Вся эта магия

— Напомни мне, почему мы помогаем самому Константину? Демонологу, экзорцисту и мастеру выводить людей из себя? — Я думал, что последнее — это твой по праву заслуженный титул, Геллерт... Возможно потому, что он нас попросил? Выехали очень рано, за час до рассвета. Геллерт настоял на том, чтобы мы отправились по трассе №1, а не по хайвею, который был короче километров так на сто. Я только пожал плечами, а Геллерт тогда удивленно вскинул брови. — Перси, ты никогда не ездил по Тихоокеанскому шоссе вдоль побережья? Тогда не забудь захватить фотоаппарат. А я возьму свои очки и фуражку… И он был прав. Картины, что открывались чуть ли не за каждым поворотом, были действительно потрясающие: живописное побережье, захватывающие панорамные виды, природа и огромный, бесконечный океан. Не зря этот маршрут был, наверное, самым популярным туристическим маршрутом Калифорнии. Но я, как и все, откладывал поездку, полагая, что всегда успею увидеть это. Конечно, я собирался путешествовать с Криденсом. Одно время мы немного поездили по Америке вместе, но потом практически никуда не выбирались. Хотя, должно быть, стоило? Или Криденсу действительно было нужно пространство, свободное от меня, а не само путешествие и Тибет? До которого он так пока и не добрался… Криденсу, возможно, и нужно было, но точно не Геллерту. Он привычно занял своё место рядом со мной, нацепив на нос неизменные зеркальные «авиаторы», а вещи и фуражку бросив на заднее сиденье. Я то и дело кидал взгляды на него, на его профиль на фоне проплывающего мимо, где-то за окном, бесконечного океана. И не мог понять, чего же мне хотелось фотографировать больше: Геллерта или же все эти потрясающие виды. — Ну, а я что говорил? Это же самая живописная и романтичная дорога страны, любовь моя! Остановимся где-нибудь, спустимся к воде? Потом я тебя сменю… А вообще нам стоит попутешествовать вместе. Только представь: ты, я, дорога. Бесконечная дорога, одна на двоих, мм? Это же так чудесно, — с лёгкой улыбкой говорил Геллерт, глядя попеременно то в окно, то на меня. — Мы столько всего еще не делали вместе, любимый! Помнишь, я хотел с тобой танцевать? Ты ведь наверняка прекрасно танцуешь?.. Кажется, ему можно было сегодня даже не отвечать. Только изредка кивать и соглашаться. От него исходило приятное ощущение наслаждающегося жизнью человека. И всё это несмотря на то, что мы, как предполагалось, ехали разбираться с ведьмой. Ведьмой, которая затаила обиду на Джона Константина, который остался у нас дома ждать звонка Криденса. Не то, чтобы Криденс должен был позвонить за те два дня, что мы планировали потратить на всю эту историю… он ничего не обещал. Но —вдруг? И я хотел, чтобы хоть кто-то смог ответить ему и передать всё, что он скажет, нам. Мне. Я покачал головой, с удивлением осознавая, как «я» в моей голове так быстро сменилось на «мы». И подразумевало уже не нас с Криденсом, а меня и Геллерта… Как быстро он вошёл в мою жизнь, стал частью её. И как органично в неё вписался. Или всё дело в отношениях «художник — муза»?.. Геллерт был потрясающей моделью. Уже после Монтерея мы останавливались несколько раз, а уж когда проезжали через Биг-Сур... Слишком сложно было удержаться. С погодой нам повезло, пока было не очень жарко, но солнечно, а солёный бриз освежал. К воде мы не спускались, просто любовались видами. Я фотографировал их. И Геллерта. Его чуть отросшими серебристыми волосами играл ветер, а в зеркале «авиаторов» отражался океан. Он сам был как океан, волны которого отсюда казались небольшими, тогда как на самом деле вблизи были высокими и способными накрыть с головой. А после унести за собой, утащить на глубину… —Геллерт, ты совершенно не обеспокоен? — не выдержал я, когда после полудня мы остановились перекусить в придорожном кафе. Я хотел наслаждаться дорогой, как и он, но не мог. Что-то мешало: то ли неясные предчувствия, то ли те странные сны, которых я не мог вспомнить при пробуждении, но которые постоянно оставляли осадок, или, может быть, беспокойство за Криденса, подозрения Константина, предстоящее дело... Дело — как это забавно звучало. Ещё одно совместное дело с Геллертом. Хотя чего уж там, если мы уже делили одну квартиру и постель… — Это всего лишь прогулка по сравнению с тем, с чем нам пришлось столкнуться тогда. В Салеме… Сейчас мы вместе, Перси, что с нами может случиться? —Геллерт склонил голову, улыбнулся. Снова весь в белом, только на белоснежной ткани рубашки на плечах расцветали вышивкой две кроваво-красные розы. — Мы и тогда были вместе, Геллерт… — Не настолько. Не так. Хотя я — был, да. Хотел быть с тобой. И хочу. Всегда, — и снова этот его взгляд. Проникновенный, окутывающий, отделяющий от всего остального мира. Когда чувствуешь себя центром чужой Вселенной. И я, должно быть, впервые задумался, что же будет, когда Криденс вернётся?.. Но Геллерт коснулся моей руки, взял её в свою и поднёс к губам, целуя… Мы сменялись, останавливались ещё не раз. Конечно, мы слушали музыку — я гонял кассеты Дилана и The Byrds, Геллерт много говорил. Постепенно я начал проникаться и даже наслаждаться путешествием, особенно когда не я вёл машину. Уже во второй половине дня мы решили побродить по пляжу. Геллерт, перегнувшись через передние сиденья, пытался достать свою фуражку с заднего. Я смотрел на это, на его безупречно белые джинсы, слушал сдавленные возгласы — и улыбался. — Зачем она тебе, Геллерт? — От солнца, Перси. И ты в фуражке меня ещё не фотографи-и-ировал… Чёрт, Перси, не могу выбраться… — Не верю! —рассмеялся я, но всё же ухватил его за пояс и потянул. Он упал на сиденье рядом и, глядя в зеркало, нацепил на себя свою фуражку. Повернулся ко мне, ещё и в своих солнечных очках, склонив голову набок, призывая оценить его образ. Прекрасный кадр. На пляже было немного туристов и много — других прекрасных кадров. И все с Геллертом. Вот он стоит на берегу, смотрит на волны, чуть подняв голову вверх, слегка улыбается, а в зеркальных стёклах продолжает отражаться океан. Потом там отразился и я, с камерой наперевес. Этот кадр я тоже заснял. И решительно стащил с него этот невозможный головной убор, кинул на песок. — Перси! Ну что ты делаешь, — начал было возмущаться он, но я шагнул ближе, пригладил его взъерошенные волосы, провёл пальцами по лицу. Он замер с непередаваемым выражением. — Стой так! Не двигайся! — я отступил дальше и принялся фотографировать. — Садись. — Что? Прямо…здесь? На песок? — ужаснулся он. — Искусство требует жертв, — пробормотал я, не в силах отвести от Геллерта ни взгляда, ни объектива. — Не думал, что таких кровавых… Только ради тебя, любовь моя, только ради тебя… — и Геллерт в своих белоснежных джинсах опустился на грязноватый песок. Геллерт и океан — было в этом что-то до боли прекрасное. Я отщёлкал уже почти всю плёнку. Наконец, сняв очки, Геллерт устало завалился на песок, раскинув руки. С закрытыми глазами, с расслабленным лицом, такой хрупкий в этом ярком солнечном свете, застывший на земле падшим ангелом. Я заворожено продолжал снимать. Пока не заметил на рубашке Геллерта свежую кровь, слишком быстро пропитывавшую белоснежную ткань. И теперь Геллерт выглядел не умиротворённым, нет… Он выглядел мёртвым. Я нервно сглотнул, зажмурился, помотал головой, приоткрыл один глаз, но…ничего не изменилось. Огляделся — вокруг не было никого, словно все разом провалились в иную реальность. Или туда угодил только я? И океан… Океан не двигался. Он был мёртв — как и Геллерт. Я, не до конца осознавая, что делаю, заснял пару кадров застывшей воды. И Геллерта. Его рубашка уже вся была окрашена кровью — единственный яркий цвет в этой серой реальности… —Геллерт? — я упал перед ним на колени, пытаясь справиться с наваждением. Мой Геллерт был жив, это всё обман. Я знал… —Геллерт?.. И тут резкой вспышкой всё снова встало на свои места. Я услышал шум волн, ветер и гомон людей. И хриплый, и такой родной голос. — Перси… Кажется, я уснул. Много пропустил? — он смотрел на меня, прищурившись. Кровь снова стала вышитыми розами. Я потянулся к нему, обхватил ладонями лицо, с облегчением улыбнулся. — Ничего важного, ничего… — и склонился над ним, целуя в губы. Кажется, нас кто-то тоже фотографировал…