Свинец со вкусом меда

Сегодня Рождество и красный день календаря. Сегодня двадцать пятое число и всем в этой семье нет дела. Кора натягивает не выглаженную футболку на сонного Маркуса, который без конца зевает и клонится в сторону заправленной кровати. Она нервничает, потому что конец года, потому что в баре нужно провести ревизию, потому что ночью кто-то разбил окно в продуктовой кладовке, потому что сегодня гребанное Рождество и об этом трезвонят из каждой дырки. Да, она не отмечала этот праздник с того самого года, когда ее семья сгорела заживо. У нее в принципе не существует понятий о том, как готовиться к этому дню. Поэтому она не готовится никак. Она смутно помнит свое последнее Рождество. Дома было душно и слишком людно, на кухне играло старое радио с поржавевшей антенной, в комнате работал телевизор и по кабельному каналу показывали сугубо предновогодний фильм. У мамы растрепалась прическа, потому что кто-то забыл курицу в духовке и ужасный запах горелого мяса было очень сложно выветрить. Питер опоздал к ужину на час и привел свою очередную подружку. "Это пятая за месяц", - сказал тогда Дерек, стуча ножом по стеклянной досочке. У Коры с того вечера остались лишь смазанные кадры. Она, почему-то, не пыталась все запомнить в малейших подробностях. Кто знал. Маркус сидит на мягком пуфике в коридоре, сонно трет глаза, пока ему завязывают шнурки. Он внимательно смотрит на висящий календарь, долго что-то высчитывает в голове, а потом спрашивает: — Сегодня Рождество? — Да. — Мы будем отмечать? — Мне нужно много работать, малыш, не знаю, - Кора целует его в лоб, взъерошивает волосы ладонью и подталкивает к двери. В доме напротив еще тихо: зашторены окна, выключен автополив клумбы и свинцовая иномарка стоит под гаражом. Однако заметны следы вчерашней суеты, кто-то очень ответственно готовился к празднику. По большим колонам вниз вьются разноцветные гирлянды, а на вечнозеленых туях висят блестящие на солнце игрушки. Там Рождество будет, там будет счастье, там все будет хорошо. — А мы украсим двор? - Маркус делает козырек ладонью, щурится и внимательно смотрит на Кору, которая возится с дверным замком и изогнутым ключом. Она хочет ненавидеть этот день, потому что все идет наперекосяк. Потому что ей нужно работать, потому что Дерек стал все реже возвращаться ночевать, потому что Родригеза не с кем оставить, потому что Стайлз... Все упирается в одного единственного человека, на котором мир не должен был бы сходится клином, но почему-то все-таки сходится. И она злится на себя, потому что слабая, потому что всю жизнь справлялась сама, боролась. А теперь теряет контроль, в первую очередь, над собой. — Плохо выглядишь, - на нем низкие пляжные шорты, из-под пояса которых выглядывает резинка трусов какого-то раскрученного бренда. Он улыбается криво, даже как-то слишком клишированно, и запускает пятерню во влажные после утреннего душа волосы. Коре отвратительно его кукольное поведение, но она сдержанно здоровается: — Доброе утро, Тео. Она чувствует на себе его липкий и пристальный взгляд, даже когда поднимается по ступенькам и заходит в дом. Он пялится на нее слишком откровенно, будто сдирает, счесывает с нее защитную оболочку, будто знает больше, чем стоило бы. Хейл оборачивается, чтобы убедиться, что ей только кажется; он хмыкает и подкуривает сигарету, отворачиваясь лицом к дороге. — Малия и Скотт уехали в больницу. Что-то куда-то нужно Малию отвезти, к какому-то врачу привязать, а это аж в Четумале, вроде бы. Не знаю, я проспал эти слова, - Лиам чешет затылок, спиной прикрывая тарелку со сгоревшей яичницей, но его выдает запах. Кора молча открывает окно возле кухонной тумбы и отвешивает легкий подзатылок парню. — Посидишь с Маркусом? — Стая — это семья, конечно же. — В каком смысле стая? - мальчишка взбирается на высокий стул, чтобы достать из стеклянной подставки конфеты, но тут же прислушивается к разговору старших, - волчья, как в "Альфа и Омега"? — Это метафора такая, не забивай себе голову, - она тянет уголки губ и зло зыркает на Данбара. Тот виновато опускает голову. Ребенок не готов к "семейным" откровениям, не сейчас, еще не время. Она напоследок целует Маркуса в лоб, а потом выходит на улицу. На крыльце по-прежнему стоит Рэйкен, вальяжно выпускает клубки седого дыма из легких и в пол оборота разворачивается к Хейл. Он выдерживает напряженную паузу, смотрит на ее бледное без косметики лицо и хмыкает: — Тебе бы мужика, измотано выглядишь. — Прекрасно справляюсь в одиночку, - она огрызается, словно бродячий щенок; шкирится, ворот джинсовки топорщится на позвонке в дополнение картины. Кора ощупывает карманы джинс, а потом раздраженно выругивается на испанском. - Что куришь? — Пэлл-Мэлл. — Дерьмо редкостное, - она характерно морщится, но все-таки протягивает ладонь. Тео издает хриплый смешок и, зажав пыхтящую сигарету между губ, и достает табачную трубочку. Стоит ему потянуться обратно ко рту, как она подбивает локтем его руку и выбивает сигарету на пол. — Не кури при Маркусе, он терпеть не может запах никотина, - она закусывает фильтр зубами и салютирует Рэйкену, направившись в сторону машины. Она бы бросила, избавилась бы от пагубной привычки. Ей есть для кого, ей есть во имя чего. Но сердце дробят молотом, растирают в порошок, и она должна выкурить мефенаминовые осколки из своей груди до остатка. Поэтому плюхается на потрепанное водительское сидение и подает себе огоньку спичкой. Она в последний раз себе говорит, что это — последний раз. \\ Лиам чувствует волчью ответственность, перед малышом Родригезом — в первую очередь. Он от чего-то уверен, что обязан подарить ему весь мир и немного больше. Хотя денег хватает лишь на молочный коктейль в захолустном кафе, которое (единственное) до сих пор не закрылось из-за предвестия эпидемии. Он смотрит на приплюснутые волосы на макушке, на заспанное смуглое личико и думает о том, как бы выглядел его ребенок, если бы не аборт? Данбар слишком часто, слишком много засыпал с мыслями об уже несбывшимся будущем. Ему едва девятнадцать стукнуло, как-то отчаянно строить семью в таком возрасте. Но он помнит тест на определение ранних стадий беременности с двумя полосками и то жгучее чувство в груди. Чувство, что у них все получится. Что они выкарабкаются. Что они не первые, но и не последние в такой ситуации. А дальше в голове — лишь болезненные миражи. Смазанный отрывок времени, волчьи стоны в пустоту и мольбы о том, чтобы все вернулось назад. Но абонент навеки недоступен, а Лиам сломан. Для него этот момент стал точкой невозврата. И от чего-то он уверен, что никто его не может понять. Даже Тео, который как бы преданно не смотрел, как бы понимающе не кивал головой в такт его пьяным исповедям, не понимает. Никто не может. Мир против него. Уверен. — Данбар, ебанный в рот! - Рейкен дергает руль, выворачивает его слишком резко, из-за чего Маркус ударяется лбом об переднее сидение. Они съезжают на обочину, а мимо проносится грузовой фургон, который едва-едва не задевает боковую дверь своим корпусом. В салоне пахнет злостью, и слышится скрип зубов Тео друг о друга. Он закипает, выходит из автомобиля и выволакивает Лиама за плечо наружу. - Ты обкуренный? — Не трогай меня и не матерись при Маркусе. — Завались, блять. Ты только что чуть не сделал из нас фарш, но тебя колышет то, как я разговариваю? — Кора не... — Пиздуй с водительского сидения, Лиам, - из его груди вырывается хриплый, сдавленный рык. Он ловит на себе испуганный (смущенный? растерянный? любопытный?) взгляд малыша Родригеза, который трет лоб ладонью и вжимается в сидение; закусывает щеки и отворачивается к окну, когда Теодор клонит голову набок и внимательно рассматривает его. — Иди к черту, ты нихрена не знаешь, - Лиам хлопает дверью громче, чем стояло бы. Рейкен подбивает его ногой под колено, отчего первый теряет равновесие и приземляется на капот. У него глаза наливаются янтарным и при свете яркого мексиканского солнца блестят злостью и раздраженностью. Тео клянется, что слышит, как у волчонка в венах бурлит кровь. — Не хочу сейчас копаться в твоем проебанном прошлом. Садись на пассажирское, сейчас же. Маркус сжимает ладошками деревянный крестик, висящий на груди. \\ В Кальдеритасе пусто. Обычно на Рождество на пляже играет музыка, пальмы украшаются гирляндами и проводятся традиционные конкурсы. Сегодня жарко, как и обычно, но путь к воде перекрыт желтыми полосатыми лентами и табличками с просьбами не купаться во избежание заражения. Под кроссовками скрипит песок, ветер поднимает пыль с земли и она застревает между зуб неприятным сырым привкусом. Безлюдность вызывает сосущие под ложечкой чувства, особенно у Лиама, который просит Маркуса покрепче обхватит его за шею, сидя на спине. Тео плетется следом, рассасывает мятную конфетку и думает о том, как его ломит без сигарет. Но, подсознательно, не хочется перечить Коре. Они заходят в кафе с каким-то невзрачным названием вроде "Белый Джо". Если честно, никто не акцентировался на мигающей над входом вывеской. Внутри оказалось пусто, так же как и на стоянке, и на пляже. На баре стоит старый телевизор, на экране мелькает трансляция какого-то матча на футбольном канале; Тео прочищает горло для привлечения внимания хозяев. — Маркус, будешь мороженое? - Рейкен достает бумажник, просматривает количество смятых купюр и поднимает взгляд на ребенка. — Он может заболеть. Ты и так уже открыл в тачке оба окна, из-за чего получился сквозняк. Если он сляжет, то это будет на твоей совести. — Господи, мы в Мексике. Здесь солнечный удар наиболее вероятно словить, нежели простудится из-за мороженого в плюс семьдесят три по Фаренгейту. — Возьми ему молочный коктейль с клубникой. — А может у него спросим, мамочка? — Он знает, что ему нельзя мороженое. И так организм подвергнут эпидемии. — Я же не прошу туда зараженного плюнуть, что ты развел, Лиам. — Геи такие милые. Вы так заботитесь о ребенке, - зрелая женщина пятидесяти с чем-то на вид в большом растянутом сарафане на очень корявом английском прервала безрезультатный спор. Она протирала барную стойку влажной тряпкой, молча наблюдая за противостоянием двух парней. — Не, дорогуша, это не то что ты подумала, - поспешил оправдаться Тео, от чего Маркус тихо засмеялся куда-то в затылок Данбару, который лишь ошалело смотрел то на официантку, то на друга. — Мы из свободной страны. Это нормально, я все понимаю, - она вышла из-за стойки, похлопав Рейкена по плечу. Она, покачивая бедрами, направилась к свободному столику дабы разложить там бамбуковые подстилки для еды. - Очень рада, что вы отмечаете Рождество семьей именно в нашем кафе. — Арселия, вернись на кухню! - из подсобки вышел поседевший мужчина с плотным бронзовым загаром на дряхлой коже. Он аккуратно опирался на деревянную трость, медленно продвигаясь к бару. У него было характерное для мексиканца "рычащее" произношение английских слов, но говорил он в разы уверенней, чем его напарница. - Неужели в Рождество кто-то пришел. Я думал, все испугались эпидемии. — Это хрень, - пожал плечами Тео, разжевывая кончик мятной зубочистки. — Ага, и вот и я о том же. Херня редкостная, кто на это повелся? Я пережил четыре конца света и девять эпидемий. Но жив еще же, собака, - он хрипло засмеялся, одергивая смявшуюся на животе штапельную рубашку с гавайским принтом. - Малыш, чего ты хочешь сегодня попробовать? Все за наш счет, в честь праздника. — Ванильное морожено с карамелью можно? - Маркус виновато зыркнул на Лиама, слегка приподнимаясь на руках над столом. Рейкен победно отвесил щелбан Данбару. \\ — Иди домой, Кора, - Дерек переносит коробку с пустыми бутылками и с грохотом опускает ее на кафель. В пабе пусто, за последнюю неделю они сильно ушли в минус с прибылью в связи с эпидемией, но никто не заикается о скверности положения. Оба молча пересчитывают кассу друг после друга в конце дня и обмениваются сухими улыбками. — Нужно найти брезент и затянуть им разбитое окно, - она устало трет переносицу, сплевывает сгустки слюны в мусорное ведро и продолжает копаться в шкафчиках в поисках степлера. — Я сам справлюсь. Сегодня Рождество, поезжай домой. Там Маркус, он заслужил праздник со своей новой семьей. Кора не отвечает. Шумно гремит инструментами, скользит ногтями по дереву и переворачивает стопки накладных. Делает вид, будто бы не услышала. Делает вид, будто бы плевать. — Вставай и поезжай. Людей все равно нет, - Дерек осторожно приподнимает ее под локти, коленом захлопывая открытый шкафчик. Он сует ей ключи и грустно улыбается. Его лицо слишком заросло щетиной, из-за чего от прежнего Хейла остался лишь по-волчьему тоскливый взгляд. Он исхудал и очень истаскался. Без Брэйден все валится из рук. Кора кивает. Срывает джинсовку со стула, прячет ключи от машины в карман и поспешно направляется к выходу. Лишь на мгновение замирает в конце зала, поворачивает через плечо и негромко признается: — Не задерживайся. Ты тоже моя, наша семья. Она выходит на улицу и уверенно переходит дорогу, чтобы купить мороженную пиццу домой. Может лучше взять две упаковки? Три? Столько мужчин в доме МакКоллов, им потребуется много еды. Но ей нужно переступить через себя и отметить этой гребанный праздник. Пускай даже не по канонам, пускай даже без кровной родни. Просто нужно. Кора спешит домой. Спешит, потому что надеется на чудо. Спешит, потому что хочет сделать Маркуса счастливым. Спешит, потому что наконец-то хочет почувствовать праздник внутри себя. Но вместо этого встречается со Скоттом на пороге, который молча подгребает ее в объятия и несмело произносит: — Мы сделаем все, что бы он был жив.