1.
Мы сидели рядом на диване. Ох уж этот диван. Чего он только не перевидал за свою жизнь…и особенно в последнее время.А если отвлечься от дивана и посмотреть в окно, то можно было увидеть,что за окном горами вздымались чёрно-серые тучи, но солнце пока светило ярко, делая тучи ещё темнее. Я перечитывал «Иллюзии» Ричарда Баха. — Попса, — сказал Геллерт, едва бросив взгляд в мою сторону и снова утыкаясь носом в «Моя любовь дала мне свет» Рикка Мэдока. На потёртой фиолетовой обложке красовался череп со свечой. — Ричард Бах — не попса, — терпеливо отозвался я. — Он пишет совершенно прекрасные вещи… и рабочие, между прочим… — Прекрасные вещи — это Мэдок. А Бах — это просто… книжонки для масс… — Массы не читают Баха, Геллерт. А о Мэдоке я до тебя и не слышал вовсе. Где ты его откопал? — В букинистике… что, вправду? — Геллерт посмотрел на меня, словно стараясь определить, не издеваюсь ли я. Как будто издеваться была исключительно его прерогатива, а я зашёл на запретную территорию. —Рикк Мэдок, «Моя любовь дала мне свет»… интеллектуальный бестселлер восемьдесят седьмого! Ну, хотя бы его «Кабаре доктора Калигари» тебе знакомо? Я покачал головой. — Я знаю только «Кабинет доктора Калигари», и это фильм. Немой, тысяча девятьсот двадцатого года. Режиссёр Роберт Вине. С Конрадом Фейдтом и… — «Громовые камни»? «…И безумие толп»? Перси, ты же киноман, а по «Безумию» даже фильм был! Покруче твоего «Видеодрома». — «Видеодром» не мой, он Дэвида Кроненберга. Не слышал о таких... И, Геллерт, я не киноман, я просто люблю хорошие ужастики. И психологические… — Персиваль, рыцарь мой, ты не перестаёшь меня поражать, — Геллерт даже захлопнул книгу и с интересом наблюдал за мной. — По-моему, ты просто пытаешься меня развести. Перебиваешь, не дослушивая. — А это что? — Геллерт потряс передо мной книжкой. — Просто бульварное чтиво, судя по обложке. Никакой это не интеллектуальный бестселлер. Геллерт закатил глаза. — Охотник на привидений, ты сегодня превзошёл сам себя. Ты судишь по обложке. Тебе на этот счёт родители ничего не говорили? Никаких там пословиц?.. — Мы уже обсуждаем моё воспитание? — Мне просто любопытно, как ты… такой... вырос. — Я думаю, моё детство было всё же несколько более счастливым, чем у тебя. Мой отец был профессором медиевистики, а мать преподавала в университете… — Какая драма! Поэтому ты стал фотографом? И именно поэтому теперь ты читаешь Баха. Я понял… Геллерт становился невыносимым. Я тоже отложил книгу. — Хочешь поговорить об этом? — Перси, звезда моя, мы уже об этом говорим!.. — Мы не говорим, а… чёрт возьми, Геллерт! — Ты на нервах, любимый. — Почему все разговоры с тобой приходят к очередной перепалке? — Перси, ты ошибаешься. Не все… и это не моя вина. Я всего лишь симптом…Ну, что тебя гнетёт? — Ничего меня не гнетёт, — спокойно ответил я, встал и отправился на балкон. Мне нужен был воздух. — Ты снова убегаешь, Перси… — донеслось мне в спину. Остаться одному не получилось. — Перси… Мы же только обсуждали литературу… — Геллерт осторожно взял меня за руку. — По-моему, ты просто нашёл новый способ проявить свой сарказм. Каждый раз что-то новое, Геллерт, — я отнял было руку, но Геллерт перехватил меня за запястье. — Мммм…. всё сложнее, любимый. Напряжение в воздухе, вот что это. Чувствуешь? Одна маленькая искра — и всё взрывается… — большим пальцем он слегка поглаживал кожу. Я улыбнулся, снова высвобождаясь: — Спасибо за утешение… но это просто гроза… — опершись о перила балкона, я вглядывался в даль. Тучи росли и темнели с каждой секундой. Тонкие серебристые ниточки молний уже блистали на бархатистом фоне, пока только зарницы, без грома… — Грозы разные бывают, Перси. Те облака, которые ты видишь — это видимая презентация природного напряжения… — тихий голос мага звучал из-за спины. — Геллерт… — Что? — он встал рядом со мной, спиной к тучам. — Ты читал «Иллюзии»? Честно? — Ээээ…. нет. В чём дело? — Просто то, что ты говоришь… об этом и пишет Бах. Не так, но в том же духе. — … — И называя его «попсой» ты, таким образом, делаешь «попсовым» свой собственный стиль мышления, — я оторвался от перил, чувствуя, наконец, своё моральное превосходство. Геллерт отразил мою улыбку. — Да ты философ… — Профессия обязывает. — Темно стало… книг уже не почитать… — он снова, как бы невзначай, скользнул пальцами по моей руке. — Всегда можно зажечь свет. — Моя любовь дала мне свет, Перси, к чёрту электричество… или… давай пойдём к океану… — Я философ… а ты романтик. — Какой есть, любимый. Какой есть… — длинные пальцы поглаживали тыльную сторону ладони. Далеко-далеко как-то ещё робко грохотнуло. Геллерт, не отрываясь, смотрел на меня. Чего-то ждал. Я вдохнул. Воздух пах электричеством. А вокруг нас словно образовался вакуум. Я и Геллерт. Может быть, это сингулярность? — Геллерт, я уже слышал от одного человека подобные слова. Не про грозу, правда, а про бурю. — Джон Константин? — Откуда ты знаешь? — А кто же ещё? — эта улыбка… И вдруг яркая вспышка осветила всё вокруг, придав на долю секунды окружающему миру холодный сиреневый оттенок. А затем — оглушительно загрохотало прямо у нас над головами, да так, словно небо раскололось надвое, и вот-вот посыплются обломки грозовых туч. Рванул ледяной ливень, татуировку пронзило острым жаром, а Геллерт уже был рядом, вцепившись мне в плечи, и его язык был горячим и скользким, и казался отдельным живым существом. Снизу раздавались крики, люди разбегались, прятались от дождя, и только два сумасшедших стояли на балконе под злыми струями, и целовались так, как будто и впрямь настал конец света. А потом мы, стаскивая на ходу промокшую одежду, вернулись на многострадальный диван.2.
Через несколько дней этот прерванный разговор неожиданно продолжился. — Перси, любовь моя… — Что? — Ты не познакомишь меня с миссис Грейвз? — ЧТО?! Зачем? — Ну… — Тебе нужна библиотека моего отца. Так бы и сказал. — Как-то неудобно просто вламываться, если ты незнакомый. Но вообще-то мне не только библиотека нужна. Я был бы не прочь встретиться с твой мамой. Руку даю на отсечение, она очаровательная пожилая леди… — Геллерт. Ты в курсе, что моя мать удочерила трёх девочек, которых ты собирался извести на магию? — Да неужели?.. — Ага, в курсе значит… смею тебе сказать, все три — отменные колдуньи даже в своём возрасте. Почти справились с Криденсом… Я не говорю уже о миссис Грейвз… она справится вообще с кем угодно… — Каааак интересно… так ты познакомишь? — Геллерт, я пытаюсь донести до тебя мысль: ближе нескольких миль тебя никто к этому дому не подпустит. — Кроме моего Персиваля… моего рыцаря… — Ммм… Ге…мм… ллерт… — Я подумал, что волшебный поцелуй поможет решить проблему. — Как знаешь. Но я тебя предупредил. И я до сих пор не понимаю, зачем тебе встречаться с миссис Грейвз… — Значит, едем? — Едем?! Это три-четыре дня в дороге! — Я не люблю летать… а путешествовать с тобой в автомобиле — это так романтично… — Геллерт. Что с тобой? — Ничего… ничего, Перси… — Ты надеешься что-то отыскать среди книг моего отца? — Мы не просто так встретились, я уже говорил тебе это не раз, моя звезда. Я с сомнением посмотрел на него. — А разве в твоей библиотеке… — Давай не будем говорить о том, чего в моей библиотеке нет. Я просмотрел каталоги, пока занимался делами в июне. — И ты готов рисковать своей жизнью ради того, чтобы посмотреть собрание моего отца? — Профессор Грейвз был весьма знаменитой личностью, насколько я понял. — Ухх… хорошо. Я постараюсь замолвить за тебя словечко… — Перси, любимый, я знал, что ты поймёшь. — Ещё бы остальные поняли… Я, конечно, позвонил миссис Грейвз. Она, конечно, «всё поняла с первого слова» и «ждёт нас обоих» — зная манеру миссис Грейвз разговаривать по телефону, а особенно слушать то, что ей говорят, я был не совсем уверен в том, что она правильно уяснила дату приезда и ещё некоторые другие детали. Потому что мне пока духу не хватило сказать, что я буду вовсе не с Криденсом. И вот мы катим в Новый Орлеан, и я понятия не имею, как представлять Геллерта.