. Стрелка давно перевалила за полночь, адская ночь. — Расскажешь, как ты докатилась до этого? - Пэрриш тихо заходит в кабинет, прикрыв скрипящую дверь. Садиться напротив подозреваемой, складывает руки на груди и молчит — в глазах некое разочарование, что ли. В его взгляде ни капли злости или суровости, лишь мягкое, домашнее и растерянное "п о ч е м у". — Я не буду отвечать на вопросы без адвоката. — Ли, ты не в том положении, чтобы злоупотреблять своими правами. Тем более, я тебе не чужой человек. — Мне не о чем рассказывать, - хрипит сквозь сжатые зубы. Устала бороться, устала извиваться среди жизненных преград, как змея — скалиться, как щеночек, борясь с неистовым желанием забиться под кровать и переждать там самые темные времена. — Я пытался дозвониться Стайлзу или Скотту, но они вне зоны действия. — Ты их не найдешь. Жизнь у нас такая, следы тщательно за собой заметаем! - Лидия срывается на болезненный стон безысходности. Отчаянье забивается между ребрами, не позволяя дышать, подгоняя к горлу слезы. — Ли... Ли, тихо, - Пэрриш садиться перед ней на корточки, аккуратно накрывая дрожащие ладошки своей мощной рукой. Смотрит преданно, смотрит понимающе — Мартин забыла, каково это. — Я не могу ничего рассказать, прости. — Уверена? Я мог... - он не успевает договорить: дверь с толчка открывается и на пороге появляется Джексон, сжимая кулаки до неестественно побелевших костяшек. Лидия уверена — еще мгновение и он сам разобьет нос Джордану. — Сукин сын, Пэрриш! Твои гончие псы вообще попутали, кого накрывать? Династию Уиттморов, серьезно? - он уверенно подходит к Мартин и дергает ее за плече, тем самым заставляя подняться — рыжая чуть слышно скулит, поморщившись от резкого движения. Она не успевает отойти к порогу, как Джордан перехватывает ее запястье и подтягивает к себе, прожигая Джексона раздраженным взглядом. — Ты на территории полиции. И будь добр, соблюдай законы и не мешай следствию. Ты прерываешь допрос. — Я разнесу твой кабинет за считанные минуты, понял? Оба готовы впиться в шеи друг друга, обнажая клыки. Они переходят на повышенные тона, спорят, поливают друг друга грязью — Уиттмор клянется, что собственноручно положит его в гроб, если сейчас же не отпустит его Мартин; Пэрриш обещает, что один приказ и в его спину всадят десятки пуль. У Лидии мозг туманиться, она теряется в седом тумане и испуганно пятиться назад, упираясь спиной в стену. Тело трясет, будто в лихорадке — кости выворачивает, мозг сдавливают стальные клешни реальности. Из груди норовит вырваться протяжный крик — Банши давит на внутренние органы, вымаливая возможность выйти из костяной клетки. Джордан и Джексон забывают о Мартин буквально через пару реплик — один пытается отстоять силу и непревзойденность собственного имени, второй доказывает правоту закона. Еще мгновение — перешли бы на рукопашную, если бы не пронзительный, разрывающие эластичные барабанные перепонки крик. Лидия счесывает дрожащими коленками пол и сгибается в пояснице, разбивая неистовым визгом стеклянные окна. Кто-то умрет.***
Кора засыпает на кухне, сложив руки на столе, упершись спиной об расшатанный стул. Под утро кости начинают болезненно ныть — жуткая ночка выдалась. Лиам вертится на маленьком диванчике, раз за разом ударяясь ногами об стену. Со стороны выглядит даже забавно, из-за чего Хейл не сдерживает подавленный смешок. В доме царит умиротворенная тишина — лишь Марли молотит хвостом по полу, внимательно наблюдая за движениями Коры, которая практически бесшумно ставит чайник и греет замерзшие за ночь блинчики в микроволновке. Стрелка часов показывает одиннадцать. Ленивое, тянущиеся жевательной резинкой утро оставляет легкую слабость в теле, из-за чего шум из коридора брюнетка слышит не сразу — стучит треснувшими чашками, попутно будя "хватит спать, волчок" Данбора. Скотт и Малия осторожно замирают на пороге, наблюдая, как Кора стаскивает бету за ноги на пол — смешная картина, из-за чего дуэт МакКолл-Тейт не сдерживают смех. — Доброе утро, голубки, - Стайлз хлопает друзей по плечам и пробирается к кухонном столу, чуть подрагивая из-за сонливости. Все до банальности просто и уютно — Скотт включает радио, Малия помогает расставить тарелки, Мечислав покорно ждет свой завтрак и, кажется, жизнь идет своим чередом. Они пачкаются в варенье, спорят на счет того, кому нужен нож и смеются, будто ночью Стилински не забивался в угол комнаты, искусывая собственное запястье из-за панической атаки; будто Дерек не писал смс-ки с упоминанием о том, что в восемь вечера они вылетают в Париж. \\ В машине чувствуется напряжение: Скотт перечитывает неровным подчерком набросанный на рваном листочке план Дерека, Малия пальцем рисует разводы на запотевшем окне, Кора листает даркнет, пытаясь найти хоть какое-то упоминание о Лидии. Они едут в другую страну на ощупь, опираясь на слухи и обрывки диалогов, и Стайлз невольно чувствует, что пахнет провалом. У него сердце колотится до безумия бешено, из-за чего нервный барабанный стук отдает в голову. Главное, чтобы все было хорошо — под нос неразборчиво шепчет молитву, отвернувшись к окну. Всевышний поможет, если нужно, Лидия всегда так говорила.